Текст книги "Сариела; или Дисфункция и Желания, Противные Природе Ангелов"

Автор книги: Майкл Бишоп

Хамшаил (глубоко заинтригованный): А я вообще никогда о них не думаю.

Сариела: А зачем? Они ведь ни для чего не нужны. Из них ничего не брызгает и не вытекает. У вас, парней, они хотя бы болтаются, а мои – ну, я просто не знаю – пребывают во мне, и только. Это шутка: глупая, плоская, несмешная шутка.

Рафаил: Сариела, но они ведь и появляются лишь тогда, когда мы принимаем облик посланцев воли Божьей человеку. К чему же злиться на то, что они не функционируют, если в своем обычном состоянии мы бестелесными духами витаем вокруг Престола Господня?

Сариела: Потому что Тот, Кто Занимает Этот Трон, вообще не должен был создавать нас такими, бесполыми, словно куклы, даже для того, чтобы исполнять долг посланников. Он создал меня для моей функции хранителя, снабдив, как я теперь понимаю, почти безупречной киской половозрелой женщины. (Она начинает поднимать подол своей туники.) Смотрите.

Рафаил (ловит ее запястье): В этом нет нужды. Мы тебе верим.

Хамшаил: Киской?

Сариела: Если бы вы, парни, решили мне показать ваши дела, я бы не возражала. Но мне приходится обходиться созерцанием – Хембри мои первые подопечные, а доступов к фотографическим источникам у меня практически нет – милой штучки Филиппа: какая она мягкая в покое, и как торчит, когда возбуждается.

Рафаил: Сариела!

Сариела: Фи-и-и. К чему все это умолчание? Весь этот стыд? Эта пуританская щепетильность?

Хамшаил: По-моему, это не совсем честно. Ведь я же зачем-то гульфик ношу.

Сариела: Вот и хорошо. Тогда расстегни его. И покажи нам, что внутри.

Хамшаил (зардевшись): Нет уж, спасибо. Не могу.

Рафаил: Столь хищное любопытство не красит тебя, Сариела. Но я бы сказал, что наш «срам» – приличный, ангельский срам – происходит из жалости, которую Творец испытывает к нашим падшим подопечным.

Хамшаил: А может быть, по причине понимания того, что наше хозяйство выполняет лишь функцию местоимения, репрезентативную функцию, так сказать. Вау, вот это сказал.

Сариела: Чушь. (Она отодвигает початый узо или что там принес ей Обри и чувственно облизывает губы) Чушь в квадрате.

Рафаил: К чему эти безумные плотские желания? К чему все эти вздохи и задыхания? Сариела, в тебе растворена квинтэссенция чистого духа, каков бы ни был твой нынешний статус ангела-хранителя.

Сариела: И все же я хочу… я хочу попробовать. Хембри развратили меня настолько, что мне уже не помочь, или, напротив, открыли мне радости, которые я не в силах познать – лишь быть их свидетелем, слушателем, продолжать их в моем воображении, отчего желание крепнет, но не уходит.

Джук-бокс начинает играть «I'm So Lonesome I Could Cry» Хэнка Уильямса. МУЖЧИНА и ЖЕНЩИНА в конце комнаты встают, сжимают друг друга в объятиях и принимаются шаркать ногами по полу, похожие скорее на тени, чем на живых людей. Сариела вскакивает.

Сариела (с яростью): Как вы можете танцевать под эту песню? (ПАРОЧКА не обращает на нее внимания.) Двоих людей, танцующих вместе, можно признать «одинокими» лишь условно! Прекратите! (Еще один-два такта, а потом:) Я сказала, Прекратите!

Парочка продолжает танцевать. Ангелы наблюдают за ними в состоянии озадаченности (Рафаил, Хамшаил) или открытого раздражения (Сариела). Песня кончается, Мужчина и Женщина садятся, джук-бокс выкатывает на проигрыватель старую сорокопятку Эдди Арнольда «Welcome to ту World».

