Текст книги "Цепные псы церкви. Инквизиция на службе Ватикана"

Автор книги: Майкл Бейджент

Соавторы: Ричард Ли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Методы инквизиции

Инквизиция быстро выработала методологию запугивания и контроля, бывшую поразительно эффективной – настолько, что в ней можно увидеть предтечу сталинского НКВД, нацистского СС и гестапо. Порой инквизитор со своей свитой наведывался без предупреждения в город, селение, университет или, как в романе «Имя Розы», аббатство. Чаще же его приезд пышно обставлялся. О нем заранее объявляли во время церковных служб. Об этом извещалось в пространных прокламациях на дверях церкви и в местах скопления народа, и те, кто умел читать, быстро сообщали тем, кто не умел. Прибытие инквизитора происходило в виде торжественной процессии из сопровождавших его нотариусов, секретарей, советников, помощников, врачей и челяди, а нередко и вооруженной стражи. Обставив таким образом свое появление, инквизитор затем созывал всех жителей и местное духовенство и читал им торжественную проповедь о своей миссии и цели своего визита. Затем, словно щедро раздавая приглашения на банкет, приглашал откликнуться всех, кто желал покаяться в ереси. Предполагаемым еретикам давалось «льготное время» – обычно от пятнадцати до тридцати дней, – чтобы сознаться в грехе. Если они совершали это в указанный срок, их обычно принимали обратно в лоно Церкви, не накладывая иного, более сурового наказания, чем епитимья. Но они также были обязаны назвать имена и дать подробную информацию о всех других известных им еретиках. Инквизицию в конечном счете интересовало количество. Она вполне была готова быть снисходительной по отношению к одному грешнику, даже если он был виновен, при условии, что он мог выдать дюжину или больше других, даже если они были невинны. Как следствие такой установки, все население в целом, а не только виновные, держалось в состоянии постоянного страха, создававшего идеальные условия для манипулирования и контроля. И каждый вольно или невольно превращался в шпиона.

Даже самое мягкое из наказаний – епитимья – могло быть достаточно суровым. Наиболее мягким наказанием – возлагаемым на тех, кто добровольно откликнулся во время «льготных дней» и сознался, – была порка розгами. Насколько позволяла благопристойность (и погода), добровольно сознавшийся еретик был обязан каждое воскресенье появляться в церкви, неся розги. После чего в специально отведенный момент во время мессы священник нещадно хлестал его перед всеми прихожанами – по сухому замечанию одного историка: «подходящая интерлюдия в таинствах богослужения». Однако на этом наказание не заканчивалось. В первое воскресенье каждого месяца грешник должен был посещать все дома, в которых он когда-либо встречался с другими еретиками, – и в каждом его снова подвергали порке. Сверх того, в праздничные дни грешник должен был сопровождать всякую торжественную процессию в городе и получать дополнительные удары розгами. Таким экзекуциям жертва подвергалась всю оставшуюся жизнь, если только инквизитор, уже давно отбывший из этого места, не возвращался, вспоминал о нем и освобождал его от приговора. Еще одной формой епитимьи, считавшейся одинаково легкой и милосердной, было паломничество. Оно должно было совершаться пешком и нередко могло продолжаться несколько лет, в течение которых семья приговоренного вполне могла умереть с голода. Имелось две формы паломничества. «Малое» предполагало посещение девятнадцати святых мест, разбросанных по всей Франции, в каждом из которых грешника пороли. «Большое» паломничество означало более длительное путешествие – из Лангедока в Сантьяго-де-Компостела, Рим, Кельн, Кентербери. В тринадцатом столетии находящихся под епитимьей иногда отправляли в паломничество в Святую землю в качестве крестоносцев на период от двух до восьми лет. Если они оставались в живых, по возвращении они обязаны были принести с собой послание от патриарха Иерусалимского, подтверждающее их службу. В какой-то момент в крестовый поход стали отправлять так много еретиков, что папа наложил запрет на эту практику, боясь, что вся Святая земля может оказаться зараженной их учением. Сознавшиеся еретики также могли быть приговорены к ношению в течение всей своей жизни, как дома, так и на публике, большого креста шафранового цвета, нашитого на груди и спине всех их одежд. Осужденный, таким образом, подвергался постоянному общественному унижению, осмеянию и издевательству, а порой и физическому насилию. Людей, обреченных носить такие кресты, сторонились все остальные, которые не хотели иметь с ними никаких дел. Молодым женщинам было невозможно найти себе мужа. Наконец, епитимья могла быть в форме штрафа. Такие штрафы быстро стали источником раздора, поскольку инквизиторы нередко вымогали крупные суммы денег для себя. Вскоре взяточничество и коррупция сделались повальным явлением. В 1251 году даже папа возопил и запретил наложение штрафов. Запрет, однако, долго не продержался, и инквизиторы снова «получили право налагать по своему усмотрению наказания в виде денежных штрафов».

