Текст книги "Четвертый позвонок, или Мошенник поневоле (и)"

Автор книги: Мартти Ларни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Я прошу тишины! – повторил учитель. – Это не кинотеатр, а школа.

Джерри подошел к доске, взял мел и повысил голос:

– Для того чтобы дремать или ворковать в темноте, существуют кинотеатры, а в школе Общества свободного воспитания вы насладитесь плодами просвещения. Достаньте записные книжки и ручки! Сейчас мы рассмотрим различные виды, или жанры, литературы. Художественная литература имеет три основных жанра: лирический, драматический и эпический.

Джерри обратил к классу свою спину и прикоснулся скрипучим мелом к блестящей черной поверхности доски. Но едва лишь он успел написать слово «лирика», как получил неприятный удар по затылку. Мел выпал из руки учителя, и он медленно, стирая с затылка красноватый томатный сок, повернулся к классу.

– Кто бросил? – спросил он требовательно.

Три десятка воплощенных надежд на будущее молчали, как чулок в сапоге.

– Кто бросил? – спросил Джерри снова.

Ответа не было. Молодые подбородки дружно работали, перемалывая жевательную резину, и вина скрылась в прекрасной солидарности. Джерри снова показал классу спину, поднял с пола мел и неожиданно обернулся назад. Дети сидели, мирно скрестив руки, потому что знали коварные приемы учителей, рассчитанные на то, чтобы захватить врасплох. Джерри вспомнил успокоительные слова седьмой заповеди: «Не зови надзирателя или дворника на помощь, если нет прямой угрозы твоей жизни». И в самом деле: с ним ведь пока еще никакой беды не случилось!

Профессия учителя всегда немного беспокойна, поскольку хорошие советы легче давать, чем принимать. Он решил продолжать урок, как будто совершенно ничего не произошло.

– Итак, наиболее глубоко эмоциональный и в то же время наиболее непосредственный литературный жанр – это лирика. Но пойдем дальше!

Он повернулся, чтобы написать на доске слово «драма», однако оно застряло на первой букве, потому что класс начал теперь широкое наступление. Тухлые яйца и гнилые помидоры взрывались, точно гранаты. Как бывший солдат, Джерри бросился животом на пол и уполз по-пластунски за доску, в укрытие. Протухшие до появления на свет цыплята растекались у него по спине и по плечам, распространяя отвратительное зловоние сероводорода. Обстрел на мгновение прекратился. Джерри воспользовался передышкой, улучив удобный момент, поднялся и выскочил из класса. Неожиданно для Бобо, углубившегося в изучение классного журнала, он вбежал в учительскую.

– Уже кончился урок? – спокойно спросил психолог, не отрывая глаз от огромной книги.

– Да, – ответил Джерри, с трудом переводя дыхание. – И вместе с ним окончилась моя учительская карьера в школе свободного воспитания. Я слишком старомоден. Не гожусь в учителя современной молодежи.

Бобо закрыл журнал и встал, чтобы подивиться виду своего друга.

– Тебе не хватает психологической смекалки. Ты, очевидно, не знаешь, что психический процесс нельзя пытаться задержать или приостановить. Э-э… Ч-чем это здесь пахнет?

Бобо потянул воздух своим простуженным носом и только теперь заметил пятна на костюме Джерри.

– Что случилось? Джерри, что ты наделал?

– Я учил, – коротко ответил Джерри.

– Учил?

– Вот именно. Преподавал начала литературы. А в награду был удостоен гнилых томатов и куриных зародышей. Бобо, я думаю уходить.

– Нет, Джерри. Я обещал мистеру Тэккеру, что мы будем исполнять обязанности учителей в течение недели. Ты должен приучить себя к новым манерам, или, вернее, забыть все старые привычки. Я уверен, что злость твоя пройдет, как только ты начнешь исследовать ее интроспективно. Например, экспериментальная психология…

– Перестань, – оборвал его Джерри. – Ты сумасшедший.

