Текст книги "Последний койот"

Автор книги: Майкл Коннелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Майкл Коннелли
Последний койот

Посвящается Маркусу Грапе

* * *

– Есть какие-нибудь мысли? Хотите что-нибудь сказать?

– По какому поводу?

– Да по какому угодно. Например, по поводу инцидента.

– Инцидента? Да, кое-какие мысли по этому поводу у меня есть.

Она немного подождала, но он так ничего и не сказал. Еще до появления в Чайнатауне он решил, что впредь будет держать себя только так, то есть больше помалкивать. Чтобы ей пришлось вытягивать из него каждое слово чуть ли не клещами.

– Может, поделитесь ими со мной, детектив Босх? – наконец спросила она. – Должны же мы попытаться узнать правду...

– Мои мысли вкратце таковы: все это вздор. Совершеннейший вздор и глупость. Вот вам вся правда, и добавить мне к этому нечего.

– Нет, погодите... Вот вы сказали «вздор». Что конкретно вы под этим подразумеваете?

– Под этим я подразумеваю, что толкнул этого парня. Возможно, даже ударил. Не могу сказать с уверенностью, что произошло в действительности, но ничего и не отрицаю. Так что пусть меня отстраняют, переводят с понижением в другой отдел или направляют в дисциплинарную комиссию. Короче, пусть делают что хотят. Но к вам-то меня зачем направили? Ведь этот ваш АОС – совершеннейший вздор! С какой стати я должен являться к вам три раза в неделю и что-то о себе рассказывать? Словно какой-нибудь... Вы же меня совсем не знаете – как, впрочем, и я вас. Почему я вообще должен с вами разговаривать? Да и вы тоже – зачем вам это?

– Вы сами ответили на свой вопрос. Ваше дело действительно могли передать в дисциплинарную комиссию или даже в суд, но управление предпочитает не судить вас, но лечить. Так что сейчас вы находитесь в АОС – административном отпуске по причине стресса, что означает...

– Да знаю я, что это означает. Потому и говорю, что все это собачья чушь. Какому-то болвану пришла в голову странная мысль, что я нахожусь под воздействием стресса, и это дает департаменту право отстранить меня от работы на неопределенное время – или пока вы вволю со мной не натешитесь...

– Ничего странного здесь нет. О стрессе свидетельствуют ваши действия, которые, как мне представляется, можно квалифицировать...

– То, что произошло, не имеет к стрессу никакого отношения. Все это связано с... впрочем, не стоит об этом. Как я уже сказал, все это чушь собачья. Поэтому давайте забудем о стрессе и сразу перейдем к сути вопроса. Что я должен сделать, чтобы вернуться на работу?

Он видел, как гневно сверкнули ее глаза. Откровенное пренебрежение, которое он демонстрировал к ее профессии и опыту, определенно ей не понравилось. Но она сдержала гнев. Она давно работала с копами и, очевидно, уже привыкла к подобному пренебрежительному отношению.

– Неужели вы не понимаете, что это делается в ваших же интересах? Судя по всему, руководство управления считает вас ценным достоянием. В противном случае вас здесь не было бы. Ваше дело скорее всего передали бы в дисциплинарную комиссию, которая отправила бы вас в отставку. Вместо этого они делают все возможное, чтобы сохранить для управления такого заслуженного человека, как вы.

– «Ценное достояние»? Я, между прочим, коп, а не банковский вклад. Что же касается моих прежних заслуг, то до них никому нет никакого дела. Но как бы то ни было: какого черта вы мне все это говорите? Неужели мне придется постоянно выслушивать от вас такого рода сентенции?

