Текст книги "Сердце Стужи"
Автор книги: Марьяна Сурикова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Я вздохнула и махнула рукой, поскольку больше магиня ко мне не обращалась, да и вовсе проходила мимо, не замечая.
Глава 13
О ПРАЗДНИКЕ И ЖАРКИХ КОСТРАХ
А погода все менялась день ото дня. То подует теплом, то вновь дохнет морозом. Однажды я в лесу отыскала цветок, как раз на проталине. Обрадовалась, хотела дотронуться до первой в этом году хрупкой красоты, как зашумели деревья, и под руками твердь стало затягивать корочкой льда. Мигом я черпанула земли ладонями, поднимая нежные корешки, но подувший холод уже коснулся тонкого стебля и зеленых крошечных листочков. Один корешок замерз прямо на моих глазах, и я тут же призвала тепло, боясь, что сейчас маленькое чудо в моих руках совсем обледенеет.
– Эрхан, – обернулась к караулившему меня волку, – давай к Бренну сходим на минуточку, а после продолжим разминаться. Ну, пожалуйста?
Вожак фыркнул удивленно, после смерил презрительным взглядом слабое растение в моих ладонях и гордо потрусил вперед. Уже возле кромки широкого поля я обогнала его, чтобы подбежать к ожидавшему конца разминки войду и показать находку.
– В лесу отыскала. Он там едва не замерз сейчас.
Лорд с почти эрхановским выражением оглядел нежный цветок, затем посмотрел на меня:
– И что хочешь?
– Я его отогрела, теперь сохранить хочу.
– От волны холода закрыла? – внимательней глянул на меня маг.
Я припомнила, что и правда корочка ледяная, точно волна, наползала на подтаявший клочок земли, и кивнула.
– Покажи, – без лишних рассуждений велел Бренн и протянул к моему цветочку руку.
Над ладонями захолодило, воздух заволновался, стал кусаться и колоться, а я от неожиданности едва совладала с жаркой волной, позволив той плеснуть лишь теплом, мягко обволакивая хрупкую находку. И, чувствуя, как мороз становится сильнее, я также усиливала теплый полог вокруг растения, не имея возможности отвлечься и заявить войду: «Что ты творишь?» Впрочем, он нас с цветком недолго мучил. Руку опустил и сказал то, о чем я бы в недавнем прошлом и мечтать не помыслила.
– Нашла общий язык со своей силой, чародейка? Выучилась призывать и направлять, – улыбнулся, – не нужно мучить тебя больше.
Последнюю фразу с таким выражением произнес, что припомнились сразу все наши уроки: иллюзорные хребты и льды, зачарованный лес, волчья стая. Мой страх и отчаянное желание спасти собственную жизнь, когда не понимала толком, по-настоящему это или навеяно.
Ловко он играл на ощущениях и инстинктах, вытряхивая силу наизнанку, выжимая меня досуха. После даже тела не чувствовала и часто плакала. А затем отношение к тренировкам переменилось. Стало что-то получаться. Бегать наперегонки со стаей в лесу в удовольствие превратилось.
После новый виток, когда Бренн взялся тянуть наружу упрямую мою магию и учить не только владеть ей, но ощущать родной силой, частью себя, которая добровольно на каждый зов отзывалась. Пришли на ум собственные неверие, что когда-то смогу, и робкая надежда на свершение чуда. А еще короткие передышки, когда дозволялось отвлечься на иную науку. В ней и забавам места хватало. Они для меня тоже немало нового открыли. Вспомнила это все разом и вдруг осознала: «Научил!» Выполнил войд, о чем просила.
Я прижала цветок к груди и огляделась, словно сейчас здесь появится вместо поля комната с лавкой, а на той уже перина постелена.
Ничего не появилось. Снежный маг не напомнил о плате, он о ней вовсе не говорил. Слово свое держал, но ни разу не произнес, что сила требует обещанного.
Пока я над всем этим думала, войд молча наблюдал и, наверное, потешался над моим растерянным видом.
– Что-то ты не рада, чародейка? – как всегда подметил самую суть.
– Очень рада, – а мне, как всегда, нужно было возразить. – Спасибо тебе, войд.
