Текст книги "Стоит ли платить за свободу, если ты не знаешь, что с ней делать?! (СИ)"

Автор книги: Майк Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Борн Майк
Стоит ли платить за свободу, если ты не знаешь, что с ней делать?!

Я грезил темнотой бескрайней ночи,

Пьянел от схватки, позабыв свой плен;

Но вот проснулся -

Снова прутья клетки!

И я не жду от жизни перемен.

Недорогой номер в отеле или скромная студия на атмосферной планете? Было бы неплохо, но ... не с моей пенсией. Поэтому ночую в «сотах», дешёвой гостинице, являющейся, по сути, социальным гетто-лайт. Сержант не обманул.

Конура в "сотах" – это шестиугольные кабинки, построенные для длительных погружений в вирту, но затем ввиду невостребованности переделанные в жилые модули, стоящие друг на друге и образующие на каждом этаже два квадрата. Меньший вписан в большой, внешний; а между ними – пятиметровый проход-коридор. Восемь двухэтажных скоростных лифтов споро бегают вверх и вниз, позволяя выгрузить пассажиров или забрать их одновременно на чётных и нечётных этажах. Для здания такой этажности это, мягко говоря, более чем скромно. Пусть и не кардинально, но ситуацию с трафиком внутри башни дополнительно разгружали посадочные пирсы, приспособленные для всякой летающей техники. Они расположены на каждом этаже с номером, кратным пятнадцати.

Апартаменты – слишком громкое название для герметичных клетушек крошечного размера: полтора метра в высоту-ширину и два с половиной – в длину, с удобствами на этаже, служившими хорошим средством оптимизации расходов владельца.

Внутри, практически на полу, двухметровый лежак шириною в метр, сделанный из валиков, обтянутых мягким моющимся пластиком, да на потолке герметичный плафон с сенсорно-голосовым управлением. Пара полок и крючков для одежды на левой от входа в модуль стене. – «Кричащий образец наноуюта». Всё ценное администрация настоятельно рекомендовала хранить в сейфовых ячейках, оборудованных в хорошо охраняемом подвальном помещении гостиницы-высотки. Именно там сейчас находилась моя парадная форма с боевыми наградами и нашивками за ранения, заключённая в кофр из сверхвысокомолекулярного полиэтилена, да ещё валялся армейский баул с небогатым военным имуществом, «накопившимся» за двадцать лет моей службы и в силу ветхости и морального устаревания списанным или «потерянным» бдительными тыловиками.

Похвастаться разнообразием ежедневных занятий с момента выхода на пенсию и постановки на учёт в местной планетарной организации резервистов я не мог. Организация резервистов Веги 3, любезно предоставившая мне кое-какие льготы в обмен на обязательство в случае введения военного положения явиться на сборный пункт, стала источником информации, нечастых халтур, благотворительных ветеранских обедов по будням, а также бесплатного доступа в коммерческую часть планетарной инфосети. Первые недели после прилёта я сутками спал.

Странно! Пока лежал в госпитале, ничего подобного со мной не происходило. Обычно, просыпаясь, если попадал в благоприятное временное окно, шёл набивать брюхо под завязку халявным ветеранским обедом и снова заваливался спать или просто наслаждался чудесным бездельем. Старался не читать и не смотреть новостные передачи, боясь разрушить то хрупкое равновесие, что во мне установилось за время, проведённое в новом статусе полноправного Гражданина Империи. Даже о том, что рождество уже случилось, почти три недели назад, я узнал случайно, не испытав при этом, ни удивления, ни сожалений. Ни-че-го.

Иногда, когда не спалось по ночам и совсем не хотелось накачивать себя седативными препаратами, из-за одолевавших меня кошмаров, я просто бродил по тёмным улицам столицы. Впрочем, не очень далеко отходя от своей высотки. Северный вест-сайд – район для тех, кто всё ещё не потерял надежду и крепко, чем может, цепляется за жизнь. Здесь много недостроенного. Всё скучно и однообразно. Прямые углы, прямые линии. На востоке, в паре кварталов от моей высотки, суетливо шумит центральный проспект. На юге, в просветах между моими тёмными и мрачными высотками, как рождественские ёлки, призывно-маняще светятся благополучные районы Южных Вест– и Ист-сайдов. Думаю, та часть города, в которую меня забросила судьба, либо совсем не имеет перспектив развития, либо это вопрос слишком отдалённого будущего. Сегодня это темнота, попрошайки, наркоманы, грязь, мусор и крысы. Крысы большие и маленькие.

