Текст книги "Террористы (Terroristerna)"

Автор книги: Май Шёвалль

Соавторы: Пер Валё
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Как сказать, – ответил Рокотун, уподобляясь оракулу.

– Что вы подразумеваете?

– Мне кажется, что прокурор, мягко выражаясь, не всегда придерживается существа вопроса.

Бульдозер, который никогда не курил, на миг был сбит с толку. Однако он тотчас обрел равновесие и как ни в чем не бывало, жестикулируя и ухмыляясь, довел до конца изложение сути дела.

Вкратце оно сводилось к следующему. Около двух часов двадцать второго мая Ребекка Линд вошла в помещение банка в районе Мидсоммаркрансен и направилась к одной из касс. На плече у нее висела большая сумка, которую она положила на стойку, после чего потребовала денег. Кассирша заметила, что девушка вооружена большим кинжалом, и нажала ногой кнопку вызова полиции. Одновременно она принялась укладывать в сумку пачки ассигнаций, всего на сумму пять тысяч шведских крон. Прежде чем Ребекка Линд успела покинуть помещение со своей добычей, прибыла первая из патрульных машин, направленная к месту происшествия полицейским штабом. Патруль в составе двух полицейских ворвался с оружием наготове в помещение банка и обезоружил грабительницу. Во время возникшей потасовки деньги высыпались из сумки на пол. Полиция схватила грабительницу и доставила ее на Кунгсхольмен. При этом задержанная оказала отчаянное сопротивление и повредила мундир одного из полицейских. Потасовка продолжалась и во время перевозки задержанной. Грабительницу, оказавшуюся восемнадцатилетней Ребеккой Линд, сначала сдали дежурному, а оттуда перевели в специальный отдел, занимающийся банками. Ей тотчас объявили, что она задержана по вескому подозрению в вооруженном ограблении банка и сопротивлении властям. На другой день, после скоропалительного разбирательства в городском суде, ее взяли под стражу.

Бульдозер Ульссон признал, что при этом были обойдены некоторые юридические формальности, но подчеркнул, что чисто технически это не играло никакой роли. Ребекка Линд сама безучастно отнеслась к предложению вызвать адвоката, к тому же она сразу призналась, что пришла в банк за деньгами.

Рокотун презрительно фыркнул и объявил, что у Ребекки Линд не было никаких средств к существованию.

Все начали посматривать на часы, но Бульдозер Ульссон не любил перерывов и поспешил вызвать своего первого свидетеля, кассиршу Черстин Франсен.

Допрос продлился недолго и в основном подтвердил то, что уже говорилось.

– Когда вы поняли, что речь идет об ограблении? – спросил Бульдозер.

– Как только она положила сумку на стойку и потребовала денег. Потом я увидела нож. Страшный такой нож, вроде кинжала.

– Почему вы положили ей деньги в сумку?

– У нас есть указание, чтобы мы в таких случаях не оказывали сопротивление, а выполняли требование грабителя.

Все верно. Банки не желали рисковать тем, что придется платить пожизненную ренту и крупные суммы в возмещение ущерба пострадавшим служащим.

Казалось, громовой раскат сотряс почтенный зал. Но это просто рыгнул Гедобальд Роксен. С ним это нередко случалось и послужило одной из причин его прозвища.

– Есть ли вопросы у защиты?

Рокотун отрицательно покачал головой. Он старательно выводил на листе бумаги какие-то буквы.

Бульдозер Ульссон пригласил следующего свидетеля.

Вошел Кеннет Квастму и с натугой повторил слова присяги. В Швеции недостаточно просто поднять руку и сказать «клянусь».

Некоторое время ушло на то, чтобы выяснить, что свидетель – сержант полиции, родился в Арвике в тысяча девятьсот сорок втором году, служил на патрульной машине сперва в Сольне, потом в Стокгольме.

Дальше все было проще. Бульдозер опрометчиво предложил свидетелю:

– Рассказывай своими словами.

– Что рассказывать?

– Все, что произошло.

Рокотун снова громко рыгнул. Одновременно он уронил на пол листок, на котором писал. Прописными буквами на бумаге было выведено: РЕБЕККА ЛИНД. Адвокат явно решил в дальнейшем точно выговаривать имя клиента.