Смерть не давала освобождения от епитимьи. Если человек умирал прежде, чем завершался срок его покаяния, это трактовалось как божественное осуждение – свидетельство того, что его приговор не был достаточно суровым в глазах Бога. В таких случаях кости покойного извлекались из могилы и публично сжигались. Его имущество по закону могло быть конфисковано, а его семья могла понести бремя его наказаний точно так же, как могла понести бремя его долгов. Таковы были более снисходительные наказания, милосердно налагаемые на тех, кто добровольно сознавался в своих грехах и доносил на других. Сведения, получаемые от информаторов, записывались со скрупулезной обстоятельностью. Возникала гигантская «база данных», которая дополнялась последующими допросами, и весь этот материал тщательно подшивался и систематизировался для облегчения пользования им. Подозреваемым, таким образом, могли вменить в вину проступки или преступления, совершенные или якобы совершенные ими тридцатью или сорока годами раньше.

В 1316 году, например, относительно одной женщины было установлено, что ее впервые арестовали за ересь в 1268 году. Это был образчик тех методов, посредством которых современное государство контролирует своих граждан. Это был прототип тех электронных протоколов, что ведутся современными полицейскими органами, посредством которых проступок, совершенный в юном возрасте, – например, курение марихуаны или участие в демонстрации, – может быть извлечен на свет годы спустя для дискредитации политика или какой-либо другой публичной фигуры. Прибывая в определенную местность, инквизиторы устраивались в той или другой штаб-квартире и уже тут начинали слушания признаний и доносов. Система порождала часто непреодолимое искушение свести счеты, поквитаться за старые обиды, навлечь на врагов неприятности. Жен зачастую подстрекали доносить на своих мужей, детей – доносить на своих родителей. Для подкрепления первоначальных показаний вызывались свидетели. Если человек указывался в качестве соучастника двумя другими лицами, судья отправлял ему повестку с требованием предстать перед инквизиционным трибуналом. Это приказание сопровождалось письменным заявлением об имеющихся против него уликах. Имена его обвиняемых, как и имена свидетелей, никогда, впрочем, не упоминались. Если обвиняемый пытался бежать, адресованный ему вызов оглашался три воскресенья подряд. Если он попрежнему не являлся, его официально отлучали от Церкви и объявляли вне общества. Под страхом отлучения другим людям запрещалось давать ему еду, кров или убежище.

Если же обвиняемый откликался на вызов инквизиционного трибунала, производилась официальная оценка имеющихся против него свидетельств. В том случае, если их находили достаточными, он официально брался под арест и с этого момента оставался в руках инквизиции. Поскольку никакой инквизитор не желал выглядеть способным на ошибку, использовались всевозможные ухищрения, чтобы вырвать или выбить признание. Допросы часто затягивались. По словам одного функционера, «нет нужды спешить… ибо муки и тяготы заключения нередко приносят перемену в уме». Иногда подозреваемых попросту держали в строгом заточении, пока они не сознавались. Порой на них надевали цепи и не допускали посетителей. Порой их морили голодом. Нередко их ласково увещевали. Нередко их также пытали. По гражданским законам врачи, солдаты, рыцари и знать не подлежали пыткам и пользовались неприкосновенностью. Инквизиция взялась демократизировать страдания и сделать их доступными всем, независимо от возраста, пола или социального положения. Изначально инквизиторам запрещалось самим проводить физические пытки, они могли только выступать в роли наблюдателей или надсмотрщиков, отдавая распоряжения гражданским или светским исполнителям, записывая все сказанное обвиняемым под пыткой. Затем, в 1252 году, булла, изданная папой Иннокентием IV, официально уполномочила самих инквизиторов проводить пытки – «но так, чтобы это не влекло членовредительства или угрозы для жизни». Инквизиторы быстро нашли способы, чтобы обходить это ограничение. Они также столь усердно сетовали на него, что в 1260 году новый папа Александр IV разрешил им даровать друг другу отпущение грехов за любые «непредвиденные случайности», которые могут возникать в их работе. Традиционное неприятие Церковью пролития крови оставалось в силе. Поэтому инквизиторы продолжали избегать колющие и режущие орудия, отдавая предпочтение дыбе, тискам для зажимания пальцев и другим приспособлениям, вызывавшим истечение крови только, так сказать, «случайно». Промежуточное положение занимали щипцы и другие подобные вещицы. Вырывание кусков плоти щипцами было довольно кровавое дело. Но впрочем, если щипцы были раскаленными докрасна или добела, тогда горячий металл тут же прижигал рану и останавливал кровотечение. Подобная же софистика применялась к длительности и частоте пытки.