Сезон дождей, приходящийся на местную зиму, удачно cовпал как раз с "сонным периодом", и я его попросту не заметил. Ночью в это время года температура опускалась до вполне комфортных для меня плюс одиннадцати-двенадцати градусов. Сначала во время моих странных ночных бдений меня останавливали полицейские наряды, вызванные, как правило, мобильными патрульными сканерами, курсирующими по улицам Северного Вест-Сайда. Завершив процедурные действия по стандартному полицейскому протоколу, копы отпускали меня, дав напоследок какое-нибудь банальное напутствие типа: "Для ночных прогулок вы выбрали неудачное место, сэр". Все эти проверки, мне кажется, ... были, скорее, праздным любопытством. Идентифицировать личность зарегистрированного ночного бродяги они могли бы, не вставая из тёплых, продавленных их задами операторских кресел.

Очень скоро копы уже узнавали меня. Из патрульного полицейского глайдера, пролетавшего мимо и демонстративно сбрасывающего скорость, обычно доносилось добродушное:

– Доброй ночи, сержант! Может, подбросить куда?!

Во время одной из таких ночных прогулок меня остановили в третий или четвёртый раз подряд. Я от скуки спросил у проявившего ко мне участие, пышущего здоровьем усатого местного копа, почему именно в этом районе такое слабое уличное освещение и чего мне, собственно, стоит опасаться?! Он просто и без затей красивым низким голосом, решив, видимо, порадовать меня, произнёс:

– Беспилотному да и пилотируемому транспорту оно не нужно.

– А для проживающих здесь людей?!

– Хм! Кто за всё это будет платить?! По поводу второго: серийных насильников можете не опасаться, сэр. А вот убийства и грабежи в этом районе столицы вполне обычное происшествие.

– Обнадёжил!

Этот город был для меня абсолютно чужим местом, но вот что было странно: во время этой не очень долгой фазы ночных путешествий я не ощущал угрозы. Никогда и никакой. Быть может, мне просто везло?!

Так ли я представлял себе свою будущую гражданскую жизнь? Не уверен. Но тот маленький мир, частью которого я в тот момент являлся, состоял в большей степени из бесконечной примитивной местечковой лжи ради грошовой выгоды.

***

Это случилось к концу второго месяца со дня моего прилёта на Селену. Придя в ветеранскую столовую, чтобы забросить что-нибудь в "пустую топку", я вдруг увидел сидящего за одним из столов человека, чьё лицо мне показалось знакомым. Не то чтобы я особенно обрадовался, но и не могу сказать, что это было мне неприятно. Мы почти сразу узнали друг друга. Он сидел за столом с двумя незнакомцами.

Даже страшно подумать! Больше двадцати лет назад вместе учились в сержантской школе на одном потоке. Только вот я, хоть убей, не помню его среди выпускников, и имя, как назло, напрочь из головы вылетело.

Быстро побросав на поднос еду, заказанную пищевому синтезатору, подсел за его столик, благо, он уже в гордом одиночестве художественно размазывал содержимое по стенкам пластиковой тарелки.

– Здорово Карл,– чуть привстав со стула, приветствовал он меня.

Я первый протянул ему ладонь для рукопожатия, чтобы спрятать в жесте неловкость, возникшую из-за моей забывчивости.

– Привет!

Выглядел он неплохо. Одет был в новую форму одной из крупных кораблестроительных корпораций.

– Какими судьбами? – поинтересовался я.

– Да завтра улетаю. Сегодня прощальная вечеринка. Работу нашёл,– не скрывая ноток гордости в голосе, пояснил он, и на меня пахнуло лёгким запахом алкоголя. "С утра, видимо, начал праздновать", – непонятно на кого злясь, а может, даже завидуя, подумал я.

– Давай свой идентификатор: сброшу тебе приглашение и адрес. Приходи сегодня к восьми вечера.

Мы быстро обменялись контактами. Оторвав взгляд от коммуникатора, мой собеседник спросил:

– Ну что ещё скажешь?

