Текст книги "Шерлок Холмс. Новые заметки доктора Ватсона"
Автор книги: Майкл (Майк) Даймонд Резник
Соавторы: Джон Грегори Бетанкур,Генри Слизар,Эдвард Д. Хох,Даррелл Швайцер,Крэг Шоу Гарднер,Пола Вольски,Морган Лливелин,Терри Макгерри,Дж. Филлмор,Кароль Бугге
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Приключение на бульваре Убийств
«Ричард А. Люпофф» (приписывается Джеку Керуаку)
Среди бумаг мистера Р. есть написанная от руки записка, полученная от одного писателя-романиста «бит-поколения»: [24] 24
В некоторых переводах «разбитое поколение» – течение американской литературы, сформировавшееся в 1950-х., впоследствии влившееся в движение хиппи. Его представителями были Уильям С. Берроуз, Джек Керуак, Аллен Гинзберг, Гери Снайдер и многие другие.
[Закрыть] «Я балдею от Шерлока, плюс мне нужны деньги». Ахиллесовой пятой мистера Р. была просьба любого писателя помочь деньгами, поэтому он пригласил «Дж. К.» к себе домой, чтобы тот мог прочесть записи Ватсона о «преследовании и аресте Гарета на бульваре убийств – дело, после расследования которого Холмс получил письмо с благодарностью от президента Франции и орден Почетного легиона». Несколько часов спустя мистер Р. нашел Дж. К. растянувшимся на столе, возле которого он оставив его, – тот был пьян в стельку. На столе и на полу валялись исписанные карандашом листы. Мистер Р. с трудом сложил их по порядку и прочел: «Приключение на бульваре убийств» – это был рассказ, который не имел никакого отношения к записям Ватсона. Он вытолкал автора и отказался ему заплатить. Приятели этого писаки месяцами угрожали ему и в конце концов согласились решить это дело в суде. Суд постановил, что рукопись представляет как коллекционную, так и историческую ценность, и что мистер Р. должен выплатить Дж. К. гонорар в сумме один доллар. – Дж. А. Ф.
* * *
В один из туманных вечеров мы с Холмсом сидели перед камином на Бейкер-стрит, я поинтересовался, ушла ли уже спать миссис Хадсон, потому что был голоден и с удовольствием съел бы, к примеру, кусочек австрийского кремового торта или знаменитой миссис-хадсоновской копченой рыбы со сливками – я люблю ее копченую рыбу со сливками, хотя Холмс считает, что она годится только на завтрак, а мне кажется, что самое время кушать и копченую рыбу со сливками, и сливки с копченой рыбой, и копченую рыбу в сливках, и сливки в копченой рыбе, но об этом еще нужно подумать. У наших ног потрескивал и пощелкивал огонь в камине, на полке которого лежал крепкий табак и дырами от пуль было выведено: Виктория, королева Объединенного королевства Англии, Шотландии и Уэльса, императрица Индии и заморских Доминионов, Защитница Веры и все остальные титулы нашей выдающейся монархини. Раздался стук в дверь.
Я удивился: кто мог явиться на Бейкер-стрит в такое время суток? Неужели какой-то посетитель постучал в нашу дверь? В это время приличные мужья получали удовольствие, находясь дома, в лоне семьи. Наверное, мальчик-посыльный, а может быть, миссис Хадсон прочитала мои мысли и поднялась по лестнице дома 221-Б, чтобы предложить Холмсу и мне чай, лепешку, копченую рыбу, пирог, кусочек сыра, горох, переполох.
Это и в самом деле была миссис Хадсон, полная седая женщина, заботливая, как мама. Мне было интересно больше узнать о ней, узнать, кем был мистер Хадсон, какой она была в детстве, школьницей, невестой, представить, что когда-то давно она была гордостью своей матери где-то в Суррее или в Хэмпшире, а возможно, в Шотландии, потому что миссис Хадсон говорила немного картавя; я хотел увидеть ее крошечной девочкой, играющей с обручем, или мячиком, или куклой, наслаждающейся солнечным летним днем, присматривающей за маленьким братиком или сестричкой, или как за ней присматривали братья или сестры, которые были старше и выше, и, надеюсь, ее не обижали ни более высокие и старшие, ни старшие и более высокие, ни даже младшие и более высокие, ни старшие, но невысокие сестры или братья, ни дядя с тетей; может быть, у матери миссис Хадсон была сестра.