Сариела вышагивает вдоль стола взад и вперед – не столько лихорадочно, сколько методично – и также заученно заламывает руки и стискивает зубы. Рафаил и Хамшаил не сводят с нее сконфуженно-изумленных глаз. В какой-то момент они переглядываются и беспомощно пожимают плечами. Наконец, Сариела снова хлопается на свой стул и стеклянными глазами обводит посетителей.

Сариела: Вы ведь все равно уволите меня, да, парни?

Рафаил: Если ты не обуздаешь своих чувственных влечений, то мы, разумеется, отправим тебя назад, в Центральную Диспетчерскую Ангелов, для, скажем так, переподготовки.

Сариела: В бессрочную ссылку, короче.

Рафаил: Чепуха. Нельзя же…

Сариела: На бесконечное духовное сохранение. Вечность сначала поглотит меня, затем разберет на части, а под конец впитает без остатка.

Хамшаил: Никогда. Никогда. Мы любим тебя, Сариела.

Сариела: Не так, как Филипп Хембри любит Анжел Мари. И наоборот.

Рафаил: Порок – моральная неустойчивость всего плотского – играет тут роль более значимую, чем ты готова признать.

Сариела (язвительно цитирует). «Любовь доступна духам? Если так, то в чем любовь у них воплощена? Во взорах ли, в слиянии лучей, в духовных иль в прямых соединеньях?»

Рафаил: Прошу прощения?

Хамшаил (с энтузиазмом): Обращение Адама к Рафаилу – к вам, ваше Сиятельное Серафимство – в конце восьмой книги мильтоновского «Потерянного рая».

Сариела (Рафаилу): От этого ты вспыхнул, «зардевшись цветом роз небесных», и отвечал Адаму…

Рафаил: Похоже, вы принимаете меня, живущего бесчисленные зоны лет, за невежду с нимбом? Я знаю, что я сказал. (Встает и начинает вышагивать вокруг стола с видом оскорбленного величия.) По милости нахального мистера Мильтона, я отвечал:

 
Довольно знать,
Что мы блаженны; без любви же нет
Блаженства Наслаждения твои
Телесные – чисты; ведь сотворен
Ты чистым; наслаждаемся и мы,
Но в большей мере. Не мешают нам
Конечности, суставы, оболочки
И прочие преграды. С Духом Дух
В объятиях сливаются быстрей,
Чем воздух с воздухом, и чистота
 Стремится с чистотой вступить в союз;
Частичная не надобна им связь,
Соединяющая с плотью плоть,
С душою душу.
 

Хамшаил: (тихо ударяет в ладоши, один раз): Браво.

Рафаил: Оставь. (Сариеле): Немного раньше мой тезка призывал Адама – как призываю я тебя, Сариела, – помнить о том, что

 
Любя, ты благ; но в страсти нет любви
Возвышенной, что изощряет мысль
И ширит сердце, в разуме гнездясь,
И судит здраво. Лестницей служить
Любовь способна, по которой ты
К любви небесной можешь вознестись,
Не погрязая в похоти. Затем
Нет ровни у тебя среди зверей.
 

Сариела: Значит, звери, среди которых нет ровни мне, ангелу-хранителю, и есть те самые милые, похотливые обезьянки, которых я приставлена защищать? Так, что ли?

Рафаил: Именно, славная моя девочка.

Сариела: Прекрасно. Но все так же больно. И голод не проходит. В уголках тел, которые, боюсь, недоступны для меня.

Рафаил (Хамшаилу): Ты, кажется, говорил, что у тебя еще где-то встреча?

Хамшаил: Правда?

Рафаил Ну да, ты так сказал. Можешь идти, если тебе нужно. Хамшаил (слегка смущенно): Спасибо. (Исчезает, поспешно и без следа).

Тем временем Рафаил обходит стул Сариелы, приближается к яблоне в горшке и срывает с нее крошечный малиновый плод, который протягивает Сариеле.

Рафаил: Вот. Утоли свою боль. И голод.

Сариела (разглядывает плод): Вот не подумала бы, что сейчас сезон яблок. И голод, о котором я говорила, не унять едой.

