Текст книги "Нерон. Владыка Земного Ада"

Автор книги: Майкл Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Неразрешенная загадка

Во всех других отношениях христиане также представляли собой исключительно подходящих козлов отпущения. Они общались лишь с себе подобными, что было очень подозрительно, и в бездуховном, воспитанном в национальном духе обществе должно было неизбежно привести к враждебным слухам. Их разговоры о всеобщей любви породили представление о том, что религиозные службы, которые они проводили, были оргиями сексуальной неразборчивости и инцеста. Причастие с его символами тела и крови Христовой в широких массах считалось людоедским пиром.

Но самые худшие подозрения вызывали апокалипсические воззрения, которых страстно придерживались ранние христиане. Они все еще верили, что близится конец света и что, когда он настанет, Второе пришествие Мессии будет сопровождаться всесожжением. «Впрочем, близок всему конец… Возлюбленные! Огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного. Но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете», – писал Петр [24]24
  Первое соборное послание святого апостола Петра, главы 4, 7, 12, 13.


[Закрыть].

Такое отношение, конечно, было известно за пределами сообщества, и поэтому христиане казались особенно подходящими жертвами истерической толпы. Перед лицом этой веры во всесожжение – которое должно произойти гораздо раньше (скорее даже безотлагательно), чем полагали ранние языческие философы, – мало было пользы от того, что, обращаясь к христианам в Риме за несколько лет до пожара, Павел напоминал им о наказе Христа «подчиняться Цезарю» и снова и снова повторял, что они должны даже благословлять своих гонителей.

Хотя никто по этому случаю не писал более страстно о Втором пришествии Мессии, чем Павел, он допускал, что доктрина о близком конце света может когда-нибудь оказаться опасной ответственностью для христиан, которые были вынуждены, в конце концов, жить в греко-римском обществе того времени. Но его убогая аудитория предпочла верить, что их спасение близко и что все тогда сгорит в геенне огненной.

Возможно, этот счастливый процесс можно было ускорить. А следовательно, разве не могло быть такого, что именно христиане устроили Великий пожар в надежде достичь именно этого? Возможно. Но кажется гораздо вероятней, что все это было простым совпадением, как все те многочисленные пожары, которые опустошали Рим каждое лето. Хотя тогда нам все равно придется объяснить загадочные фигуры, которые появлялись среди языков пламени и дыма и мешали борющимся с огнем делать их дело. Не могли ли ряды этих противоборцев включать не только мародеров, но и христиан, людей, которые, возможно, устроили поджог, но теперь видели перст Божий в деле и стремились содействовать этой цели? И снова такое могло быть. Хотя мы никогда не будем уверены в этом.

Однако Тацит говорит нам (и у нас нет причин сомневаться в его словах), что оказалось возможным найти людей, которые, признавшись в том, что были христианами, были готовы назвать и других. Есть несколько логичных объяснений этому, и они не взаимоисключаемы. С одной стороны, при любом и каждом преследовании находятся люди, которые слишком слабы, чтобы не признаться под пыткой. Во-вторых, некоторые признания могли быть ко всему прочему сфальсифицированы тайными агентами государства. И несомненно, была также и третья категория, состоявшая из христиан, которые сознательно желали умереть за свою религию, что продолжалось – к нескончаемому удивлению и презрению римлян – также и во всех более поздних гонениях. Такие мученики могли вспомнить, что, несмотря на уверенность Павла в необходимости поддерживать правительство, прошло всего несколько лет с тех пор, как он призывал их римскую конгрегацию пожертвовать своими бренными телами при жизни, хотя он в то время не мог предположить столь удручающих последствий.

Поэтому, несмотря на личные возражения императора против смертной казни, его правительство казнило христиан столь невыразимо ужасными методами, как те, которые недавно бичевал Сенека.

«Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах или, обреченных на смерть в огне, поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения. Для этого зрелища Нерон предоставил свои сады; тогда же он дал представление в цирке, во время которого сидел среди толпы в одежде возничего или правил упряжкой, участвуя в состязании колесниц» (Тацит. Анналы, XV, 44).

Нерон как антихрист

Вряд ли удивительно, что позднее христиане сочли Нерона антихристом (см. приложение 1). Странно, но отношение Светония было иным.

Ссылаясь на то, что наказание было наложено на христиан, он описывает их как «приверженцев нового и зловредного суеверия» (Светоний. Нерон, 16) и причисляет их гонения к добрым делам Нерона.