– Ватсон! Ватсон, не могли бы вы открыть дверь, разве вы не видите, что я занят?
Холмс был занят тем, чем он был так часто занят, когда я наблюдал за ним, сначала со стыдом тайного наблюдателя, а он со стыдом затворника, которому неловко от того, что за ним наблюдают, но затем через какое-то время я понял, что мне нравится это, нравится наблюдать за ним, и мне кажется, ему нравилось, что за ним наблюдают, тайный наблюдатель и объект его наблюдения разделяли взаимное удовольствие, взаимный неприличный секрет, тайную радость и радостную тайну. Холмс закатал один рукав и перевязал вену жгутом, рану вокруг токи,или вытесанного из дерева оружия маори, которое он, как мне кажется, забрал у убийцы, темнокожего бандита, плохого человека, убийцы убийцы, убийцыубийцыубийцыубийцыубийцы во время одного из своих знаменитых расследований. Или, может быть, это инспектор из Скотланд-Ярда, который пришел просить великого Холмса оказать содействие полиции в одном из дел, трещавших по швам? Он часто помогал им, когда они не в состоянии были сами справиться, считая их висячими, неразрешимыми, невозможными, загадочно связанными с загадочными головоломками, дилеммами, задирами, гордиевыми узлами для человеческого мозга, – вот что инспектора приносили Холмсу, а он никогда не отправлял их назад, он говорил, что сделает это, и Холмс делал, хотя говорил, что никогда не возьмется задело, которое не вызывает у него интереса, не распаляет его любопытства. Все, что угодно, лишь бы это удерживало его от иглы, от перевязывания вены жгутом и прокалывания своего тела стерильным шприцем, чтобы он не подхватил какой-нибудь смертельной бациллы, чтобы она не попала в его вену, в его руку, чтобы не попала в кровь, не достигла сердца, могущественного сердца Холмса, которое так билось на Бейкер-стрит, что его могли слышать от Дувра до края света, до Святого Иоанна, до самых дальних королевских гарнизонов в четырех частях света. И я положил свои газеты, «Вечерний обзор» и «Рекламодатель», на стопку с «Дейли Экспресс», «Морнинг Стандард», «Иллюстрированный Лондон и мировая рассылка», в которых я сравнивал и сопоставлял отчеты о серии ужасных убийств в районе Уайтчепел, известном как Бульвар Утраченной Надежды, где дьявол, очевидно, разрезал на куски падших молодых женщин тяжелым острым камнем. Убийства действительно меня шокировали, и я был в состоянии только исполнять свой долг, вырезать и сопоставлять отчеты о каждой кровавой детали, каждой капле крови, каждой ужасной ране, каждом широко раскрытом глазе, каждом наводящем ужас лице, каждом непостижимом зверстве, читая лежащие рядом вырезки, рассказы о странных событиях и обычных делах, таких как поиски по всему району пропавшей студентки, оказавшейся сестрой высокопоставленного иностранца, которая посещала занятия в Лондоне инкогнито, готовя себя к выступлению на сцене в своей родной стране или, возможно, планируя сбежать из дома и присоединиться к бродячей цирковой труппе. Автор статьи называл пропавшую женщину «сумасшедшим мимом из Мейфэра», из-за чего я рассмеялся.
Я подошел к двери, аккуратно обойдя Холмса, стараясь не наступить на край его серо-буро-фиолетового халата, и открыл дверь, раздумывая, увижу ли я маленького болезненного Лестрейда с крысиным лицом или блистательного Тобиаса Грегсона, и почему Грегсон получает гроши от государства, когда сам мог бы заработать состояние, но не мое дело задавать такие вопросы, он делает то, что хочет, а вместо этих двоих в гостиную вошла женщина.
Женщина!
