Текст книги "Черный коридор"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

Соавторы: Хилари Бэйли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Глава 14

Утром следующего условного дня Райн проснулся достаточно спокойным. Точно придерживаясь предписанного ритма жизни, он выполнил несколько упражнений, позавтракал и направился в главный отсек. Не обнаружив на этот раз нежелательных сюрпризов, Райн автоматически выполнил необходимые измерения, расчеты и проверки.

Съев второй завтрак, он посетил гимнастический зал. Занятия на тренажерах заполнило время до предусмотренного расписанием посещения контейнерного зала.

И снова почти автоматический осмотр и запись показаний приборов – словно дело касалось не заключенных в боксах людей, а, к примеру, измерения температуры воздуха. Кстати, он тут же отрегулировал систему управления скоростью подачи жидкости в боксе номер семь.

Затем плановое совещание в кают-компании.

Последовавшая за этим предписанная им самим «психотерапия» – в виде занятий по основам сельского хозяйства – оказалась неожиданно интересной, и он не пожалел о своем выборе.

Так – в трудах и заботах – подошло время заполнения бортового журнала и отправки на Землю очередного сообщения. Стандартный текст, как всегда, предельно краток:

«Тысяча четыреста шестьдесят шестой день полета. Борт „Надежды Демпси“. Курс – Мюнхен 15040. Скорость девять десятых „С“. Все системы функционируют без отклонений от расчетных параметров. Все показания в норме.

Командир корабля Райн».

После слов «конец связи» Райн достал красный бортовой журнал и, открыв его на отмеченной закладкой странице, нахмурился: наискось листа чья-то неуверенная рука вывела: «Я должен лучше контролировать ситуацию».

«Господи, да уж не мерещится ли мне?»– подумал Райн.

Почерк ничем не напоминал его собственный. Но на корабле больше никого нет. Следовательно, написал он. Но когда? Сегодня он вынул журнал в первый раз, Значит, накануне?

Память безнадежно молчала.

Глубоко вздохнув, Райн провел под загадочной строчкой красную черту, поставил дату и начал писать:

«Не могу сказать, что чем-то обеспокоен. Строго придерживаюсь распорядка и не теряю надежды. Вероятно, оттого, что отбросил ненужные переживания, я нынче меньше страдаю от одиночества – в конце концов больше половины пути уже позади. Это внушает оптимизм».

Райн перечитал вымученные фразы – что-то ничего не идет на ум. Да еще – словно обрывок анонимного послания – эта нелепая фраза: «Я должен лучше контролировать ситуацию».

Тем не менее он сделал еще одну попытку перенести на бумагу тот вязкий туман, что колыхался в голове вместо мыслей: «Мне, похоже, удалось восстановить контроль над собственными эмоциями, поэтому надеюсь, что…»

Глаза Райна то и дело возвращались к злополучной записи, и он подумал, что спокойнее было бы просто вырвать лист. Но ни одна инструкция не содержала и намека на возможность такого поступка, так что придется терпеть. Взъерошив волосы, он продолжил: «…кошмары оставили меня в покое. Меня беспокоит отчеркнутая мной фраза. Несомненно, написал ее я. Но память не сохранила и намека на какие-то конкретные обстоятельства. Это напоминает совершенно автоматическое действие – к примеру, запирание двери в собственную квартиру или, еще лучше, движение ног при ходьбе: мы просто не отдаем себе отчета, что происходит.

Однако совет, заключенный в ней, надо принять на вооружение! А ломать голову не стану – придет время, и причина появления послания всплывет сама собой. Обычно так и бывает!

Справедливости ради должен отметить, что мой ум спокоен и сосредоточен. И хотя общее настроение я не назвал бы безоблачным, это меня не волнует: наш полет – далеко не увеселительная прогулка».

Райн еще раз прочитал написанное, чуть поморщился, но тем не менее поставил росчерк с лихой закорючкой – знай, мол, наших! С шумом захлопнув ящик с уложенным туда журналом, он покинул пульт управления.

По дороге в жилой отсек он прихватил в видеотеке новые записи – уже более углубленные сведения по аграрной тематике – и перед сном проштудировал их.