– Ты это говорил и раньше.

– И ты до сих пор мне не веришь? Мистер Нюгард был прав: с учениками этой школы надо разговаривать с пистолетом в руках и противогазом на лице. По классному журналу видно, что здесь еще ни один учитель не продержался больше недели. Я хорошо понимаю, почему они уходили. И я уйду тоже.

Бобо вздохнул:

– Все это оттого, что учителя не способны решать психологические проблемы. Они не понимают, что обучение надо начинать с тренировки человеческих взаимоотношений. Когда я был профессором психологии в Бостоне… Ты не слушаешь?

– Нет. Я иду наверх чистить костюм, а потом к дворнику за ключом от машины.

– Действительно! Мы ведь можем воспользоваться нашей служебной машиной и в перерыв съездить в Пэйнсвилль, – воодушевился Бобо.

Джерри удалился, не говоря ни слова. Бобо пожал плечами и запустил пятерню в свою косматую гриву. Он весь горел учительским вдохновением. Он намеревался посвятить урок теме «Психология и этика» – у него были сделаны уже кое-какие заметки.

Очаровательно улыбаясь, он вошел в класс, наполненный запахами тухлых яиц, гнилых помидоров и прогорклого табачного дыма. Ученики ответили на его улыбку сдержанными смешками, и Бобо ощутил первое конкретное соприкосновение со своими воспитанниками.

– У вас принято курить на уроках? – спросил он с той же сияющей улыбкой.

– Принято, – ответил маленький, чахлого вида мальчик, имя которого – согласно схеме класса, имевшейся на учительском столе, – было Дэвид Бентон.

– Хорошо, – сказал Бобо. – Может быть, вы и меня угостите сигаретой?

По классу прокатилась волна сдержанного шепота. Соседка Уэсли Кэтзервуда достала из сумочки и бросила Бобо сигарету.

– Благодарю вас, барышня! – воскликнул Бобо, закурил и сел к столу.

Сделав затяжку, Бобо заметил на последней парте паренька и девочку, которые целовались.

– А целоваться на уроках у вас тоже принято? – спросил учитель.

Никто не отвечал.

– Если рассмотреть психологически, – продолжал Бобо, – целоваться гораздо удобнее на переменах или по пути домой. Но если кто-нибудь из вас испытывает непреодолимое желание целоваться на уроках, то прошу заявить об этом мне.

В классе стало тихо, как в церковной ризнице. Таким образом, Бобо выиграл первый раунд.

– А теперь споем! – энергично предложил он детям и встал.

Предоставив инициативу выбора ученикам, Бобо услыхал три новейшие, самые модные песенки: «Хи-лили, хи-ло», «Только ты, мой милый» и «Целуй меня сильнее, Джон!»

Обстановка была свободная и непринужденная, настолько свободная, что паренек на задней парте, имя которого, согласно схеме, было Джон Блэкшиф, начал взасос целовать темноволосую девочку. Чтобы приступить к теме урока, Бобо начал с обстоятельств переживаемого момента.

– Дорогие друзья! Ни один человек не может недооценивать значение поцелуя. – Вначале это пустяк, невинная привычка, но потом это уводит очень далеко. В современных романах поцелуй – это зачастую гвоздь всей книги, вокруг которого вертится большое количество побочных, второстепенных событий. Если рассматривать механически, поцелуй – это как бы печатное произведение, которое, однако, исполняется устно. Также можно сказать, что поцелуй есть соединение, или контакт, двух сосущих органов. Дома вы наверняка замечали, что ваши маленькие братишки и сестренки получают поцелуи свободно. Но молодым людям зачастую приходится их воровать, а старикам – покупать. Первый поцелуй бывает в жизни только один раз, и он остается в памяти даже после того, как последний поцелуй уже забыт. Поцелуй рождает у молоденькой девушки веру, у замужней женщины – надежду, а у старой девы или у пожилой одинокой женщины – христианскую любовь.