– Ну вот, – начал Квастму. – Я ее увидел, убийцу эту. То есть, она никого так и не успела убить. Калле, как всегда, ничего не стал предпринимать, и тогда я набросился на нее, как пантера.

Неудачный образ: Квастму был неуклюжий верзила с толстым задом, бычьей шеей и мясистым лицом.

– Только она хотела выхватить нож, тут я поймал ее за правую руку и объявил, что она задержана, и сразу сгреб ее. Пришлось нести ее в машину, и там она оказала сопротивление представителю власти, к насилию, значит, прибегла, так что у меня один погон почти оторвался, и жена страх как взбеленилась, когда надо было его пришивать, потому что в это время по телевидению что-то такое показывали, ей хотелось посмотреть, да еще одна пуговица на куртке болталась, а у нее не нашлось синих ниток, у Анны-Греты, у жены моей, значит. И когда мы перед тем, значит, принимали меры по поводу этого ограбления, Калле привел машину в уголовку, а там дежурил один мой знакомый, его зовут Альдор Гюставссон, и он жутко надулся, потому что как раз собрался идти домой есть лапшевник, и назвал нас последними идиотами. Это он-то, который прошляпил убийство на Бергсгатан, но эти сыщики всегда важничают, нас, из охраны порядка, за людей не считают. Ну и все, если не считать, что она меня хреном обозвала, но ведь это нельзя назвать оскорблением представителя власти. Хрен – что тут унизительного или непочтительного по отношению к полиции в целом или к ее отдельному представителю, то есть ко мне в данном случае, как сотруднику охраны порядка. Потом я хотел принять меры к двум бандитам, которых мы еще раньше видели в парке на скамейке, но у Калле было с собой сливочное полено, и он сказал, мол, давай перекусим, и мы перекусили. Она самая меня и обозвала.

Квастму показал на Ребекку Линд.

Пока свидетель демонстрировал свой талант рассказчика, Бульдозер наблюдал за единственной слушательницей. Перед тем она что-то прилежно записывала, теперь же, подперев ладонями подбородок, внимательно смотрела то на Рокотуна, то на Ребекку Линд. Лицо ее выражало озабоченность или, скорее, глубокую тревогу. Вот она наклонилась и принялась одной рукой чесать лодыжку, одновременно отрывая зубами заусеницу на пальце другой руки. Потом опять посмотрела на Рокотуна, и в ее прищуренных голубых глазах отразилось отчаяние пополам с робкой надеждой.

Гедобальд Роксен сидел с отсутствующим видом; можно было подумать, что он просто не слышал показаний свидетеля.

– У меня нет вопросов, – произнес он.

Бульдозер Ульссон был доволен. Дело представлялось ему совершенно ясным, как он и сказал сразу. Вот только очень уж затянулось.

Когда судья предложил устроить часовой перерыв, он энергично кивнул и вприпрыжку помчался к двери.

Мартин Бек и Рея Нильсен воспользовались перерывом, чтобы сходить в кафе «Амарант». К бутербродам и пиву они добавили кофе с коньяком.

Часы до перерыва прошли для Мартина Бека достаточно скучно. Зная Рокотуна, он предвидел, что на скорое окончание дела не приходится рассчитывать; в то же время ему нисколько не улыбалось торчать в унылом коридоре в обществе Кристианссона и Квастму, спесивого директора и двух женщин, явно ошеломленных тем, что их вызвали свидетельницами по такому громкому делу, чуть ли не убийству, о котором сообщалось и в «Афтонбладет», и в «Экспрессен».

Мартин Бек зашел в отдел насильственных преступлений, потолковал без особого удовольствия с Рённом и Стрёмгреном. Стрёмгрена он никогда не любил, а отношения с Рённом у него были довольно сложные. Попросту говоря, в городском полицейском управлении на Кунгсхольмсгатан у него совсем не осталось друзей. Здесь, как и в ЦПУ, одни восхищались им, другие ненавидели его, а третьи, их было большинство, откровенно ему завидовали.