Изначально обвиняемый мог подвергаться пытке только однажды и не долее тридцати минут. Инквизиторы вскоре начали обходить это ограничение, заявляя, что, по существу, было только одно применение пытки и что каждый последующий тридцатиминутный сеанс являлся всего лишь продолжением первого. Либо подозреваемого могли пытать, чтобы получить ответ на один-единственный определенный вопрос, а ответы на второй или третий вопрос оправдывали дополнительные сеансы пытки. Зарегистрированы многочисленные случаи, когда людей пытали дважды в день на протяжении недели или больше. На практике обвиняемого пытали до тех пор, пока он не изъявлял готовность сознаться – что он рано или поздно неизбежно делал. В этот момент его переводили в соседнее помещение, где его признание выслушивалось и записывалось. После чего ему зачитывали его признание и спрашивали, правда ли это. Если он отвечал утвердительно, записывалось, что его признание было сделано «добровольно и без принуждения», не под воздействием «силы или страха». Затем следовало вынесение приговора. Вообще же смертный приговор был последним средством. Большинство инквизиторов предпочитали сохранять «спасенную» душу в более или менее целом теле, которое – в период епитимьи или паломничества – являло собой свидетельство милосердия и величия веры. Кроме того, по замечанию одного историка, «обращенный, выдававший своих соумышленников, был более полезен для Церкви, чем обугленный труп». Инквизиторы также сознавали, что некоторые еретики могли жаждать скорейшего мученического конца, «а в планы инквизитора не входило доставлять им такое удовольствие». В таких случаях время и постоянные страдания были лучшими союзниками для охлаждения страсти к мученической смерти. Упорствующие жертвы в дальнейшем подвергались более продолжительным и мучительным истязаниям. Официально рекомендовалось держать их в цепях в подземном каземате по меньшей мере шесть месяцев, нередко по году или больше. Ближайшим родственникам обвиняемого изредка могли давать право на посещение, дабы смягчить его упорство. Также могли дозволяться посещения богословов, чтобы убедить или сломить упорствования еретика путем логической аргументации и увещеваний. Но как бы неохотно это ни делалось, все же выносился смертный приговор очень часто. И здесь снова проявлялось вопиющее лицемерие церковников. Инквизиторы не могли сами проводить казни, ведь это могло создать у них нехристианский облик. Вместо этого им предписывалось совершать ритуал, в котором обвиняемый передавался гражданским или светским властям, обыкновенно с установленной формулой: «Мы освобождаем тебя от нашего церковного судилища и предаем в руки светских властей. Но мы настойчиво умоляем суд смягчить свой приговор таким образом, чтобы избежать кровопролития или угрозы для жизни». По общему согласию, это была всего лишь стандартная в таких случаях и лишенная какого-либо реального значения фраза, которая просто-напросто позволяла инквизитору, подобно Пилату, умыть руки. Никто не питал иллюзий, что эти слова указывали на что-то иное, кроме костра. Чтобы обеспечить максимальное число зрителей, казни по возможности проводились в праздничные дни. Приговоренного привязывали к столбу поверх сухих дров, сложенных достаточно высоко, чтобы могла видеть собравшаяся толпа. Позже, в Испании, жертву иногда удушали, прежде чем разгорался костер, и тем самым милосердно избавляли от мучительной агонии. Ранняя инквизиция не выказывала какого-либо подобного великодушия, но в иных случаях дым делал свое дело раньше огня и даровал жертве чуть более быстрое избавление от страданий. Когда ритуал завершался, «наступал черед омерзительной процедуры, требовавшей полного уничтожения полуобгоревшего тела – расчленения его на куски, дробления костей и бросания фрагментов и внутренних органов в новый костер».