С последних парт поднялась волна шепота и покатилась через весь класс, разрастаясь в тихий ропот. Кто-то произнес довольно громко:

– В этом же нет ничего нового… Старая болтовня…

Бобо заглянул в свои записи. Тема «Психология и этика» требовала – все-таки более обстоятельной разработки. Поэтому он снова принялся мотыжить почву следующими словами:

– Профессор бактериологии Бриан из колледжа Балтимор Сити исследовал опасность заражения болезнями через поцелуй и установил, что с каждым поцелуем из уст в уста передается в среднем сто сорок три бактерии. Из них от пятнадцати до семидесяти двух – болезнетворные. Передача бактерий находится в прямой пропорциональной зависимости от продолжительности и страстности поцелуя. Итак, чем дольше и горячее ваш поцелуй, тем вернее вы получите сами или передадите в подарок другому бактерии…

– Это неправда! – перебил Станислав Валентин с длинной и сложной фамилией, которую слишком трудно произносить, писать и набирать.

– Это правда, – подчеркнул Бобо. – Профессор Бриан научно утверждает, что бактерии лучше всего чувствуют себя в пухленьких, нежных губах юных школьников, но зато избегают холодных и сухих губ стариков. Когда целуются курильщики, опасность заражения оказывается втрое меньше нормальной. Всем этим я хочу только сказать, что поцелуй вообще является бактериологически сомнительным актом. Если же мы приступим к рассмотрению предмета в свете психологии и этики, то…

Тут Бобо пришлось получить первый помидор, который вдрызг разбился о его грудь.

Искренне удивляясь, он начал протирать очки, забрызганные красным соком.

Теперь мы дадим немножко поработать воображению читателя и, оставив на некоторое время Бобо лицо к лицу с его учениками, отправимся по лестнице на второй этаж школьного здания, в учительскую квартиру, где Джерри Финн наслаждался в это время утренним кофе в обществе школьного дворника, мистера Редмэна.

– И, как сказать, господин профессор, – говорил дворник с южным акцентом, – машина всегда в вашем распоряжении. Она только немножко застыла, застоялась; но если ее чуточку подтолкнуть, так она прямо ой-ой как пойдет.

– Хорошо, мистер Редмэн. Я думаю съездить с профессором Минвегеном в Пэйнсвилль.

– Так я выкачу машину из гаража во двор. Кстати, доктор, как вам у нас нравится?

– Превосходно! Хотите еще кофе?

– Нет, довольно. Это хорошо, что вам нравится. Вы и в Европе были учителем?

– Да, в Финляндии.

– Вот как! Говорят, это очень холодная страна. Снег и лед лежат зимой и летом. Как же там могут жить люди?

– Так и этак…

– Вот то-то я и думаю. Впрочем, эти финны ведь, кажется, монголы?

– Ага…

– А вы, доктор, совсем похожи на человека, то есть…

– Вы мне льстите, мистер Редмэн.

– Ничуть. Я родом из Техаса. Техас после Соединенных Штатов – самая большая страна на свете. Поэтому там неграмотных так много. Но грамотность ведь и не очень-то нужна. Доллар, во всяком случае, каждый умеет отличить.

Джерри уже усвоил свободные манеры и, встав из-за стола, начал переодеваться в костюм, найденный в чулане. Дворник никуда не торопился. Он, видимо, ждал оттепели, чтобы не убирать снег. Вдруг внизу послышался ужасный шум и крики о помощи. Джерри беспокойно взглянул на своего гостя, мирно пьющего кофе, и с тревогой спросил:

– Вы слышали? Кто-то зовет на помощь.

– Там, верно, маленькая стычка. Не стоит обращать внимания.

– Но кто-то зовет на помощь. Надо туда пойти.