В здании на Вестберга-алле, где размещалась его группа, у него тоже не было друзей после того, как Леннарт Колльберг ушел из полиции. На место Колльберга, с одобрения Мартина Бека, приняли Бенни Скакке. Отношения у них сложились неплохие, но до настоящего контакта еще было далеко. Случалось, Мартин Бек сидел, глядя в пространство, и тосковал по Колльбергу.

Если быть честным – а он теперь предпочитал не лгать самому себе, – Мартин Бек тосковал по Леннарту, как тоскуют по ребенку или любимой.

Итак, он посидел у Рённа, поговорил о том о сем. Но Рённ не был интересным собеседником, к тому же у него хватало дел. Работа в стокгольмском отделе насильственных преступлений была отнюдь не синекурой, а еще Рённ жаловался на то, что вид из его окна стал совсем не тот. В самом деле, окно кабинета смотрело прямо на уже достигшее внушительной высоты огромное новое здание штаба полиции. Через год-другой строительство будет закончено, и все переедут туда, однако мысль об этом отнюдь не наполняла их души ликованием.

– Интересно, как там Гюнвальд, – говорил Рённ. – Я бы не прочь с ним поменяться. Бой быков, пальмы, приемы – а?

Рённ обладал редкой способностью внушать Мартину Беку угрызения совести. В самом деле, почему эта увеселительная поездка досталась не ему, ведь он больше других нуждался в поощрении?

Истина, не подлежавшая разглашению, заключалась в том, что Рённ подвергался дискриминации. Не сочли возможным посылать в такую командировку красноносого провинциала с далеко не представительной внешностью, который к тому же с большим трудом изъяснялся по-английски.

А ведь Рённ был хороший следователь.

Вначале он не подавал больших надежд, теперь же считался одним из китов отдела насильственных преступлений.

Мартин Бек попытался найти какие-нибудь ободряющие слова, но, как всегда, безуспешно.

Ограничился коротким «пока!» и ушел.

Зато теперь он сидел в кафе с Реей, а это было совсем, совсем другое дело.

Правда, у Реи был мрачный вид.

– Этот суд, – говорила она, – до чего унылая картина. Какие типы распоряжаются судьбами людей. Прокурор этот – он же чистый клоун. А как таращился на меня, словно впервые в жизни женщину увидел.

– Бульдозер, – подхватил Мартин Бек. – Он много женщин повидал, к тому же ты не в его вкусе. Но он любопытен, как омар.

– Разве омары любопытны?

– Не знаю. Я где-то слышал это выражение. Кажется, финские шведы придумали.

– А защитник не знает даже, как зовут клиента. Только и делает, что рыгает да вставляет бессмысленные реплики. У девчонки никаких надежд.

– До конца еще далеко. Бульдозер выигрывает почти все свои дела, но Роксена еще ни разу не одолел. Помнишь историю со Свярдом?

– Еще бы, – отозвалась Рея и хрипло рассмеялась. – Это когда ты в первый раз пришел ко мне на Тюлегатан. Дело о запертой комнате. Без малого два года тому назад. Как тут забыть.

Она заметно повеселела.

Глядя на нее, и он повеселел. Чудесно прошли эти два года – разговоры, ревность, дружеские перебранки, но главное – близость, доверие, общность. Хотя Мартину Беку перевалило за пятьдесят и он накопил изрядный жизненный опыт, он много почерпнул от нее.

Он надеялся, что и она что-то от него получила.

Надеялся, но не был совсем уверен: как личность она была сильнее и мыслила смелее, наверно, и остротой ума его превосходила, во всяком случае, быстрее соображала. У нее была тьма недостатков; так, она частенько кисла и раздражалась, но он любил и ее недостатки. Возможно, это звучало глупо или чересчур романтично, однако он не мог придумать лучшего выражения.

Глядя на Рею Нильсен, Мартин Бек подумал о том, что перестал ревновать. Сквозь тонкую ткань небрежно застегнутой рубашки просвечивали крупные соски, она сбросила босоножки и терла друг о друга ступни под столом. Иногда нагибалась и чесала лодыжки. Она принадлежала сама себе, а не ему, и, пожалуй, это было в ней самое лучшее.