Программа дня этим исчерпалась – теперь надлежит спать.

Спать так спать. Райн устроился поудобнее, и вскоре ему приснился сон.

Он уже на новой планете. Она и в самом деле похожа на Землю: прекрасный пейзаж, чем-то похожий на Среднюю Англию. Райн обрабатывает почву неким копательным инструментом: название не помнит, но точно видел это приспособление в сельскохозяйственной программе – на пути сюда. Он один. Нет никаких признаков других поселенцев или звездолета. Но это не волнует Райна: он спокоен – по-видимому все идет как надо.

Новый день ничем не отличался от предыдущего. Разве что удалось выкроить часок, чтобы изучить еще один аспект аграрной науки. Райн с удовольствием отметил, что вскоре станет чуть ли не специалистом в этой области знаний.

Выполнив все необходимые процедуры, Райн составляет и отправляет на Землю предусмотренный регламентом рапорт и принимается за свой неофициальный отчет.

«Этот день примечателен тем, что вовсе ничем не примечательный. Единственная новость для меня – мне нравится вновь оказаться „за партой“. В сущности, здесь не столько стремление учиться, сколько попытка выстроить барьер против одиночества. Когда я пытаюсь сосредоточиться на неких проблемах, диаметрально противоположных действительности, я полностью отвлекаюсь от тягостной реальности. Но безусловно, все, что старательно усваивается мною, пригодится в будущем, когда звездолет, наконец…»

Тревожный писк компьютера прервал Райна.

На экране появились слова: «Отсутствует сообщение о состоянии пассажиров».

«Что же это со мной? – в панике подумал Райн. – Я совершенно забыл о них! Какое счастье, что в программе компьютера предусмотрен контроль за всеми действиями капитана корабля!»

Он стремительно набирает ответ: «Сведения поступят несколько позже. Небольшое отклонение от регламента».

Выскочив из главного отсека, он быстрыми шагами устремился к контейнерному залу. Вот, наконец, и дверь, но открыть ее не удалось: несколько раз Райн нажимал на кнопку замка, но тот так и не сработал.

За несколько лет такой сбой произошел впервые. Райна охватила тревога. Он не может объяснить происшедшее… Промелькнула мысль о каких-то кознях – но от кого?..

Он вернулся в главный отсек и послал запрос: «Сообщите возможные причины несрабатывания замка контейнерного отсека».

Некоторое время экран оставался пустым. Затем на нем появился ответ: «Замок заблокирован. Откройте дверь сигналом с главного пульта».

До сих пор Райн пользовался лишь ограниченным количеством переключателей и кнопок – их вполне хватало для профилактического контроля и необходимых по программе процедур. Теперь пришлось тщательно разбираться в условных обозначениях непривычных ему зон огромного пульта. Наконец он обнаружил, что компьютер прав: возле мигающего красным светом глазка стояла надпись «Аварийный замок КЗ. Вкл.». Он нажал соседнюю кнопку «Выкл.» – красный сигнал сменился зеленым.

Облегченно переведя дух, он решил, что по-видимому включил эту кнопку тогда же, когда – в беспамятстве изобразил в журнале ту несуразную фразу.

Решив разобраться с этим чуть позже, он вернулся к спящим, на этот раз беспрепятственно открыв дверь.

Глава 15

Включившийся свет озарил мирный покой контейнерного зала.

Райн начал осмотр с первого бокса.

Джозефина Райн. 9.9.1960 –7.3.2004.

Светловолосая женщина – его жена – спокойно спала, погруженная в зеленоватую, едва струившуюся жидкость. Райн вспомнил, что прежде редко видел ее такой умиротворенной: атмосфера вражды и злобы, окружавшая их в последний период земной жизни, не давала передышки даже ночью, населяя кошмарами сны. Он вспомнил, как она была счастлива, узнав о предстоящей экспедиции в неведомое. И сейчас этот отзвук счастья по-прежнему светился на ее лице: казалось, еще секунда – и она одарит его радостным сиянием голубых глаз.