Она кашлянула, прочищая горло, и произнесла уже более строгим тоном:

– У вас серьезная проблема, детектив Босх. И истоки ее лежат далеко за пределами инцидента, из-за которого вы здесь оказались. Так что на наших сеансах мы займемся в том числе и истоками. Надеюсь, вы меня понимаете? Я хочу сказать, что этот инцидент отнюдь не уникален. У вас и раньше были подобные срывы. И прежде чем подписать документ, который позволит вам вернуться к работе, я попытаюсь помочь вам, вернее, я должна помочь вам взглянуть на себя со стороны и самому себе ответить на ряд вопросов. Кто я такой? Зачем пришел в этот мир? Чем занимаюсь? О чем думаю? Почему подобные инциденты происходят именно со мной? Я хочу, чтобы наши сеансы стали диалогами, когда я буду задавать вопросы, а вы – откровенно на них отвечать. При этом вам совершенно не обязательно прохаживаться на мой счет, оскорблять мою профессию или руководство департамента. Вы должны говорить прежде всего о себе, потому что будете приходить сюда из-за собственных проблем, а не чьих-либо еще.

Пока она все это излагала, Гарри Босх молча смотрел на нее. Ему хотелось закурить, но он никогда не попросил бы у нее на это разрешения, не признался, что имеет такую привычку. А иначе она, чего доброго, завела бы разговор о его оральной фиксации на предмете или о требующейся ему никотиновой поддержке. Короче говоря, вместо того чтобы достать из кармана сигареты, он глубоко вздохнул и окинул сидевшую у противоположного конца стола особу оценивающим взглядом. Кармен Хинойос была маленькой женщиной с приветливым лицом и мягкими манерами. Босх знал, что человек она неплохой. Даже слышал о ней добрые отзывы от тех парней, которых уже посылали до него в Чайнатаун. Что ни говори, она просто делает свою работу, и он, если разобраться, злится вовсе не на нее. Оставалось только надеяться, что она достаточно умна, чтобы это понять.

– Вы уж меня извините, – сказала между тем женщина. – Я не должна была начинать этот разговор с прямолинейных вопросов. Ведь для вас это прежде всего эмоциональная проблема. Так что давайте попробуем начать сначала. Кстати, вы можете закурить, если хотите.

– О том, что я курящий, в моем деле тоже написано?

– В вашем деле об этом ничего не сказано. Но мне не нужно дело, чтобы это понять. Вас выдает рука – та характерная манера, с какой вы подносите ее ко рту. Между прочим, вы бросить не пытались?

– Нет. Но ведь это городской офис. А правила вы знаете.

Аргумент был слабоват. Он каждый день нарушал это постановление в подразделении «Голливуд».

– Здесь эти правила не действуют. Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя как в Паркеровском центре или городском офисе. Кстати, именно по этой причине мы от них и отпочковались. Так что подобные правила здесь не существуют.

– Не важно, где мы находимся. Вы ведь продолжаете работать на ПУЛА, верно?

– И все же здесь не управление полиции Лос-Анджелеса. Представьте себе, когда будете сюда приезжать, что едете к другу. Чтобы поболтать. Помните – здесь вы можете говорить обо всем.

Но он знал, что не сможет смотреть на нее как на друга. Никогда. Уж слишком высоки были ставки. Но все равно согласно кивнул – только чтобы доставить ей удовольствие.

– Как-то вы не очень убедительно киваете.

Он пожал плечами, давая ей понять, что это максимум и на большее он не способен. Так оно на самом деле и было.

– Если хотите, я могу с помощью гипноза избавить вас от никотиновой зависимости.

– Если бы мне хотелось бросить, я бы бросил. Люди или курильщики, или нет. Я – курильщик.

– Возможно. Но это, между прочим, очевидный симптом синдрома саморазрушения.

– Извините, меня что, отправили в административный отпуск, поскольку я курю? Из-за этого вся суета?

– Полагаю, вы отлично знаете, из-за чего вся эта суета.

Он промолчал, вспомнив о своем решении говорить как можно меньше.

– Итак, давайте посчитаем, – сказала она. – Вы в отпуске уже... Ага! Во вторник будет неделя, верно?

– Верно.

– И что же вы все это время делали?

– В основном заполнял бумажки, касавшиеся землетрясения.

– Землетрясения?

– Ну да. Между прочим, мой дом тоже пострадал, и городские инспектора оклеили его желтой лентой.

– Так ведь с тех пор минуло уже три месяца. Почему вы так затянули?

