Текст книги "Исповедник (СИ)"

Автор книги: Матвей Крокодилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Ликорши по прозванию Исповедник был, наверное, единственным в мире алашном на вольных хлебах. Уроженец торетской окраины, он учился в столице, был рекомендован на особые курсы, которые вёл легендарный Оперс Ламеб, а пост получил во время Горной Войны и по чистой случайности. Назначенный алашном только что взятого Камута, он отбыл туда ранней весной и спустя четыре месяца оказался в плену вместе с остатками окружённой там армии. В список офицеров его, разумеется, не внесли, выкупа, стало быть, не полагалось и через два года, когда мир был, наконец, подписан, ненужного Ликорши просто вывели на границу и отпустили, разрешив идти на все четыре стороны и посетовав на запрет продавать духовников в рабство. Ламеб к тому времени умер, Камута отошла к прежним хозяевам, в чужом алашне там более не нуждалась, и Ликорши оказался не у дел.

  Нужно было идти в столицу и просить новое назначение, но Ликорши слишком хорошо понимал, что его там ждёт. Лишние алашны не требовались, слишком уж хлебная должность, и лучшее, на что он мог рассчитывать – это понижение в чине и пожизненная должность в каком-нибудь столичном храмике. Поэтому он подумал-подумал – и отправился на север, где было много густых лесов, немало глухих деревень и всего-навсего один алашн в Такомпе, слишком старый, чтобы покидать пределы города.

  И Ликорши пришёл ему на помощь: как оказалась, в крошечных деревеньках накопилось великое множество ритуалов и служб, выполнять которые разрешалось только алашну, без каких-либо Замен и Формальных Присутствий. Вот он и трудился, забираясь на такие страницы Служебника, про которые учитель Ламеб даже и не рассказывал, а по завершению принимал подарки, подношения, благодарности... и мечтал (по ночам, втихую и украдкой) купить небольшую лошадку и путешествовать верхом. Мечта, увы, оставалась мечтой – лошади тогда были дороги.

  Однажды вечером он обедал в крошечной полутёмной харчевне и заодно изучал карту Северных Мест, размышляя, какой из дорог он быстрее доберётся до побережья, при условии, что по реке сплавляют лес, а попутных подвод будет мало. Резной церемониальный посох лежал у него на коленях, а холщевый мешок, набитый по случаю недавнего праздника свежей картошкой, выглядывал из-под скамьи. Свечка догорела; Ликорши хмыкнул, потрогал ещё тёплый оловянный подсвечник, уже поднял голову, чтобы позвать хозяина, и вдруг увидел двух визитёров. Как обычно (это стало уже традицией), они стояли, мяли в руках обязательные чёрные шапки и явно не решались заговорить.

  – Спокойствие с вами, почтенные землепашцы,– пробормотал Ликорши, сворачивая карту,– присаживайтесь и излагайте все свои нужды.

  Один (у него была рыжая борода) посмотрел на другого чернобородого. Тот точно так же посмотрел в ответ и рыжему, хочешь-не хочешь, пришлось говорить.

  – Тут... это... смерть у нас. Ликарас умер, вот. Очистить надо.

  Ликорши стал копаться в памяти. С некоторых пор Ликарасов здесь даже больше, чем Алушей. Который же из них?

  – Я такого не припомню. Он из какой деревни?

  – С Сукаглейской мельницы он. Хозяин.

  Ликорши охнул и чуть со стула не упал. Надо же Ликарас. Отмучался, богохульник.

  Долго, ещё со времён ученичества, Ликорши думал, что все муки того мира, обещанные преступникам и нечестивцам, созданы для устрашения и призваны воспитывать почтительность. Но после знакомства с сукаглейским мельником он изменил своё мнение. Для вот таких вот они созданы, которые только и умеют, что славное имя позорить.