Между тем неправильное лицо Реи опять омрачилось тревогой и недовольством.

– Я не очень разбираюсь в юридических тонкостях, – покривила она душой. – Но это дело, на мой взгляд, проиграно. Твои показания могут что-нибудь изменить?

– Вряд ли. Я даже не знаю, что ему, собственно, надо от меня.

– И остальные свидетели защиты не внушают оптимизма. Директор банка, учительница домоводства, полицейский. Хоть кто-нибудь из них был там в тот момент?

– Кристианссон был. Он вел патрульную машину.

– Такой же тупой, как второй фараон?

– Такой же.

– И непохоже, чтобы защитительная речь могла спасти положение. С таким адвокатом.

Мартин Бек улыбнулся. Мог бы знать наперед, что Рея примет это дело близко к сердцу.

– Верно, непохоже. Но ты уверена, что по справедливости должен бы выиграть защитник? Уверена, что Ребекка невиновна?

– С таким дознанием не в суд, а на помойку идти. По-настоящему это дело надо бы вернуть в полицию. Они же ничего толком не выяснили. Вот за что я ненавижу фараонов, впрочем, и за рукоприкладство и за все остальное тоже. Они передают в суд дела, по которым надо бы еще работать и работать. Потом прокурор пыжится, словно петух на мусорной куче, а суд состоит из болванов, которых посадили на это место только потому, что в политике им нет применения и ни на что другое они не годятся.

В основном она была права. Присяжных набирали на помойках политических партий, они нередко были в приятельских отношениях с обвинителем или же шли на поводу у властных судей, которые в душе их презирали. Обычно они не смели перечить юридическим авторитетам и слишком часто представляли шведское молчаливое большинство, которое стоит за законность и порядок вообще, а в частности не вдается.

Попадались прогрессивные судьи, но очень редко. Большинство защитников давно смирились с существующим положением и только сожалели, что не занялись более доходной практикой в мире бизнеса, где можно рассчитывать на крупные куши и на то, чтобы попасть в программу «События недели».

– Может, это звучит странно, – сказал Мартин Бек, – но мне сдается, что ты недооцениваешь Роксена.

По пути в зал суда Рея вдруг взяла его за руку. Это бывало не часто и только в тех случаях, когда ее что-то тревожило или она была сильно возбуждена. Рука, как и сама Рея, была крепкой и доверчивой.

Бульдозер вошел в коридор одновременно с ними, за минуту до конца перерыва.

– С ограблением банка на Васагатан разобрались, – выпалил он, запыхавшись, – но на нас свалились два новых. В одном из них угадывается рука Вернера Руса.

Заметил Квастму и подбежал к нему, даже не договорив.

– Можешь идти домой, – сказал он сержанту. – Или заступать на дежурство. Этим ты сделаешь мне личное одолжение.

К таким словам Бульдозер прибегал, когда хотел отругать человека.

– Чего? – не понял Квастму.

– Можешь заступать на дежурство, – повторил Бульдозер. – Каждый должен быть на своем посту.

– А что, здорово я пригвоздил эту бандитку, – сказал Квастму. – Недаром все детали назубок знал. Не придерешься.

– Да-да, – отозвался Бульдозер, – ты выступил блестяще.

Квастму удалился, чтобы продолжить борьбу против бандитизма.

Перерыв кончился, разбирательство возобновилось.

Рокотун пригласил своего первого свидетеля, директора банка Румфорда Бундессона, подождал, пока тот принесет присягу, и взял слово:

– Не всем дано уразуметь те принципы, или, вернее, ту беспринципность, которая составляет основу капиталистического общества. Большинство слышало о выгребных ямах, а также о таком явлении, как всеобщие выборы, когда социал-демократы и другие буржуазные и капиталистические партии, я бы сказал – так называемые партии, вымогают у народа огромные деньги, чтобы провести формально добровольное голосование за политику, которая на руку привилегированным слоям, а именно капиталистическим дельцам, партийным бюрократам и профсоюзным боссам, объединенным общими интересами – проще говоря, жаждой наживы. И чтобы люди санкционировали названную политику независимо от того, за какую из социал-буржуазных партий они проголосуют.