Такого рода жуткий заключительный обряд считался особенно важным в случае опасного еретика, так как гарантировал, что после него не осталось ничего, что могли бы сохранить в качестве мощей его тайные приверженцы. Инквизиторы вели тщательную бухгалтерию. Отчеты инквизитора в Каркассоне о сожжении четырех еретиков 24 апреля 1323 года содержат следующие статьи расходов:

«Крупные поленья: 55 солей [7]7
  Средневековая французская монета, впоследствии ставшая су, равнялась 12 денье.


[Закрыть]6 денье.

Хворост: 21 соль 3 денье.

Солома: 2 соля 6 денье.

Четыре столба: 10 солей 9 денье.

Веревки для привязывания осужденных: 4 соля 7 денье.

Палачам, каждому по 20 солей: 80 солей».

В этих цифрах, возможно, заключается некая мрачная поэтическая справедливость. Стоимость палача, похоже, оценивалась примерно так же, как стоимость восьми деревянных столбов, и чуть ниже стоимости охапки хвороста. Как большинство институтов и в том числе зловещих, инквизиция порождала своих знаменитостей. Одной из первых таких знаменитостей был печально известный Конрад Марбургский, считавший душевную и физическую пытку скорейшим путем к спасению. К началу своей карьеры Конрад был духовником германской принцессы, впоследствии канонизированной Елизаветы Тюрингской. Под его садистским наставничеством она умерла от самоистязаний в возрасте двадцати четырех лет, а к тому времени Конрад уже начал преследовать ересь властью епископа. Затем в 1227 году папа поставил его во главе инквизиции всей Германии, что давало ему почти безграничную власть. Опьяненный своей новой властью, он позволил себе обвинить целый ряд знатных феодалов. Те оказались более независимыми и несговорчивыми, чем французская знать в такой же ситуации. Ведь многие из них являлись вассалами отлученного от церкви императора Священной Римской империи Фридриха II. Когда Конрад попытался объявить против них крестовый поход, его подстерегли около Марбурга и убили. За год до того, как Конрад встретил свою смерть в 1233 году, другой инквизитор, Конрад Торс, также двинулся в поход на еретиков, обходя селение за селением, приговаривая и сжигая всех без разбору. «Я бы сжег сотню невинных, – заявлял он, – если бы среди них был один виновный». Когда был убит Конрад Марбургский, папа велел Конраду Торсу продолжать «святое» дело. Последний не нуждался в каком бы то ни было побуждении со стороны и с тем же рвением продолжал вершить свои деяния, однако тоже позволил усердию затмить свой рассудок. Будучи вызванным к нему по обвинению в ереси, непокорный феодал предупредил неблагоприятный для себя вердикт, немедленно лишив инквизитора жизни. Среди самых известных своими деяниями первых инквизиторов был Бернард Ги. Родившийся около 1261 года в Лимузене, он стал доминиканцем в 1280 году, а в 1307 году сделался главой инквизиции в Тулузе. В 1317 году папа доверил ему особую миссию по «успокоению» Северной Италии, «зараженной» в то время опасной ересью. Он оставался активным и ревностным инквизитором до 1324 года и умер в 1331 году.