Мистер Редмэн медленно поднялся и сказал в раздумье, растягивая слова:

– По школьному уставу я не должен вмешиваться, пока меня не позовут специально. Разве только, если начнется перестрелка. Но за последнее время у нас было очень спокойно, очень спокойно, мистер Финн. Президент школы даже сказал как-то на днях, что наша мораль теперь пошла в гору. Помощь полиции не требовалось уже несколько недель.

Шум тем временем усилился, раздался жуткий грохот и треск. Джерри ясно различил голос Бобо, вопившего о помощи.

– Мистер Редмэн, мы должны идти немедленно! – сказал Джерри решительно, открывая дверь.

– О'кей, доктор. Теперь пойдемте.

Джерри толкал впереди себя плечистого техасца, который продолжал говорить без умолку.

– А в вашей Финляндии школы есть? – спрашивал мистер Редмэн, вовсе не думая спешить.

– Две-три, – отвечал Джерри, пытаясь ускорить шаги.

– Зато в нашей стране их много. И хорошие. И дорогие.

Тут слова дворника потонули в сокрушительном грохоте и душераздирающих криках, вырвавшихся из класса. Расстегнув свою рабочую блузу, техасец достал два висевших на поясе длинноствольных пистолета и распахнул дверь. Затем он с деловитостью танка вошел в класс и спокойно сказал:

– По местам!

Он оглядел просторное помещение и потянул носом воздух.

– Опять здесь курили марихуану. Кто позволил?

– Профессор Минвеген разрешил, – ответила беловолосая девочка, которая в начале урока угостила Бобо сигаретой, содержащей гашиш.

В классе царил полнейший разгром. Почти все парты были разбиты вдребезги, карты и таблицы – изрезаны ножами и изодраны в клочья, а стены и потолок залиты чернилами. Под перевернутой доской лежал Бобо, связанный по рукам и ногам и весь измазанный томатным соком.

– Развяжите старика, – сказал дворник, спокойно поглядывая на класс.

Какой-то веснушчатый мальчик разрезал веревки, которыми был опутан Бобо, и помог профессору выбраться из-под тяжелой доски. Психолог, шатаясь, поднялся, бросился в объятия Джерри и громко зарыдал:

– Я совершил психологическую ошибку… Не принял… во внимание… их полового влечения… Я был уверен, что детерминирующая тенденция… уже создала… необходи…

– Отведите его проветриться, – обратился к Джерри дворник. – Я думаю, он тоже накурился этой гадости.

Джерри увел друга наверх, а мистер Редмэн остался выяснить обстановку. Стиснув пистолеты в своих огромных ладонях, похожих на хлебные лопаты, он постоял некоторое время молча, испытующе глядя на всех прищуренными глазами, и наконец сухо спросил:

– Кто заплатит за это?

Ученики стояли маленькими группами среди нагроможденных обломков парт и молчали. Но вот Уэсли Кэтзервуд, сын богатого коммерсанта и одного из учредителей ОСВ, выступил на два шага вперед и надменно сказал, доставая из нагрудного кармана чековую книжку:

– Сколько, мистер Редмэн?

Дворник неторопливо оглядел классную комнату и, подумав, сказал:

– Этот раз похуже, чем неделю назад. А тогда ремонт и уборка стали в две тысячи долларов.

Юный Уэсли Кэтзервуд поиграл золотой паркеровской ручкой и повторил вопрос:

– Короче? Сколько, мистер Редмэн?

– Пиши три тысячи… Или давай пиши уж – три с половиной…

Юный Уэсли Кэтзервуд, отец которого владел большим универсальным магазином и несколькими нефтяными скважинами в Техасе, подал дворнику чек и сказал:

– Я тут написал четыре тысячи, и вы заткнете свою глотку!

– У меня – крепко, – пообещал мистер Редмэн и продолжал медленно, растягивая слова: – А теперь ступайте все по домам и скажите, что школа закрылась на несколько дней. Взорвался паровой котел центрального отопления. Ясно, ребята?