– Я, знаете ли, был занят. Работал, знаете ли.

– Понятно. У вас страховка-то есть?

– Только не говорите «понятно». Потому что ни черта вы не понимаете. Мы с вами вообще смотрим на мир по-разному. Что же касается страховки, то скажу так: нет у меня ее и никогда не было. Как и большинство горожан, я живу с чувством «органического неприятия реальности». Так, кажется, вы, психологи, это называете? Готов поспорить, что лично у вас страховка имеется.

– Это правда. А ваш дом сильно пострадал?

– Смотря кого спрашивать. Городские инспектора считают, что сильно: дом вот-вот завалится, и туда даже входить опасно. А я думаю, что дом в порядке и нуждается лишь в небольшом ремонте. Меня в городском бюро ремонта и в магазине «Все для дома» теперь каждая собака знает. Я уже договорился с подрядчиками, и они успели кое-что сделать... Когда ремонт закончится, я оспорю вынесенное строительной инспекцией постановление о сносе дома. У меня и адвокат есть...

– Вы, значит, и сейчас там живете?

Он согласно кивнул.

– Вот уж действительно «органическое неприятие реальности», детектив Босх. Думаю, вам не следует там жить.

– Вы не можете мне указывать, что я должен делать, если это не связано с работой в управлении.

Она вскинула руки, показывая, что не собирается дискутировать на эту тему.

– Ну хорошо. Возможно, это даже пойдет вам на пользу. Я имею в виду хлопоты по ремонту дома. Вам сейчас просто необходимо чем-то себя занять. Конечно, лучше бы вы перебрались за город, занялись спортом или подыскали себе какое-нибудь хобби, но, в сущности, не это главное. Важно найти себе занятие, которое отвлечет вас от мыслей об этом инциденте.

Босх ухмыльнулся.

– Что это вы усмехаетесь?

– Да так... Почему-то все называют это происшествие инцидентом. Вьетнамскую войну люди обычно тоже именуют конфликтом, а не войной.

– А как вы сами назвали бы то, что случилось?

– Так сразу и не скажешь... Но инцидент? Безликое какое-то слово, я бы даже сказал, стерильное... Знаете что, доктор? Давайте на минутку вернемся к началу разговора. Я это к тому, что переезжать за город мне совершенно не улыбается. Ведь я работаю в городском отделе по раскрытию убийств. И мне бы очень хотелось вернуться к своей работе. Я, знаете ли, еще способен приносить людям пользу. О'кей?

– Ну, если управление позволит...

– Если вы позволите. Вы же прекрасно знаете, что в этом вопросе все зависит от вас.

– Возможно. Кстати, вы не обратили внимания, что говорите о своей работе как о некоей возложенной на вас высокой миссии?

– Совершенно верно. Это миссия. Вроде поисков чаши Святого Грааля.

Он произнес эти слова с максимальным сарказмом. Разговор становился невыносимым, а ведь это был лишь первый сеанс.

– Правда? Значит, вы действительно верите, что ваша миссия – раскрывать убийства и сажать плохих людей в тюрьму?

Он пожал плечами. Потом поднялся с места, подошел к окну и посмотрел вниз на Хилл-стрит. Тротуары кишели пешеходами. Всякий раз, когда он оказывался на этой улице, здесь кипело людское море. Он заметил двух белых женщин. Они выделялись в толпе азиатов, как изюминки в рисе. Женщины прошли мимо китайской мясной лавки, в витрине которой красовались подвешенные за шею тушки копченых уток. В конце улицы, у выезда на Голливуд-фриуэй, виднелись темные окна старой окружной тюрьмы и находившегося за ней корпуса уголовного суда. Слева от них Босх различил очертания высотного здания «Сити-холла», верхние этажи которого скрывали огромные полотнища черного строительного брезента. При взгляде на них казалось, что в городе траур. Но Босх знал – черные полотнища скрывают повреждения, нанесенные зданию землетрясением. За «Сити-холлом» располагался Паркеровский центр, где размещалась штаб-квартира полиции Лос-Анджелеса.