Миссис Хадсон хотела ошарашить меня, но я сам был ошарашен. Э, чего вы хотите? Я хочу нанять детектива. Я спросил, хочет ли она нанять какого-то особенного детектива. Мистер Холмс, несомненно, самый успешный и пользующийся спросом частный сыщик во всем Лондоне, возможно, во всем королевстве ее величества, но и я не просто собираю информацию и выдвигаю собственные теории, я раскрыл несколько дел, мне завидуют, что у меня большой дом на Харлей-стрит, в котором я большую часть времени не проживаю, потому что мне более приятно проводить время в компании моего старого друга мистера Шерлока Холмса. Вы детектив, сэр?
Она переступила через порог. Холмс наполнил свой шприц до упора, стоял и внимательно смотрел на него, подняв его вверх, к свету, потом надавил на поршень, пока мелкие брызги не появились между мной и газовой лампой, образовав маленькую сверкающую кратковременную радугу в воздухе, опустившуюся на оконное стекло и исчезнувшую, как крошечная струйка дождевой воды, только эта жидкость была на внутренней стороне стекла, а не снаружи, но это все не имело никакого значения, нет, совсем нет, нет, нет, вовсе нет, – то, что свет преломляется в прозрачной жидкости, испускаемый газовой лампой за нашим окном, на Бейкер-стрит.
Женщина протянула вперед руку, ища поддержки, и я взял ее руку в свою и усадил очень осторожно, очень медленно и очень заботливо на диван. Я не мог не обратить внимания на приятный запах ее духов, на ее аккуратно уложенные волосы, на ее изящную фигуру, на миниатюрную и мягкую от природы руку, но огрубевшую от непривычной работы. Как могли с этой женщиной так обращаться? Какой монстр, отец или муж, под чьей опекой она пребывает, так плохо с ней обращается? Такое прекрасное создание, конечно же, заслуживает нежного, ласкового обращения. О, спасибо вам, сэр, боюсь, что я на миг потеряла сознание. О, мадам, мне было так приятно оказать вам помощь. О, сэр, не будете ли вы так любезны присесть на этот диван возле меня. О, мадам, конечно, склонитесь на мое плечо, возьмите меня за руку, о, вложите свою милую маленькую тоненькую, грациозную, восхитительную ручку в мою. О, сэр. О, мадам.
Холмс стоял над нами, пока я помогал нашей гостье удобно устроиться на диване. Я с облегчением увидел, что он вернул шприц в деревянный ящик, обтянутый изнутри вельветом, с блестящими медными вставками и петлями, отполированными, вычищенными до блеска миссис Хадсон и горничными, которых она присылала, чтобы навести порядок в неопрятной квартире на Бейкер-стрит, которую я имею удовольствие делить с Шерлоком Холмсом. Иногда Холмс приглашал меня, иногда я сам приходил, я не знаю, когда я пришел к выводу, что хочу остаться на Бейкер-стрит, поэтому я перевез комплект одежды в свободную комнату, на самом деле несколько комплектов одежды, на самом деле я первый начал жить в квартире, а Холмс переехал, потому что мне нужен был сосед по комнате, чтобы помочь мне с оплатой, ведь я только что вернулся из армии, из Афганистана, у меня не было практики в Лондоне, чтобы заработать деньги, я страдал от пулевого ранения в плечо или в ногу, иногда кажется, что все это было так давно и так далеко, вчера Афганистан, сегодня Лондон. Иногда человек пытается найти свое место в жизни, пытается заработать на жизнь и выполнять полезную работу, но ему не хватает денег, поэтому ему приходится находить соседа по комнате, и вследствие этого часто возникает дружба, которая стала ярким пятном в моей жизни. Ах, Холмс, самый лучший и мудрейший из людей, но совсем помешанный, и если дьявол Мориарти или тот, второй, Себастьян Моран, не усмирят Холмса, то это, конечно же, сделает кокаин.