Бульдозер Ульссон был погружен в изучение какого-то документа, но тут он очнулся и объявил, взмахнув руками:

– Протестую, у нас судебное разбирательство, а не предвыборный митинг.

– В школе нам толковали про Иону в чреве рыбы-кита, – невозмутимо продолжал Рокотун. – Позже выяснилось, что кит никакая не рыба. А просто-напросто кит, млекопитающее. Но лично я китов не видел, разве что на картинках. И у одного клиента в тюремной камере, по телевизору конечно. Сам-то я дома телевизора не держу, он только препятствует полету мысли. Зато у меня есть дочь одних лет с… – Он заглянул в свои бумаги: – …одних лет с Ребеккой Линд, хотя сам я довольно пожилой. Кстати, одна из ее подруг состоит в родстве с каменщиком, которого зовут Лексер Оберг, но он не имеет никакого отношения к артисту Обергу, тому самому, который снял фильм про Эльвиру Мадиган, то есть он-то играл не Эльвиру Мадиган, а лейтенанта Спарре и сам же был режиссером. Он ему такой же родственник, как мастер по художественному выпиливанию Эрнст Ёнссон из Треллеборга родственник артиста Эдварда Перссона.

– А зачем им состоять в родстве? – спросил судья, несколько сбитый с толку.

– На это не так-то просто ответить, – сказал Рокотун.

– Разговаривать с адвокатом Роксеном – все равно, что толковать с муравейником, – сообщил Бульдозер.

И снова обратился к своим бумагам, время от времени делая заметки или всплескивая руками; он не поднял головы, даже когда председательствующий вдруг спросил:

– А какое отношение это имеет к рассматриваемому делу?

– Я бы, пожалуй, сказал, что и на этот вопрос непросто ответить, – отозвался Роксен.

После чего внезапно указал незажженной сигарой на свидетеля и инквизиторским тоном спросил:

– Вы встречали Ребекку Линд?

– Да.

– Когда?

– Примерно с месяц назад. Эта молодая женщина приходила в главную контору банка. Кстати, она была одета так же, как сейчас, но у нее на руках был грудной ребенок, вернее, не на руках, а на каких-то ремнях.

– Вы ее приняли?

– Да, у меня как раз было несколько свободных минут, и к тому же меня интересует современная молодежь.

– Особенно ее женская половина?

– А хоть бы и так?

– Сколько вам лет, господин Бундессон?

– Пятьдесят девять.

– Зачем приходила Ребекка Линд?

– Занять денег. Она явно не разбиралась даже в простейших финансовых вопросах. Кто-то сказал ей, что банки дают деньги взаймы, вот она и пошла в ближайший крупный банк и попросила, чтобы ее принял директор.

– Что же вы ответили?

– Что банки – коммерческие предприятия, дают деньги в долг только под проценты и под надежное обеспечение. Она ответила, что у нее есть коза и три кошки.

– Зачем ей понадобились деньги?

– Чтобы поехать в Америку. Куда именно, она не знала, не знала также, что будет делать, когда приедет туда. Но у нее, по ее словам, был записан один адрес.

– О чем еще она спрашивала?

– Есть ли другие банки, не такие коммерческие, как остальные. Чтобы они принадлежали народу и простые люди могли обратиться туда за деньгами. Я сказал – больше в шутку, – что Кредитный банк формально принадлежит государству, то есть народу. Ее как будто устроил этот ответ.

Рокотун подошел вплотную к свидетелю, приставил кончик сигары к его груди и спросил:

– Вы говорили еще о чем-нибудь?

Директор Бундессон промолчал. Наконец судья напомнил ему:

– Вы принесли присягу, господин Бундессон. Но вы не обязаны отвечать на вопросы, которые уличали бы вас в преступных действиях.

– Говорили, – неохотно произнес Бундессон. – Молодые девушки симпатизируют мне, и я им симпатизирую. Я вызвался помочь ей разрешить самые неотложные проблемы.

Он оглянулся на присутствующих и зафиксировал уничтожающий взгляд Реи Нильсен и лоснящуюся плешь углубленного в свои бумаги Бульдозера Ульссона.