– Расскажите мне о своей миссии, – тихо попросила доктор Хинойос у него за спиной. – Я хочу, чтобы вы облекли свои мысли в слова.

Босх вернулся на свое место, сел на стул й несколько минут честно думал, как в нескольких словах охарактеризовать то, что стало для него смыслом жизни. Потом покачал головой и вздохнул:

– Не могу.

– Можете. И я хочу, чтобы вы как следует об этом поразмышляли. Итак, ваша миссия. Что это такое на самом деле? Подумайте об этом!

– А какая миссия у вас, доктор?

– Сейчас мы обсуждаем другую тему.

– И эту тоже.

– Хорошо, детектив. На этот личный вопрос я отвечу. Но только на этот. Диалоги, о которых я упоминала, касаются не меня, а вас. Что же до моей миссии, то она заключается в помощи мужчинам и женщинам из этого управления. Это если рассматривать вопрос в узком аспекте. В более широком смысле я помогаю обществу, помогаю жителям этого города. Чем увереннее будут действовать копы, тем безопаснее станет жизнь, тем лучше будут чувствовать себя здесь люди. О'кей?

– Впечатляет. Но как же мне рассказать вам о своей миссии? Может, сжать свой рассказ до нескольких предложений, чтобы получилось нечто вроде короткой статьи из толкового словаря?

– Мистер... я хотела сказать, детектив Босх. Если вы и впредь собираетесь язвить и насмешничать, мы с вами никуда не продвинемся. А значит, в обозримом будущем вы к своей работе не вернетесь. Вы этого, что ли, добиваетесь?

В знак капитуляции Босх поднял руки. Кармен Хинойос опустила глаза и стала просматривать записи в лежавшем перед ней на столе служебном блокноте в желтой обложке. Поскольку она на него не смотрела, Босх снова занялся исследованием ее внешности. У Кармен были крошечные смуглые ладошки, которые она чинно положила на стол по обе стороны от блокнота. Колец на пальцах не было, зато в правой руке она держала дорогую на вид авторучку. Босх считал, что дорогими ручками пользуются люди, чрезмерно заботящиеся о своем имидже. Впрочем, в отношении Кармен он мог и ошибаться. На носу у нее красовались очки в тонкой черепаховой оправе, а темные волосы она зачесала назад и туго стянула лентой на затылке. По мнению Босха, такие женщины в нежном возрасте носят на зубах ортодонтические скобы. Но он мог и ошибаться. Наконец она оторвалась от блокнота, подняла голову, и их глаза встретились.

– Мне сказали, что этот инци... то есть это происшествие совпало по времени с разрывом романтических отношений.

– Кто сказал?

– Об этом говорится в приложении к вашему делу. Источники сведений в данном случае интереса не представляют.

– Нет, представляют, потому что это ненадежные источники.

«Разрыв романтических отношений», как вы изволили выразиться, никак не связан с этим происшествием хотя бы потому, что состоялся почти три месяца назад.

– Душевная боль после такого разрыва подчас продолжается гораздо дольше трех месяцев. Я знаю, вам трудно говорить о глубоко личных проблемах, но, полагаю, нам придется обсудить и это. Мне необходимо понять ваше эмоциональное состояние на момент эксцесса. Надеюсь, вы мне поможете?

Босх взмахнул рукой, предлагая ей продолжать.

– Сколько времени длились эти отношения?

– Около года.

– Вы поженились?

– Нет.

– Но говорили об этом?

– Практически нет. То есть этот вопрос никогда напрямую не обсуждался.

– Вы жили вместе?

– Время от времени. Но никто из нас не собирался отказываться от своего дома.

– Разрыв окончательный?

– Полагаю, что так.

Заявив об этом во всеуслышание, Босх впервые осознал, что Сильвия Мур исчезла из его жизни навсегда.

– Вы расстались по взаимной договоренности?

Босх откашлялся. Он не хотел об этом говорить. С другой стороны, просто необходимо поскорее со всем этим покончить.

