Текст книги "Мастер проклятий (СИ)"

Автор книги: Матвей Курилкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 21

Как известно, если что-то может пойти не по плану, так оно и случится. Это правило чертовски справедливо, даже если перед серьезным делом вы учли все, что только можно, исключили любые случайности. Наш с Рубио план по уничтожению поезда с чистыми таким похвастаться не мог. Ничего удивительного, что досадные случайности начали преследовать нас сразу, как мы отправились в путь. Точнее, даже еще до того. Началось все с мелочи. Пышущий энтузиазмом Доменико подошел ко мне вечером, девятнадцатого фримера, с вопросом, как мы будем добираться до места операции, и когда отправляемся. Я был слишком занят: работы по динамиту уже закончились, но вот соорудить запальные шнуры, как оказалось, дело тоже не самое простое. Вроде бы чего уж сложного? Размочить порох в воде, обмакнуть в получившуюся кашицу льняную веревку, да высушить – долго ли умеючи. Половина мальчишек в той моей прошлой жизни таким баловались. По крайней мере те, у кого была возможность стащить где-нибудь порох. Но, как оказалось, то, что хорошо для развлечения, не слишком подходит для настоящей работы. Шнуры, изготовленные таким образом неплохо горят, если их не мочить, только рассчитать время горения оказалось не так-то просто. Понятия не имею, почему, но мне так и не удалось, как ни бился, достичь равномерного горения, отчего точное время взрыва теперь рассчитать не представляется возможным. Так, плюс-минус пять секунд при условии установки на полминуты – и то, только после того, как я додумался нарезать шнур и сложить его в несколько слоев, отчего он, правда, изрядно потерял в гибкости и удобстве применения.

Так вот, к концу дня я уже был изрядно вымотан своими бесплодными попытками, к тому же здорово переживал за старика, который еще утром отправился на станцию Мендевиль. После долгого изучения карты этот пункт был признан самым лучшим для наблюдения – именно отсюда старик на нашем локомобиле сможет добраться до места засады раньше, чем поезд. Мануэль отправился сам, никому другому не доверив разведку. Возразить было нечего: с таким-то богатым опытом это действительно было безопаснее и надежнее сделать в одиночку. И все равно некоторое волнение присутствовало – а ну как что-то пойдет не так.

В общем, я был взвинчен и измотан, и совершенно не обратил внимания на вопрос Доменико, поэтому для меня стало сюрпризом, когда в два часа ночи, еще не окончательно пришедший в себя после трех часов сна, я увидел бодрого Доменико, спешащего к воротам. Кузен был вооружен винтовкой, на бедре болтался подаренный револьвер, а в глазах горела решимость бороться за свои идеалы до конца.

– Ты чего приперся? – прошипел я, стараясь, чтобы остальные члены отряда не услышали.

– Как это? – удивился эквит. – мы же собираемся остановить нападение на город, я ничего не путаю?

– Собираемся, – кивнул я. – Но мне казалось, подобного рода приключений тебе хватило в прошлый раз. Крови в этот раз будет не меньше, поверь. При любом исходе нашего предприятия.

– Знаешь, мне не хочется идти, – неожиданно серьезно согласился Доменико. – Страшно. Самому умереть, и убивать тоже страшно. Не хочу быть богатым мальчиком, который вроде и бравирует своей смелостью, отказываясь уехать в домой под отцовское крылышко, и в то же время сидит в безопасности, пока другие делают грязную работу. Такая, знаешь, легкая версия протеста. Я много думал над твоими словами. Про то, что ты согласен быть чудовищем, лишь бы добиться цели. Так вот – ты не один такой. Те, кто едут убивать собственных граждан ничуть не лучше. Остаться чистым можно только если ничего не делать. А мы, все-таки эквиты. Аристократы. Мы никогда не боялись грязи и крови для защиты своих идеалов. Так что давай раз и на всегда закроем эту тему, хорошо? А то я чувствую себя непутевым младшим братом, которого ты пытаешься научить жизни, а я упорно лезу на рожон.