И протянула ему зачем-то свой цветочек. Явно удивила этим даже больше, чем когда примчалась к нему с этой находкой. Однако цветок он взял. Слабое колыхание воздуха вокруг стебелька мигом сменило свой золотистый оттенок на серебряный, а растение вдруг перестало качаться на гибкой ножке и застыло в прозрачном покрове.
Я ахнула, глядя на обледеневший цветок, а после на мага. Он лишь плечами пожал в ответ.
– Чего не умею, так это оживлять собственным теплом, чародейка. Вот сохранить могу.
И мой странный неуместный подарок вдруг растворился в воздухе.
– Все теперь, – как не было мне сложно решиться, но спросить пришлось, – не нужно больше на тренировки бегать?
– А ты уже всему научилась, чему хотела? – Он глянул насмешливо.
– Да разве всему можно научиться?
Многого я еще не умела. Вот силой овладела, но ведь именно о том уговор шел.
– Тогда и не теряй время попусту, – сказал и махнул Эрхану, отпуская, а после повернулся ко мне, – теперь без магии учись отпор давать.
– Как без магии? – Я поразилась. – Зачем без магии?
– Коли силу придется сдерживать.
Говорить закончил, уже когда совсем близко был. И руки протянул, собираясь схватить.
Вот и пригодилась тренировка, которую прежде лишь разминкой считала.
– Что скажешь, Севрен? Погода в последнее время больно изменчива.
Сизар толкнул локтем снежного князя, и тот отвлекся от рассеянной задумчивости и обвел взглядом границу у реки, куда они пришли втроем с войдом. Захотелось размяться немного да попутно проверить слухи, будто чародеи замышляют проложить на снежную сторону тайную тропку. Спрятанных путей не обнаружили, а значит, как и прежде, не отыскали волшебники способа преодолеть защитный барьер лорда. Давно пытались, вроде даже обряд у них такой был при посвящении молодых чародеев, однако незамеченными границу ни разу перейти не смогли.
Можно было и обычных магов отправить на разведку, однако захотелось всем троим отвлечься от забот, которых в любое время хватало, и пройтись по зачарованному лесу.
– Весна наконец-то пришла, – проговорил Севрен, разглядывая темную землю, на которой уже стаял снег, – задержалась немного в этом году.
– Где же задержалась? – с намеком рассмеялся Сизар. – Давно уж пришла.
В крепости снег до сих пор лежал, зато на границе вовсю ощущалось дуновение тепла.
– Бренн, а Бренн, – неугомонный снежный маг развернулся к войду, – что с погодой творится? То подтает, то снова холодом повеет.
Лорд присел на землю, под его телом мгновенно укрывшуюся снежным покровом, подкинул на ладони снежок. Снег захрустел, заискрился и рассыпался, столкнувшись с древесной корой.
– Скоро тепло придет, – помолчав, ответил маг. – Ледяные ветра загостились в северной стороне, пора отпустить их и дать вернуться ко дворцу Стужи.
Он говорил спокойно, невозмутимо, вот только на сердце обоих князей вдруг стало тревожно.
– Ветра приносят зиму, а когда уходят, путь их неизменно пролегает через крепость, – сказал Сизар.
– И после во дворце они нашептывают богине о том, что видели, пока гостили на земле, – добавил Севрен.
Оба замолчали и теперь уже во все глаза уставились на войда.
– Ты им проход не открывал? – спросил первый князь, нервно взлохматив платиновые волосы.
– Не открывал, – кивнул лорд, – но дальше тянуть нельзя, иначе богиня спросит, отчего зима загостилась.
– Бренн, – Сизар взволнованно опустился на снег рядом с войдом, – от ветров ничего не скрыть. Они же тепло почуют.
– Почуют, – спокойно согласился тот.
– А чародейское тепло любое снежное создание распознает, – не смог скрыть тревоги Севрен, – ветра – это магия зимы в чистом виде. Они Вессу учуют, точно собаки. И ведь одно дело, что тогда мы ее спасли, отогрели, пришли на призыв, а другое, как она в крепости оказалась.
– Так и скажем, будто просто спасли, а чародейку спрячем, – тут же заявил Сизар.
– След останется, след не скрыть, – возразил ему князь. – И по нему Стужа ее отыщет. Ты сам знаешь, что едва ветра донесут, как учуяли присутствие чародейки, богиня к нам явится лично.
– Никто в крепости про Вессу ни слова не скажет. Они не глупцы.