Райн непроизвольно ответил улыбкой на воображаемый взгляд и вздохнул: он был бы счастлив хоть немного побыть в ее обществе.

Руперт Райн. 13.7.1990 –6.3.2004.

Александр Райн. 25.12.1996 –6.3.2004.

Он поспешно минует боксы с сыновьями: их вид терзает душу – им бы бегать на воле, а не…

Сидней Райн. 2.2.1937 –25.12.2003.

Здесь Райн немного задержался, вглядываясь в мудрое лицо старика. Жаль, что нельзя почувствовать надежное плечо старейшины клана Райнов, но… без него спокойнее.

Джон Райн. 15.8.1963 –26.12.2003.

Изабель Райн. 22.6.1962 –13.2.2004.

Усталое, не ведающее покоя лицо.

Джанет Райн. 10.11.1982 –7.5.2004.

Нежность охватила Райна. Сердце дрогнуло совсем иначе, чем перед первым контейнером. Там, в сущности, главенствовала сила привычки, хотя он по-своему и любил Джозефину.

Здесь же – почти юношеская страсть.

Райн на мгновение нахмурил брови: как-то он выкрутится после посадки? Во всяком случае, все должно остаться в прошлом.

Фред Мастерсон. 4.5.1950 –25.12.2003.

Трейси Мастерсон. 29.10.1973 –9.10.2003.

Джеймс Генри. 4.3.1957 –29.10.2003.

Ида Генри. 3.3.1980 –1.2.2004.

Фелисити Генри. 3.3.1980 –1.2.2004.

На пороге Райн еще раз обводит взглядом зал – это уже вошло в привычку. Все без изменений – пассажиры мирно спят.

Да, это единственно правильное решение. Замкнутое пространство звездолета не способствовало бы мирному течению жизни.

С тяготами перелета легче справиться в одиночку, если у человека сильная воля и нерушимая целеустремленность.

С этой мыслью Райн захлопывает дверь «хранилища команды».

Вернувшись в главный отсек, Райн набирает сообщение:

«Джозефина Райн. Состояние нормальное. Руперт Райн. Состояние нормальное. Александр Райн. Состояние нормальное. Сидней Райн. Состояние нормальное. Джон Райн. Состояние нормальное. Изабель Райн. Состояние нормальное. Джанет Райн. Состояние нормальное. Фред Мастерсон. Состояние нормальное. Трейси Мастерсон. Состояние нормальное. Джеймс Генри. Состояние нормальное. Ида Генри. Состояние нормальное. Фелисити Генри. Состояние нормальное».

На экране появляется запрос: «Как состояние капитана? Были жалобы на одиночество».

Усмехнувшись, Райн набрал ставшее привычным: «состояние нормальное».

Судя по отсутствию новых слов на экране, компьютер удовлетворен полученной информацией, и Райн вновь принялся строчить в красном журнале, педантично отметив время вынужденного перерыва: …приземлится.

«Пришлось сделать перерыв в записях, поскольку компьютер напомнил мне о недопустимой оплошности: я забыл ввести данные о состоянии пассажиров. Надеюсь, такое больше не повторится. Случилась и еще одна неприятность – оказался заблокированным замок контейнерного зала. Вероятно, это еще одно проявление психической неуравновешенности прошлой ночи. Мне кажется, я преодолел кризис, поскольку чувствую себя сейчас спокойным и собранным».

Райн расписался и убрал журнал в ящик стола. Вернувшись к себе, он решил на этот раз не напрягать мозг, вколачивая в него все новые научные сведения, и выбрал, как ему показалось, развлекательный фильм, созданный незадолго до начала катастрофы.

Он задумал чередовать сложные занятия с просмотром вещей легкого жанра, чтобы не ставить под удар столь хрупкое равновесие.

Однако выбор пьесы оказался неудачным – в ней шла речь о раскрытии заговора против Патриотов – и Райн поспешно выключил телевизор.

В наступившей тишине ему почудился звук шагов в коридоре.

Вот уже больше года он не слышал ничьих шагов: его сопровождало лишь эхо собственного движения.