– Полагаю, вы придете к выводу, что мы расстались по взаимной договоренности, но я, признаться, не догадывался о разрыве, пока она не стала собирать вещички. Три месяца назад мы сжимали друг друга в объятиях во время землетрясения, когда дом содрогался от крыши до фундамента. Можно сказать, она ушла от меня еще до того, как утихли последние толчки.

– Слабые толчки и сейчас продолжаются.

– Это я для большего драматизма так выразился.

– Вы хотите сказать, что причиной вашего разрыва послужило землетрясение?

– Да ничего подобного. Я просто сообщил вам о том, когда именно это произошло. Сразу после землетрясения. Она работала учительницей в Вэлли, и ее школа развалилась чуть ли не до основания. Детей перевели в другую школу, и в районе Вэлли лишние учителя стали не нужны. Ей предложили оплачиваемый годичный отпуск, она согласилась и уехала из города.

– Она испугалась нового землетрясения – или, быть может, вас?

Кармен внимательно на него посмотрела.

– С чего бы это ей меня пугаться?

В его голосе прозвучал вызов, и секундой позже он это осознал.

– Не знаю. Я просто задаю вам вопросы. Скажите, у нее были основания вас бояться?

Босх заколебался. Этого вопроса он прежде никогда себе не задавал.

– Если вы имеете в виду физическое насилие, то скажу сразу: нет, в этом смысле она меня нисколько не боялась и не имела для этого никаких оснований.

Кармен Хинойос кивнула и записала что-то в своем блокноте.

– Послушайте, – возмутился Босх, – все это никак не связано с тем, что случилось на прошлой неделе.

– Так почему она от вас уехала? По какой причине?

Он почувствовал прилив злости и отвернулся. Теперь все так и пойдет, подумал он. Эта женщина будет задавать ему неприятные вопросы, норовя поглубже забраться в душу.

– Я не знаю.

– Подобный ответ в этом кабинете не принимается. Лично я считаю, что вы знаете, почему она ушла. А если не знаете, то по крайней мере догадываетесь и имеете кое-какие соображения на этот счет. Должны иметь.

– Она узнала, кто я такой.

– Узнала, кто вы такой? Что вы хотите этим сказать?

– Об этом надо ее спрашивать, потому что это она так сказала. К сожалению, она сейчас в Венеции. Той, что в Италии.

– А что, по-вашему, она имела в виду?

– Мои соображения не имеют никакого значения. Эти слова произнесла она, она же от меня и ушла.

– Только не пытайтесь мне противодействовать, детектив Босх, очень вас прошу. Поверьте, я тоже хочу, чтобы вы вернулись к работе. Как я уже говорила, моя миссия – помогать людям. В данном случае я помогаю вам, но вы стараетесь помешать мне. Вы трудный человек.

– Может, и она пришла к такому выводу. А может, я и вправду такой.

– Сомневаюсь, что здесь все так просто.

– А я иногда именно так и думаю.

Она посмотрела на часы и наклонилась к Босху, явно недовольная результатами сеанса.

– Я понимаю, детектив, насколько неуютно вы себя здесь чувствуете. Но чтобы добиться результата, нам придется вернуться к этой теме. Поразмышляйте об этом на досуге. Самое главное – попытайтесь облечь свои чувства в слова.

Она немного подождала. Думала, что он, возможно, заговорит, вставит хоть слово. Но он промолчал.

– Давайте еще раз попробуем поговорить о случившемся на прошлой неделе. Насколько я понимаю, это происшествие было как-то связано с убийством проститутки, которым вы занимались.

– Да, это так.

– Убийство было жестокое?

– «Жестокое» – просто слово. Все зависит от смысла, который в него вкладывается. Иначе говоря, все зависит от точки зрения.

– Положим. Скажите в таком случае: с вашей точки зрения, это было жестокое убийство?

– Да, жестокое. Но убийства почти всегда сопряжены с жестокостью. Когда человека убивают, это уже само по себе жестоко.

– И вы, значит, арестовали подозреваемого и отвезли в отдел?