Пришлось согласиться. Наверное, можно было попытаться разубедить парня. Меня всегда немного коробили такие вот благородные решения, когда кто-то идет воевать просто потому, что это правильно и соответствует понятиям чести. Сам я, увы, не настолько благороден. Если уж совсем откровенно, мной руководит только месть – причина, вообще-то, даже похуже, чем резоны Доменико, так кто я такой, чтобы пытаться воззвать к его здравомыслию? Я никогда не одобрял чистых, то, как они поступают с людьми мне претит, но, если бы не мои родители, я бы не стал ввязываться в эту безнадежную бойню. Не потому даже, что «моя хата с краю», просто очень уж грязными делами придется заниматься. Гражданская война. Нет в ней ни справедливости, ни чести, ни надежды на лучшее в конце – результатом ее может быть только разруха. Я просто не вижу другого способа, как укоротить эту болезнь, которая поразила еще совсем недавно огромную и в целом достаточно благополучную страну.

Так или иначе, отряд наш был уже в сборе – дюжина человек вместе с Евой и Доменико. Естественно, это не все, кто будет участвовать в деле. Большая часть «повстанцев» еще вчера отправилась на место засады пешком мелкими группами. Всего набралось пятьсот человек. Армия, надо сказать, совсем не внушающая оптимизма, а уж если знать, что подавляющее ее большинство – не воевавшие работники заводов, из которых огнестрельным оружием вооружены меньше половины, так и вовсе кисло становится. Одна надежда, что наша придумка удачно сработает.

Неприятности на этом не закончились. Первые пару миль мы прошли без проблем. Двигались вдоль чугунки, стараясь не слишком от нее удаляться – не хотелось заплутать в темноте. Сложности настигли нас на подходе к Эскиросу. Станция совсем небольшая, и обычно безлюдная, этой ночью ярко освещена газовыми фонарями, а самое неприятное, чрезвычайно многолюдна. Ладно бы только сама станция, так повсюду снуют жандармы. Хуже всего, что первые отряды синемундирников мы заметили уже после того, как продвинулись вглубь патрулируемой территории. И застряли.

– Кажется, я знаю, куда будут прибывать поезд, – шепчет Доменико. Мы сидим в кустах в сотне метров от дороги, наблюдая за очередным отделением карабинеров, неспешно прогуливающихся по проселку, ярко освещая округу электрическими фонарями. Около километра впереди виднеется подобное пятнышко света. Похоже, здесь сегодня собрался весь состав жандармерии Памплоны. Вероятно, не просто так – с чего бы им здесь кучковаться, так что я мысленно согласился с кузеном. Место засады мы выбирали с учетом того, что в городе станция находится на «бунтующей» территории, так что добираться до места предстояло еще миль семь. С самого начала было сомнительно, что поезд поедет в неизвестность и прибывшее подкрепление начнет зачистку вот так сразу, без подготовки. Значит, поезд остановится немного раньше, на одной из предыдущих станций, и теперь мы знаем, на какой именно. Тем не менее, пользы от этого знания нам сейчас никакой.

– Если я убью этих десять человек, мы сможем переодеться в их форму, – предложила Кера.

– Патрули слишком частые, заметят неладное, даже если удастся все сделать тихо, – поморщился я, не обращая внимания на дикие взгляды парней. Они-то не знают, на что способна богиня в теле человека. – Что-то я не видел среди жандармов женщин. Замаскировать тебя под мужчину быстро не получится. И самое главное, нас дюжина, а они тут ходят пятерками. Как будем объяснять семерых гражданских? Нет, сейчас эта уловка не пройдет.

– Возвращаемся назад, и будем их обходить, – ничего другого в голову так и не пришло. В принципе, можно было бы попытаться пробраться в нужном нам направлении, лишь обойдя саму станцию, вот только двигаться придется ползком, и времени такое путешествие займет как бы не дольше, чем если просто обходить.