Что же касается непосредственно самой казни, тактика правительства дала осечку. Правительство не посчиталось с тем фактом, что население Рима, хотя и черпало непрерывно веселье из самых жесточайших гладиаторских боев и травли диких животных, время от времени проявляло коллективное мягкосердечие. Они уже показали это дважды за время правления Нерона – один раз, когда собирались казнить множество невинных рабов, и снова, когда его невинной молодой жене Октавии был дан развод. И теперь снова народ почувствовал жалость к несчастным жертвам.

«И хотя на христианах лежала вина и они заслуживали самой суровой кары, все же эти жестокости пробуждали сострадание к ним, ибо казалось, что их истребляют не в видах общественной пользы, а вследствие кровожадности одного Нерона» (Тацит. Анналы, XV, 44).

Глава 10. ЗОЛОТОЙ ДВОРЕЦ. ИСКУССТВО И РОСКОШЬ

Нерон делал все возможное, чтобы извлечь пользу из разрушений, произведенных пожаром. Для скорейшего восстановления были отобраны религиозные святыни и места народных развлечений:

на монетах того года изображены перестроенный храм Весты [25]25
  Это было особенно своевременно, потому что шел шестидесятый год со дня смерти и обожествления Августа, с чьим культом этот храм был тесно связан.


[Закрыть]и продовольственный рынок. Не было упущено из вида и то, что было неплохим способом вернуть народную благосклонность – было решено перестроить Большой цирк и снова ввести его в действие.

Огромное количество частных домов также были разрушены пожаром, и император подготовил амбициозный план застройки.

«Вся не отошедшая к дворцу территория города в дальнейшем застроилась не так скученно и беспорядочно, как после сожжения Рима галлами, а с точно отмеренными кварталами и широкими улицами между ними, причем была ограничена высота зданий, дворы не застраивались и перед фасадом доходных домов возводились скрывавшие их портики. Эти портики Нерон пообещал соорудить за свой счет, а участки для построек предоставить владельцам расчищенными. Кроме того, он определил им денежные награды – соответственно сословию и размерам состояния каждого – за завершение строительства особняков и доходных домов в установленные им самим сроки. Для свалки мусора он предназначил болота близ Остии, повелев, чтобы суда, подвозящие по Тибру зерно, уходили обратно, погрузив мусор; самые здания он приказал возводить до определенной высоты без применения бревен, сплошь из габийского или альбанского туфа, ибо этот камень огнеупорен;

…домовладельцам было вменено в обязанность иметь наготове у себя во дворе противопожарные средства, и наконец, было воспрещено сооружать дома с общими стенами, но всякому зданию надлежало быть наглухо отгороженным от соседнего» (Тацит. Анналы, XV, 43).

Тацит добавляет, что были назначены специальные надзиратели, обязанные следить за доставкой воды, чтобы не было самочинного перехвата. И объем воды, которая подавалась в Рим, был более обильным и пространным, чем до этого, поскольку Нерон прибавил к существующим акведукам многочисленные ответвления.

Его Рим со старыми жилыми постройками исчез, но определенное понятие о намерениях и амбициях Нерона можно получить, судя по построенным позднее доходным домам и строениям, которые до сих пор можно увидеть в городе-порте Остии. Впредь не позволялось домам превышать определенную высоту – возможно, установленную в семьдесят или восемьдесят футов, и император предлагал покончить с покосившимися жилищами, которые давно подвергали опасности столицу.

«Эти меры, – комментирует Тацит, – принятые для общей пользы, послужили вместе с тем и к украшению города. Впрочем, некоторые считали, что в своем прежнем виде он был благоприятнее для здоровья, так как узкие улицы и высокие здания оберегали его от лучей палящего солнца, а теперь открытые и лишенные тени просторы, накалившись, обладают нестерпимым жаром» (Тацит. Анналы, XV, 43).

В наше время есть тенденция отмахиваться от этих критических замечаний о новых широких улицах как от реакционных. Но средиземноморским летом такие улицы можно вынести, лишь если там имеются деревья, или же, наоборот, крытые, с колоннами, или сводчатые тротуары, которые до сих пор можно найти во многих маленьких итальянских городках. И Нерону также была хорошо известна ценность закрытых галерей. Несмотря на то что некоторые из его новых улиц были незатененными, самая важная из них – Священная дорога – примыкала к крытым сводчатым галереям по обеим сторонам. Наконец-то узкая главная улица Рима получила надлежащее оформление.