Стив Нюгард при поспешном отъезде забыл в гардеробном чуланчике чемодан, содержимое которого помогло нашим бродягам экипироваться. Они воспользовались одеждой товарища по несчастью, а свои носильные вещи запихнули в чемодан, на место взятых. Профессор Минвеген, докторская диссертация которого была посвящена психологии смеха, погрузился в глубокую меланхолию и даже перестал улыбаться. Он чувствовал невыносимую боль в висках, потому что не привык курить сигареты, начиненные одуряющей марихуаной. Его угнетенное состояние усугублялось, кроме всего прочего, грызущим самообвинением:

– Я совершил психологическую ошибку.

– Ну, придумай наконец какое-нибудь новое объяснение, – заметил Джерри, которому все надоело и который с нетерпением следил за одеванием друга. – Признайся прямо, что психология животных тебе недостаточно хорошо известна.

– Да нет, известна. Я ведь полтора года работал ассистентом в психологической лаборатории Бостонского университета, и тогда мне пришлось изучать приспособление животных к различным условиям жизни. Теперь, обдумывая последние события, я вижу, что возможности экспериментального метода были чрезвычайно ограниченны. Во всяком случае, квантитативно проанализировать их было невозможно, и лишь в очень ограниченной степени – экспериментально…

– Торопись! – прервал его Джерри.

– Я стараюсь, как могу. Меня мучит жажда.

– Воду из крана пить нельзя. Она буроватая, как пиво, и пахнет мочой. Ученички загрязнили колодец. Дворник говорит, что посылал воду в Кливленд на анализ и оттуда пришел короткий ответ: «Ваша лошадь больна диабетом…»

Бобо вздохнул:

– Несчастная школа… Откуда ты брал воду для кофе?

– Натаял снега. Ты уже готов?

– Сию минуту…

Бобо оглядел комнату с расстроенным видом.

– Это очень безнравственно – уходить таким образом, – сказал он подавленно. – А мистер Тэккер так доверял нам!..

Бобо для верности заглянул в продуктовый шкаф и схватился за мешок с сухарями.

– Ты думаешь, что мы можем взять это себе на дорогу?

– Бери!

– Значит, по-твоему, это не воровство?

– Нет, просто плата за труд.

Джерри высыпал остатки рафинада из сахарницы в тот же мешок с сухарями и сказал:

– А это надбавка к зарплате.

Психолог вздохнул и глубокомысленно произнес:

– Теперь люди ежедневно требуют надбавок и повышения всех видов платы, кроме платы за грехи.

– Ну, идем?

– Сейчас…

Бобо продолжал осматривать комнату, словно искал что-то. Вдруг он заметил на окне коробочку талька и схватил ее.

– Подожди еще минуточку. Я разуюсь и пересыплю тальком пальцы на ногах.

– Зачем?

– Удобнее идти. До Пэйнсвилля почти восемь миль.

Джерри сделал шаг к дверям и сказал торжественно:

– На этот раз мы не пойдем, а поедем на машине.

Моральное опьянение всегда вызывало у Бобо моральное похмелье. Он не желал делать ничего необдуманного и недозволенного.

– Нет, Джерри. Не пойдет. Это было бы воровством.

– Почему? Мы же имеем право пользоваться школьной машиной.

– Но не для бегства.

Джерри остановился в раздумье. Уважаемый читатель, может подтвердить, что за время течения нашей повести Джерри Финн не совершил еще ни одного преступления, о котором стоило бы упоминать. Но теперь, именно теперь он готов был пойти на это. Его оскорбили, одурачили, осрамили, и в тесной мышиной норе его самолюбия гнездилась мысль хотя бы о небольшом удовлетворении. Он героически поставлял ученикам общекультурные ценности и считал себя вправе минимально участвовать в дивидендах фирмы. Прокат школьного автомобиля казался ему вполне подходящим вознаграждением.