Старший брат Холмса Майкрофт пытался помочь ему избавиться от этой дурной привычки. Я видел их вместе, слышал их разговор, это было как слушать разговор богов – мудрость и интеллект одного против интеллекта и мудрости другого, а простой смертный в это время со страхом и восхищением, если не сказать в замешательстве, внимал тому, что эти два выдающихся ума человечества говорили друг другу. Например, если я расслышал все правильно: отец всегда любил тебя больше, потому что ты был старше, ты ходил с ним на рыбалку и он учил тебя играть в баккару и брал тебя в казино, а мне всегда приходилось оставаться дома, а это нечестно, несправедливо. Или: мама всегда любила тебя больше, потому что ты был ее самым маленьким, ее малышом, и она обнимала и целовала тебя и кормила конфетами, а мне с отцом давала масло на эту глупую рыбалку, я ненавижу рыбалку. Не ты ли всегда говорил, что любишь рыбалку? Я не говорил такого, я ненавижу ее, я только притворялся, что она мне нравится, потому что знал, что это тебя бесит, тебя, костлявую маленькую крысу. А ты – большая жирная сосиска! Ты жалкий плакса! Ты большой противный задира! Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! А я ненавижу тебя больше! Ну а я ненавидел тебя уже давно…
Наша клиентка сидела, прислонившись к спинке дивана. Я предложил ей бокал хереса, и она согласилась, взяла маленький бокал в свою маленькую грациозную ручку. Я видел, как она раскрыла свою сумочку, достала носовой платок, коснулась им своих бровей, уголка рта, крошечного милого ротика. Я подумал, как было бы приятно прижаться своими губами к этим крошечным сладким губам нашей гостьи, какие эти губы на вкус, был бы у них вкус хереса! Но она сделала маленький глоток хереса и поставила бокал на стол рядом с диваном и спросила: мистер Шерлок Холмс, вы поможете мне? А Холмс сказал: мадам, вы можете свободно говорить в присутствии моего коллеги доктора Ватсона, я доверяю ему во всем, он моя сильная правая рука и личный секретарь, если только пуля из джезаила в его запястье не досаждает ему настолько, что он не может держать ручку, не так ли, Ватсон, старина?
Я сказал: Холмс, все так. С тех пор как в Майванде, где стрелки Пятого полка Нортумберленда столкнулись с жестокостью афганских воинов, и я как офицер медицинской службы, который не должен был принимать участия в боевых действиях, и, по общему мнению, огражден от вражеского огня, варвар навел на меня свою длинную винтовку Снайдер, несмотря на то, что я стоял над раненым со скальпелем в руке, и не колеблясь выстрелил прямо в меня, я буквально увидел, как клубок дыма вырвался из ствола винтовки и вылетела пуля 577-го калибра, как она летела ко мне через разреженный афганский воздух, и почувствовал ее треск в моем плече, а может, это была моя нога, я почувствовал, как медленно наклоняюсь, извиваюсь, стекаю и падаю на утрамбованную, высушенную солнцем азиатскую землю. Ватсон, сказал Холмс, вы в порядке? И я проснулся в госпитале в Пешаваре, пристально глядя в глаза красивой молоденькой медсестре, положившей свою холодную маленькую руку на мой горячий лоб. Ватсон, сказал Холмс, не могли бы вы взять свою записную книжку и то, чем вы будете писать, старина, чтобы записать информацию, которую предоставит наша клиентка, я думаю, это дело достойно вашего внимания.
Передал ли он это дело мне или Холмс просто просил меня поработать личным секретарем, чтобы он или я позже могли просмотреть мои записи? Но какая разница, ведь работать вместе с самым мудрым человеком – это большая честь для такого непритязательного человека, как доктор Джон X. Ватсон, выпускник Лондонского университета 1878 года нашей эры, бывший хирург на службе Королевской империи. Женщина плакала, она держала носовой платок, который вытащила из своей сумочки, и сейчас поднесла изящно, изящно, изящно, изящно, изящно, изящно, изящно к своим глазам, из которых струились обильные ручьи крошечных слезинок, в которых, как сквозь призму, отражался свет, нежный свет газовой лампы, освещающей наши комнаты на Бейкер-стрит. Ах, как может кто-нибудь, Ватсон, говорю я, старина, если ты не против, в самом деле, сказал Холмс. И я достал свою записную книжку в переплете из марокканской кожи с тончайшими пергаментными листочками и изящную позолоченную ручку, положил себе на колено, раздробленное пулей Джезаила. Я держал ручку над записной книжкой и внимательно смотрел на мудрейшего и лучшего из людей и на нашу клиентку с ее крошечными красивыми ручками и слезинками, сверкающими на концах ее изящно изогнутых ресниц. И я слушал ее рассказ и делал записи. Ее бросили, она вышла замуж по любви, не из-за денег, и ее муж добрый, но неопрятный и непредсказуемый, ушел от нее, а она сказала, что хочет, чтобы он вернулся. У нее нет желания мстить, потому что она искренне любит его и верит, что он искренне любит ее, но уверена, что он увлекся более тонкой талией или более изящной ножкой, и теперь все оставшиеся дни она останется ни старой девой, ни женой, ни вдовой, а в таком несчастном порочном неопределенном положении. О, мистер Холмс, я знаю, вы сможете найти моего мужа, мне известна ваша репутация, я слышала о вашей работе, о чудесных отчетах, которые написал доктор Ватсон и которые были опубликованы в журнале «Стренд», и я знаю, вам стоит только протянуть свою руку и вы найдете мне моего мужа, пусть он вернется ко мне, и я буду ждать его с надеждой на счастье в этой смертной жизни, мистер Холмс? Но как мне оплатить ваши услуги, если бы только у меня было достаточно центов, чтобы нанять вас.