Решение принято, решение воплотили в жизнь. На то, чтобы убраться из патрулируемой зоны туда, где можно было не опасаться обнаружения, ушел примерно час. Дорога удлинилась, по самым скромным прикидкам вдвое, и теперь, чтобы успеть на место к утру, нужно бежать изо всех сил. Делать нечего, побежали. Темнота не полная, ночь выдалась лунная, милях в трех виден отсвет станции, что помогает не сбиться с направления, однако сильно все равно не разгонишься, если нет желания переломать ноги. Места довольно населенные, земля исчерчена квадратами полей, то и дело попадаются дорожки, некоторые из которых ведут в нужном направлении. Соблазн воспользоваться оказией велик, и иногда мы все-таки жертвуем осторожностью в пользу скорости – все-таки остается риск встретить карабинеров, особенно далеко забредших от района патрулирования.

Все бы хорошо, но в нашем отряде нашлось одно слабое звено. Я, как нетрудно догадаться. Со времени нападения на лагерь язычников прошло двадцать дней, и если в обычной жизни моя спина меня почти не беспокоит, то даже минимальные нагрузки быстро напоминают о том, что я еще не совсем здоров. Отставать я начал очень быстро. Это, конечно, заметили. Нельзя сказать, что я был сильно нагружен – взрывчатка и без того распределена между всеми членами отряда, тем не менее, Кера забрала у меня рюкзак и винтовку. Это помогло, но ненадолго – очень скоро я снова начал задыхаться и отставать. Ребята помогали мне бежать, по очереди подпирая с боков, так что стало полегче. Зато уменьшилась скорость, и уставать начали и все остальные, кроме, может быть, Керы.

В таком режиме неизбежно рассеивается внимание, так что происшедшее, можно сказать, было закономерно. Возможно, мы слишком рано повернули обратно к чугунке, или еще по какой-то причине, но нам все-таки встретился очередной патруль. Самое обидное, что мы заметили их слишком поздно, несмотря на то, что эта группа жандармов, как и прочие, виденные раньше тоже не экономила на освещении. Синемундирники светились как реклама борделя, однако мы все равно ухитрились их заметить, футов за пятьсот – свою роль сыграли заросли средней густоты кустов, скрывших отблески фонарей. Звуки, наших шагов и дыхания, похоже, глушились ими недостаточно. Не успели мы остановиться, как последовал окрик:

– Стой, кто идет! – судя по отблескам фонарей, карабинеры принялись расходиться в стороны.

– Не стреляйте, – шепотом прошу я товарищей. В голову приходит удачная мысль, я поворачиваюсь к Кере: – Ева, попроси их, чтобы не стреляли. Жалобно.

Кера послушалась. На мой взгляд вышло не слишком убедительно, но жандармом хватило. Они ощутимо замедлились, сбавили шаг:

– Эй, девка, выходи. Ты там одна?

– Одна, добрый доминус, – Мне приходится буквально работать суфлером, шепотом наговаривая ответы. – Я заблудилась, и подвернула ногу.

– Вот дура, – злится жандарм. – Что тебя ночью в поле-то понесло?

Придумывать ответы на ходу не так-то просто.

– Родители выгнали, – ненатурально всхлипывает девушка. – У меня любимый в соседней деревне… Узнали, что непраздна и сказали идти туда, где нагуляла…

– Тьфу, дура и есть. Сказано же по всем деревням, чтобы по домам сидели. Куда ее теперь тащить?

– Нечего ругаться, рядовой! – шикнул другой голос. – Нарушительницу поймали? Поймали!

– Да какая нарушительница… – начал было солдат, но его прервали:

– А такая! Сколько отсюда до чугунки знаешь? Наверняка под поезд намеревалась броситься. А то и вовсе, злоумышляла что. А тут мы ее поймали. Чуешь, чем пахнет?

– Слушай, сержант, а ведь ты голова, – послышался третий голос. – Этак мы и премию можем получить за поимку бунтовщика, злоумышлявшего против республики, жандармерии, а то и чистой церкви?

– Я вам о том и говорю, идиоты, а до вас все никак не дойдет!