Он посмотрел прямо в лицо своему компаньону и спокойно сказал:

– Друг мой, если мы проедем на машине до Пэйнсвилля, то это все-таки еще не составит нашей дневной зарплаты. Иными словами: мы все еще будем страдать от снижения ставки.

– Зарплата вообще повсюду снижается – не снижается лишь плата за грехи, – возразил психолог.

– Эту гениальную мысль ты уже только что высказывал.

– Кажется, я говорил нечто подобное, но только наоборот. Можно доказать научно, что существует примерно пять тысяч способов выражения одной и той же мысли.

– Ты гений, Бобо!

– Гениями обычно называют умерших.

– Какое счастье, что ты еще жив!

– Менее часа назад я чуть было не попал в одну компанию с гениями.

Джерри сделал нетерпеливое движение.

– Не напрасно ли мы продолжаем эту болтовню? – сказал он раздраженно. – Я бы уважал тебя гораздо больше, если бы не твой вечный несносный педантизм.

– Пусть я буду педантом, только бы это удержало нас от преступных шагов.

Джерри подошел и приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Бобо.

– Я не желаю толкать тебя на путь преступлений, – сказал он серьезно, – ибо нам с тобой это все равно не помогло бы стать конгрессменами. Дело очень простое: мы берем взаймы школьную машину, едем на ней в Пэйнсвилль и там просим кого-нибудь отогнать машину назад. Скажи, что в этом незаконного?

Бобо взъерошил серебристый куст своих волос и ответил:

– Нет. Закон охраняет тех, кто может нанять себе адвоката. Мы не имеет этой возможности.

– Бобо! Неужели ты не видишь ничего, кроме собственного пупа? На кой черт нам юрист, если мы не делаем ничего незаконного?

– А за что попадают под суд? Миллионы людей садятся в тюрьму только лишь по той причине, что не знали закона. Уголовный закон – точно ходовая колбаса: ты почувствуешь к нему глубокое отвращение, как только узнаешь, из чего он состряпан.

На лестнице послышались шаги и в ту же минуту дверь без стука отворилась. Мистер Редмэн вошел, не снимая шляпы, и объявил:

– Ну вот, школьный кар я уже выкатил на дорогу. Попросите какую-нибудь машину толкнуть вас чуток – и тогда он заведется. А потом…

Мистер Редмэн выдержал небольшую паузу и продолжал:

– Нам нужно устроить дня на два каникулы. Надеюсь, господа, вы меня понимаете? Но об этом не следует много распространяться. Так что можете задержаться в городе, если есть охота.

Бобо кашлянул, показывая, что собирается что-то сказать, но Джерри опередил его:

– Отлично, мистер Редмэн. Мы как раз уже собрались ехать.

Дворник дал Джерри ключ от машины и обратился к Бобо:

– Вам тоже неплохо отдохнуть денька два, профессор.

– Конечно, – ответил Бобо. – Очень хорошо…

– О'кэй, господа. Гуляйте! Желаю приятно провести время!

Дворник ушел, оставив после себя сильный запах пива. Бобо сказал покорно:

– Ну что ж, поедем. Сегодня хоть небо синее…

Он еще раз посмотрел на окно, подошел, взял в руку коробочку с тальком и спросил:

– По-твоему, я могу взять это?

– Конечно, – ответил Джерри. – Но только зачем?

– Если все-таки придется идти пешком…

Джерри вздохнул. Бобо нерешительно положил коробочку в карман, взял под мышку мешок с сухарями и взглянул на Джерри вопросительно. Тот кивнул головой, и они пошли, словно убегая от места преступления. Два честных учителя, безработных, бездомных и не получивших расчета. Они не принадлежали к той обширной избранной прослойке учителей, задача которых – убаюкивать учеников. Их также нельзя было поставить рядом с профессорами колледжей и университетов, которые, попав молодыми студентами в высшее учебное заведение, никогда уже не могли из него выбраться. Нет. Случайно, именно случайно они попали в порожденную жизнью великую оппозицию, которая никогда не допускается к власти.