– Да. Мой напарник и я. То есть нет. Подозреваемый добровольно согласился проехать с нами, чтобы ответить на вопросы по этому делу.

– Как вы думаете, это убийство задело вас сильнее, чем, скажем, предыдущие дела такого рода?

– Возможно. Не знаю точно.

– Ну а если задело, то по какой причине?

– Вы, вероятно, хотите узнать, отчего это я вдруг проникся таким сочувствием к проститутке? Так вот, ничего подобного не было. Я сочувствовал ей ничуть не больше, чем другим жертвам. Но, начав работать в убойном отделе, я взял на вооружение одно правило.

– Какое?

– Все важны, или никто не важен.

– Объясните.

– А тут и объяснять нечего. Как я уже сказал, в таких делах все жертвы равно важны, то есть для меня не важно, кто они. Иными словами, я приложу максимум усилий, чтобы раскрыть убийство, вне зависимости от того, будет ли это проститутка или жена мэра. Вот каким правилом я руководствуюсь.

– Понятно. Теперь давайте вернемся к этому конкретному делу. Мне хотелось бы услышать, что произошло после ареста и какие у вас были основания, если они, конечно, были, для насильственных действий на территории подразделения «Голливуд».

– Мои слова записываются на пленку?

– Нет, детектив. Все, что вы здесь говорите, защищено врачебной тайной. Когда наши сеансы закончатся, я передам свои рекомендации заместителю начальника управления Ирвингу. Детали этих сеансов никогда и ни при каких обстоятельствах обнародованы не будут. Рекомендации, которые я составляю, обычно занимают не более половины страницы и выдержек из диалогов с пациентами не содержат.

– Но тем не менее эти полстранички решают людские судьбы.

Кармен не ответила. Глядя на нее, Босх думал, что этой женщине можно довериться. Однако весь его предыдущий опыт и чутье детектива говорили обратное – никому доверять нельзя. Она, казалось, поняла всю сложность дилеммы и молча ждала, когда он заговорит.

– Так вы, значит, хотите услышать мою версию этой истории?

– Хочу.

– О'кей. Я расскажу вам, что произошло.

* * *

На обратном пути Босх курил, хотя ему требовалось выпить, чтобы успокоить нервы. Но, посмотрев на часы, он решил, что для бара еще рановато, закурил вторую и покатил домой.

Свернув с шоссе на улицу Вудро Вильсона, он оставил машину на обочине за полквартала от дома, захлопнул дверцу и зашагал по тротуару. До его слуха долетали негромкие звуки фортепьянной музыки: кто-то из соседей наигрывал на пианино что-то классическое, но кто играл и из какого дома доносились звуки, он так и не понял. А все потому, что плохо знал своих соседей и уж тем более не имел представления, у кого из них может быть пианино. Поднырнув под желтую запрещающую ленту, окружавшую по периметру его собственность, он проник в дом через гаражную дверь.

Оставлять машину за полквартала от дома и скрытно пробираться в свое жилище стало для него привычкой. После землетрясения госинспектор объявил его дом «опасным для проживания», обтянул желтой лентой и приговорил к сносу. Но Босх, игнорируя эти постановления, вскрыл распределительный щит и вновь подключил электричество.

Его небольшой деревянный дом, обшитый досками из розовой сосны, покоился на стальных пилонах, вмурованных в скальную породу горного хребта Санта-Моника, который выступил из земной коры в мезозойскую и кайнозойскую эры в результате глубинных геологических процессов. Стальные пилоны с честью выдержали недавнее землетрясение, но часть крепежных болтов выскочила из гнезд или сломалась, в результате чего вся постройка сместилась и «сползла» вниз по склону дюйма на два. Этого хватило, чтобы нанести жилым помещениям значительные повреждения. Все внутренние деревянные конструкции перекосило, оконные и дверные рамы потеряли прямоугольную форму, стекла вылетели, а входную дверь заклинило так, что, пожелай Босх ее открыть, ему пришлось бы вызвать полицейский танк, снабженный тараном. Дверь гаража, которую перекосило меньше прочих, Босх открыл ломиком. Теперь она служила ему главным входом.