Но сейчас он не ошибся – там определенно кто-то шел!

Райн почувствовал, как поднялись дыбом волосы. Его сковал ужас: на корабле посторонний! Не может быть!

А шаги между тем раздавались все ближе и ближе. Они миновали дверь каюты и постепенно затихли вдали.

Заставив себя сбросить оцепенение, Райн, обливаясь потом, выглянул за дверь. Длинный, всегда освещенный коридор был пуст – от одного конца до другого.

И единственный звук – привычное гудение двигателей звездолета.

Затворив дверь каюты, Райн наполнил стакан водой и жадно выпил. Затем включил телевизор и выбрал какой-то музыкальный фильм. Но тревога не проходила, хотя он и старался убедить себя, что это всего лишь слуховая галлюцинация.

Чтобы как-то справиться с нарастающим беспокойством, он решил позаниматься на тренажерах.

Шагая по коридору, он вновь услышал звук шагов – на этот раз за спиной. Тело тут же покрылось мурашками.

Райн резко остановился и обернулся – никого. Собственно, так и должно быть, одернул он не в меру разыгравшееся воображение.

Однако, занимаясь в спортзале, Райн постоянно ловил себя на том, что непроизвольно озирается: ему казалось, что чей-то недоброжелательный взгляд неотрывно следит за ним.

Но время шло, и Райн успокоился. Прежде чем приступить к новой серии упражнений, он на несколько минут прилег на узкий диванчик и смежил веки.

И тотчас перед его мысленным взором появились картины далекого прошлого. Вот он и Джозефина на волшебном острове Скай – еще до того, как там воздвигли безобразные фабрики по переработке водорослей; теперь они в компании с Мастерсонами уютно устроились в гостиной; а вот он – вновь только с Джозефиной – в зарослях сада… Воспоминания унесли его в родные места, и он заново ощутил свежесть дождя, почувствовал праздничные предрождественские ароматы стряпни, увидел яркие краски зари… Но сцены детства сменились впечатлениями взрослой жизни – шумом цехов и запахами краски и древесины на фабрике «Игрушки Райна»… Перед глазами появилась мать… Странно, но он как-то не связывал ее с воспоминаниями детства, а лишь с кончиной в больнице, когда действовал закон о тихом, безболезненном умерщвлении стариков… конечно, с согласия родственников. Мимоходом он порадовался, что вскоре прогрессивное правительство – предшественник Патриотов – отменило этот закон. Единственное, пожалуй, разумное решение, которое им удалось провести в жизнь за время своего краткого правления. Калейдоскоп воспоминаний убаюкал Райна, и ему привиделся сон.

Он опять на новой планете, но спокойствие оставило его: друзья – вместе с Джозефиной и сыновьями – покинули его одного, захватив звездолет. Он метался в растерянности и почему-то сначала очутился в джунглях, откуда ему кивала смуглая красавица, а потом – в цехе своей фабрики.

Там по-прежнему царило веселье. Игрушки танцевали и пели, а на полу все так же красовалось слово «забава», выложенное музыкальными кубиками.

Внезапно в радостный гомон вторглись чуждые звуки: то раздался похоронный марш, который обычно прерывал унылое кружение танцоров с черными очками на глазах.

Похоронная мелодия постепенно нарастала, и, словно повинуясь некой чуждой воле, игрушки прекратили веселые игры и устремились к Райну. Они окружили его со всех сторон и начали карабкаться друг на друга, громоздясь шевелящейся стеной все выше и выше. Райну почему-то известно, что как только отзвучит последний аккорд, вся масса, рассыпаясь на детали, рухнет вниз, образуя над ним надгробный курган гигантских размеров.

Пока не поздно, он старался вырваться из ловушки, но лишь ободрал в кровь руки об эту преграду из металла, дерева и пластмассы…

Усилием воли ему вновь удалось сбросить сонную одурь, и он со стоном принял сидячее положение.

Господи, я так надеялся, что они оставили меня в покое! – хриплым голосом в отчаянии сказал Райн.