– Ты и вправду хочешь услышать подробный рассказ о жизни старого калеки-ветерана на смешную имперскую пенсию?!

– Думаю, нет.

Мы немного посидели молча, не глядя друг на друга. Потом он встал, не глядя мне в глаза, словно был в чём-то виноват, и, хлопнув меня по плечу, бросил напоследок:

– Обязательно приходи. Тебе не помешает выпить!

Вот так нежданно-негаданно одновременно расширился кругозор моих интересов, а вместе с ним и ареал обитания. Как я однажды пошутил, вспомнив об этом: "ровно на площадь кабака, и обязательной в случае его посещения, получасовой пешей прогулки, туда и обратно". Случилось это, надо сказать: очень вовремя.

Вся наша жизнь состоит из бесконечного множества сочетаний. Сочетается всё. События, предметы, слова и многое-многое другое. Мужчина. Женщина. Любовь. Сами по себе эти понятия абстрактны. Но если сложить их вместе, то для абсолютного большинства нормальных людей, их "суммой" будут семья и новая жизнь. Что же могут породить иные три понятия? – Темнота, замкнутое пространство, одиночество. На мой взгляд, – ничего, кроме чудовищ! В какой-то момент, осознав это, я решил, что пора сделать выбор. Или оставаться, сколько возможно, в обманчиво-спасительной темноте закрытого модуля, накачавшись какой-нибудь "дурью", и выбираться из него только для того, чтобы пожрать, и затем бродить привидением по пустым ночным улицам. Или отправиться "в люди" – в прокуренную, но на удивление чистую, полупустую забегаловку "Шлем и Штурвал", отнюдь не являющуюся источником света и добродетели.

– Бесспорно! Так себе альтернативка, но с чего-то ведь надо начинать?!

Этот подозрительно «пованивающий ладаном тихий омут», подаренный мне судьбой и бывшим сослуживцем, имя которого я до сих пор не могу вспомнить, располагался рядом с Центральным проспектом, на углу северного Ист-Сайда. Имел, небольшую закрытую парковку, предоставляя транспортным средствам своих гостей удобные выезды сразу в трёх направлениях. Окна зала для посетителей смотрели на ухоженный Центральный парк. Стены здания, скрытые многолетней тёмно-изумрудной, кое-где почти синего цвета листвой неизвестного мне вьюна, напоминавшего дикий виноград, добавляли типовому, унылому памятнику псевдозодчества непривычную таинственность и давно похороненные нынешним рационально-функциональным миром ощущения покоя и уюта. Задний двор строения примыкал к охраняемым складам и ангарам, стоявшим уже на территории космопорта. Я много раз задавался вопросом: почему здание до сих пор не снесено и каким образом владельцу всего этого хозяйства удаётся продлевать разрешение на ведение бизнеса, учитывая жёсткие административные ограничения, указанные в правилах использования технических и охранных зон?

Эту забегаловку, среди подобных прочих, дарившую мне теперь некоторое разнообразие в вечернем досуге, я выбрал из-за того, что здесь гарантом стабильности был огромный, неразговорчивый и спокойный, как орудийная башня главного калибра, бармен и почти всегда были свободные столики. Публика собиралась, в основном, деловая и спокойная (эксцессы случались, но не так чтобы часто). Поначалу заведение показалось мне снобистски-скучным, но немного поразмыслив, я решил, что это скорее плюс, чем минус. Ведь здесь не надо было постоянно отгонять от себя, еды и выпивки, дешёвых шлюх и опустившихся пьяниц. Вскакивать и вытягиваться по струнке или драться за право не делать этого, если кто-то из тупых, напившихся молокососов, находящихся во власти пропагандистского угара, врубал имперский гимн во всю мощь колонок головизора, занимающего почти всю противоположную от входа стену. Быть может, потому что бар находился недалеко от космопорта и сюда заглядывали не только люди. Но мне хочется верить, каюсь, тщеславен, что это было негласным договором между мной и Скалой Питом, здешним барменом. Любой, кто пытался принести с собой имперское политическое или милитаристское дерьмо и порционно выдавать его посетителям в качестве обязательного блюда, в одну секунду оказывался на улице. Эту нехитрую операцию Скала Пит проделывал флегматично, с неизменным выражением абсолютного внутреннего и внешнего спокойствия на крупном, простоватом лице. Кроме того, мне, на удивление удачно, удалось договориться с местным хозяином, таким же бывшим воякой, как и я, что, получая пенсию, буду сразу переводить ему оговорённую сумму. Это позволит мне по вечерам сидеть в его баре и, получив скидку, проглотить пару сэндвичей, залакировав их двумя-тремя стаканчиками живительного нектара, как однажды назвал продаваемое пойло хозяин этого кабака. Тем самым фирменным напитком-нектаром, подававшимся только в "Шлеме и Штурвале", была синтетическая бурда с пафосным названием "Раскалённая дюза". Если бы я не был столь стеснён в средствах, я бы обязательно, не стесняясь рецептурных подробностей, рассказал ему, на чём и где он его настаивает, чем набирает и в чём хранит перед тем, как продать.