– Не скажут, но оно и не надо. Богиня умна. Ты как ей ответишь, когда спросит, почему огонь на ледяной территории ощущается? А если велит правду сказать?
– Со словами как-нибудь совладаем, выкрутимся. Правда, Бренн?
И оба со слабой надеждой посмотрели на войда.
– Продумать, как ответить и не соврать, можно, – произнес он, – но Стужа может и не допытываться. Она проще поступит. Я бы на ее месте приказал вам отыскать и привести к ней чародейку, а если та ей не понравится, на месте убить и где-нибудь прикопать незаметно, чтобы Яр не дознался.
Молчание, наступившее после этих слов, стало настолько тяжелым, что ощущалось князьями как пудовые грузы, которые Бренн когда-то подвязывал к их рукам, заставляя с ними тренироваться.
– Убьете ее, если богиня прикажет? – недобро усмехнулся лорд.
У Севрена дрогнули губы, он не смог ответить.
– Убьем, – взял слово Сизар, кое-как совладав с голосом, – даже с особой жестокостью, если Стужа велит.
– Бренн, спрячь ее! Укрой так, чтобы отыскать никто не смог. Нам не открывай, где она. Ты ведь сможешь придумать выход, – взмолился Севрен.
– Укрою, а дальше? В подземелье ее не посадишь, и что это за жизнь в вечном укрытии? – ответил лорд. – А в ином случае богиня будет выжидать и дождется, или ты чародейку не знаешь? Стоит той вернуться, и Стужа поймает.
– А если, – с трудом проговорил Сизар, – если навсегда расстаться?
– Весса не уйдет навсегда, – покачал головой Севрен, – она не умеет ценить себя настолько. В этой стороне ее дом, она захочет вернуться.
– Это не дом. Забыл уже про жертву? – возразил князь, раздраженно чиркнув по земле ладонью.
– Не забыл. Но Весса уже и к крепости душой прикипела, а еще у нее сестра есть. Сколько она нам рассказывала? Я даже помню, что Снежинкой зовут. Вернется чародейка рано или поздно. И как ты ей ни объясняй, что опасно, но если совсем затоскует, даже страх помехой не станет. Не забыл еще, как она в крепость явилась?
– Все помнят, – вместо Сизара ответил войд. Но как ни ждали оба князя продолжения, он так ничего и не добавил к последнему слову.
Марингенские костры недаром славились широко даже по ту сторону границы. В северной стороне, где лето короткое, а земля и деревья зеленым предпочитают белые одежды, и в самую суровую зиму дыхание смерзается на морозе, крошась на землю мелкими льдинками, повелось зажигать раз в году собственное солнце.
Давным-давно на заре мира один юный охотник заплутал в далеких землях и не мог отыскать верный путь. В те времена снежная магия еще никому не подчинялась, а потому была она на редкость капризна и своевольна. Метель кружила дни и ночи напролет, разлучив юношу с его спутниками и не позволяя ему добраться до жилья, не давая разглядеть дорогу. А охотника ждала дома к свадебному пиру невеста.
Жених все не шел и не шел. Уж погасли теплые огоньки лучин, а поленья жертвенного костра вовсю заметал снег. Крепко притомились ожиданием гости, задремала родня, даже собаки и те попрятались в своих конурах, забывшись чутким сном. А юная дева, сидевшая у окошка своей комнаты, все смотрела и смотрела вдаль, пока не упала отяжелевшая голова на белую руку, а ясные глаза не закрылись на время.
Тогда и привиделось девушке, будто зовет ее любимый охотник. Не криком кричит, но шепчет едва слышно, будто прощается. Прощения просит за то, что не сумел отыскать дорогу, за то, что метель вот-вот заберет его жизнь. Подскочила дева, огляделась, а кругом ночь и тишина, ничей голос не раздается рядом, не долетает из далекой дали.
Бросилась красавица-невеста на улицу, побежала за околицу, где запалила жертвенный костер, а пока он разгорался, бегала, не щадя себя, собирала новые поленья, скидывала в кучи и поджигала. Когда перепуганный народ выскочил за калитку, то подумали многие, будто совсем умом тронулась несчастная. Во широком поле кругом пылали костры, горели так ярко, будто вешнее солнышко, и опаляли жаром безумную деву. Она уже едва ноги переставляла, не замечая, как близкое пламя разъедает кожу, но продолжала собирать дрова для новых костров.