Босх заплатил подрядчику пять тысяч долларов, чтобы строители с помощью домкратов приподняли дом, передвинули его на те злосчастные два дюйма и установили на прежнее место. Потом строители должны были заново прикрепить деревянные конструкции к стальным пилонам новыми, особо прочными болтами. Вставлять стекла, ремонтировать и заменять оконные и дверные рамы Босх решил самостоятельно в свободное от работы в убойном отделе время. Он приобрел справочник по плотницкому ремеслу и руководствовался его советами в этой новой для него деятельности. Иногда ему приходилось переделывать работу по нескольку раз, но он особо не расстраивался. Более того, обнаружил, что эта деятельность доставляет ему немалое удовольствие и даже имеет терапевтический эффект. Со временем физический труд стал своего рода отдушиной, желанной передышкой на его жизненном пути детектива убойного отдела. Перекошенную входную дверь и дверную раму он ремонтировать не стал, решив оставить в качестве символического памятника могучим силам природы. В будущем он собирался пользоваться задней дверью.

Несмотря на все усилия Босха, его дом продолжал числиться среди зданий, предназначенных к сносу. Строительный инспектор Гауди, отвечавший за ту часть холма, где жил Босх, не хотел вычеркивать его жилище из черного списка. Как только Босх это понял, между ним и инспектором началась своеобразная игра в прятки. Чтобы противник не смог его обнаружить и вручить ордер о выселении, Босх приходил и уходил тайно и вел себя в собственном доме словно шпион, проникший в здание иностранного посольства. Окна на фасаде он заклеил черной, не пропускавшей свет пленкой и постоянно следил, нет ли поблизости инспектора. Гауди стал его Немезидой.

Кроме того, Босх нанял адвоката, который должен был оспорить эдикт настырного инспектора.

Из гаражной пристройки можно было пройти на кухню, куда Босх и направился. Он открыл холодильник, достал банку кока-колы и, вдыхая холодный воздух морозилки, исследовал взглядом ее содержимое, надеясь обнаружить что-нибудь съестное. Он отлично знал, что есть в холодильнике, но продолжал шарить глазами по полкам, словно надеясь неожиданно наткнуться на забытый бифштекс или куриную грудку. Это был его ежевечерний ритуал, как и у большинства мужчин, живущих в одиночестве. Об этом он тоже знал.

Усевшись за стол на открытой веранде заднего двора, он сжевал сандвич с пятидневной черствости хлебом и ломтиками мяса из разных упаковок и запил еду кока-колой. Он с удовольствием прибавил бы ко всему этому пакет картофельных чипсов, поскольку знал, что скоро снова захочет есть, но чипсов у него не было.

Поднявшись с места, он подошел к ограждению веранды и посмотрел вниз на Голливуд-фриуэй – машин стало гораздо меньше, как это всегда бывает в понедельник вечером. К счастью, Босху удалось выбраться из нижнего города буквально за несколько минут до часа пик. А значит, не следует засиживаться на сеансах полицейского психолога. Согласно графику, он должен был встречаться с этой женщиной в 15.30 по понедельникам, средам и пятницам. Интересно, нет ли у Кармен Хинойос привычки затягивать сеансы? Или она исполняет свою миссию строго с девяти до пяти?

Со своего высокого насеста на горе он видел почти все дороги, уходящие от шоссе в северном направлении через Кауэнга-Пас к Сан-Фернандо-вэлли. Прокручивая в мозгу разговор с психологом, он пытался понять, осталась ли довольна проведенным сеансом Кармен Хинойос, но сконцентрироваться на этих мыслях так и не смог. Он рассеянно следил за двумя автомобилями, мчавшимися по дороге с примерно равной скоростью, прикидывая, который из них быстрее преодолеет прямой как стрела участок трассы длиной около мили. Когда одна из машин пересекла финишную линию, которую он мысленно начертил у поворота на Ланкершимский бульвар, Босх подивился, какой чепухой занята его голова.

– О Господи! – только и сказал он, отвернувшись от открывавшегося с веранды вида на шоссе.