Одурманенный наркотиками и самый занятый из людей погладил ее по руке и попросил не переживать, он возьмется за ее дело, он найдет ее мужа, он вернет ей невежу, хотя тот и не достоин ее благосклонности и хорошего отношения. А ей не стоит бояться, что у нее недостаточно денег оплатить его работу, потому что у него, конечно же, есть другие дела, более прибыльные и значимые, чем это, но заслуживающие ни большего, ни меньшего интереса и внимания с его стороны, и что она может идти домой, где прежде у нее было семейное счастье, длившееся очень долго, и Холмс все сделает, как она хочет. И она поверила ему и поднялась, и он проводил ее на улицу. Я наблюдал из окна, как он посадил ее во второй или третий экипаж, подъехавший к тротуару, может быть, четвертый или пятый, прикоснулся к своей шляпе, приказал извозчику беречь его драгоценный груз, а поворачиваясь, я клянусь, Холмс подмигнул мне сквозь промозглый туман и свет фонарей и вернулся в нашу обитель.
Ну, Ватсон, что вы об этом думаете, спросил он. Вы достаточно долго наблюдаете за моими методами, научились ли вы применять их, замечали ли вы, узнали ли вы что-нибудь о нашей клиентке? Я сказал – да, подошел к дивану, на котором всего несколько секунд назад располагались ее крошечные грациозные очаровательные милые восхитительные прекрасные красивые ягодицы, и заметил между подушек край белого кружева. Я внимательно изучал его при свете лампы, вертел его в руке, пока не почувствовал, что Холмс, этот генератор идей, так же внимательно наблюдает за мной.
Итак, Ватсон, что вы об этом думаете, спросил он. Что вы узнали о леди и этом носовом платке, который, по всей видимости, так заинтересовал вас?
Я поднес этот лоскут ткани к своему носу и вдохнул, наслаждаясь ароматом, оставленным прежней и, вероятно, будущей хозяйкой носового платка. Холмс, старина, сказал я, вы считаете меня глупым, я знаю, и я готов принять вашу критику, как бы больно мне не было, даже если это будет более болезненно, чем та пуля Джезаила в моей ноге или в моем плече. Вы так давно дарите мне удовольствие находиться в вашей компании, но на этот раз вы не правы, абсолютно не правы, сто тысяч раз не правы, да, не правы, да-да, не правы, не правы, да-да-да, не правы, не правы, не правы, Холмс.
В самом деле, Ватсон, сказал Холмс, пожалуйста, продолжайте.
Хозяйка носового платка, очевидно, американка, сказал я, и вам не нужно спрашивать меня, почему я так говорю, я сам скажу, у женщины литературный вкус и проницательность. Посмотрите сюда, Холмс, сказал я ему, протягивая женский платок, разве вы не видите буквы У. У., вышитые у самого края платка? Очевидно, наша гостья большая поклонница американского писателя мистера Эдгара Аллана По. Я бы сказал больше, но Шерлок Холмс прервал меня, поинтересовавшись: мой дорогой Ватсон, что навело вас на эту мысль? И я ответил, что буквы У. У., должно быть, означают известный рассказ мистера По, который назван по имени главного героя Уильяма Уилсона.