Проходной дом и Золотой дворец

Но это ее оформление было спланировано таким образом потому, что вело к резиденции императора. В начале своего правления Нерон уже построил впечатляющие сооружения для собственного проживания. Его элегантно украшенная усадьба на Палатине примыкала к императорским Микенским садам на Эсквилинском холме. Развалины этого связывающего Проходного дома, которые простираются до Ведийского склона рядом с форумом, были найдены под выстроенным позднее храмом Венеры и Ромы, где Нерон воздвиг куполообразное здание, интересное бочкообразными залами в форме греческого креста.

Теперь, однако, Проходной дом должен был стать лишь простой приемной для нового и гораздо большего по размаху дворца. Этот Золотой дворец должен был занять очень большую территорию в Риме. Он включал не только Проходной дом и усадьбы и сады, которые он соединял, но и долину позади связующего здания, где сегодня стоит Колизей, а также и довольно обширную площадь позади – возможно простирающуюся прямо вверх по Виминалу. Все это занимало очень значительную часть густонаселенной зоны города. По самым скромным подсчетам, площадь парка составляла 125 акров, то есть в полтора раза больше, чем весь нынешний Ватикан, включая его сады и собор Святого Петра. Но другие считают, что владения Нерона составляли 370 акров – размер Гайд-парка. И это, по-видимому, ближе к правде. Неудивительно, что повсюду ходили пакостные вирши.

Дворец расползается и поглощает Рим!

Давайте все сбежим в Вейи и сделаем этот город своим домом.

Хотя Дворец растет так дьявольски быстро, Что грозит в конце концов сожрать и Вейи.

(Светоний. Нерон, 29)

Каким бы ни был точный размер дворцового фундамента, ясно, что никогда прежде и никогда после за всю историю Европы ни один монарх не выделял под собственную резиденцию такой огромной площади в самом сердце своей столицы.

Сам новый дворец представлял собой не единое здание, а множество отдельных – и они должны были располагаться на фоне волшебного пейзажа. По этому же принципу были построены вилла Адриана в Тибуре (Тиволи), а затем сераль султана в Истанбуле. Но нечто подобное уже было знакомо древнему миру из эллинистических дворцов, таких, как Пританей Антигона Гоната в Балла (Palatitsa) в Македонии; и эти комплексы, в свою очередь, их ландшафтная архитектура беседок, павильонов, арок и колоннад, распределенных по окружающим паркам и обрамленных сделанными со вкусом аллеями, восходят к «парадизам» персидских правителей, которые сами были устроены по образу и подобию (подобно и китайским дворцам) древневавилонских или древнеиранских моделей. В Италии точно такие же образчики появились на карфагенском побережье, а затем в Риме, в экстравагантных виллах поздней республики. Например, легендарный Клодий, враг Цицерона, оставил после себя элегантные колоннады своей усадьбы на Палатине, открывающиеся на окружающие парки, без римской уединенности и – как критиканы быстро отметили – без римской скромности. Теперь Нерон сильно расширил эту схему постройки вилл, трансформировав ее смелым и зрелищным планированием в нечто в целом более впечатляющее.

Архитекторами, которых он назначил для осуществления проекта, были Север и Целер, предположительно итальянские хозяева, осуществлявшие руководство армией восточных специалистов, тех самых людей, которые стекались, не без выгоды для себя, в Рим при Нероне как никогда прежде. Тацит не особенно восхищается проектом в целом.

«Использовав постигшее родину несчастье, Нерон построил себе дворец, вызывавший всеобщее изумление не столько обилием пошедших на его отделку драгоценных камней и золота – в этом не было ничего необычного, так как роскошь ввела их в широкое употребление, – сколько лугами, прудами, разбросанными, словно в сельском уединении, тут лесами, там пустошами, с которых открывались далекие виды, что было выполнено под наблюдением и по планам Севера и Целера, наделенных изобретательностью и смелостью в попытках посредством искусства добиться того, в чем отказала природа, и в расточении казны принцепса» (Тацит. Анналы, XV, 42).

Это был романтический итальянский псевдорустический (сельский) идеал современных художников и поэтов, таких, как Петроний.

Здесь благородный платан, бросающий летние тени, Лавры в уборе из ягод и трепетный строй кипарисов. Их обступили, тряся вершиной подстриженной, сосны. А между ними юлит ручеек непоседливой струйкой. Пенится и ворошит он камешки с жалобной песней. Вот оно – место любви!