Его отстранили от работы, и благоустройство дома вряд ли спасет его от грозящей душевной пустоты. Босх вернулся на кухню, открыл холодильник и достал бутылочку пива «Генри». Как только он ее откупорил, затренькал телефон. Звонил его напарник Джерри Эдгар, и этот звонок на время вырвал его из гнетущей тишины.

– Ну, Гарри, как дела в Чайнатауне?

Поскольку каждый коп втайне опасался, что в один прекрасный день сломается на работе и будет вынужден посещать терапевтические сеансы в поведенческой научной секции полицейского управления Лос-Анджелеса, официальное название этого подразделения в полиции почти никогда не упоминалось. По этой причине пройти курс в ПНС на сленге полицейских означало «съездить в Чайнатаун». А поскольку офис ПНС находился на Хилл-стрит, обычно говорили, что у полицейского, ездившего туда на сеансы, «Хилл-стрит-синдром». Шестиэтажное здание банка, на верхнем этаже которого размещался офис, называли «пятьдесят-один-пятьдесят». И это был не адрес и не номер дома, а кодированное полицейское обозначение психически больного человека. Нейтральные цифровые обозначения, подобные этому, копы использовали, чтобы понизить уровень бытовых фобий в обществе, да и в своей собственной среде тоже.

– В Чайнатауне все прошло просто великолепно, – с сарказмом произнес Босх. – Тебе тоже надо как-нибудь попробовать. Я, к примеру, после сеанса неожиданно для себя стал пересчитывать машины на шоссе.

– Хорошо, что ты оттуда не сбежал.

– Это точно. Ну а у тебя что новенького?

– Паундс наконец сделал это.

– Что именно?

– Свел меня со своим парнем.

Босх помолчал, переваривая сказанное. Новость здорово его расстроила. Все его прежние страхи навсегда потерять работу в убойном отделе снова к нему вернулись.

– Неужели?

– Говорю тебе – сделал. Утром мне дали новое убийство. И Паундс прикрепил ко мне одного из своих сосунков. Бернса.

– Бернса? Который занимается автоугонами? Да ведь он никогда не работал в убойном отделе. Он вообще расследовал хоть одно ППЛ?

Детективы в полицейском управлении Лос-Анджелеса делились на две большие группы. Одна занималась раскрытием преступлений против собственности, а другая – против личности. Группа ППЛ специализировалась на убийствах, изнасилованиях, вооруженных грабежах и тяжких телесных повреждениях. Детективы из ППЛ считались специалистами более высокого класса, а потому посматривали на парней из ППС свысока и называли их «бумагомарателями» и «бумажными душонками». И в этом имелся известный резон, поскольку преступлений против собственности было такое множество, что детективы из ППС едва успевали составлять рапорты. Преступников они арестовывали редко, а серьезных расследований почти не проводили. У них просто-напросто не было для этого времени.

– Этот парень всегда был бумагомаракой, – сказал Эдгар. – Но Паундсу на это наплевать. Ему нужен в убойном отделе тихоня, который воды не замутит, и Бернс как раз такой парень. Думаю, с благословения Паундса он закинул удочку насчет перехода в убойный, как только распространился слух о твоем временном отстранении.

– Ну и черт с ним. Рано или поздно я вернусь в отдел, а Бернс – к своим угонщикам.

Прежде чем заговорить снова, Эдгар выдержал паузу, словно Босх сморозил явную глупость.

– Ты и вправду веришь в это, Гарри? Паундс ради тебя и пальцем не шевельнет. А уж после того, что случилось, тем более. Когда он приставил ко мне Бернса, я ему сказал: «Может, не надо так спешить? Может, я все-таки дождусь возвращения Босха?» А он мне в ответ: «Боюсь, что ждать тебе придется долго. Пока не состаришься».

– Так и сказал? Пусть тогда тоже проваливает ко всем чертям. Слава Создателю, у меня есть еще в управлении двое-трое друзей.

– Ирвинг до сих пор перед тобой в долгу, не так ли?