  Перечисления дел ликарасовых заняло бы целый том, хотя людей он почти не трогал, ограничиваясь бранью и угрозами. А вот Ликорши Ликарас ненавидел особой, тщательно взращенной ненавистью. Во-первых, за сам факт священства, во-вторых, за имя – «Ликарас» произошло от легесского «Лекарунс», а он (никто не поспорит!) от староторетского «Ликорс», которое сейчас произносят «Ликорши», ну а в-третьих, конечно же, за сам факт блужданий по земле. Легче всего ругать то, чего никто в глаза не видел, вроде старого алашна, который может быть уже лет десять как вчистую умер и занимает свой пост только в силу инерции. Но что прикажите сделать с алашном бродячим, который тебе практически ровня, который вполне мог быть твоим братиком, избравшим вдруг ещё духовную стезю? Да ещё и иностранцем?

  Иногда Ликорши предполагал, что мельник сговорился с речными духами, и те за каждое богохульство льют воду на его мельницу. Как это может быть, он правда, не представлял, потому что был слабоват в механике.

  «По вам костёр плачет,– сказал Ликарас при первой и единственной встрече,– Такими яркими-яркими искрочками. Поймают вас, почтенный, поймают и не отопрётесь». «По мне один костёр,– отвечал Ликорши,– а по вам десять»

  – Отчего он умер и что сейчас с телом?

  Мужик Ликарас был ещё крепкий, хоть и пил порядочно. Глупость какая-нибудь, как и ожидалось. Мельница – тончайший механизм...

  Скорее всего, похороны можно пустить и обычным порядком, едва ли там что-нибудь страшное... но нет! Такого шанса он не упустит! Приду и посмотрю на усмирённую гордыню.

  Рыжий снова посмотрел на чёрного, а тот, в свою очередь, на рыжего. Но рыжей взгляда не отводил и чёрный, махнув рукой, выдал.

  – В сортир провалился. Тело там осталось, достать не можем.

  – То есть как не можете?

  – Все, кто лез, тоже попроваливались. И Алпа, а Вакур младший. Мы даже подходить боимся, раз такие дела.

  Ликорши пытался представить и не смог. Сортир возле мельницы он помнил, вполне обычный нужничек, ничего сверхъестественного.

  – Мы так думаем, что там заколдовано,– осторожно сказал рыжий, как бы извиняясь за недавнюю нерешительность,– Сначала можжевельника хотели купить и окуривать, потом кто-то про вас надоумил. Поможете нам?

  – Подождите. Как это может быть – сортир заколдованный.

  – Ну... может. Там ещё стены изнутри как-то горят, поэтому светло всегда. Горят и не сгорают.

  Всё ясно.

  – Помогу,– сказал Ликорши и поднялся из-за стола,– Подвода есть?

  Визитёры закивали.

  – Хорошо. Едем!

  Ему вдруг стало хорошо и пряно – как бывает охотнику, наткнувшемуся на след неведомого зверя.

  Долго, очень долго были только ночь, лес и дождь, а потом деревья вдруг расступились и тьма распахнулась широкой прогалиной, где чернела громадина мельницы с широкими ладонями крыльев, журчала вода, вращавшая тяжёлые колеса и шумели люди, собравшиеся возле ворот. Ликорши посмотрел зачем-то в небо – небо было в тучах – и ещё раз попытался узнать все подробности.

  – Значит, стены там горят и не сгорают, и сама она всё время растёт. Вы точно уверены?

  – Да, прям как тыква какая-то. Само по себе, и ещё скрипит. Вы знаете, что это?

  – Это Красная Комната,– Ликорши поглубже завернулся в тулупчик, впитывая последние секунды тепла.

  Возница задумался, почесал бороду и больше ни о чём не спрашивал.

  Возле входа, словно сторожа, толпились всадники с фонарями. Дождь лил не переставая, весь луг давно превратился в огромную лужу и вместо двадцати фонарей горели сорок – двадцать в руках и ещё двадцать внизу, где по воде плясали весёлые капли

  Ликорши это не понравилось. Огни и лошади означали господина Варути, а господин Варути означал только одно: непрошенные осложнения.