– И что же ответила Ребекка Линд?

– Не помню. Да мы с ней все равно не договорились. Рокотун тем временем возвратился к своему столу и, порывшись в бумагах, сообщил:

– На допросе в полиции Ребекка показала, что ответила следующим образом: «Плевала я на старых похабников». И еще: «На вас тошно глядеть». – Он громко повторил: – Старых похабников. – И сделал сигарой жест, означающий, что допрос окончен.

– Совершенно не понимаю, какое это имеет отношение к делу, – заметил Бульдозер, не поднимая головы.

Рокотун пересек зал, наклонился над столиком Бульдозера и сказал:

– Судя по всему – и да будет всем известно, – после перерыва господин прокурор занялся изучением досье, которое посвящено некоему Вернеру Русу. У меня вопрос к председательствующему: какое это имеет отношение к рассматриваемому делу?

– Интересно, что господин адвокат заговорил о Вернере Русе, – воскликнул Бульдозер, вскакивая на ноги.

И, вперив взгляд в Рокотуна, звонко произнес:

– Что вам известно о Вернере Русе?

– Я попросил бы стороны сосредоточиться на рассматриваемом деле, – сказал судья.

Свидетель удалился с обиженным видом.

Затем наступила очередь Мартина Бека. Вступительные формальности были те же, но, когда защитник приступил к допросу, Бульдозер явно настроился слушать более внимательно.

– Увидев сегодня голубей на лестнице здания суда… – начал Рокотун.

Однако терпение судьи было исчерпано, и он перебил его:

– Зоологические наблюдения адвоката Роксена уместны в других аудиториях. К тому же я уверен, что господин комиссар ограничен во времени.

– В таком случае, – отозвался Рокотун, – буду краток. Вчера до меня дошло, не посредством голубиной почты, а более прозаическим и медленным путем, а именно с простой почтой, что Верховный суд отказал некоему Филиппу Труфасту Мауритсону в пересмотре его дела. Возможно, господин комиссар помнит, что года этак полтора назад Мауритсон был осужден за убийство в связи с вооруженным налетом на банк. Обвинителем по делу был мой, я бы сказал, не такой уж ученый друг, Стен-Роберт Ульссон, который тогда носил звание казначейского прокурора. На мою долю, как это бывает подчас с людьми моей профессии, выпала неблагодарная и морально обременительная задача защищать Мауритсона, который, несомненно, представлял собой то, что в обыденной речи принято именовать преступником. Теперь я хочу задать один-единственный вопрос: считает ли комиссар Бек, что Мауритсон был виновен в ограблении банка и в связанном с этим убийством, и что проведенное прокурором Ульссоном расследование было удовлетворительным?

– Нет, – ответил Мартин Бек.

Хотя щеки Бульдозера внезапно порозовели в тон сорочке, еще больше оттенив чудовищный галстук с золотистыми русалками и пляшущими таитянками, он весело улыбнулся и сказал:

– Я тоже хотел бы задать один вопрос. Комиссар Бек принимал какое-либо участие в расследовании убийства в банке?

– Нет.

Бульдозер Ульссон хлопнул в ладоши и самодовольно кивнул.

Мартин Бек покинул свидетельское место, сел рядом с Реей и взъерошил ее белокурые волосы, на что она ответила ему кислым взглядом.

– Я ожидала большего, – сказала Рея Нильсен.

– А я – нет, – отозвался Мартин Бек.

Глаза Бульдозера Ульссона чуть не выскочили из орбит от любопытства.

Рокотун, казалось, ничего не замечал. Слегка прихрамывая, он подошел к окну за спиной Бульдозера и написал пальцем на пыльном стекле: ИДИОТ.

Потом сказал:

– В качестве следующего свидетеля я вынужден пригласить полицейского.

– Сержанта полиции, – поправил его помощник судьи.

– Полицейского Карла Кристианссона, – невозмутимо продолжал Рокотун.

Вошел Кристианссон, нерешительный малый, который в последние годы пришел к выводу, что полицейское ведомство – особого рода классовое общество, где поведение начальства диктуется не эксплуататорскими соображениями, а просто желанием поизмываться над подчиненными.