Говорят, с той ночи слегла она в беспамятстве, а костры еще долго пылали, посылая кругом такой жар, будто посреди зимы вдруг лето наступило. Когда же догорели они, во двор невестиного дома заглянул путник. Обмороженный весь, за льдистой корочкой лица не узнать, на одежде такой иней, что под ним фигуры человеческой не видно. Хорошо, что не бросились на него с рогатинами, приняв за вредного духа. Люди бы, может, и хотели, но тут вдруг вылетела во двор утерявшая разум девчонка, бросилась к этому шатуну лесному и повисла на шее.
Говорят, когда они свадьбу сыграли, охотник своей любимой так и сказал: «Если бы не стала моим солнцем, навсегда бы затерялся в снежной мгле».
Я эту историю очень любила. Собственно, как и каждая девчонка, хоть раз услышавшая ее. Я тоже мечтала стать чьим-то солнцем, только пока с этим не складывалось. Костры, как в Марингене, никогда прежде видеть не доводилось, даже не думала, что возможность получу хоть раз на них посмотреть.
В самом северном и холодном городе наших земель раз в году, в снежную и вьюжную ночь выкладывали в широком поле столько поленьев, сколько бы моей деревне хватило, чтобы всю зиму обогреваться. Устраивали костры в форме круга, как это давным-давно сделало верное и любящее сердце. Верили люди, что благодаря им все заплутавшие вдали от дома люди, даже ушедшие за грань этого мира, имеют возможность согреться теплом дальнего солнца и отыскать утерянную дорогу или же вернуться к своим близким на одну короткую ночь. В иных поселениях тоже возжигали свой костер в память об ушедших, но такого зрелища, как в Марингене, где, говорят, и случилась та давняя история, нигде более не устраивали.
В крепости подобного события пропускать не желали. И каждый собирал с собой угощение или маленький подарок, чтобы кинуть в пламя.
Я для такого случая сделала из соломы украшение – ободок с цветами. Плела я хорошо, наловчилась, когда для сестренки кукол мастерила, корзинки и даже заколки. Только то могла ей дарить, что сама делала, а уж солому у меня никто отбирать не думал, собирай себе стебельки сколько хочешь. Это вам не серебряные и золотые прутики, с которыми в городах мастера по украшениям работали. Правда, братья порой мои поделки сжигали. Видимо, такое действие им очень забавным казалось.
На сей раз, точно зная, что никто мой дар не утащит и не испортит, я очень старалась. Цветы на ободке раскрасила, и поделкой моей даже Белонега залюбовалась.
– Для кого подношение? – спросила, поворачивая в ладонях мою работу.
– Для матушки. – Я приняла обратно ободок и сложила в корзинку.
В Маринген пошли, конечно, через лес. Признаться, очень мне нравилось открывать новые тропинки. Идти среди высоких деревьев, а после сворачивать туда, где один бурелом лежал, и вдруг ступать на утоптанную ровную дорожку. Шли пешком, по-простому, без коней обойдясь. Рядом со мной Белонега с мужем ступали, а князья с войдом, как водится, впереди. Задача у них всегда такая – за собой вести.
Белонега рассказывала, что лорд редко когда время отыскивал на праздники наведаться, но я и сама уж заметила, как мало он ходил в походы, где опасность никому не грозила. Однако недаром, видать, всей крепостью у него спрашивали, какой день в Марингене для костров назначат. Войду приглашение каждый год приходило, хоть он давненько огненные увеселения не посещал. Даже я как-то смелости набралась спросить, видны ли те костры сквозь настоящую вьюгу. Бренн усмехнулся и коротко ответил, что не зря ведь марингенцы поленья весь год заготавливают.
Шумно и весело было кругом. Все праздника ждали и радостно переговаривались друг с другом. На одном из поворотов Игна мимо прошла, устремляясь вперед. Широко вышагивала, плечи развернув, спину выпрямив. На узкой тройке так не развернешься, как она шла. Рукой задела, не глядя, и я, покачнувшись, ногой с дороги соступила, поморщилась, наколовшись на еловую ветку.
– Не одна на тропинке, – недовольно бросила ей в спину, а она, обернувшись на ходу, презрительно скривила рот.