На это всезнающий и самый употребляющий из людей понимающе кивнул. Итак, наша гостья носит носовой платок с вышитыми инициалами своего любимого персонажа, именно это вы хотите мне сказать, Ватсон? Да, совершенно верно, об этом я вам и говорю, Холмс. И именно этого Уилсона она ищет, спросил Холмс. Нет, она знает разницу между вымышленным и реальным персонажем, она ищет создателя Уильяма Уилсона По. А, говорит Холмс, понятно, а где, как вы думаете, она найдет этого По? Если она приехала из Америки в Англию в поисках своего идеала и наняла вас найти его для нее, значит, конечно же, она верит, что он в Англии, говорю я.
В самом деле, спрашивает Холмс. А как же ее муж, разве леди не наняла меня найти неверного супруга? Явная отговорка, говорю я. Но, мой дорогой Ватсон, говорит Холмс, По мертв, мертв уже много лет, он умер еще до того, как наша гостья появилась на свет. О, в самом деле, говорю я Холмсу. О, в самом деле, говорит мне Холмс. Тогда почему она носит носовой платок Уильяма Уилсона и кого она ищет, Холмс? Всему свое время, говорит он, всему свое время, и уходит в свою комнату, объявляя, что собирается готовиться к вечеринке в Белгравии в честь некоего владыки одной из стран Востока, чье пребывание здесь делает честь Империи, и было бы разумно с моей стороны сделать то же самое. Я так и делаю.
Холмс и я садимся в седьмой, или, может быть, восьмой, или девятый, или десятый экипаж, ожидая на тротуаре Бейкер-стрит. Холмс перевернул на коленях свою шляпу, положил в нее перчатки, а рядом поставил трость так, что ее тонкий конец постоянно ударяет меня по ребрам чуть ниже моей старой раны, и рассказывает извозчику, как проехать к дому владыки, устраивающего праздник, мимо Уайтчепела и бульвара Утраченной Надежды. Извозчик спорит, говорит, что ехать нужно другой дорогой, но Холмс, самый обкуренный марихуаной из людей, неодобрительно свистит и бьет извозчика по спине своей тростью, и говорит, делай, как тебе говорят, парень, кем ты себя возомнил. Из-за всего этого я чувствую себя лучше, потому что пока Холмс бьет извозчика своей тростью по спине, он не толкает меня ею в мою рану, и она не так ужасно болит.
Вот и Уайтчепел со своими мюзик-холлами, падшими женщинами, развращенными аристократами, вышедшими в свет в своих вечерних одеждах, которые погружаются в самые низкие глубины общества, здесь же проститутки и заманивающие в сети чародейки, и Джек Потрошитель, и человек-оборотень. Холмс стучит тростью по крыше экипажа, извозчик открывает окошко, просовывает голову, и Холмс говорит ему остановиться, что тот и делает. Холмс говорит ему, что мы хотим выйти из экипажа на некоторое время, а ему надо нас подождать. Тот раскланивается, приподнимает шляпу, приглаживает пряди волос на лбу, бормочет что-то, сморкается, вытирает глаза рукавом и соглашается делать все, что пожелает заказчик.
Мы с Холмсом оказываемся в мюзик-холле. Кто должен там выступать, как не знаменитая Гертруда Кей, королева музыкальной комедии, в костюме арлекина, исполняющая очаровательные песни «Белые крылья», «Всегда следуй советам матери», «У моря свои жемчужины». Затем Фред Уэсткот выполняет свои акробатические трюки, скручивается в нереальные позы, раскачивается над публикой на трапеции, берет бутылку шампанского со стола и ставит на стол уайтчепелской проститутки и ее покровителя. Холмс выпивает несколько стаканов джина и вермута, гнусная смесь, от которой я очень прошу избавить меня, и говорит: пойдемте, Ватсон, нам пора.