  Варути Кемталенори, господина Полномочного Наместника Всего Севера, Ликорши знал достаточно хорошо, чтобы об этом порою жалеть. Тоже торет, молодой и честолюбивый, он весьма гордился должностью, даже не подозревая, что это скорее почётная и уважительная ссылка.

  – Ликорши,– сказал он прямо с лошади,– уходите! Это вам не перенос старого кладбища. Только вас здесь и не хватало. Уходите!

  Ликорши попытался принять несчастный вид. Не получилось. Тогда он заговорил напрямую.

  – Я – алашн, и я знаю, что делать. Поэтому я не уйду.

  – Вы не алашн. Вы бродяга.

  – Неправда,– Ликорши поднял посох и Варути чуть не сплюнул с досады. Да, нелёгкое дело – разговаривать с будущим мучеником. Зубы могут потом заболеть...

  – Я уже послал за настоящим алашном. Вы здесь ни к чему.

  – Алуш стар. Вы понимаете это? Он же просто...

  – Зато он – настоящий.

  – Я тоже. И я свой долг знаю. Давайте не будем.

  – При всём уважении к вашим познаниям, я уже послал за Алушем.

  – Значит, я постараюсь управиться до его приезда.

  – Послушайте, вы понимаете, с чем вообще дело-то имеете?

  – Понимаю,– Ликорши положил на землю мешок, словно вспомнив, что в бою картошка будет ни к чему,– понимаю в полной мере. Если оно вырвется – будет много беды. А вырвется оно очень скоро.

  – Я запрещаю,– сказал наместник.

  – А я войду,– ответил Ликорши и вошёл.

  Внутри всё было как в тот раз – только наверху, на втором этаже, что-то скрипело и хлюпало. Исповедник прищурился – важно показать, что ты человек опытный и умелый, каждый день такое изгоняешь – и стал подниматься. Чувство было, словно при пожаре, ещё далёком, но который очень скоро будет рядом.

  Ступеньки. Ликорши попробовал первую (заскрипело) вспомнил упитанного Ликараса (живого весу больше раза в два...) и неспешно поднялся, не забывая стукать посохом. Верхняя площадка подрагивала, за запертой дверью отплясывали язычки пламени. И кто-то похрустывал, будто собачка свежей косточкой.

  Красная Комната, да. Сколько же надо служить простым алашном, чтобы налететь на Красную Комнату? Не на картинках к «Расширенному Бестиарию», не в разговоре с учителем на прогулке, а в настоящую, с золотыми черепами, что беседуют прямо из стен? Нет, простому, заурядному алашну такого не выпадет. Он ведь живёт в большом городе, принимает в гости бургомистра, кушает на ужин суп говяжий с маслинами... так конечно ничего не встретишь! А вот нам и бобов тушёных с укропом хватает, ничего, не голодные. А уж аралашну Красной Комнаты тем более не увидать – он ещё доклады принимает, и учеников фарширует премудростью...

  Нет, брось! дрянь! – прекрати, Исповедник, прекрати своё нытьё. Да, по сравнению с другими алашнами ты нищий, и даже по сравнению со многими крестьянами ты нищий, но ведь ты – герой, а они просто скромные труженики. Какая разница в твои-то годы, чем мазать при подагре – козлиным жиром или носорожьим? Всё равно наутро всё опять начинается! Так что гордиться тебе нужно, Ликорши, гордиться и никак не убегать...

  Он толкнул дверь, заранее прикрывшись рукавом.

  Сперва ослепило – огонь полыхал в полную силу – но он всё-таки успел разглядеть Красную Комнату, и непрерывно растущие стены были и вправду огненные, горели, да не сгорали, и невиданные вензеля проступали сквозь пламя, и золотые черепа говорили сквозь безумные речи, а из дыры – туда бы поместился теперь целый шкаф – выползало что-то очень тонкое и злое, покрытое вместо шерсти языками пламени. С одной стороны был рот-кольцо четырьмя здоровенными зубами, а другая исчезала в дыре, словно ускользая в далёкую и голодную бездну. Длину измерить было нельзя, потому что длины у твари попросту не было.