Озираясь по сторонам, он едва смог вспомнить, как оказался среди тренажеров. Постепенно мысли прояснились, и Райн, стиснув зубы, остервенело пробормотал:

– Ни за что не поддамся! Ни за что! Так и не закончив весь комплекс упражнений, он вернулся в главный отсек и ввел в компьютер крик души, преобразованный в холодную форму простого сообщения:

«Кошмары продолжаются».

Экран вновь ожил – казалось, в ответе компьютера сквозило некоторое злорадство:

«Симптомы уже зарегистрированы. Рекомендован прием продитола по 1 куб. см. в день не более 14 суток. При улучшении состояния до истечения максимального срока надлежит немедленно прекратить инъекции».

Райн провел ладонью по лицу, словно стирая паутину. Чего он ждал от машины? Сочувствия? Какая глупость!

Не в силах больше видеть пустой, мерцающий экран, Райн покинул главный отсек и торопливыми шагами принялся ходить по кораблю, мимоходом отворяя двери. Так он побывал везде – даже в машинном отделении и на складе, – но почему-то так и не решился пройти к спящим.

И где бы он ни оказался, позади него навязчиво звучали шаги чужих ног…

В отчаянии он готов был лупить кулаками по воздуху – но какой смысл? Они же не существуют…

Внезапно его слуха коснулся голос младшего сына – он окликал отца, словно играл с ним в жмурки. Затем послышался его смех и дробный топот убегающих ног. Вскоре заговорили и остальные обитатели контейнерного зала.

Ида жалобно сетовала:

– Я так скверно себя чувствую, а тебе и дела нет! Сестра называется!

Жалобу пресек резкий, сердитый голос Фелисити:

– Ты надоела мне до смерти своим нытьем. В конце концов, это твое дело!

Ответ Иды прозвучал еле слышно: скорее всего, она с трудом сдерживала слезы:

Тебе хорошо говорить! А вот попробовала бы сама.

– Я все прекрасно понимаю! Это ты – тупица! – еще яростнее закричала Фелисити.

Райн услышал звук пощечины, за ним последовал истерический вскрик Иды и треск захлопнувшейся двери.

Раздается громкий, раскатившийся, казалось, по всему кораблю голос Джеймса Генри:

– Не обращай внимания, Райн, я сейчас все улажу. – И снова лязг двери.

В наступившей краткой тишине Райну послышался накатывавшийся, как прибой, топот нескольких пар ног. Этот разнотемповый – словно в каноне – ритм наверняка создавали люди разного пола и возраста, и когда к звуку шагов присоединились голоса, Райн узнал Мастерсонов, Джозефину и обоих мальчиков.

Какое-то наваждение! Райн на миг подумал, что, может быть, это он ослеп, и его незрячие глаза видят оставшийся в памяти пустой белый коридор. Но такое предположение показалось ему столь нелепым, что он тут же отбросил его. И тем не менее кругом были люди.

Издалека донесся голос Джанет Райн: она пела о долгом пути домой, где над душистыми цветами жужжат пчелы…

В общем гомоне выделился вдруг старческий тенор дяди Сиднея. Он завел песенку о чудаке, который по ошибке сунул в яблочный пирог мышонка. Слов было не разобрать – отчетливо слышался лишь бравурный припевчик: «хи-дидл-ум-тум-ти-ду».

Райн едва не подпрыгнул, когда буквально возле его уха голос Изабель Райн с надрывом произнес: – Я не в силах больше выносить все это!

Приглушенный бас Джона Райна невнятно прогудел нечто утешительное, и звук удалявшихся шагов подсказал Райну, что парочка удалилась в сторону жилого отсека. Мимо Райна пробежали сыновья: похоже, мальчики решили поиграть в салки. Их звонкие голоса и топот ног многократно отразили металлические стены коридора.

А Джанет все пела и пела…

Райн почувствовал, что ноги больше не держат его: тело безвольно сползло по гладкой стене, и Райн понял, что сидит на полу. Новая позиция Райна имела свои преимущества. Теперь, когда отраженные звуки не хлестали со всех сторон, он смог определить, что голоса идут в основном из торца коридора.