(Петроний. Сатирикон, CXXXI)

Светоний далее вот как описывает поместье Нерона: «…внутри был пруд, подобный морю, окруженный строеньями, подобными городам, а затем – поля, пестреющие пашнями, пастбищами, лесами и виноградниками, и на них – множество домашней скотины и диких зверей» (Светоний. Нерон, 31).

Водные просторы, на которые он ссылается, были огромным озером на месте бывшего болота на дне долины, где сейчас находится Колизей.

Что же касается зданий, то к ним можно было пройти через Проходной дом между Эсквилином и Палатином. Он был видоизменен, когда было воздвигнуто то, что Светоний описывает как «тройную» колоннаду длиной в милю, а именно, возможно, портик с тремя рядами колонн или, более вероятно, колоннаду, разделенную на три части там, где в нее вливались Священная и Новая дороги. Остатки этого сооружения, по большей части из известкового туфа, можно обнаружить разбросанными повсюду на том месте. С того времени, несмотря на огромные размеры, Проходной дом должен был служить лишь вестибюлем для разнообразных зданий, которые составляли Золотой дворец, – хотя, предположительно, очень монументальный вестибюль и действительно ни одна другая секция Золотого дворца не была спроектирована с таким монументальным размахом, как это раннее здание, которое вошло в его ансамбль.

Что же касается других зданий, новых, то они были разбросаны довольно далеко за портиком. В частности, одни располагались справа, а большое сооружение – слева. Справа, на Целиевом холме, был живописный, с колоннами, питомник для растений и цветов с водопроводом, украшенный гротами и статуями и относящийся к примыкающему храму Клавдия, интерес Нерона к которому был скорее архитектурным, нежели благочестивым. Лишь груды каменной кладки сейчас отмечают эти разнообразные сооружения. Но из зданий слева, стоящих грубо под прямыми углами к вестибюлю, многие сохранились до наших дней. Здесь, вдоль Оппиева спуска на Эсквилине, находилась основная жилая секция Золотого дворца. Она кажется скрытой от приближающегося гостя, чей взгляд может упасть на нее, лишь когда он подойдет совсем близко и заметит ее длинную и изящную колоннаду.

Но любитель достопримечательностей сегодня должен быть готов к большим разочарованиям. Верно, что эти громоздкие, похожие на пещеры с кирпичными стенами комнаты и коридоры не столь явно демонстрируют нам вкусы Нерона как архитектора и декоратора. Однако они дают работу нашему воображению, потому что они совершенно замкнутые и ужасно темные. Изначально они должны были стоять открытыми солнцу и воздуху, с видами на искусный затейливый ландшафт. Но по прошествии полстолетия после смерти Нерона все отверстия были заделаны.

Хотя для современного посетителя невозможно практически определить это сразу, но Золотой дворец был определенно архитектурным чудом. Он состоял из неравных асимметричных, западного и восточного, крыльев, теперь одноэтажных, но изначально двух– или, возможно, трехэтажных. Это было приземистое здание с рядами небольших комнат, выходящих на длинный прямой портик. Но в месте соединения этих двух крыльев этот фасад был разорван и разрезан на две неравные части шестиугольным, но обнесенным с пяти сторон стенами двориком с колоннами (теперь недоступным), а шестая, большая, сторона была открыта с фасада. Это привлекательное строение из двух низких крыльев, разделенных двориком с фасадом, состоящим из ряда колонн, было не ново, потому что мы видим его на росписи, выполненной за поколение до этого для дома Лукреция Фронтона в Помпеях. Но очевидно, конструкция прежде не использовалась столь широко.

Сразу же за шестиугольным двориком располагается центральное помещение, известное как Зал золотого свода. Он ведет назад к длинному коридору, который тянется по всему зданию. Здесь сзади не могло быть второго фасада, поскольку задняя часть конструкции примыкает непосредственно к возвышающемуся склону холма, от которого он был изолирован коридором, чтобы обеспечить защиту от обвала земли.

В более длинном из двух крыльев, на запад от дворика, передние комнаты включают два одинаковых покоя, каждый содержащий спальню, две другие комнаты и молельню. Эти покои были на первый взгляд определены как личные апартаменты Нерона и Поппеи, хотя следовало бы считать более вероятным, что император и императрица жили на более роскошном втором этаже, теперь исчезнувшем, который соответствовал убранству дворцов в стиле ренессанс. Эти комнаты на западной стороне выходили на открытое пространство, как спереди, так и сзади, потому что сразу же за ними, примыкающий или вырытый в склоне холма, находился второй дворик (не сохранившийся до сегодняшних дней), на этот раз продолговатой формы, с фонтаном посередине.