Выйдя из мюзик-холла, мы проходим мимо тела, лежащего в канаве с разбитой головой, словно по ней били острым камнем. Возле нашего экипажа я замечаю знакомую женскую фигуру и выкрикиваю: миссис Хадсон, что вы здесь делаете? А она поворачивается как бы в смущении и прячет что-то в своих юбках. А Холмс бежит вперед, отталкивает меня на булыжную мостовую и говорит: миссис Хадсон, что вы здесь делаете, не важно, вам не следует быть в таком месте ночью, я отправлю вас домой в моем экипаже. Он ударяет извозчика тростью и говорит: отвезите миссис Хадсон домой и сразу же возвращайтесь сюда за мной. А извозчик раскланивается перед миссис Хадсон, бьет кнутом свою братию и цок-цок-цок-цок-цок, жалкий стук копыт, уезжает на Бейкер-стрит.
Пока мы ожидаем возвращения экипажа, Холмс спрашивает меня, не заметил ли я чего-нибудь необычного в миссис Хадсон или в теле, которое мы видели лежащим на улице, и я говорю: ну, вообще-то не заметил, вот если бы вы просветили меня. Но он говорит: не берите в голову Ватсон, все будет хорошо.
Чему я верю.
Ожидая возвращения кеба, мы с Холмсом раскуриваем наши трубки и обсуждаем события этого дня. Он спрашивает, были ли у меня еще мысли относительно нашей бывшей гостьи, и я отвечаю ему, что все так же убежден, что она поклонница мистера По, на что Холмс качает головой и с грустной улыбкой говорит: ах, Ватсон, Ватсон, что бы мы делали без вас, ну, наслаждайтесь приемом в Белгравии, мы поговорим потом.
Прием проходил в величественном георгианском доме в Белгравии между изгородью из ящиков и буковой рощей.
Как только мы с Холмсом вошли в холл, наши шляпы и трости тут же забрали слуги в ливреях и проводили нас в огромный зал для приемов. Мужчины во фраках и белых галстуках общались с дамами с глубокими декольте, а хорошо одетые горничные и дворецкие передвигались с расписными подносами, предлагая приглашенным закуски. Оркестр, привезенный по такому случаю из Вены, исполнял новую оперетту Карла Миллёкера «Нищий студент».
Тренированный проницательный взгляд наблюдателя, каковым я с гордостью себя считал, легко заметил, что по всему залу было расставлено большое количество тайных агентов из Скотланд-Ярда, изо всех сил старающихся изображать гостей, а сами они в это время не сводили глаз с почетного гостя, который, как я узнал, задав несколько безобидных вопросов служанке, когда ласково погладил ее по прелестно экипированным ягодицам, и с благодарностью принял бокал предложенного ею шампанского с серебряного подноса, был не кем иным, как раджой Кашмири, которого по указанию Министерства иностранных дел ее величества и обещанием поддержки со стороны престола и императорских стрелков готовили в интересах как его самого, так и императрицы, принять власть в Афганистане.
Меня с гордостью слушали!
У меня едва ли хватило времени осмыслить это поразительное сообщение, как вдруг в дальнем углу зала раздался ужасный треск, я повернулся и увидел, как мозаичное окно разбивается на миллионы кусочков и падает на пол, это вызывает горькие слезы у моего знакомого бригадного генерала в ярко-красном пиджаке, а его дама роняет свой бокал с шампанским и случайно убивает нескольких музыкантов из Вены, двух лакеев в ливреях, дворецкого и нескольких горничных.
Броско одетый человек проносится в воздухе над головами приглашенных леди и джентльменов. Как только он поравнялся с почетным гостем, тут же опустился и стянул с головы раджи массивный, украшенный драгоценными камнями тюрбан, обнажив его бритый череп надо лбом, полоску бледной кожи и светлые волосы. Раджа оказался вовсе не раджой! Я сразу же узнал его и воскликнул: «Фон Трепов! Известный прусский агент и пародист!»
Команда Скотланд-Ярда берет его под руки, а шпион и самозванец проклинает их на своем варварском родном языке, когда его ведут на допрос и, возможно, в суд ее величества. В то же самое время красивая молодая женщина, стоявшая недалеко от места ужасного происшествия, поднесла руку в перчатке ко лбу и начала медленно падать в обморок, но я успел подхватить ее.