Топить жалкие остатки своей недоразвитой человечности я предпочитал наедине с самим собой. Душевный онанизм в составе коллектива казался мне чем-то противоестественным.

Нравилось ли мне пить? Да не особо. Ни вкус, ни состояние на следующее за приёмом утро, ни физического, ни эстетического удовлетворения не приносили. Кураж?! Иногда. Даже, скорее, редко. Энергично выпивать мне позволяло чудом сохранившееся здоровье. Наконец, я пока не знал другого способа убить свалившееся на меня свободное время, иногда таким образом пытался хоть немного поднять настроение. Мои крайне скудные запросы, развившаяся за двадцать лет службы профессиональная ограниченность и, конечно, невероятный талант "заводить" друзей накладывали своеобразный отпечаток на ежедневный распорядок. Нужно было каким-либо способом компенсировать образовавшуюся пустоту. Во всех смыслах этого слова. Надо признать: я не преуспел, пытаясь сначала утопить или, на худой конец, растворить в спиртном мысли и воспоминания о былом, настоящем и будущем. Когда даже алкогольные инъекции перестали помогать, я, протрезвев, для разнообразия решил влезть в какую-нибудь авантюру, благо мои опыт и спецподготовка были хоть и не дефицитным, но вполне ликвидным товаром. К тому же, более чем за двадцать лет военной службы, меня так и не смогли избавить от одного из самых неприемлемых для армии недостатков – способности самостоятельно мыслить. По здравому размышлению, посетившему однажды протрезвевшие остатки моих мозгов, оставалось просто дождаться подходящего случая. Иногда его, случай, бывает очень трудно узнать в лицо.

Несмотря на это, я верил, что хотя законы воинского братства, как и всё в этом мире, размываются временем и пространством, но никогда не нарушают правила:

– Ветеран ветерану – поневоле брат.

По закону жанра, обживаясь на новом месте, я вынужден был бездарно потратить время и силы на близкое "знакомство" с местной элитой. Однако довольно скоро даже самый упёртый завсегдатай, заглянувший на огонёк, рассчитывающий встретить в моём лице доброго самаритянина, жертвующего лишний стаканчик ближнему от чистого сердца и за хорошие глаза, очень близко знакомился с моей фирменной улыбкой и гостеприимным нравом. Я старался быть особенно аккуратным в отношении казённой мебели и посуды, но при этом максимально кратким и убедительным в отношении навязывающихся ко мне в приятели визави. С помощью языка жестов подробно и доходчиво объясняя разочарованным друзьям, что садиться за мой столик без приглашения может быть очень неполезно для здоровья. Любые разговоры по душам с такими же, как я старыми вояками, были мне по-прежнему невыносимы.

Пару раз своим острым, как лезвие, языком меня выручала "Карга". Настроение было в тот вечер не боевое. Очередной любитель халявы, явно новенький, расценил моё одиночество как хороший повод для тёплой дружеской беседы. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что особой опасности он для меня не представляет. Дешёвка. Думаю, парням-завсегдатаям стало скучно, и его просто подставили.

– Здорово, корешь, – развязно и чуть подгнусавливая, манерно заявил он, присаживаясь. – Слышал, ты крутой! Я тоже специалист, ну ты врубаешься, да?! У меня пара дел есть интересных, но сначала надо типа, поближе познакомиться. Чо по чём прикинуть. Такая ботва!