  А вот и ты (Ликорши отступил, выставив посох) тот, кого все ждут и боятся. Красный Червь (ещё шаг, уже вниз, по лестнице), Красный Червь... Запереть бы в клетку и всяким там Ликарасам показывать, пускай посмотрят на объект надежд и чаяний (Червь рванулся вперёд и Ликорши заслонился посохом – слишком быстро и раздергано, навыка нет; а то бы!..) Нет, всерьёз я к тебе не могу (стена уже пёрла на перила, второй этаж разрастался, поглощая мельницу изнутри), всерьёз к тебе нельзя, ведь всерьёз – это бежать без оглядки, ведь впиваешься ты без промаха, и один на один такого не побьёшь. Или в пасть головой, чтобы сразу? Поэтому – невсерьёз. Понарошку. Чтобы хоть шанс на победу. Потому как ты просто опасный бешенный зверь – вроде росомахи, пусть лицом к лицу тебя не победить...

  Страшно-то как...

  Одним прыжком Ликорши выскочил наружу и прикрыл спиной дверь. Там, внутри, комната росла, дребезжа и пульсируя, и стучал по полу огненный червь.

  А здесь прямо в лицо чадил факел.

  – Ну что?– спросил Варути – он уже сошёл с лошади и стоял лицом к лицу, вплотную, как осадная башня перед крепостной стеной,– Всё исправил?

  – Нет,– Исповедник мотнул головой и вдруг заметил, что вспотел – с головы до ног, как никогда раньше. И этот пот был другой: не тяжёлый и тёплый, какой бывает в жаркий день, а прохладный, щекочущий, словно вода из горного ручья. И Ликорши почему-то стало легче.

  – Неужели?– Наместник почти рассмеялся. Изнутри бухнуло, Ликорши еле устоял на ногах.– И что же вы там увидели? Рай, да? Или, может быть, искушения, угрозы? Или что-нибудь потустороннее?

  Ликорши склонился к нему близко-близко и сказал одними губами:

  – Там была ваша дочь.

  Варути попытался что-то сказать, но лицо не подчинилось – таким и осталось, с испуганными глазами и полуоткрытым ртом. А потом он сгрёб Ликорши за плечво, швырнул в сторону, рванул дверь и бросился в дом.

  Он не успел увидеть ничего – только пламя на стенах, почему-то сгоравших и золото в это пламени, почему-то не таявшее. А потом огненный червь ударил ему по ногам, всё полетело вверх тормашками, и клокочущий четырёхзубый рот завис над ним, заслоняя огонь...

  И в этот самый миг старый Ликорши, вобрав все силы и отбросив все последствия, обрушил на тварь свой резной церемониальный посох.

  – Я прикажу вас сжечь,– сказал Варути. После пятой пиалы настоя мелисы его лицу постепенно возвращался нормальный цвет,– Да, прикажу. За самоуправство. За то, что лезли не в своё дело.

  – Жгите. Я стану мучеником, моё имя впишут на Золотую доску. Не всякий аралашн такого удостаивается. Даже моего учителя там нет.

  – Значит, не стану. Чести много! Вы, кстати, теперь и не алашн вовсе. Где ваш посох? Сломан!

  – Вырежу новый. В детстве я любил резать по дереву.

  – А разве это будет настоящий? Вы мошенник, Ликорши, святой, но мошенник.

  – Он будет настоящий,– повторил Ликорши,– Он будет такой же, как тот. А сила – не в посохе.

  Варути хотел спросить, так ли было обязательно отвлекать тварь на него, раз уж её и вправду нельзя убить в открытую, вспомнил свой страх – нет, не внутри, а ПЕРЕД дверью – потом перешёл на то, что надо бы старика наградить. Как? Чем? Этого он придумать не смог и поэтому просто сказал:

  – Валите прочь. Чтоб я вас больше не видел!

  Ликорши поклонился и вышел.

   Наутро он опять был в дороге.