Выдержав долгую паузу, Рокотун повернулся и принялся ходить взад-вперед по залу. Бульдозер последовал его примеру, хотя двигался совсем в другом темпе. Ни дать ни взять этакие не совсем обычные часовые. Наконец Рокотун глубоко вздохнул и начал:

– По имеющимся данным, вы служите в полиции пятнадцать лет.

– Так точно.

– Ваши начальники характеризуют вас как ленивого и бездарного, но честного и в принципе такого же квалифицированного – или неквалифицированного – сотрудника, как все ваши коллеги в стокгольмской полиции.

– Протестую! – вскричал Бульдозер. – Защитник оскорбляет свидетеля!

– В самом деле? – сказал Рокотун. – Если я скажу о господине старшем прокуроре, что он, наряду с цеппелином и воздушным шаром, представляет собой одну из наиболее занимательных и речистых пустот в нашей стране – да что там, в целом мире, – вряд ли в этом высказывании будет что-то унизительное для него. Но я этого не скажу, что же касается свидетеля, я только подчеркиваю, что он опытный полицейский, столь же способный и интеллигентный, как остальные полицейские, украшающие наш город.

– Если бы господин адвокат когда-нибудь потратил несколько часов на то, чтобы послушать запись своих речей и сопутствующих звуковых эффектов, я уверен, он был бы так же испуган и шокирован, как все мы, служители правосудия, – сказал Бульдозер Ульссон.

– Если бы господин прокурор появился с таким галстуком в стране, где безвкусица карается законом, – отозвался Рокотун, – его, наверно, приговорили бы к смертной казни. Кстати, откуда у вас эта контрабанда?

– Господин адвокат перед лицом суда обвиняет меня в преступлении, – относительно спокойно произнес Бульдозер.

Он не воспользовался случаем вспылить только потому, что и в самом деле ввез тайком изрядное количество галстуков, конкретно – из Ирана, куда его командировали, чтобы он изучил пути контрабанды наркотиков. Правда, в данном случае на нем был галстук, присланный прокуратурой Андорры, причем на бандероли, по совету Бульдозера, было написано: «Образец. Без цены».

– Чтобы спасти эту бедную девушку… – Бульдозер величественно взмахнул рукой.

Его тотчас перебил Рокотун, который вскинул руку еще более величественно и сказал:

– Слова летят, в покое мысли пребывают.

Бульдозер хотел перейти в контратаку, но судья, опережая его, прокашлялся и объявил:

– Мне представляется, что господа предались частной дискуссии, которую скорее надлежит продолжить с глазу на глаз или перед другой аудиторией.

– Я пытаюсь только воздать должное незаурядным данным и рассудительности свидетеля, – невинно отозвался Рокотун.

Рея Нильсен громко рассмеялась. Мартин Бек накрыл правой ладонью ее левую руку. Рея засмеялась еще громче. Судья призвал публику соблюдать тишину и снова раздраженно воззрился на участников процесса. Бульдозер так пристально уставился на Рею. что пропустил несколько реплик в допросе свидетеля.

Между тем Рокотун, сохраняя полное бесстрастие, спросил:

– Вы первым вошли в помещение банка?

– Нет.

– Вы задержали эту девочку, Ребекку Ульссон?

– Нет.

– Я хотел сказать: Ребекку Линд, – поправился Рокотун, помешкав.

– Нет.

– А что же вы делали?

– Я схватил вторую.

– Выходит, там были две девочки?

– Да.

– И вы, значит, схватили вторую?

– Да.

– Зачем? Кристианссон задумался.

– Чтобы она не упала.

– Сколько же лет было этой второй девочке?

– Что-нибудь около четырех месяцев.

– Следовательно, Ребекку Линд схватил Квастму?

– Да.

– Верно ли будет сказать, что он при этом применил насилие или излишнюю силу?

– Мне совершенно непонятно, что подразумевает и куда клонит защитник, – насмешливо заметил Бульдозер.

– Я клоню к тому, что Квастму, которого мы все видели здесь сегодня…

Рокотун порылся в своих бумагах.