Сохранились записи о тех приговорах, которые вынес Бернард в бытность свою инквизитором Тулузы. В период между 1308 и 1322 годами он осудил за еретичество 636 человек – в среднем по одному человеку в неделю. Сорок из его жертв были сожжены на костре. Около 300 были брошены в тюрьму. Тридцать шесть человек, по-видимому, ускользнули из его когтей. Своей известностью Бернард в немалой степени обязан своему руководству для инквизиторов, которое он написал около 1324 года. В этом трактате, который дошел до нашего времени в нескольких экземплярах манускрипта четырнадцатого столетия, Бернард рассматривает верования различных еретиков, с которыми может столкнуться добросовестный инквизитор, – тех, кого он именует «манихеями современных дней» и «лжеапостолами». Он делает обзор аргументов, которые они могут выдвигать в свою защиту, а также описывает методологию ведения допроса и предлагает несколько образчиков того, как следует держаться с подозреваемым. Свою репутацию безжалостного инквизитора он подкрепляет очевидной склонностью к пыткам, которые почитал полезными для вырывания «правды» не только у обвиняемых, но также и у свидетелей. Когда папа, реагируя на общественные протесты, попытался ограничить применение пыток, Бернард немедленно пожаловался, доказывая, что эффективность инквизиции серьезно пострадает. Завершает свою книгу Бернард указанием на то, как следует держать себя на публике благочинному инквизитору. Излишние проявления восторгов по поводу своих действий и энтузиазм подспудно осуждаются. Инквизитор должен «так держаться, вынося приговор о телесном наказании, чтобы его лицо могло выражать сострадание, в то время как его внутренняя решимость остается неколебимой, и таким образом он избежит проявления гнева и негодования, ведущего к обвинению в жестокости».

Даже инквизиторы беспокоились о связях с общественностью. В те дни для публичных деятелей тоже стояла проблема имиджа.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
НЕДРУГИ ЧЕРНЫХ БРАТЬЕВ

В двенадцатом столетии большая часть Европы переживала возрождение римского права, которое образовало основу господствовавшей законодательной системы. Римское право – унаследованное от старой империи, подвергшейся номинальной христианизации при императоре Константине в начале четвертого века, – содержало около шестидесяти положений, направленных против ереси. Таким образом, существовали реальный юридический контекст и санкция для репрессалий – и, как следствие, реальный юридический контекст и санкция для деятельности инквизиции. Во Франции, традиционно считавшейся «старшей дочерью Церкви», катарская ересь дала возможность инквизиции установить и консолидировать свою власть. Мы не располагаем подробными историческими свидетельствами первых двадцати лет крестового похода против альбигойцев, но на исходе кампании, в 1229 году, было сожжено более 5 тысяч жертв, а множество других подвергнуто тюремному заключению, ссылке или другим наказаниям. К концу двенадцатого столетия власть инквизиции приобретет сходный размах в Италии.

Позже, конечно, инквизиция получит еще большую власть – и известность – в Испании. В тринадцатом веке, однако, большая часть Испании и Иберийского полуострова все еще находилась в руках приверженцев ислама, а сам размах конфликта между христианами и мусульманами оставлял мало простора для деятельности инквизиции. В Германии, с тех пор как обрел свой конец Конрад Марбургский и заступил на службу Конрад Торс, инквизиция держалась зачастую на зыбкой основе. Естественно, что именно в Германии постепенно ослабело господство старой Римской империи, а римские своды законов укоренились там слабее, чем где бы то ни было. Хотя законодательно Германия находилась под властью Священной Римской империи, на практике она не знала никакого реального централизованного управления. Знать и местные монархи, как правило, были непокорны, независимы и воинственны и нередко прибегали к насилию, противодействуя любым притязаниям на их прерогативы. В результате деятельность инквизиции в Германии была больше эпизодической, чем постоянной, проявлялась только периодами и только в определенных областях. На десятилетие инквизиторы могли устанавливать свое царство террора в том или другом городе, в том или другом княжестве. Затем они провоцировали бурный протест населения и изгонялись. В Англии, как и в странах Скандинавии, инквизиция никогда не действовала, поскольку господствовавшие там законы были взяты не из римского права. Англия обладала своей собственной сложной правовой системой, которая, по крайней мере номинально, утверждала права всех свободных людей в королевстве. Виновность человека определялась судом присяжных, а судебный процесс не предусматривал и не допускал в качестве меры воздействия пытку. В рамках этой системы не было ни традиции, ни правового или церковного механизма, который бы мог поддерживать деятельность инквизиции.

Инквизиция на юге

В годы, последовавшие непосредственно за ее созданием, инквизиция была достаточно активна. На юге Франции и в других местах организованное катарское сопротивление прекратилось к середине тринадцатого столетия, но многочисленные мелкие катарские общины выжили, интегрировавшись в свое окружение. К тому же было немало катаров, которые продолжали тайно соблюдать свое вероучение и его ритуалы. Даже при том, что такие катары-одиночки и мелкие общины перестали проповедовать и не представляли угрозы «заражения» для своих соседей, Церковь была решительно настроена на то, чтобы вырвать их с корнем и уничтожить. Они являли собой законную добычу для активного сверх меры инквизитора.