Обсуждая предстоящую премию жандармы на месте не стояли – брели на голос Керы, которая не забывала повизгивать и похныкивать, да при этом еще и смещаться то и дело на несколько шагов то в одну, то в другую сторону. В результате этих сложных маневров, жандармы, растянувшиеся было в цепь, собрались в неопрятную кучку, и теперь приглушенно матерясь рыскали толпой в поисках неуловимой девчонки. Мы с повстанцами тоже не сидели на месте – расползались в стороны, стараясь пропустить синемундирников к Кере.

Хорошо, что жандармы оказались такие алчные, да еще не постеснялись сообщить о своих намерениях. Иначе, боюсь, ребятам труднее будет решиться напасть на ничего неподозревающих карабинеров. Впрочем, в жандармерию по большей части такие и идут. Небрезгливые. Что с того, что девчонку, которую они собираются выдать за бунтовщицу, скорее всего бросят в тюрьму? Зато отделение получит по паре сестерциев премии, а командир и того больше. Ну а ребятам теперь будет легче их убивать. Впрочем, незачем лукавить – мне тоже.

Керу, наконец, нашли. Весь десяток скучился вокруг девчонки, которая сидела с несчастным видом прямо на земле, и продолжала жалобно хныкать. Если учесть, что выражение лица у нее было при этом идеально спокойное, а одежда мало походила на обычные для селян тряпки, зрелище выбивало из колеи и даже навевало жуть. Коротким усилием я проваливаюсь в транс. Думаю, так от меня будет больше пользы.

– Эй, ты чего? – неуверенно говорит кто-то из солдат.

Мне кажется, что это неплохой момент для того, чтобы напасть. Кере, видимо тоже, потому что она вдруг взвилась в воздух прямо из положения сидя и метнулась к сержанту. Широкий мах кинжалом, и сержант отшатывается назад. Движение рефлекторное – он даже понять ничего не успел. Ниже подбородка раскрывается широченная щель, из которой потоком выплескивается красное. Минус один. Легкое усилие с моей стороны, и тело сержанта шагает чуть в сторону, попадая каблуком в норку полевки, отчего он поворачивается. Капли крови брызжут в лицо сразу двум его соседям. Отчего оба отшатываются, тянут руки к лицу.

Обычно я очень тщательно представляю себе, что и как должно произойти, но сейчас нужно торопиться. События развиваются слишком быстро, и я просто напрягаюсь изо всех сил. Пусть им не повезет.

Кера бросается к трем солдатам, левой рукой вбивая кадык в горло одному из них, а правой, в которой зажат нож, бьет другому рядовому под подбородок. Третий успевает среагировать. Он уже тянется к револьверу, но тот цепляется чем-то за кобуру и выпадает из рук карабинера. Больше ничего сделать он не успевает. Минус четыре.

Четверо жандармов, что оказались дальше всего от места расправы, имеют возможность оценить ситуацию со стороны. Двое так испуганы, что предпочитают бежать, еще двое решают стрелять, один из них хватается за карабин, другой уже вскинул револьвер. Вот он взводит курок, стреляет… осечка. Он начинает судорожно проворачивать барабан, но времени на это уходит слишком много – Кера уже рядом, а острие ножа пробивает глазницу и тонкую стенку черепа за ней. Богиня не останавливается даже на секунду. Стороннему наблюдателю может показаться, что она просто пронеслась мимо стрелка, вот только ножа у нее в руке уже нет, а жандарм падает. Кера в это время бежит прямо на наставленный в ее сторону карабин. Рядовой жмет на спусковой крючок… Ничего. Он забыл дослать патрон. Это его последняя мысль – девушка одной рукой хватает карабин за цевье, другой опять бьет в горло. Карабин у Керы надолго не задерживается. Мощный взмах, и ружье разносит череп одного из беглецов. Второй падает, споткнувшись, прямо под ноги кому-то из наших.

В мою сторону тоже бегут двое. Один из них рискует чуть ли не наступить на меня. Что-то заставляет меня плавным движением подняться на ноги. Получается эффектно. Рожа у меня и так не блистает чистотой, а теперь по лицу текут сверкающие в свете налобного фонаря дорожки крови из глаз и носа. Жандарм останавливается, будто на стену налетел, пытается закричать. Лицо его мгновенно пунцовеет, и он падает. Инфаркт.