Опираясь локтями и плечами о стену, Райн с трудом поднялся на ватные ноги и поплелся к контейнерному залу.

Голоса теперь стали громче, а фразы отчетливее. Джеймс Генри говорил жестко и напористо:

– Что за манера изображать из себя незаменимого! От этого один вред и нам, и делу!

Дядя Сидней по-видимому пытался цитировать Библию, но это получалось довольно беспомощно. Может быть, он молился:

– Господь Бог твой – это ревнивый бог, и у тебя не должно быть другого бога, кроме Него.

Кого-то ласково успокаивала Изабель Райн:

– Все образуется, милая моя, поверь. Раздавался приглушенный детский плач. А высокий и ясный голос Джанет Райан выводил романтическую балладу:

 
Мой милый, о счастье я песню пою,
которое ждет нас в далеком краю.
 

Все эти звуки накладывались на унылый фон бесконечных пререканий сестер-близняшек:

– Тебе обязательно надо проглотить эту таблетку.

– Это вредно. Я не стану принимать лекарство. Да пойми же, упрямица, это именно то, что тебе нужно.

– Мне самой решать – нужно или нет, и не приставай больше.

– Не будь дурочкой – прими!

Шум голосов давил на голову, словно каменная плита, и стал совершенно нестерпимым, когда Райн протянул руку к кнопке замка. Но как только дверь открылась, шум исчез. От внезапной тишины зазвенело в ушах.

Стоя в проеме двери контейнерного зала, ошеломленный Райн увидел, что в помещении все спокойно, все на своих местах. «Все» – это тринадцать боксов, из которых один пуст. На остальных, прикрытых на три четверти непрозрачными покрышками, светятся пульты, среди многочисленных строчек которых указаны имена и даты рождения и погружения в анабиоз. Указанные на табличках люди покоятся внутри боксов.

Потрясение от увиденного оказалось столь велико, что Райн на какое-то время лишился способности думать. Лишь спустя несколько минут он понял, что почти поверил в реальность происходящего. А теперь он снова один…

Его натренированный взгляд автоматически отметил характеристики сна – везде светилось одно и то же: «состояние нормальное». «Вот уж чего не скажешь обо мне», – подумал Райн, сглатывая ком в горле. Его взгляд задержался на пустом боксе – и он в ужасе отшатнулся. Выскочив из зала, Райн резким толчком захлопнул за собой дверь и побежал прочь от нее. Правда, трудно было бы назвать это бегом, настолько замедленными были его движения: так мог бы «бежать» человек по дну реки, да еще и против течения.

Он закончил путь возле двери в главный отсек. Прислонившись к косяку, немного выровнял дыхание и вошел внутрь: теперь предстояло отчитаться за разблокирование двери контейнерного зала в неположенное время.

Райн опустился в кресло пилота и вынул из ящика красный фолиант. Совсем недавно он убрал его в ящик, а такое впечатление, что с тех пор прошла вечность. Поставив под своей подписью все ту же дату, Райн продолжил запись:

«У меня навязчивые слуховые галлюцинации. Видимо, придется использовать продитол. Жаль. Мне казалось, что смогу обойтись без подобного средства. Буду надеяться, что одной дозы хватит: я никогда прежде не употреблял наркотиков, поэтому рассчитываю на сильное воздействие. Как бы то ни было, я боюсь, что отказаться от помощи этого средства – опасно».

И как свойственно каждому, он решил «начать новую жизнь» – то есть делать инъекции продитола – со следующего утра. «Удивительный препарат продитол! Он прогонит ночные кошмары и тревожные видения, он принесет покой и радость в ваш дом!..» – идиотская реклама, казалось, навечно отпечаталась в подкорке Райна. Продитол усиливал обмен веществ в клетках головного мозга: токсины, продукты жизнедеятельности, молекулы наркотических веществ, не успевая нарушить сложнейшие пути восприятия действительности, отправлялись на переваривание, и это «позволяло потребителю продитола сохранить душевное здоровье и ясность мысли на долгие годы». Тьфу!..