Я знал, что искин моего смарт-кома уже производит фиксацию аудио– и видеопотоков. Да и местная система безопасности здесь всегда работала без сбоев. Поэтому я медленно поднял на него глаза, но сказать ничего не успел. Меня опередила "Карга". Она долго, громко и со вкусом сморкалась. Если бы то же самое делал человек, я бы рискнул предположить, что в носовом платке среди прочего должны были плавать лёгкие! Наконец закончив, она, включив всё своё обаяние, для начала закряхтела, словно безуспешно пыталась встать и одновременно прочистить горло. Последовавший за этим звук смачного плевка, прозвучал как выстрел. Гость, явно струхнувший, рухнул под стол.

– Никак потерял чего, сокол ясный?! – заботливо прошамкала она. – Вылезай, миилай!

Дождавшись, когда он появится из-под стола, предварила свою следующую тираду громким звуком по-собачьи часто и интенсивно втягиваемого воздуха, будто существо, находящееся рядом, принюхивалось, засасывая всё окружающее пространство через огромный шнобель, внутри густо обсаженный мясистыми полипами, пытаясь точно определить направление, источник и принадлежность запаха. Сделав короткую, но многозначительную паузу, она с ворчливым торжеством завыла, как байкальский баргузин, насилующий дырявые паруса утлых рыбацких шлюпов:

– Я чую! Чуууюю!

– Это не я!!! – безуспешно пытался блеять агнец, отданный "Карге" для жертвенного ритуала кабацкими завсегдатаями, наблюдавшими за всем происходящим с открытым ртом,

– А я чую!!! Чуууюю!!! – продолжала нагонять жути на деморализованную жертву гулко и заунывно вещающая, словно из металлического гроба, Наина Киевна. – Чую душок твоего ... недопонимания!!!

– Сейчас добьёт! Во жути нагнала! Дра-ма-тург! Он же до конца жизни энурез лечить будет, – еле сдерживал хохот я.

Она же, неожиданно сменив тональность и добавив в голос кряхтяще-сердечной певучести, продолжила:

– Уж как мы тебя, голУба, ждали! Надеяться перестали, а ты вот козлёночком прискакал! Проказник! Значитца так! Для начала! У Карлуши вчерась почечуй вылез, размером с пивную кружку и гнойная сыпь с бородавками в неприличном месте уже пару недель! Не взглянешь?

– Да я не... того-этого...

– Извини! Ты ж сам хотел!

– Чего?!!!

– Поближе познакомиться! Я записала, если что! Откуда начнёшь, касатик?! Слышала, у таких, как ты, слюна лечебная! Будь очень-очень осторожен! Некоторым особенно крупным, он уже успел имена дать. Не ошибись смотри, а то неровён час обидятся, да на тебя перескочат! Оне такие, бородавки то! За бизнес не переживай. Весь процесс зафиксирую! Хлопоты по регистрации почтовой?! Тьфу ты! Торговой марки и продажу франшизы по всей матушке – емперии, ложу на себя! – доверительно-заговорщическим тоном сообщила она. -Ну, начинай! Не томи, не томи нас, сладкий!

***

Походы в "Шлем и Штурвал" определённо пошли мне на пользу. Как-то Иван рассказал, что много веков назад вагонетки с рудой и углём таскали в шахтах не только люди, но и кони. Если животное, работавшее в темноте шахт, выводили на свет, оно слепло. Мне кажется, с теми, кто прошёл через тёмные штреки войны, иногда происходит то же самое. Выйдя из темноты на яркий свет мирного сосуществования, солдаты, перерождённые войной, отчаянно нуждаются в тёмных очках, защищающих их глаза и души, жадные до справедливости, от ожогов непонятной и оттого кажущейся враждебной, гражданской жизни. Быть может, виновата скорость, с которой мы, покидая театр военных действий, переходим в его наполненное роскошью, сытым богатством и лицемерием позолоченное фойе. Думаю, чтобы избавиться от иллюзий, понять, что мир не крутится вокруг нас и проклятой войны, этой гнилой, воняющей спутницы вцепившейся в нас мёртвой хваткой, нужно сначала сжечь эту злобную, опостылевшую суку, прикормленную властью, а затем, отряхнув с сапог её прах, как следует посидеть в тихом, полутёмном кабаке театрального закулисья.