– Не заметила тебя. – И пошла себе дальше. Нега положила мне ладонь на плечо, успокаивая, произнесла:
– Боги с ней, Весса, не порть себе праздник.
Много чести магине, чтобы я из-за нее огорчалась.
К полю мы вышли примерно через час. Напоминало оно неуловимо то самое, что возле нашей крепости раскинулось. Только пригорка не было, а стояли неподалеку городские ворота. Возле них народу собралось великое множество. Выходили из города, входили в него, а рядом со стеной был сооружен помост, на нем представление готовилось. Еще столы стояли с угощением – подходи и бери, кому что нравится. На нашу компанию шумную никто внимания не обратил. Казалось бы, вышли люди из леса гурьбой, стоит приглядеться, кто такие. Однако, обернувшись, я поняла, что к полю дошли по дороге широкой и явно проезжей. На ней, кроме нас, еще путники оказались. Как мы с ними слились, да еще незаметно? Уж явно магия войда свою роль сыграла. Вот и городские в нарядных одеждах смотрели в нашу сторону не больше, чем на остальных гостей праздника.
Веселье кругом плескалось, как вино, которое здесь щедрой рекой текло. Наши уже смешались с яркой и пестрой толпой, иногда то тут, то там мелькали знакомые лица, а чаще наталкивалась взглядом на незнакомые, но такие же радостные и оживленные. На помосте показали красивую притчу о том, как невеста дождалась жениха, и на его обращенных к ней словах я едва слезу не пустила. Видать, вино, которым здесь каждого обносили, уже хорошо разум закружило. Чувствовалась в голове приятная легкость.
А после на помост еще один человек взошел, ряженный в белую роскошную шубу с серебряными узорами и алмазными снежными цветами, с хрустальным мечом в одной руке. Замахал он руками, привлекая внимание, принялся выписывать в воздухе замысловатые знаки. Никак Сердце Стужи изображал?
И точно.
Чуть погодя к этому рослому мужику с белыми волосами намного длиннее, чем у нашего войда, выскочили другие ряженые. Все девки. В ноги упали и принялись молить, чтобы позволил он им костры возжечь, чтобы злая метель не помешала любимым возвратиться домой.
Я заозиралась в поисках ледяного лорда, шедшего на этот праздник среди нас в простом полушубке и штанах, которые любой охотник в лесу носит. Даже плащ свой волшебный не взял. Не увидела Бренна, но вообразила, что точно он забавляется, глядя на это представление. Особенно потому, что метели не было и в помине. Звезды на темном небе ярко сияли, снег белел в поле, и даже дуновения ветра не ощущалось.
Ох, не сложится праздник как положено. Я ведь и правда думала, будто в городе самую вьюжную ночь выбирали, а у них все поленья заранее приготовлены, никто сквозь пургу бревна не таскает. Подходи и поджигай, метель не помешает. Даже грустно сделалось, что не совпало с легендой. Явно обленились городские маги, традиций ради не потрудились небольшую вьюгу сотворить.
Девки на помосте уже за руки взялись и принялись танцевать вокруг мужика в шубе, а тот размахивал руками и призывал вьюгу успокоиться.
Насмешка, да и только. Я даже не знала, чего во мне сейчас больше, досады или желания рассмеяться. Забавно получалось у мужика, который на войда походил, что лапоть на сапог.
– Как хозяин льда, приказываю, возжигайте костры. Как бы ни ревела метель, как бы ни путала следы, а пускай пылает ей вопреки ваше солнце! Пускай станет оно путеводной звездой. Уймись вьюга и повинуйся мне!
Я поморщилась. Больно напыщенно прозвучало. Войд бы так точно не сказал. Да и руками не стал бы размахивать, словно большая мохнатая птица. Повел ладонью – и готово.
Грустно все же, что не увижу настоящих костров, о которых столько слышала.
Гордый дядька простер ручищи к небу, но тут же их опустил, попытавшись свести распахнувшиеся от порыва ветра полы шубы.
Ойкнув, я схватилась одной рукой за шапку, пытаясь не дать новому порыву стащить ее с моей головы.
Закружило, заухало, засвистело кругом. Дядьку на сцене уронило на настил белым вихрем, а может, он сам от удивления на мягкую часть себя приземлился. Я бы тоже рот раскрыла, кабы вопреки моим словам настоящая вьюга кругом поднялась. Бурная, снежная, зимняя.