Но после этой ошеломляющей серии событий снова раздался грохот, это взмыл вверх похититель драгоценностей – или похитительница, потому что среди представителей знатного рода обнаружилась стройная грациозная привлекательная соблазнительная восхитительная маленькая фигурка злодейки – и сквозь декоративное окно в другом конце огромного зала исчезла из поля зрения, унеся с собой фальшивый тюрбан раджи, но с настоящими драгоценностями.
Я говорю, я сказал: что все это значит? А затем пристально посмотрел в лицо женщины, которую держал, не похитительницу драгоценностей, которая могла оказаться в конце концов даже самим «сумасшедшим мимом из Мейфэра», о чьих подвигах я читал несколько часов назад. И я понял, что смотрю на нашу сегодняшнюю гостью, женщину, которая наняла Шерлока Холмса, чтобы найти своего распутного мужа. Ее полупрозрачные веки дрожали, она соблазнительно поднесла крошечную милую восхитительную маленькую ручку ко лбу и прошептала мне: все в порядке, Джон?
В нынешних обстоятельствах не стоило придавать значения такой чрезмерной фамильярности, и я сказал: мадам, шпион разоблачен. А она сказала: нет, я не это имела в виду, все ли хорошо между нами? Я сказал: между нами, мадам? Она сказала: разве вы не узнаете меня? Я сказал: я знаю только то, что вы восторгаетесь Уильямом Уилсоном. Она сказала: о чем вы говорите, дуралей? Я сказал: мадам, на вашем носовом платке его инициалы. Она сказала: нет, это старый платок, я такие не ношу уже с тех пор, как мы поженились, там значится М. М., то есть Мери Морстан, моя девичья фамилия, ты баран, ты прочитал мои инициалы вверх тормашками. Но вы ведь американка, сказал я, вы говорили, что у вас недостаточно центов, чтобы нанять сыщика, а центы используются в Америке, а если бы вы были англичанкой, вы бы сказали шиллинги. А она сказала: дорогой, любимый глупышка, я не говорила центы, я говорила ценный, но вы вовсе не ценный, и тем не менее мое сердце, Джон Хэмиш Ватсон, принадлежит вам.
Шерлок Холмс, стоя поблизости и посмеиваясь в рукав, сказал: видишь, Ватсон, теперь мне не придется объяснять тебе некоторые вещи, твоя жена все сделала за меня.
Я внимательно посмотрел на нее. Я сказал: Мери, моя дорогая девочка, я, несомненно, узнал тебя, ты в самом деле моя девочка, дорогая, Мери, простишь ли ты когда-нибудь меня? И она сказала: отвези меня домой, Джон, мистер Холмс может сам добраться домой, без тебя. А я сказал: Мери, моя дорогая девочка, ты права, сегодня мы проведем ночь в моем собственном доме, в моей собственной кровати. И Мери сказала стыдливо: со своей собственной женой. И подняла бокал шампанского, который как-то оказался в ее руке, поднесла его к своим губам и сделала несколько глотков, дорогая девочка.
Ночь прошла, а на утро я решил посетить моего старого друга Шерлока Холмса и поблагодарить его за то, что он поспособствовал моему воссоединению с моей любимой невестой. От дома 221 с грохотом отъехала двуколка, запряженная умными молчаливыми животными, и я воспользовался своим ключом к Бейкер-стрит, 221, и взобрался по ступенькам к дому 221-Б, и тихо вошел в знакомую квартиру, где я провел так много счастливых часов, только я не обнаружил никаких признаков моего друга Шерлока Холмса, а на его месте сидел высокий худой офицер гвардии кайзера. Он выглядел очень недружелюбным, его серая униформа была безукоризненно подогнана по его фигуре и сверкала полированными пуговицами и орденами, в одном глазу был монокль, на угрюмом лице торчали вздернутые усы, а на щеке красовался шрам.
Как ни странно, он был вооружен, не с саблей на боку, как у пруссов, а с токиплемени маори. Он бурно расхаживал перед двумя женщинами, сидящими бок о бок на диване.
Я сказал: кто вы такой, и что вы делаете в квартире моего друга, которая также и моя квартира, потому что время от времени мы живем в ней вместе, и где мой друг Шерлок Холмс, и что здесь, черт побери, происходит, почему здесь две миссис Хадсон сидят на моем диване, который, кстати, и диван Холмса или наш общий диван?