– Ага, вот, – продолжил он наконец. – Квастму весит сто два килограмма. Он владеет приемами карате и занимается вольной борьбой. Начальство отзывается о нем как о прилежном и старательном сотруднике. Но при этом полицейский инспектор Норман Ханссон, который подписал характеристику, отмечает, что Квастму слишком часто проявляет на службе чрезмерное усердие и многие задержанные жалуются на рукоприкладство с его стороны. В характеристике сказано также, что Кеннет Квастму не раз получал взыскания и что его умение изъясняться оставляет желать лучшего. – Рокотун отложил документ и спросил: – Так как, свидетель, применил Квастму насилие или нет?

– Применил, – сказал Кристианссон. – Что было, то было.

Опыт научил его, что лучше не лгать в делах, связанных со службой, во всяком случае, лгать в меру и не слишком часто. К тому же он недолюбливал Квастму.

– А вы взяли ребенка?

– Ну да, пришлось. Он у нее на каких-то ремнях висел, и, когда Квастму стал отбирать нож, она чуть не уронила ребенка.

– Ребекка сопротивлялась?

– Нет.

– Совсем не сопротивлялась?

– Совсем. Только сказала, когда я взял ребенка: «Поосторожнее, пожалуйста, не уроните ее».

– Этот вопрос как будто ясен, – заключил Рокотун. – К насилию я потом еще вернусь. А сейчас хотел бы поговорить с вами о другом.

– Слушаю, – сказал Кристианссон.

– Поскольку сотрудники из специального отдела, которому поручено охранять банки, не прибыли на место… – Рокотун остановился, устремив надменный взор на прокурора.

– Мы работаем день и ночь, – отозвался Бульдозер. – А этот случай был оценен как незначительный, один из многих.

– Однако господин Ульссон вряд ли не спит по ночам, думая обо всех тех невинных людях, которых он обрекает на тюрьму или исправительное заведение своими ошибочными и необоснованными обвинениями.

Рокотун на минуту сбился, фыркнул, произнес «м-да, да-да», наконец зацепился взглядом за Карла Кристианссона, который выглядел совершенным пентюхом в своей белой куртке с голубыми вязаными манжетами, стилизованным львом на груди слева и нашитыми на спине голубыми матерчатыми буквами THE LIONS. В остальном он был одет вполне по форме.

– Стало быть, первоначальное дознание вели полицейские с патрульной машины, – произнес в конце концов Рокотун. – Кто разговаривал с кассиршей?

– Я.

– И что она сообщила?

– Что девушка подошла к стойке с ребенком на руках и положила свою сумку на мраморную столешницу. Кассирша сразу увидела нож и принялась укладывать деньги в сумку.

– Ребекка держала нож в руках?

– Нет. Он висел у нее на поясе. Сзади.

– Как же кассирша его увидела?

– Не знаю. Хотя вспомнил: она увидела его потом, когда Ребекка повернулась спиной. И закричала: «Нож, нож, у нее нож!»

– Это была финка или стилет?

– Да нет, что-то вроде небольшого кухонного ножа. Какие дома в хозяйстве держат.

– Что сказала Ребекка кассирше?

– Ничего. То есть сначала ничего. Потом, по словам кассирши, засмеялась и сказала: «Вот не думала, что так легко будет получить деньги взаймы». И добавила: «Наверно, я должна какую-нибудь квитанцию заполнить?»

– Деньги очутились на полу, – продолжал Рокотун. – Как это вышло?

– Это я могу объяснить. Квастму стоял и держал девушку, пока мы ждали подкрепления. В это время кассирша принялась пересчитывать деньги, проверяла, все ли в наличии. Тут Кеннет мне крикнул: «Стой, это против закона».

– А потом?

– Потом он еще крикнул: «Калле, тебе следить, чтобы никто не прикасался к добыче!» У меня ведь на руках был ребенок, так что я сумку только за одну ручку ухватил, вот они и высыпались. Все больше мелкие бумажки, оттого и разлетелись в разные стороны. Ну, а тут подошла еще одна патрульная машина. Мы отдали им ребенка, а сами повезли задержанную в уголовку на Кунгсхольмен. Я вел машину, а Кеннет сидел сзади с девушкой этой.