Кажется, маг в шубе даже пытался утихомирить ветер, из чего я заключила, что в Марингене он не самый слабый волшебник, а настоящий заслуженный маг. Кого бы еще пустили на помост ледяного лорда изображать?
Не справившись с ветром, он поднялся на ноги, встал нетвердо и принялся махать кому-то в толпе и подавать знаки. Прищурившись, хотела разглядеть за вьюжными порывами, кого он призывал, а после вспомнила науку войда и позволила теплу протянуться прозрачной дорожкой сквозь буран, растапливая налету снежинки и позволяя посмотреть, что же в нескольких шагах происходит.
Приметила высокого мужчину и мигом признала в нем по наряду одного из снежных князей, которого в крепости еще ни разу не видала. Он уже опустил ладони, не совладав с чужой силой, и напряженно озирался по сторонам. Ох, не ждали они войда на праздник, точно не ждали. А князь уж угадал силу ледяного лорда, потому и не пытался помешать метели. Мне сразу интересно стало, как он дальше поступит.
Однако ж войд глупцов на службе не держал. Князь только несколько минут мешкал, а после сообразил лично зажечь первый факел и, ограждая его от кусачих снежных порывов, понес поспешно, низко склонив голову, к первому костру. За ним тут же кинулись марингенские маги. А девки ряженые в стороне сгрудились. Куда им было с таким ветром совладать? Мне же вовсе радостно стало, когда сквозь вьюгу медленно-медленно начали разгораться огненные солнца.
Сбылась легенда.
Жаром овевало лицо, выступали на глазах горячие слезы. Венок давно сгорел в пламени, а я все стояла рядышком, не отходила. Смотрела на горячие языки и словно видела в них прозрачный силуэт и светлые кудрявые волосы. Лицо красивое и совсем молодое, а еще улыбку, нежную и немного грустную.
Напрасно, наверное, я протянула руку. Не думала, что яркое пламя, почуяв родную стихию, вдруг качнется навстречу и лизнет ладонь. Перепугавшись насмерть, я отскочила, толкнув кого-то по соседству, но даже не извинилась, а пристально вгляделась в ладонь. По ней побежали яркие всполохи моей собственной силы, впервые отреагировавшей так на близость огня. Они взобрались выше, почти до самой шеи, и вот тут вдруг выстрелило болью в плече.
Я схватилась за него, не понимая, откуда ощущение, будто внутри, продираясь через плоть, ползет нечто тонкое и острое, словно живая игла. Прорубается сквозь кожу и стремится к позвоночнику. Огонь от боли и ярости шипел, плескался, и чем злее был его ответ, тем скорее двигалось это что-то внутри меня. Вот уже проползло от плеча почти до лопатки.
От слез и муки телесной я мало что видела и еще говорить не могла, а ведь самое верное было на помощь позвать. Но я не догадалась. За все это время так и не приучилась ни на кого, кроме себя, рассчитывать. А ведь где-то здесь, у костров, стояли все наши из крепости. Не так давно замечала Белонегу с мужем в толпе, Сизара видела со спины, когда он забавлял рассказом какую-то деву. Сейчас за белым маревом мало разглядеть выходило, разве что близко стоявших, но чем дальше от костров, тем меньше оказывалась видимость.
Мне не нужно было метаться, успокоиться следовало. От метаний только врезалась в людей вокруг, а они отшатывались, как от ненормальной или от хмельного питья перебравшей, но никто с ходу понять не мог, что мне помощь нужна. А я объяснить не пыталась. От неожиданной и напрочь перепугавшей боли сперва сообразить ничего не могла. Если бы не слова войда, укоренившиеся прочно в сознании, так бы и не совладала с собой.
«Силу свою контролируй, – он учил, – она не враг тебе. Помни всегда, что ты ей хозяйка».
– Тише, тише, – зашептала я подросшей кошке. Перед мысленным взором предстала дыбом стоявшая шерсть, сверкающие магией злые глаза. Она чувствовала что-то чуждое во мне и дико бесилась. – Тише, – преодолевая нашу с ней боль, словно прогладила мысленно ее ладонью по загривку, – успокойся.
Распушенный хвост, злобно хлещущий по впалым бокам, замедлил свое движение, острые когти, так больно ранившие меня там, в районе плеча, втянулись в мягкие лапы. Я смогла выдохнуть в эту минуту, разум немного прояснился, а огнем горевшая лопатка, к которой с силой прижимала ладонь, надеясь понять, отчего же там так больно, будто охладилась слегка. Полегчало ровно настолько, чтобы смогла сообразить, где нахожусь. А отошла я от костров уже на добрых двести шагов и очутилась вблизи лесной кромки. Здесь метель не бушевала, только касался ветер своим дуновением, приносил пригоршни снежинок.
Я опустилась на колени на землю, зачерпнула холодного крошева, стащила полушубок с плеча и приложила к лопатке мерзлого снега. То странное нечто внутри, напугавшее до ярости мою силу, замедлилось, и хотя я по-прежнему чувствовала его движение, но боль там, где оно прошло, притупила остальные чувства. Странная вещь, похожая на иглу, продолжала колоться и шевелиться. Откуда она взялась в плече? Почему движется тем быстрее, чем сильнее реагирует на нее огонь? Отчего остановить не могу?
Помню, как накатила тошнота, и мир перед глазами стал вращаться. Голова закружилась, а тело будто онемело. Рука соскользнула вниз, а сама я покачнулась, не удержалась на коленях и завалилась на бок.
Удивительно резко и неожиданно тело утратило способность осязать. Боль исчезла, но и пошевелиться не выходило. Снег, круживший рядом, касался меня, укрывал тонким покрывалом, но его холод окутал лишь лицо и шею.
Странное чувство. Слишком неожиданное, оттого и удивительное. Я ведь на праздник шла и совсем недавно испытывала в душе веселье и светлую грусть, радовалась вместе со всеми, пробовала теплое пряное вино и вдруг оказалась одна. Ни с того ни сего очутилась вот здесь, где никто и увидеть не мог, если не надумает вдруг искать. Но ведь на праздник пошли не затем, чтобы раньше утра вернуться. Прежде зари собираться не начнут, а я до утра здесь продержусь? Даже понять не могла, греет меня теперь сила или нет.
Снежинки таяли на щеке, издали доносились звуки праздника, ярко горели костры, слышались завывания метели, так удачно вплетавшейся в общее веселье. И было невероятно странно лежать здесь одной. И хотя совсем недавно подобная мысль не пришла бы в голову, теперь я подумала, а найдет ли меня хоть кто-нибудь? Или совсем снегом заметет?
Кошечка моя вдруг встрепенулась. Ей почудился звук тихих шагов на грани слышимости. Будто проходил кто-то совсем рядом, шел вон туда, в лес, чтобы скоро затеряться среди деревьев, не заметив под тонким снежным покрывалом неподвижную фигуру. Жалобно и тоненько закричала моя кошка, зовя того, кто уходил, на помощь. Перед открытыми глазами было темно, и кружил снег, я ничего больше не могла разглядеть, а сила задрожала внутри от отчаяния, потом снова затихла и прислушалась. Тихие звуки именно она улавливала, мне же думалось, будто просто пригрезилось что-то. А может, я вовсе не на празднике даже, а в крепости? Устала после уроков с войдом и заснула.
Как будто негромкий рык прозвучал совсем близко. Неужто волки? Водятся ли в лесу хищники, ведь город рядом совсем? Странно окажется, если меня вдруг затащат под заснеженные кусты и съедят. Как люди потом скажут, вот и сходила на праздник чародейка. Сочинят новую легенду про костры.
Кто-то подошел и опустился рядом. Кошка встрепенулась радостно. Она потянулась к кому-то навстречу. Налетевший белым покрывалом снег послушно сполз с тела, я заморгала, чтобы сквозь обледенелые ресницы разглядеть, что за зверь выбрал меня своей жертвой. А сила уже ластилась к чьим-то рукам, поднимавшим меня с промерзлой земли.
– Так бы и ушел, – раздался знакомый голос, и теперь уже радость захлестнула меня. – Чем тебя лес привлек, чародейка, что ты здесь спать собралась? Праздник не понравился? Метель, костры – все как ожидалось.
– Плохо мне. – Голос, оказывается, повиновался еще. А ведь с перепуга почудилось, будто не только двигаться, но и говорить не могу.
Бренн на это не ответил, не стал спрашивать, где плохо и как, зато кошка вновь уловила едва слышное рычание.