Последний не столь труслив. Или, скорее, он и вовсе не заметил этой короткой сценки. Однако его это не спасает. Он тоже спотыкается, и, насаживается глазницей на какой-то сучок.

Из состояния транса меня выбрасывает рывком, резко. Как будто стержень выдернули – я едва удержался на ногах от резкой смены ощущений.

– Все, ребята, собираемся. – Негромко командую я. – Трофеи только, не забывайте, у нас оружия мало. Пригодится.

– А с этим что делать? – голос такой неуверенный, что я даже не могу определить, кто говорит.

Я внимательнее всматриваюсь в темноту, и вижу, что тот единственный жандарм, что попал в руки моим товарищам, еще жив. Парень сидит на нем сверху и держит за руки. Честно, я чуть не зарычал от злости.

– Ну что тебе стоило, сволочь, прибить его в бою и быстро? – выругался я, подходя.

Я достало нож, и ударил жандарма под затылок. Надеюсь, он не успел ничего понять.

– Ну молодец, что, – так и тянет сплюнуть на ноги решительному бойцу, но я сдерживаюсь. – Теперь ты чистеньким остался.

Сбор трофеев уже привычен. Да и долго ли собрать все огнестрельное и патроны? Дальше мы идем в молчании. Спутники, поражены нашей с Керой жестокостью, а я просто борюсь с тошнотой и головной болью. Таким образом я свой манн еще ни разу не применял. Много воздействий одновременно, а самое главное, я не продумывал каждое в деталях, по отдельности. Я просто постарался, чтобы жандармам фатально не повезло, и у меня все получилось. Не уверен, что в ближайшее время решусь проклинать кого-то подобным образом. Это оказалось многократно тяжелее… Впрочем, буду честным сам перед собой. Тошнит меня не от этого. Убивать беспомощного оказалось невыносимо мерзко, и теперь я чувствую горечь от того, в какую тварь превращаюсь, а также дикую ненависть к этому парню, который решил остаться чистеньким за мой счет. Какая все же сволочь!

Приходить в себя времени не было – пропажа патруля будет непременно замечена, и одним богам известно, как скоро за нами пошлют погоню, так что желательно удалиться от места бойни как можно быстрее. Идти самостоятельно, я опять не мог, Доменико и Кера вели меня под руки, поддерживая с двух сторон.

– Не вини себя, брат, – шептал мне на ухо эквит. – У нас действительно не было выхода, мы не могли оставить его в живых. И на нас не обижайся, что не смогли.

Кера с другой стороны тоже не оставалась безмолвной:

– Ты мог приказать убить его мне. Мне ведь совсем нетрудно. Ты ведь не получил радости от этой смерти, я чувствую. Твое отчаяние и боль так сладки, так будоражат кровь… Их даже больше, чем дал тот смертный, которого ты прикончил. Это приятно, жаль только, вы, смертные, слишком слабы. Если ты будешь чувствовать такое слишком много, твое тело быстро износится.

В общем, утешала в своем стиле, как уж умела. А я в утешениях не нуждался. Знал, что делал, когда убивал, а уж принимать последствия своих поступков я умел и до попадания в этот мир. Любые последствия. Обманывать себя тем, что «у меня не было выхода» было бы нечестно. Выход есть всегда, например, отойти в сторону. Предложение Керы тоже даже на секунду не рассматривал. Какая разница, кто именно всадил бы нож, если приказ все равно отдал я? Так только хуже было бы, как-то нечестно.

Глава 22

Очень неприятно, когда берешься за ответственное дело, в котором совсем не разбираешься. Мне предстояло минирование путей и спокойствия в мою душу этот факт не приносил. Вот уже десять часов наша скромная компания сидит в лесу, через который проходит железная дорога в двадцати примерно милях от Памплоны. Причина, по которой выбрано это место в том, что здесь железная дорога проходит рядом с обычной. И, значит, Рубио на локомобиле, который должен сообщить о приближающемся поезде, имеет возможность вовремя передать сведения. Все-таки паровик движется не настолько быстрее паровоза, чтобы у нас была достаточная фора. Ну и во-вторых – деревья хоть немного скроют засаду, которую мы готовим. Я далек от мысли, что наш маленький фейерверк разом уничтожит весь поезд вместе со всеми пассажирами, так что придется еще пострелять.

Пока я возился со взрывчаткой, все остальные в срочном порядке копали и маскировали окопы – тоже мое изобретение. Вообще-то прибывшие раньше должны были уже подготовить укрытия, но то, что изобразили бойцы по моим описаниям не годится категорически. Повстанцы не стали слишком напрягаться, вырыли небольшие ямки, в которые можно кое-как уместиться только лежа, да и то задница будет торчать над уровнем земли. Увидев результаты творчества, я только за голову схватился – это ж надо было так извратить хорошую идею! Пришлось требовать, чтобы все переделали. И здесь неожиданно помог недавний бой. Поначалу бойцы брались за дело неохотно, кирками и лопатами работали демонстративно вяло, даже не пытаясь изображать трудовой энтузиазм. Формально Северин всем объяснил, что в его отсутствие командует трибун Мануэль Рубио, а когда нет его, подчиняться нужно мне. Однако мой юный по сравнению с некоторыми партизанами возраст, и субтильная внешность не добавляли мне авторитета. Так бы, наверное, ничего и не вышло, и в конце концов бойцы окончательно наплевали бы на мои требования, но тут подключились мои спутники. Я не слышал, что именно рассказывали парни про наше путешествие, но слухи разлетелись быстро. На меня стали поглядывать с опаской, зато окопы начали углубляться с гораздо большей скоростью. Это меня хоть немного успокоило – имея очень слабое представление о том, какова будет сила взрыва, хотелось обезопасить засадный отряд по максимуму.

Заряд я закладывал лично – больше доверить некому. Выкопал несколько небольших ямок под рельсами, куда и заложил более половины нашего запаса динамита. Жаль, не удалось поэкспериментировать заранее. Количество, как и правильный способ закладки оставались для меня terra incognita. Так что старался брать количеством – сорок фунтов динамита, как по мне, должно хватить.

Все эти действия заняли часа четыре, а дальше потянулось ожидание, за время которого я успел представить, казалось бы, все варианты негативного развития событий. Начиная от того, что динамит не взорвется, и заканчивая тем, что в поезде не окажется чистых, или того хуже, окажутся совсем непричастные пассажиры. Впрочем, не только я. Нервничали все присутствующие. Два часа назад пришлось даже останавливать окончательно потерявшего терпение Доменико, который рвался пройтись до края перелеска, чтобы своими глазами последить за поездом. Вдруг у Рубио что-то случилось с паровиком, и он просто не успеет нас предупредить? При условии, что где-то раз в полчаса по дороге проезжает патрульный паровик жандармов, идея так себе – не хватало нам очередной стычки.

Пыхтение приближающегося паровика все восприняли как сигнал. Старику даже объяснять ничего не пришлось, все и так уже подобрались и приготовились.

– Едут, – одним словом сказал Рубио, иронично глядя на мою еще больше осунувшуюся с последней встречи физиономию. – Двенадцать вагонов, чистые вначале, карабинеры – в конце. С интересом полюбопытствую, как сработает эта твоя чудо-смесь!

Что ж, значит, пора. Я не стал готовить слишком длинных шнуров – с ними труднее рассчитать время. Нужно ведь, чтобы взрыв произошел как можно более точно. Если простым солдатам может хватить и схода поезда с рельсов, то с чистыми лучше перестраховаться. Да и удобнее так. Сидя прямо на шпалах, я сначала почувствовал задницей вибрацию, а потом и услышал перестук колес. Секунды тянутся медленно-медленно, будто издеваясь. Прежние, угольные паровозы можно было увидеть издалека, по густым клубам дыма. С теми, что на флогистоне – не так. Впрочем, неважно. Все равно нужно дождаться, когда паровоз поравняется с колышком, которым я отмерил собственноручно отсчитанные восемьсот футов. По моим прикидкам шнуры прогорят как раз примерно за то время, что потребуется проехать поезду это расстояние.

Восемьсот футов – это всего-то двести пятьдесят метров, примерно. Двадцать секунд при скорости тридцать миль в час. Большее время я не могу себе позволить, потому что чем длиннее шнур, тем больше вероятность, что взрывы произойдут не вовремя. В одиночку работать все равно не получается. Как только поезд равняется с отметкой я машу Кере, чтобы поджигала. Запальный шнур той партии взрывчатки, над которой будут проезжать последние вагоны длиннее – я рассчитываю, что эта закладка сработает чуть позже. Кера справляется – я вижу, короткую вспышку от зажигалки, и девушка стремительно уносится в окоп. Отсчитываю семь секунд, прикладываю шнур к тлеющей во рту папиросе. Так надежнее и быстрее, чем зажигалкой. Затянуться, чтобы пламя на кончике разгорелось сильнее, еще раз… Ну наконец! Кончик шнура брызжет искрами. Толкаюсь от земли и изо всех сил бегу прочь. Мой окоп ближе, всего в сотне метров. Я сразу понял, что не успею добежать за оставшееся время. Зато он укреплен несколькими бревнами и накатом земли сверху. Очень надеюсь, что меня не засыплет.

Паровоз начинает истошно свистеть – машинисты все-таки почуяли неладное и пытаются тормозить. Слишком поздно, остановиться уже не успеют. Еще несколько шагов, и я ссыпаюсь в окоп. Очень хочется выглянуть, но боюсь. И без того момент взрыва не пропущу. Начинаю отсчитывать секунды, но то ли чащу, то ли что-то пошло не так и взрыв не состоится. На счете двадцать пять, кажется, что уже весь покрыт холодным потом. Я почти решаюсь выглянуть, и в этот момент земля бьет в ноги с такой силой, будто потеряла терпение и решила сбросить меня со своей поверхности. И сразу следом еще один толчок, как будто мне мало первого.

Я ничего не слышу, в голове такой звон, как будто я сижу возле парового молота. И не вижу. Но это ладно – я и дышать не могу. Засыпало! Судорожно дергаюсь извиваюсь. Руки проваливаются в пустоту, еще одно усилие и в легкие врывается воздух. Кислый, пахнущий гарью, огнем и металлом, но боги, какое счастье. Вспоминаю, что глаза теперь тоже можно открыть. Надо мной чистое небо – накат из бревен, похоже, снесло взрывной волной. Все-таки перестарался.

Поезда больше нет. С первого взгляда понимаю, что мы зря нагнали сюда столько народа. От первого вагона остался только кусок крыши, остальные повалены и измяты, деревянная обшивка кое-где горит. С последними примерно такая же ситуация. Относительно неплохо сохранились только те три, что в середине. Но сомнительно, что там кто-то способен оказывать сопротивление. Опять грязная работа.

Ну хорошо, пора выбираться. Нужно убедиться, что из наших никого не прибило. Выбраться из окопа с первого раза не выходит, руки подламываются. Оказывается, меня здорово тряхнуло. Контузия, как ее описывали в книгах – я до сих пор не слышу ничего, кроме звона, а зрение слегка плывет. С третьего раза удается выползти из порушенного окопа и взгромоздиться на ноги – как раз вовремя, чтобы увидеть несколько партизан во главе с Рубио, бредущих ко мне. Им не так сильно досталось, все же их окопы вдвое дальше, но впечатление взрыв явно произвел.

– Паршиво выглядишь, – сообщает старик. Голос доносится как сквозь вату. – Не бережешь ты себя.

– Раненые есть? – спрашиваю.

– Да кто ж их знает, – пожимает плечами трибун. – Вроде все живы. Ладно, хватит здесь топтаться. Пойдемте, посмотрим, что у нас получилось.

Мы и пошли. Первыми осмотрели наименее пострадавшие вагоны. В двух из них ехали чистые – их добивали без жалости. Кололи штыками. Не из боязни выдать себя – после такого-то фейерверка, патроны экономили. Мерзкое занятие. Кто-то из повстанцев отказывался заниматься мясницкой работой. Заставлять не стали – нашлось достаточно тех, кто не страдал излишним гуманизмом. Отказавшиеся не остались без работы – нужно было собрать трофеи, которых оказалось неожиданно много. Позже выяснилось, что в поезде было даже пять картечниц Гатлинга с изрядным запасом патронов. Очень ценное приобретение, жаль, две оказались безвозвратно испорчены.

Выживших жандармов было достаточно – больше сотни. Посоветовавшись, решили не добивать. Спорное решение, но я был рад, что оно было принято. В ближайшее время никто из них уже не будет участвовать в боях с бунтовщиками, так и незачем зря кровь лить.

Наиболее пострадавшие вагоны оставили напоследок. Рубио вообще не хотел туда лезть – время поджимало, очень скоро о катастрофе станет известно властям. Больших сил в ближайших окрестностях нет, а проблема с оружием у нас временно не актуальна, но зачем лишние потери? День и так выдался непростой.

Стон, донесшийся из первого вагона я не услышал. Зато услышал, как кто-то из повстанцев крикнул: «Там кто-то живой!» и принялся отдирать тлеющую деревяшку от боковины первого вагона. Я не успел крикнуть, чтобы он прекратил и дождался подмоги. Доска, наконец, поддалась, а в следующий момент верхняя половина тела «спасателя» осыпалась невесомым пеплом. Столб света больше походил на тот, что испускали прожекторы в лагере чистых, только был гораздо насыщеннее. Ничего общего с теми лучами, которыми обычно орудуют рядовые чистые. Кажется, нам попался кто-то рангом повыше.

– Всем укрыться! – Рубио сориентировался мгновенно. Жаль только, командует он не преторианцами, которые сначала выполняют приказ, а потом думают. Замешкавшихся было достаточно, и некоторые попали под раздачу, как только священник выбрался-таки из покореженного вагона.

Стрелять я начал, как только увидел чистого. И не я один. Пули летели со всех сторон. Бестолку. Вокруг неторопливо шагающего сияющего силуэта вихрятся струйки пепла – пули не успевают долететь до тела врага.

– Это иерарх! – кричит кто-то панически. Как будто теперь, зная кто именно нас будет нас распылять, станет легче.

Однако эта тварь действительно неуязвима. Он не обращает внимания на наши жалкие потуги его прикончить, время от времени превращая одного из повстанцев в пепел.

– Да он нас так, пожалуй, он нас в одиночку перещелкает! – кричит Доменико, который прячется за тем же покореженным вагоном, что и я.

– Не может же он быть бессмертным, – отвечаю. Сквозь потоки света, овевающие иерарха заметно, что по лицу у чистого течет кровь. Пострадал после взрыва. Значит, убить его можно.

Тем не менее, пока у него отлично получается. Я не успеваю считать количество потерь. Партизаны то и дело рассыпаются пеплом.

– Командую отход, – не выдерживает Рубио. – Отходите!

Действительно, так у нас скоро кончатся патроны. Шквал свинца немного тормозит ходячий прожектор, вот только это ненадолго. В ящиках, что мы затрофеили еще много боеприпасов, только поди их еще снаряди. Да что ж такое! Неужели мы так и сбежим? Неужели всего один иерарх может превратить победу в поражение?

Хрена с два. Я так просто не сдамся. Бросаю разряженную винтовку и бегу прочь от остатков поезда. Краем глаза замечаю, как столб света мечется в мою сторону, но не успевает – я уже скрылся в зарослях. Кто-то из повстанцев кричит от ярости, кто-то, кажется, решает последовать моему примеру. Только я не убегаю. Мне нужен динамит – та часть, что я оставил на всякий случай. Вот и пригодится. Я пока не знаю, как именно я подберусь к чистому, но не попытаться просто глупо. Рюкзак с динамитом нашелся на своем месте. Рву клапан – некогда возиться с завязками, вдавливаю в торцы шашек взрыватели. Десять фунтов. Чуть меньше пяти килограммов. Примерно столько осталось взрывчатки – я побоялся укладывать под рельсы ее всю. То ли думал, что может еще понадобиться, то ли опасался слишком сильного взрыва. Теперь не важно.