Райн всегда и во всем полагался только на собственные силы. Он считал, что и на этот раз выдержит испытание. Но космос оказался сильнее, и под натиском обстоятельств недовольный Райн вынужден был уступить.

Конечно, это удар по гордости сильного человека, каким он всегда считал себя, но даже в угоду самолюбию он не предал бы дела, ставшего отныне смыслом его жизни: спасение доверившихся ему людей.

Итак, он принял решение: сегодня перед сном – снотворное, продитол – завтра.

Перед тем как покинуть главный отсек, Райн решил уточнить подробности действия лекарства. Он сделал запрос, и тут же на экране высветились слова ответа:

«Продитол относится к быстродействующим средствам, подавляющим ферментацию. Начало действия – через 10 минут после инъекции. Максимальное воздействие – в пределах последующего часа. Продолжительность действия в случае тяжелого поражения мозга – 24 часа после инъекции. Если по истечении этого срока галлюцинации возвращаются, следует продолжить инъекции до полного исчезновения болезненных симптомов, но не более 14 суток».

Подтвердив получение информации, Райн включил экран наружного обзора.

В сущности, это был обычный иллюминатор, но с помощью специальной голографической установки он превращался в огромное окно, распахнутое во внешний мир. Перед Райном тотчас возникло объемное изображение бездонной черноты с искорками бесконечно далеких звездочек-солнц.

Райн прищурил глаза. Прежде ему не случалось видеть какое-либо движение в этих глубинах, но на этот раз свет звезд временами как бы дрожал, подобно мареву в нагретом воздухе пустыни.

Райн отвел глаза от экрана, потер их и затем снова взглянул: ничего не изменилось. Более того, эти непонятные струи стали значительно отчетливее.

Райн попытался вспомнить, не попадались ли ему какие-либо упоминания о подобном явлении в лоции или в научных трудах по космонавтике. Но в памяти возникли лишь какие-то образы из фантастических романов – наподобие эскадры космических пришельцев.

Что ж, такое может быть и в реальности, но то, что Райн видел снаружи, не напоминало дымные хвосты выхлопных газов.

Скорее их можно было бы сравнить с туманом – но о каком тумане могла идти речь в космосе?

А между тем извивавшиеся струи все ближе подбирались к кораблю. Их становилось все больше, и теперь к танцу странных потоков присоединился звук – нечто вроде назойливого звона в ушах.

Туманные полосы постепенно уплотнились, начали вырисовываться некие формы… Что-то знакомое проступило в этом космическом желе: Райн прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться… вспомнить…

Когда же он вновь открыл их – перед ним скалилось злобное лицо старухи. Как и в прошлых кошмарах, ее глаза скрывали черные очки, пудра осыпалась с морщинистых щек, злобная ухмылка накрашенных губ открывала желтые клыки.

Костлявая рука со скрюченными пальцами резко ударила по стеклу. Райн отшатнулся и на миг прикрыл тыльной стороной ладони глаза, словно защищаясь от нападения. В следующее мгновение жуткий призрак растаял…

Райн перевел дыхание и решил было выключить «увеличительное стекло» иллюминатора, но внезапно замер: ему показалось, что там, в открытом космосе, появились безумные танцоры из сумрачного зала… Навязчивый кошмар ожил…

Пока они еще довольно далеко, но постепенно их танцующий круг начал приближаться к кораблю. Теперь Райн убедился, что не ошибся: это были именно они – молодящиеся дамы в бальных нарядах, упитанные кавалеры во фраках. И непременные черные очки…

Звон в ушах сменила знакомая танцевальная мелодия. Танцоры подплыли почти вплотную к звездолету – черные стекла очков на бесстрастных лицах сверкнули в луче света, падавшего из иллюминатора.

Теперь в мелодию ворвались барабаны – в ней отчетливо послышалась угроза.

Райн в оцепенении застыл возле иллюминатора. Внезапно он услышал зов Александра и встрепенулся. Почему мальчик не в постели в такое позднее время? И почему он плачет?

Но тут же сообразил, что такого не может быть, – Алекс, как и все остальные, спит в контейнерном зале. Эта мысль на время успокоила его: они в безопасности, а на корабле все нормально. «Состояние нормальное»… Он позволил себе даже улыбнуться.