Одним из таких был Жак Фурнье, епископ Памье в 1317-1325 годах. В 1326 году Жак стал епископом Мирпуа, а в 1327 году – кардиналом. В 1334 году он был избран папой под именем Бенедикта XII. По этой причине по крайней мере некоторая часть его документальных материалов была сохранена и впоследствии обнаружена в архивах Ватикана. В 1978 году они были отредактированы и изданы с сопутствующими комментариями в знаменитой книге «Монтайю» известным французским историком Эммануэлем Ле-Руа-Ладюри.

Около 1300 года, спустя полстолетия после прекращения организованного катарского сопротивления на юге Франции, Монтайю, небольшая деревушка в предгорьях Пиренеев, стала центром скромного возрождения катарской ереси. В 1308 году инквизитор Каркассона арестовал всех жителей деревушки за исключением самых маленьких детей. Когда Жак Фурнье стал в 1317 году епископом Памье, он получил право учредить свою собственную инквизиционную службу, и вполне естественно, что Монтайю, которая подпадала под его юрисдикцию, оказалась в фокусе его внимания.

Материалы Жака свидетельствуют о легкости, с которой катарские еретики ассимилировались с местным населением. Они свидетельствуют о достаточно сердечных отношениях между катарами и католиками. Они также говорят об известной доле понимания, сочувствия и даже симпатии со стороны будущего папы, готовность видеть в катарах своих собратьев по вере. В отличие от Доминика, Жак Фурнье не был оголтелым фанатиком. Это, впрочем, не помешало ему расследовать между 1318 и 1325 годами девяносто восемь дел о ереси, вовлекших в процесс свыше ста человек, девяносто четыре из которых предстали перед его трибуналом. Демонстрируя христианскую терпимость и милосердие, не характерные для инквизиторов того времени, Жак отправил на костер только пятерых из них. Не только катары задавали работу инквизиторам. Европа того времени буквально кишела неортодоксальными вероучениями, любое из которых служило готовой мишенью для инквизиции. К примеру, были богомилы, еще одна дуалистическая секта, зародившаяся в десятом веке в тогдашнем Болгарском царстве, которое в тот период простиралось от Украины до Адриатики. Оттуда богомильское учение распространилось в Грецию и на Западные Балканы, затем еще дальше на запад, а к двенадцатому столетию оно начало оказывать влияние на воззрения катаров, с которыми оно имело много общего. Богомилы притязали на то, чтобы быть «истинной и тайной христианской Церковью, Церковью Вифлеема и Капернаума». По словам Юрия Стоянова, известного авторитета по учению богомилов, эта ересь «ускорила появление катарского учения и традиционно признавалась западными церковниками и инквизиторами как «скрытая традиция» в учении катаров». В самом деле, катаров часто называли «болгарами» или «булгарами». Неудивительно, что вскоре богомилы стали объектом такого же пристального внимания со стороны инквизиции, как и французские еретики. Немало общих догматов и с катарами и с богомилами разделяли так называемые «патарены», которые появились в двенадцатом столетии в Южной Италии. К тому времени Церковь использовала названия «патарены», «катары» или «альбигойцы», почти не делая различий. В первую треть тринадцатого столетия патарены утвердились на части территории Венгерского королевства, занимавшего территорию современной Боснии, и в 1235 году против них с амвона был провозглашен крестовый поход, подобно тому, который призывал в поход против катаров.