Рафаил: Попробуй. Надкуси.

Сариела; Его лишь на укус и хватит.

Рафаил: Пожалуйста. Ради меня.

Сариела кусает. Крошечное яблочко целиком скрывается у нее во рту. Она с изумлением смотрит на свою пустую ладонь, наслаждаясь необычным вкусом плода. Затем проглатывает его и улыбается.

Сариела: Да. Понимаю.

Рафаил:

 
Наслаждения твои
Телесные – чисты; ведь сотворен
Ты чистым; наслаждаемся и мы,
Но в большей мере. Не мешают нам
Конечности, суставы, оболочки…
 

Сариела (сияя): Я поняла Но покажи мне. Никто мне никогда не показывал.

Рафаил: Аномальный – нет, воистину непростительный – пробел в твоем образовании.

Сариела Заполни же его. Пожалуйста.

Рафаил: Немедленно. Но не здесь. (Берет Сариелу за руку, ставит на ноги. Потом, когда они оба возвышаются над танцполом, словно две башни, он трижды щелкает каблуками.) Престо, Сариела! Вознесение!

Рафаил и Сариела рука об руку исчезают из «Кошачьего глаза». Смех улетающей Сариелы покрывает последние звуки «Midnight Train from Georgia». Танцпол пустеет, стихают все звуки, слышно лишь, как Обри пинает ногами бирюзовый «Шевроле».

Дверь по правую сторону от автобара распахивается, и Мужчина лет тридцати пяти с трудом перекатывает через порог «Кошачьего глаза» инвалидное кресло, в котором сидит улыбающаяся молодая Женщина. Все Завсегдатаи бара смотрят на них во все глаза, а Обри даже перестает пинать машину.

Бармен (дружелюбно): Привет, Фил! Аржел Мари!

Анжел Мари: Привет, Трой.

Филипп: Как дела, Трой?

Бармен: Не жалуюсь. Вам как обычно?

Анжел Мари: Разумеется. И запусти-ка что-нибудь из Кинга.

Бармен: Сейчас сделаем.

Филипп провозит Анжел Мари мимо бара, слегка запрокидывает кресло, чтобы оно вкатилось на танцпол, и подвозит к столику, где раньше сидели три Ангела. Там он паркует кресло жены и садится на место Рафаила. Обри приносит Хембри пару светлого в бутылках с длинными горлышками, а Бармен выходит из бара и подходит к музыкальному автомату, чтобы накормить его монетами.

Бармен (через плечо): Все мне доверяют?

Филипп (тычется Анжел Мари лицом в шею, чем вызывает серию смешков): Почему бы и нет?

Бармен: Это из моего времени. Я вырос на Тревисе Тритте. (Обращается к Анжел Мари): Эй, пташка, телохранитель не нужен?

Анжел Мари: У меня уже есть. Он тут, совсем рядом.

Бармен: То-то я и вижу. Что ж, мы с Обри, правда, рады, что вы здесь.

Анжел Мари (бросает на него взгляд): Вот как? Почему?

Бармен: Небесная шушера уходит, настоящие люди приходят.

Анжел Мари: Что?

Обри срывает с карликовой яблони плод и подает его Анжел Мари, которая звонко чмокает его в щечку и откусывает от яблочка крошечный кусочек. Подходит Бармен, берет Обри на руки и относит его обратно к бару. Джук-бокс играет «Love те Tender». Мужчина и Женщина встают из-за ближайшего столика, скрытого в тени, обнимаются и начинают топтаться по площадке. Анжел Мари скармливает остатки своего яблочка Филиппу.

Филипп: Ммммм. Великолепно.

Анжел Мари: Даже надкушенное?

Филипп (трется о нее носом): Даже надкушенное.

Гаснут огни. Вскоре зрители не видят уже ничего, кроме силуэта Анжел Мари в кресле-каталке и клонящейся к ней тени Филиппа. Кинг продолжает петь, а зачарованная Пара ритмично переступает ногами, поднимая с пола вихри опилок…