Восточное крыло было и короче, и мельче, потому что холм вторгался более близко, как по бокам, так и сзади. Возможно, это крыло представляет более поздний этап плана строительства, потому что, по всей видимости, оно не было закончено при жизни Нерона. Даже если это так, значит, Нерон сам уже модифицировал изначальный план, как явно показывают несоответствия стиля и встроенные пространства. Но самая важная модификация состояла в разбивке фронтальных помещений этого крыла в их центральной точке восьмиугольным залом. Здесь, наконец, осталось нечто, что можно увидеть и сегодня. Зал увенчан куполом, сконструированным посредством революционного изобретения римлян – цемента (или бетона?), который использовали архитекторы с гораздо большей уверенностью, чем в построенном вскоре Пантеоне Адриана. Этот восьмиугольник является одним из первых известных нам примеров использования цемента (бетона?) для облицовки кирпичом в столь широком масштабе и обладает характерными чертами, которые придают ему особый интерес в истории архитектуры.

Подобно более позднему круглому Пантеону, восьмиугольник освещался из округлого отверстия в центре купола. Дальнейшее освещение обеспечивалось серией небольших отверстий (которые больше не видны) в круговом венце или в ободе между стенами и куполом. Стены были неосновательными, разбитыми на уровне пола большими отверстиями, разделенными довольно тонкими простенками, которые объединяли примыкающие колонны. Отверстия в трех самых южных гранях восьмиугольника выходили на фронтальную колоннаду и на парк вдали, что дает возможность предположить, что сам восьмиугольник образовывал нечто наподобие прихожей. Еще четыре отверстия по два с каждой стороны расходились в сводчатые помещения – два крестообразных и два квадратных. А восьмое отверстие сзади содержало лестничный пролет, по которому вниз стекали потоки воды, проведенной через центральный зал, – идея, воплотить которую пытались в меньшем масштабе на римских прибрежных виллах и которая появилась вновь во дворцах XVI века и в садах Моголов.

Централизованные, построенные из бетонных блоков здания способствовали экспериментированию со сводами, и здесь на потолках мы находим свод, известный как «купольный», или «монастырский». Север и Целер, насколько нам известно, были первыми архитекторами, которые продемонстрировали и использовали в широком масштабе понимание того, как использовать своды. Кроме того, они были так зачарованы манипуляциями с пространством, что каркас из каменной кладки был сведен к минимуму и почти утратил свою традиционную функцию. Пространственные возможности интерьеров зданий побудили их к достижениям, предвидеть которые архитекторы классической Греции не имели ни желания, ни технических возможностей.

Джон Уолд-Перкинс пишет, что архитекторы Нерона верно подошли к проблеме внутреннего пространства, в контексте, который требовал решения изнутри наружу скорее, чем снаружи вовнутрь.

Конструкции, такие, как этот восьмиугольник, были революционными достижениями, которые подали пример позднему Риму и Европе.

Кроме всех этих архитектурных характеристик, Золотой дворец был полон технических новинок, механических чудес и любопытных приспособлений. Ванны наполнялись как соленой, так и серной водой. В музыкальной комнате находился самый большой и самый мощный гидравлический орган, какой когда-либо был построен. Залы для пиров имели потолки, выполненные из резной слоновой кости с раздвижными панелями, откуда пирующих осыпали цветами и брызгали благовониями из невидимых труб. Сенеке были известны другие механические устройства потолков подобного рода, состоящие из выдвижных частей, которые могли представлять различные картины для каждой смены блюд на пиру.

Главная палата Золотого дворца, которая не сохранилась, описана Светонием как «круглая, и днем и ночью безостановочно вращающаяся вослед небосводу» (Светоний. Нерон, 32, 2).

Велись многочисленные споры, не приведшие к определенному выводу, о том, была ли вся комната сконструирована так, что вращалась, словно карусель, или же двигались сферический потолок и купол. В любом случае движущая энергия наверняка должна была поступать от какого-нибудь значительного источника энергии, вероятно сочетающего в себе принципы водяной мельницы и водяных часов. Какой бы метод ни был использован, ясно было, что это последнее слово технического прогресса, конечный продукт исследований александрийских ученых.