Крестовый поход против патаренов оказался крайне неудачным в смысле искоренения ереси. В 1325 году папа Иоанн XXII пожаловался, что многие катары бежали в Боснию, которая все больше воспринималась как «Земля обетованная» для дуалистических сект. К 1373 году дуалистические церкви в Боснии стали настолько мощными, что боснийские католики были принуждены отправлять свои обряды втайне. Патарены упрочили свое положение, установив тесные связи с местными князьями, а в пятнадцатом веке они будут сотрудничать с захватчиками из Оттоманской империи. Но Босния являлась не единственным оплотом патаренов. Еще более тревожным для Римской церкви было то, что ересь стала распространяться по всему Апеннинскому полуострову. В начале четырнадцатого столетия она уже царила в Ломбардии и становилась все более воинствующей. Специально для противодействия этой угрозе был отправлен с миссией «успокоить» регион печально известный Бернард Ги. Дуалистические секты – катары, богомилы и патарены – отвергали власть Рима главным образом по богословским причинам, а их осуждение богатства, расточительности и коррумпированности Рима проистекало в конечном счете из тех теологических принципов, из совершенно иного понимания природы духовного. Существовали другие ереси, которые никак не враждовали с теологией Рима, но публично нападали на богатство, расточительность и коррумпированность Церкви и духовенства. И хотя они отказались бы считать себя таковыми, они были больше сродни социальным реформаторам и революционерам поздних эпох. Среди этих ересей особо выделялась ересь вальденсов, или вальденцев, основанная в конце двенадцатого столетия Пьером Вальдо, богатым купцом из Лиона. Обеспечив свою жену и семью, Пьер раздал свое имущество беднякам и стал вести жизнь странствующего проповедника, восхваляя бедность, простоту и другие традиционные христианские добродетели. Он скоро обзавелся свитой из учеников, которые сопровождали его по дорогам округи. Некоторые покинули его, чтобы бродить со своими собственными группками последователей и дальше нести свои учения. Во многих отношениях вальденсы вполне могли показаться сродственными такому человеку, как Доминик, коль скоро и они осуждали дуализм катаров. Но они также поносили «суетность» Церкви и бросали вызов римскому духовенству, осмеливаясь создавать копии священных текстов на местных языках и диалектах. Этого было достаточно, чтобы заклеймить их как еретиков. К тому времени, как была учреждена инквизиция, сам Пьер Вальдо уже умер, но его последователи и ученики скоро стали таким же объектом для преследований, как катары, и очень многие из них в последующие годы были отправлены на костер.

Среди наиболее живучих ересей, привлекших внимание инквизиции, было учение братьев Свободного Духа. По всей видимости, это течение зародилось в начале двенадцатого века в землях Швейцарии и Верхнего Рейна. В 1212 году по меньшей мере восемьдесят братьев были сброшены в ров за городскими стенами Страсбурга и сожжены живьем. Это не помешало последователям учения развить активность в середине столетия в Швабии, откуда они распространились на остальную часть Германии и в конечном итоге добрались до Нидерландов. Считается, что к пятнадцатому столетию их ряды в Голландии пополнил живописец Иероним Босх.

Как и вальденсы, братья Свободного Духа писали религиозные книги на местных наречиях. Однако, в отличие от вальденсов, они имели по сути мистическую, даже несколько герметическую [8]8
  Герметизм – религиозно-философское учение эпохи эллинизма и поздней античности, названное так по имени его легендарного основателя Гермеса Трисмегиста; основные разделы – алхимия и астрология.


[Закрыть]ориентацию. «Бог есть все, что есть, – заявляли они. – Все исходит от Него и возвращается к Нему». Вследствие этого даже вредители – например, крысы – полагались столь же божественными, как и люди. Сатана тоже рассматривался как эманация и манифестация Бога. Братья Свободного Духа с презрением отвергали церковные ритуалы и таинства. «Когда, таким образом, душа после смерти вновь возвращается к Богу, нет ни чистилища, ни ада, и всякий внешний культ не имеет смысла». Вместо этого братья говорили о «божественном внутреннем свете», для которого они изобрели термин «иллюминизм».Возможно, неудивительно, что их широко обвиняли в поклонении дьяволу и сатанизме. Их также обвиняли в сексуальной распущенности, в том, что поздние поколения станут именовать «свободной любовью». Инквизиция преследовала их особенно жестоко.

Среди многочисленных других еретиков, пострадавших от рук инквизиции, стоит отметить Яна Гуса из Богемии. Гус был профессором Пражского университета, а с 1401 года – деканом философского факультета. В то время Церковь владела 50 процентами всей земли в Богемском королевстве. Как и Уиклиф [9]9
  Джон Уиклиф (1320-1384) – английский теолог, предтеча английской и европейской Реформации.


[Закрыть]в Англии, Гус требовал перераспределения церковного имущества и настаивал на других церковных реформах. Он также яростно и гневно возражал против торговли индульгенциями – практики, которая столетие спустя вызовет такое негодование у Мартина Лютера. На Констанцском соборе в 1415 году Гус был обвинен за свою прямоту в ереси и сожжен на костре.