Он снова выглянул в окно – танцоры все еще там, – и Райн пожал плечами. Это лишь игра воображения, сказал он себе, она кончится завтра, после продитола. И кроме того, они не могут проникнуть внутрь… оказаться в рубке… снять очки… Снять очки!..

Услышав, что музыка смолкла, Райн с замиранием сердца обернулся к окну. Так и есть – тесной толпой они сгрудились невдалеке от иллюминатора, обратив к Райну лица-маски…

Их около тридцати. Шаг за шагом, единой слитной массой, они продолжали надвигаться на Райна. Шаг… еще один… и еще… И внезапно он в ужасе понял, что они не снаружи, а внутри корабля, в рубке – за его спиной…

Все, что Райн видел до этого, приписывая странной прихоти космоса, оказалось подлинным: он все время принимал отражения в стекле за действительность и радовался своей защищенности. А на самом деле они толпились позади него, ожидая, когда он обернется…

Волосы на голове встали дыбом от нечеловеческого ужаса, но Райн продолжал смотреть за окно, надеясь… На что? Обмануть их? А потом?.. Он спиной ощутил их напряженное ожидание. Так что же потом?!

Внезапно позади сбившихся в кучу танцоров Райн заметил всех обитателей контейнеров: его друзья и родственники стояли молча, повернув в его сторону равнодушные лица.

Да, они все здесь. Вот Джозефина, с непривычным для нее выражением безразличия, сделавшим милое круглое лицо почти жестоким. Рядом дядя Сидней и мальчики – мордашки детей странно неподвижны, взгляд устремлен во что-то неведомое; они приникли к старику, и тот обнял их за худенькие плечи; на морщинистом лице Сиднея – неприятная гримаса.

Здесь же чета Мастерсонов: Фред – самый старый друг Райна и модница Трейси. Ее пустой взгляд не удивил Райна: она и прежде была пустышкой, а вот равнодушие Фреда потрясло его. Взгляд Джеймса Генри хоть и упирался прямо в Райна, но тот не разглядел в нем ни искры сочувствия – ни любого другого человеческого чувства. Возле Генри жались обе его жены, одна – здоровая, другая – изнуренная беременностью. Вот брат Джон. На его усталом лице сохранился отзвук какого-то удивления, не вызванный, однако, происходящим. Брови Изабель, как всегда, нахмурены.

Пока Райн вглядывался в знакомые лица, танцоры вплотную подошли к нему – еще немного, и они ткнутся в его спину. Не в силах больше выносить эту пытку, Райн стремительно обернулся…

В помещении главного отсека он не увидел ни единой живой души – никого! Ни-ко-го! Обычная рубка космического корабля, разве что приборов несколько больше – все-таки это исследовательский звездолет, с какой-то потусторонней гордостью отметил про себя Райн. Приглушенные серо-зеленые тона стен, пультов, панелей, мягкое свечение индикаторов…

Райн стремительно повернулся к иллюминатору, стараясь углядеть за ним хотя бы малейший признак панического бегства наглой своры. Но и там никого. Только равнодушная чернота.

Ему захотелось крушить все подряд – лишь бы дать выход тому ужасу, который он только что пережил. В бессильной ярости он замолотил кулаками по гулкой стене, и боль несколько отрезвила его. Тогда он понял, что все это время натужно вопил, извергая из глубин памяти когда-то запавшие туда чудовищные богохульства.

Внезапно он вновь уловил едва заметное движение там, в черноте безвоздушного пространства. Через несколько мгновений Райн распознал в стремительно приближавшихся к кораблю фигурах обитателей контейнеров. Он пытается привлечь внимание к себе, размахивая руками, но их по-прежнему равнодушные глаза не замечают сигналов.

Он в отчаянии. Что делать? Как помочь несчастным?

Они тем временем заметили Райна и принялись стучать в иллюминатор и по обшивке корабля, требуя, чтобы он впустил их внутрь. Райн услышал, как под их пальцами заскрежетал металлический корпус, и в ужасе закричал: