Текст книги "Любовная аритмия"
Автор книги: Маша Трауб
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
«Так и должно быть. Все правильно, – говорил себе Димка, – пройдет время, она позовет меня, и я приеду».
Тогда он уехал в дом к Артему на неделю – прийти в себя. Но после этой недели – одинокой, пустой – стало только хуже.
Димка не мог больше работать. В поликлинике еще куда ни шло, а с частными клиентами стало совсем плохо. Он перестал ловить импульсы через стенку. Перестал чувствовать детей. Он мог делать свою работу, но в ней больше не было любви и… магии, дара от Бога. Как будто этот дар Димка отдал за тот год, который прожил с Лешей.
Постепенно даже преданные клиенты начали от Димки отказываться – им казалось, что он стал равнодушным, хотя это было совсем не так. Димка приходил в дом и уже не считал, что ринит – беда. Беда – когда ребенок умирает, когда ничто и никто не может ему помочь. Он не видел детей – перед глазами, на сетчатке глаза, был отпечатан Леша. Он не видел мам – стоило только моргнуть, как появлялась Кира. Димка перестал шутить, перестал говорить разными голосами. Он по-прежнему делал свою работу, но без души. Без сердца. Сердце осталось там, с Кирой и Лешей, и он не знал, как вернуть себе хотя бы Киру. Он умел разводить руками чужую беду, а его беду могла развести только Кира.
Когда-то… Ему казалось, что это было очень давно, в какой-то другой жизни, они лежали с Кирой на полу в ванной – ее тошнило от боли и страха, а он держал ее за плечи и гладил по волосам… Тогда он сказал, что хочет, чтобы она родила ему ребенка. Такого же зеленоглазого мальчика, как Леша. И у них все, все будет хорошо. И они будут счастливы и проживут долгую счастливую жизнь. Они будут вместе, и это самое главное. Кира тогда кивнула. Он был уверен, что в тот момент она тоже этого хотела, тоже об этом мечтала. Но потом… Каждый день он представлял себе, как Кира позвонит, как он к ней приедет, как они опять будут вместе. Во сне он видел маленького Лешу, но знал, что это не Леша, а их с Кирой сын. Каждое утро его трясло, как во время ломки. Хотелось кричать, плакать и ломать мебель. Ему нужен был наркотик – Кира.
Димка стал выпивать. После работы. Сначала по чуть-чуть. В один из таких вечеров он рискнул – подъехал к дому Киры и увидел ее с мужчиной, другим, не Лешиным отцом. Кира стояла у подъезда с цветами и улыбалась. Димка уехал. Больше не возвращался. После этого стал пить уже всерьез.
На работе, когда он пришел в пьяном виде, его попросили уйти «по собственному желанию». На самом деле он не был пьян, ему было плохо, дико плохо, как никогда. Он не спал уже несколько суток. В лифте поликлиники он столкнулся с заведующей, которой нахамил. Просто так, завелся с пол-оборота в ответ на ее банальную реплику про незаполненные карты. Слово за слово. Из лифта он вышел безработным. После этого он сорвался. Запой был многодневный. Его еле откачали – хорошо, что Артем заехал без предупреждения пива попить. Хорошо, что Димка забыл закрыть дверь. Артем зашел и увидел друга в невменяемом, полуобморочном состоянии. Потом еще раз еле откачали.
После этого Димка и попросился к Артему пожить в маленьком домике-пристройке, в котором хранились садовый инвентарь, ненужные вещи, коробки.
– Слушай, может, я туда перееду? На ПМЖ, так сказать. Уберу все, поставлю раскладушку. Мне много не надо, – попросил он Артема. – А то я тут помру. А там, на свежем воздухе, глядишь, протяну еще. Пить все равно не брошу. Зашиваться не буду.
– Не вопрос. Переселяйся, – согласился Артем, – устраивайся в пристройке.
– Ты не волнуйся, я и в доме все починю, поменяю. Буду домохозяином.
У Димки действительно были золотые руки – он менял краны, прочищал засоры, красил, строил, возводил, чинил.
Артем перестал быть хозяином дома. Формально – да, но фактически дом принадлежал Димке, Анжеле и многочисленным постояльцам. Анжела отвечала за быт, а Димка, когда выходил из запоя, стриг газон, поливал сад. Был и сантехником, и электриком в одном лице. К нему и соседи бежали в случае чего, как к доктору. Если бы кто-то сказал Артему, что его дом станет гостиницей, которой будут управлять друг-алкоголик и фактически однорукая домработница, он бы не поверил.
Он решил, что его жизнь сложилась именно так, как сложилась, – в общем-то, неплохо, если сравнивать с тем же Димкой, и ничего уже изменить нельзя. Он успокоился и больше ничего не ждал.
* * *
Максим наконец уехал. Как ни странно, стало даже легче. Последние три дня он открывал утром глаза и говорил: «Как ты тут останешься? Как? Я же говорил, что не надо ехать! Почему меня никто никогда не слушает? Я опять оказался прав!»
За день до отъезда он впал в настоящую истерику.
– Ты меня не забудешь? – спрашивал он годовалую дочь Марусю, в быту Мусю. – Скажи «папа», ну скажи «па-па», – тряс он малышку.
Муся дрыгала ногами, говорила «нэ-нэ-нэ» и била отца по носу.
– Прими, Макс. Я тебе как доктор говорю. Это же чистый адаптоген, – предлагал Дима.
– Чего? – не понимал Макс.
– Адаптоген. Помогает при адаптации. Местный. Очень достойный. – Дима наливал Максу семидесятиградусный самогон. – Ничего лучше еще не придумано.
Макс, закрыв глаза, выпивал, но вместо оживления испытывал горькое уныние.
– Ну? – требовательно спрашивал Дима. – Жить стало лучше, жить стало веселее?
Макс тряс головой и смотрел страдальчески.
– Значит, мало, – констатировал Дима и наливал еще.
– Ты меня любишь? – спрашивал уже пьяный Макс жену Татьяну. – Ты будешь по мне скучать?
– Буду, – отвечала устало она.
– А как будешь? Сильно? – не отставал Макс и чуть не плакал.
Конечно, это была ее идея. Она мечтала об этом всю зиму – уехать с Мусей надолго, на пару месяцев, на море. Снять дом и жить. Накупаться вволю, назагораться. Муся только начинала ходить, лезли зубы, и девочке нужно было солнце. Солнце нужно было и Татьяне, которая мечтала о загаре и морской воде. О том, чтобы сбросить с себя московскую промозглость, заботы и банально «поменять обои перед глазами». Она устала от быта, четырех стен, грязных парковых дорожек и своих доведенных до автоматизма домашних забот. Наконец, устала от себя – с висящим после родов животом, лишними килограммами, тусклыми глазами и серым лицом. Она была абсолютно уверена, что на море быстро вернет прежнюю форму.
– Давай ты поедешь на две недели в отель, – предлагал Макс.
– Не хочу на две недели. Хочу надолго. На все лето.
– А я что тут буду без вас делать?
– Работать. Мне это нужно, понимаешь? Иначе я с ума сойду.
– Ты представляешь, сколько может стоить снять виллу на лето?
– Можно поспрашивать у знакомых. Не через агентства. Мне все равно, куда ехать, лишь бы море было рядом. Хоть в Крым.
– В Крыму будет дороже, чем в Италии.
– Ну узнай, пожалуйста. Просто спроси.
Макс знал, что с Татьяной, когда она уже что-то для себя решила, спорить бесполезно. И начал спрашивать. Знакомые знакомых дали телефон Артема. Они встретились в кафе, и Максу Артем понравился. К тому же цена, названная Артемом, оказалась более чем адекватной. Артем рассказал про дом – два этажа, наверху спальни, внизу гостиная, две ванных, сад, море совсем рядом. Рассказал про соседей – приятные, обаятельные люди, архитекторы, художники и доктора наук. В маленькой пристройке живет его давний друг Дима, к которому можно обращаться по любому вопросу – от смены перегоревших лампочек и засора раковины до поноса, отравления и солнечного удара. Дима в прошлом отличный врач и лечит всю округу. Рассказал и про домработницу Анжелу, которая ведет хозяйство, но мешать не будет – живет в дальней комнате. Дал телефон местного таксиста, который может встретить, отвезти в магазин и куда будет нужно. Поможет донести пакеты с продуктами и вообще приедет хоть ночью.
Макс просто расцвел. Уже пожав Артему руку, он решил, что это просто сказочный вариант и Татьяне с Мусей будет там очень хорошо, а ему спокойно. Дома он в красках пересказал все жене, но Татьяна его восторг не разделила.
– Слишком хорошо все звучит, – пожала плечами она.
– Тогда давай откажемся, и ты поедешь в отель.
– Нет, я согласна.
– Может быть, так и бывает – чтобы все хорошо. А почему нет? Хозяин мне очень понравился – нормальный мужик. Не похоже, чтобы он врал про дом и условия. Представь, у тебя и домработница будет, и врач под рукой в случае чего.
Татьяна кивнула.
Вечером Артем прислал картинки дома и самого места. Татьяна раскрыла рот и не могла оторвать взгляд от компьютера. То ли Артем был хорошим фотографом, то ли место было действительно райское… Вид с террасы дома ее завораживал – кусок моря и стены старого города-крепости, как будто светящиеся изнутри. А сад, который окружал дом… Татьяна рассмотрела фиговое дерево, лаванду и какие-то удивительные фиолетовые и розовые цветы. Ей захотелось срезать букет, поставить в вазу и задохнуться от этого терпкого настоящего живого запаха. Захотелось сорвать инжир, любимое лакомство ее детства, который буквально падал на голову, и накормить им Мусю. Терраса, судя по фотографиям, была увита диким виноградом. Татьяна решила, что Муся будет спать здесь, под этим виноградом, и, открывая глазки, видеть не белый потолок, а зеленые листья и пока еще неспелые гроздья.
Пляж располагался в крошечной бухточке, окруженной скалами, а вверх, в сам город, вела дорога через оливковую рощицу.
Макс чуть не кричал от восторга. Татьяна тоже улыбалась и представляла себя уже там, на этой террасе, в этом доме. «Почему так хорошо не бывает? – думала она. – Значит, бывает».
Они прилетели. Муся была спокойна и даже не плакала. С интересом крутила головой по сторонам, оказавшись в незнакомом месте. Татьяна, едва ступив с трапа самолета и вдохнув жаркий мокрый воздух, как будто очнулась. Перестала болеть голова, появились силы, и захотелось улыбаться. Быстро прошли паспортный контроль. Быстро получили багаж. Водитель прилично говорил по-русски. Машина была чистая. Татьяна расслабилась, но Макс дергался и нервничал.
Он должен был прожить четыре дня и улететь – еле вырвал эти дни на работе.
– Видишь, все хорошо, тьфу-тьфу, – говорила Татьяна, когда они ехали из аэропорта.
– Да, отлично, – отвечал Макс.
Это странно, но обычно она нервничала на новом месте, а Макс всегда ее успокаивал. В этот раз было наоборот. На нее навалилось, просто накрыло с головой какое-то спокойствие, а Макс сидел как на иголках.
– Чего ты переживешь? – спросила она.
– Не знаю. Неспокойно мне.
Они приехали. Муся всю дорогу проспала и проснулась в хорошем настроении. Пока водитель с Максом вытаскивали чемоданы, Татьяна сорвала с куста цветок и дала Мусе. Девочка улыбалась и жевала лепестки.
Все было как на фотографиях – сад, фиговое дерево, лаванда, терраса, увитая виноградом, сумасшедшей красоты завораживающий вид на море, скалы, бухточка с крошечным пляжем.
На столе лежала записка от домработницы – она уехала к знакомым, вернется через неделю. Ключи в двери с обратной стороны. Залезть можно через второй этаж. Или зайти к Диме, у которого есть запасные ключи.
Дима встретил их радостными воплями, как старых добрых друзей, кинулся обнимать и целовать, схватил Мусю и стал подбрасывать ее вверх. Девочка от неожиданности даже не заплакала. Открыла рот в ужасе и восторге, но закричала, только оказавшись на руках у Татьяны, – требовала, чтобы ее еще вот так подбрасывали.
– Я Макс, это моя жена Татьяна, – представился Макс.
– Да знаю я, Артем звонил, садитесь. – Дима показал на два пластиковых стула, приткнувшихся на крошечном балконе. – Что пить будете? Кампари? Белое вино? Или сразу адаптогенчика?
– Что?
– Самогон местный. Отличный.
– Рано вроде бы еще, – неуверенно сказал Макс, который в то же время не хотел обижать соседа.
– Нормально для духовных людей.
Татьяна уже успела заметить, что на столе стоит початая бутылка водки и рюмка, в которой плескалось на дне.
Макс выпил. Она глотнула холодного вина. Дима был приятен в общении. Сразу рассказал, где магазин, когда базарные дни, выдал ключи, сказал, чтобы обращались в любой момент по любому поводу.
– А вид-то какой! – показал он. – Можно часами сидеть и смотреть. Не надоедает.
– Да, вид отличный, – согласился Макс, которому не терпелось зайти в дом и уже устроиться.
– Расслабься, – сказал Дима. – Все из Москвы дерганые приезжают, суетятся по привычке. Ничего, пройдет. Тут некуда спешить.
– Ага, – кивнул Макс. – Нам надо вещи раскидать и Мусю накормить.
– Поднимитесь на верхнюю террасу, – посоветовал им вслед Дима. – Обалдеете. Может, отлить с собой водочки? Нет? Ну как хотите. Заходите, если что.
Макс открыл дверь. Татьяна пошла осматривать дом.
Он был странный, на ее вкус. Совершенно точно, его задумал и строил профессионал. Или человек, неравнодушный к этому месту и самому дому. Все было продумано до мелочей, подобрано с любовью, как для себя. Косые потолки, совершенно бессмысленный, хоть и красивый камин, сложные перегородки, навесные потолки и гипсокартонные конструкции, которые расширяли, удлиняли и усложняли пространство. Хотя она не разделяла восторга в отношении дизайнерских помещений. Привыкла, что дом или квартира создаются для детей – много шкафов, закрывающихся плотно, круглые или овальные столы, чтобы ребенок не бился головой об углы, никаких лишних предметов и мелких деталей, чтобы ребенок не схватил, не засунул в рот.
Этот дом, совершенно явно, создавался мужчиной. Она оценила постеры – афиши знаменитых фильмов, черно-белые фотографии, судя по надписям, привезенные из Марокко, многочисленные деревянные фигурки и коллекцию ракушек, морских звезд и корабликов, рассыпанных и расставленных в художественном беспорядке по полочкам и лестнице, ведущей на второй этаж. Вздохнув, она нашла плед, явно привезенный откуда-то из дальнего путешествия, и сгребла туда все фигурки и ракушки. Муся обязательно потянула бы все в рот, облизала, не дай бог проглотила, бросила, сломала, а на всей этой красоте лежал толстый слой пыли.
При том, что в доме чувствовалась рука одного человека, в остальном он казался холодным и безразличным, как будто хозяин в какой-то момент его бросил, а дом обиделся. В нем чувствовалось присутствие многих, совершенно разных посторонних людей, которым в отличие от хозяина было совершенно плевать, что потом будет с домом.
В стильной ванной с модной раковиной и медными кранами висели жуткие и грязные полотенца с вышитыми цветами. На полке явно ручной работы валялись тупая, грязная женская бритва и шампунь от перхоти. Тарелки, судя по всему африканские, использовались и в качестве мусорки – в одной лежали прилипшие и заплесневевшие арбузные семечки и корки, – и в качестве пепельницы – в другой из окурков и пепла образовалась внушительная горка. В шкафу Татьяна нашла старый женский ситцевый халат, стильную белую льняную рубашку и две юбки разных размеров.
Даже после беглого осмотра она поняла, что надо брать тряпку и все отмывать. Пыль лежала везде и всюду. Какие-то пакеты с вещами были разложены по углам на стульях. Прямо на проходе громоздились упаковки с облицовочной плиткой. Строительный мусор был заметен под стул, накрытый покрывалом и заваленный поверху шляпами, кепками и бейсболками, явно забытыми предыдущими постояльцами.
Она вымыла спальню и хотела закрыть дверь. Оказалось, что ни одна из дверей не закрывается, если ее не дернуть со всей силы – косяки рассохлись. Татьяна подумала, что нужна еще одна подушка, и полезла в шкафы искать. Подушки нашлись быстро. Они были упакованы в пакеты и проложены цветами лаванды и обмылками. Татьяна вдохнула запах – знакомый и любимый с детства. Точно так же делала ее бабушка. Даже запах мыла был тот самый, из детства – ядрено-цветочный, въедающийся в кожу. Когда она увидела, что одеяла проложены сухими апельсиновыми и лимонными корками, то внутренне стала лучше относиться к этому странному, запущенному, неуютному дому, которому при всем этом нельзя было отказать в стильности.
Татьяна всегда чувствовала присутствие в доме женщины, женской руки. А тут… Женщина вроде бы была, но не было свойственных только женщинам мелочей – тазиков, удобных полочек, шкафчиков.
В тот же день Татьяна купила в ближайшем магазине пластмассовый таз, большое корыто, чтобы купать Мусю, несколько ковшиков. Перетащила в ванную стул с террасы, мельхиоровый, давно не чищенный поднос, на котором расставила кремы и шампуни. Холодный мраморный пол в спальне она застелила ковром, который сняла со стены, – чтобы Муся ходила босыми ногами. Завернула платком абажур на светильнике – он торчал голой лампочкой и светил прямо в глаза. Комната стала совсем другой, моментально преобразившись, – возможно, менее стильной, но в то же время по-мещански уютной и «жилой».
Татьяна спустилась на кухню. Здесь она даже не знала, за что хвататься. Осторожно открыла шкаф над раковиной. Там в беспорядке были свалены пакетики с разнообразными приправами, макароны разных форм, рис, сахар, соль, чай, как будто уезжающие оставляли после себя неприкосновенный запас для следующих постояльцев.
В холодильнике лежали давно протухшие помидоры в банке, засохшие горчица и сыр, а в морозилке помимо немыслимого количества льда были обнаружены сливы. Татьяна удивилась, потому что впервые в жизни увидела, что их можно морозить.
Под раковиной она нашла несколько кастрюль размером с хорошее ведро, а маленьких, наоборот, не было. Набор кухонной утвари ей тоже показался странным – в углу валялась роскошная форма для кексов, а лопатки, чтобы перевернуть на сковородке мясо, не было. Имелось сито, но не было дуршлага.
Первые три дня, пока Макс возился с Мусей, Татьяна отмывала, отдраивала дом, закупала продукты и узнавала обстановку – где аптека, где магазин.
– Ну вот, теперь можешь спокойно уезжать, – сказала она мужу. – Все хорошо. Если что – обращусь к Диме. Да и домработница должна приехать.
Макс кивнул.
В первый день после отъезда Макса все шло как обычно. Татьяна посадила Мусю в коляску, и они пошли гулять – купить хлеба, йогурта. Обычно коляску вез Макс. Татьяна, когда взобралась на горку, была вся мокрая. «Зато похудею», – подумала она.
С Максом ей было спокойнее. Они даже смеялись над этим странным центром вселенной – церковью, кладбищем, помойкой, хлебной лавкой и школой. Теперь ей было неуютно и страшновато. Видимо, в этот день в городке что-то праздновали, и на пятачке собралось много народу, в основном женщин в белых накрахмаленных платках, которые прикрывали всю голову и закалывались под подбородком, оставляя длинные фалды. Молодых было мало, больше старухи – в черных колготках, черных бесформенных платьях. Они громко разговаривали – Татьяна не понимала, на каком языке. Слышались гортанные, резкие, как будто лающие, звуки.
Татьяна решила обойти эту толпу и пошла в сторону Старого города. Даже эти огромные ворота показались ей страшными. Маленькие окошки-бойницы, сама крепость, стоящая над обрывом. У нее закружилась голова, и она отошла от стены. По булыжникам катить коляску было невозможно, Татьяна дошла до конца первой улочки, если этот закуток можно было назвать улицей, и поняла, что заблудилась. Где-то наверху ругалась женщина. Ей в тон закричал муэдзин. Рядом, наверное в ресторане, поставили диск – популярные мелодии итальянской эстрады. Татьяна прошла, толкая коляску, еще несколько метров и уткнулась в стройку. Двое рабочих выкладывали лестницу, которая шла практически вертикально. Макс рассказывал, что этот город раньше был пиратским, а самые старые дома служили тюрьмами. Татьяна почувствовала, как по рукам бегут мурашки – от сильного, сносящего с ног ветра, от этих мрачных каменных закоулков, от музыкальной какофонии. Она увидела старуху, которая стояла вместе с ней за хлебом – старуха была в старом халате и тапочках. Татьяна кинулась к ней, показывая знаками, что заблудилась. Старуха махнула рукой – мол, иди туда.
Татьяна выбралась из города и пошла домой. Она старалась не смотреть по сторонам, но, проходя мимо кладбища, подняла голову. Прямо около ограды стоял огромный постамент с бюстом ребенка. Судя по надписи на плите, мальчик умер в возрасте пяти лет. Татьяна заставляла себя не оборачиваться, но этот постамент с лицом мальчика, выполненный в бронзе, отполированный, сверкал на солнце и слепил глаза. Его было видно даже с пригорка, когда само кладбище скрылось из виду.
Весь вечер Татьяна бегала как заполошная. Муся рвалась на террасу, где стоял огромный мраморный стол. Татьяна гнала от себя мысль, что стол очень похож на перевернутую могильную плиту – точно такие же, такого же цвета, она видела на кладбище. К тому же Мусин висок приходился как раз на уровень стола, и девочка, еще нетвердо державшаяся на ногах, конечно, ударилась. Татьяна лихорадочно соображала, чем можно закрыть острые углы. Но специальных пластмассовых накладок, которыми она пользовалась дома, в Москве, здесь не было, а привезти их она не догадалась. Вечером Муся плохо засыпала и ворочалась на кровати.
Татьяна, несмотря на усталость, спать совсем не хотела. Она села на террасе и стала смотреть на море. «Море как море», – подумала она. Муся закричала. Татьяна кинулась наверх. Дочь свалилась с кровати головой вниз. «Хорошо, что коврик положила», – подумала Татьяна, опять успокаивая плачущую малышку.
Она легла, не раздеваясь, создав собой бордюр, и сразу же уснула.
На следующее утро она полезла в шкаф, чтобы достать подушки – боялась, что Муся опять свалится с кровати. Она стояла спиной к шкафу-купе, когда на нее рухнула дверь. Татьяна упала на колени – дверь ударила по спине. Хорошо, что не задела Мусю, которую Татьяна посадила на кровать – все произошло буквально в метре от ноги девочки.
От страха за дочь Татьяна расплакалась. Спина болела. Она взяла Мусю и пошла к соседу.
– Простите, – позвала она, – Дмитрий, вы дома? У меня там дверь упала…
Дима не отзывался. Татьяна увидела, что стол заставлен бутылками. Она заглянула в окно – сосед спал, лежа на животе.
Вечером она еще раз спустилась к нему. Бутылок на столе прибавилось. Сосед лежал на кровати в той же позе.
«Мне кажется, наш сосед – алкоголик», – написала она Максу по электронной почте. «Да ладно тебе, просто выпил человек», – ответил Макс.
Татьяне было плохо, она сама не могла понять почему. Никакой явной причины не было, не считая валявшейся на полу двери и все еще ноющей спины. Муся, ударившись еще несколько раз об угол стола, научилась пригибать голову. Татьяна приспособилась к плите. Мусе нравились местный йогурт и хлеб, а Татьяна ела помидоры с сыром и наедалась, белое вино оказалось очень вкусным. Но настроение оставалось плохим. Без причины. Татьяна думала, что дело в погоде – было еще холодно, чтобы лежать на пляже, да и вечером они с Мусей надевали теплые кофты. А еще Татьяна пеняла на общую атмосферу в этом месте – она плохо спала, проваливаясь в неглубокий, поверхностный сон. Ей было тревожно. Как будто должно что-то случиться.
А еще через день прямо с утра начался ливень. Дождь шел несколько часов подряд, не утихая. Резко стало холодно – настолько, что Татьяна вытащила из кладовки два обогревателя, поставила их в гостиной и включила оба. Когда она через некоторое время поднялась наверх за пледом, то чуть не упала в обморок. В комнатах было по колено воды. Дождь хлестал в двери на балкон. Сверху, с потолка, прямо на кровать тоже капала вода.
– Ой, мамочки, – охнула Татьяна.
Она посадила Мусю в угол кровати и завалила ее подушками, чтобы дочь не слезла. Схватила швабру, ведро, тряпку и начала собирать воду. Муся рвалась с кровати, пытаясь перелезть через подушки, и хныкала.
– Муся, нельзя, сиди там. Здесь мокро, – уговаривала дочь Татьяна.
– Лучше этой шваброй, – услышала Татьяна за спиной мужской голос и закричала от страха.
– Испугал? Ну прости. – В проеме двери стоял Дима, вооруженный шваброй с огроменной тряпкой.
Муся от неожиданности тоже замолчала и притихла в подушках. В четыре руки они вытерли воду – Дима вытирал, а Татьяна выносила ведро. Она нервничала – вода была повсюду, даже в коридоре, а Дима совершенно спокойно мурлыкал под нос песню.
Когда они вытерли всю воду, дождь прекратился. Как будто его выключили.
– Кажется, все, – сказала Татьяна.
– Пойдем выпьем, – предложил Дима, и она не стала отказываться.
Муся то ли от смены погоды, то ли от обилия впечатлений быстро уснула, а они с Димой сидели и разговаривали. От местного самогона Татьяна быстро согрелась, да и настроение резко стало лучше.
– Вам не скучно одному здесь все время? – спросила Татьяна.
– Да нет. Нормально, – ответил Дима. – Мне нравится. Привык.
– А хозяин дома здесь появляется?
– Артем? Да. Редко.
– Ой, я забыла, у меня там дверь упала от шкафа-купе, – вспомнила Татьяна.
– Я ее на балкон оттащу.
– Может, на место поставить?
– Нет, она все равно упадет. А у вас ребенок маленький. Смешная девочка. Мне нравится. Я раньше любил с детьми возиться. Когда работал…
– А потом?
– А потом был суп с котом.
Татьяна промолчала. Она в принципе не могла представить себе, как может все время падать дверь шкафа-купе. Если у нее в доме что-то ломалось, она или чинила, или покупала новое. Жить с постоянно отваливающейся дверью она бы себе не позволила.
Два следующих дня прошли относительно благополучно, не считая регулярных падений Муси с кровати на пол – один раз она попала головой между разложенными подушками и сильно ударилась. А потом сломалась стиральная машина.
Машина стояла в каморке рядом с кухней – темной, заставленной коробками и пакетами. Работала она только в одном режиме – хлопок, 30 градусов, что Татьяна выяснила экспериментальным путем. А тут из нее потекла вода и пена. Татьяна засучила рукава и опять принялась вытирать воду. Муся сидела рядом и пробовала пену на вкус. Все вымыв, включая Мусю, Татьяна спустилась к Диме – спросить, что теперь делать. Дима не открывал. Окна были плотно закрыты. Жалюзи опущены. Не появился Дима ни через два часа, ни на следующий день утром.
Зато на заборе Татьяна увидела объявление, написанное, к ее удивлению, по-русски: «Прачечная, стирка, глажка, доставка. Сутки».
Она позвонила по указанному номеру. Ответил мужчина, хорошо говорящий по-русски. Обещал приехать через час. Татьяна спустилась пораньше. Около их лестницы остановилась старая крошечная машинка – одна из первых моделей «Рено». За рулем сидел маленький, худенький мужчина.
– Здравствуйте, – сказал он, выпрыгивая из машины. Татьяна невольно отметила, что у него точно такая же рубашка-поло с фирменным крокодильчиком, какую она хотела подарить на день рождения Максу.
– Здравствуйте, – ответила она.
– Держите. – Мужчина протянул ей визитку.
«Судебный переводчик с македонского языка. Профессор», – прочитала Татьяна.
– Очень приятно, – сказала она, – Татьяна.
– Ну? – Мужчина нетерпеливо подпрыгнул на месте. – Давайте.
– Что давать? – не поняла Татьяна.
– Пакет.
– Да нет, не надо, я машину из прачечной жду, – отказалась Татьяна, думая, что профессор хочет ей помочь донести пакет.
– Давайте, – настаивал мужчина, – я постираю.
– Зачем? Ну что вы? Не надо.
– Я лично постираю. Не волнуйтесь. Все хорошо будет. Даже с ополаскивателем. Давайте белье. – Мужчина опять подпрыгнул и потянул на себя пакет, который Татьяна держала в руках.
Она молчала и пакет не отдавала.
– Это я, – сказал мужчина.
– Кто – я?
– Сутки, – объяснил мужчина.
– В каком смысле?
Татьяна поняла, что сходит с ума. Профессор-переводчик хочет постирать ее белье.
– А привезете когда? – спросила Татьяна, которая была готова отдать ему белье, лишь бы отстал.
– Через сутки, – ответил мужчина. – Завтра.
– Аа-а-а! – обрадовалась Татьяна. – А как вас зовут?
– Сутки, – рассердился мужчина ее непонятливости. – Меня зовут Сутки, я – прачечная.
– А кто профессор?
– Я – профессор. По вторникам стирать не буду – у меня заседание ученого совета. А в остальные дни я прачечная.
Мужчина, схватив пакет, подпрыгивая, побежал к машине.
Татьяна была в таком шоке, что не спросила, сколько стоит профессорская стирка.
В тот же день совершенно неожиданно вернулась домработница. Татьяна ушла гулять с Мусей и вернулась поздно. Дверь была открыта, хотя она точно помнила, что все закрыла. В гостиной незнакомая женщина елозила уличной, как ее называла Татьяна, шваброй для мытья террасы, оставляя на полу грязные мокрые разводы. Татьяна, которая с упорством маньяка подбирала губки для мытья посуды и тряпочки по цвету и под страхом смерти не помыла бы тряпкой для детской комнаты пол в ванной, охнула.
– Что вы делаете? – спросила она. – Вы вообще кто?
– Пол мою, а что? Вон какой срач развели, – с вызовом ответила женщина.
От слова «срач», от такой наглости Татьяна задохнулась.
– Что значит – «срач»? Да вы знаете, что тут было, когда мы приехали?
– Нормально все было. Я сама все отмыла, – огрызнулась женщина.
– А вы – домработница? – догадалась Татьяна. – Анжела?
– Да, я тут за домом смотрю. А вы постояльцы?
Анжела недвусмысленно дала понять, то она в доме хозяйка, а Татьяна – никто.
– Есть половая тряпка, этой шваброй нельзя мыть в доме, – сказала Татьяна.
– Это еще почему?
– Потому что у меня ребенок маленький, – ответила Татьяна. – А что касается срача, то вы не правы. Здесь даже тряпки половой не было. И ни одного таза.
– Да, тряпки не было, – спокойно ответила Анжела. – Мне выжимать ее нечем.
Она повернулась к Татьяне другим боком, и та увидела, что у женщины одна рука как будто привязана, приклеена к телу, словно она – продолжение туловища. «Как младенец в слинге у матери», – подумала Татьяна.
– Простите, я не знала, – сказала она.
Анжела ей совсем не понравилась. Неприятная женщина. Хамка. Если она фактически инвалид и не может убирать, зачем работает? Зачем хозяин дома ее держит? Впрочем, видимо, этому Артему глубоко наплевать и на дом, и на то, кто в нем работает.
Татьяна встала к плите, держа Мусю на бедре, и стала варить ей кашу на ужин.
– Чё готовишь? – подошла к ней Анжела и заглянула в кастрюлю.
Татьяну аж передернуло. Она терпеть не могла панибратского отношения и всегда держала дистанцию с незнакомыми людьми.
– Сколько девочке? – продолжала Анжела.
– Год и два, – сдержанно отозвалась Татьяна.
– А чё с соской? Пора отбирать. Дай мне соску! – Анжела вытащила соску изо рта Муси. Малышка заорала на весь дом.
– Отдайте ей соску, пожалуйста. И не вмешивайтесь. Я сама разберусь, – резко сказала Татьяна. – Она вообще чужих людей боится.
Больше Анжела к Мусе не подходила. Татьяна даже удивлялась и внутренне обижалась – она привыкла, что малышке умиляются и сюсюкаются с ней совершенно посторонние люди. Татьяне, как матери, очень льстило такое отношение, и она гордилась тем, что Муся красивая девочка. А тут такое равнодушие и даже неприятие.