Общество свободного воспитания было частным предприятием, которое существовало за счет пожертвований. В пользу этого учреждения работало более четырехсот обществ содействия и женских кружков рукоделия. Чем больше возникало женских кружков рукоделия, тем чаще приходилось мужьям самим штопать себе носки и стирать рубашки.

Три года назад один из местных фермеров подарил школе автомобиль. Это был хорошо известный форд выпуска 1915 года. Джерри всегда интересовался древностями, но Бобо смотрел на лимузин очень подозрительно. Он отворил дверцу и заглянул внутрь. Переднее сиденье было заплатано и подбито старыми мешками и газетами. На заднем загроможденном сиденье лежала ржавая лопата, железный лом и большой ворох проволоки – на случай необходимого ремонта в пути. Бобо покачал головой.

– Да, вид не блестящий. Кто сядет за руль?

– У меня нет водительских прав, – ответил Джерри.

Они сели в машину, поставленную дворником на краю большой дороги. Надо было только завести мотор. Бобо попробовал стартер, но древняя машина молчала. Они вышли на дорогу и возложили надежды на большие пальцы. Однако попутные машины не уважали старости и гордо мчались мимо дряхлого школьного форда, который так нуждался в дружеской поддержке, в маленьком поощрительном толчке.

Наконец какая-то новенькая легковая машина остановилась, чтобы предложить застрявшим путешественникам бескорыстную помощь. В современном экипаже сидели четверо джентльменов. У державшего руль были добрые глаза, маленькие усики и глубокий бас. Услыхав, что наши друзья по профессии учителя, он сразу понял, что их машина не заводится и нуждается в толчке.

– Садитесь в машину, я дам вам разгон, – с готовностью предложил он и поднял стекло.

Бобо сел за руль и приготовился. Джерри уселся рядом и сказал:

– Счастье, что ты захватил эту коробочку с тальком. На всякий случай.

– Волос всегда ценнее на голове, чем на гребешке, – ответил Бобо.

Почтенный ветеран автомобилестроения с треском и дребезжанием двинулся с места. Бобо нажимал газ и сцепление и теребил поникший рычаг коробки скоростей.

– Сцепление неисправно, – заметил он со знанием дела.

– Главное, что мы двигаемся вперед, – ответил Джерри.

– Коробка передач тоже не в порядке.

– Не принимай близко к сердцу. Может быть, маленькие ангелы ОСВ поломали школьную машину?

– В нынешнее время ангелов найти можно только на небе.

Слова Бобо потонули в лязге, визге и грохоте. Скорость нарастала, как милосердие во время церковной распродажи. Старик форд, бедняга, трещал по всем швам. Никогда еще на своем веку он не переживал такой безумной, бешеной гонки – никогда, даже в золотую пору молодости, когда он возил бидоны на молочный завод и хозяйских детей – в воскресную школу.

– Работает мотор? – спросил Бобо.

– Не слышу, что ты говоришь?

– Послушай, шумит ли наш мотор!

– Не разберу… Не гони так быстро…

– Я ничего не могу поделать: не я гоню, меня гонят…

Проехали две мили. Вдруг скорость убавилась – это остановилась дружественная машина-помощница.

– Ну что, не завелся мотор? – спросил добряк с усиками.

– Нет, – ответил Бобо. – Он очень застыл. Не можете ли вы толкнуть нас еще немножечко?

Водитель презрительно усмехнулся и ничего не сказал. Все-таки он чувствовал инстинктивное уважение к этим людям, которые отдали свою жизнь делу воспитания детей и были вынуждены, убивая себя, тратить силы в разъездах, занимаясь разными побочными делами, чтобы жить немного более сносно. Человеческое чувство жалости побудило добряка сделать еще одну попытку. Старый учительский конь, издавая вымученное ржание, пустился снова в галоп. Однако честные педагоги не насладились упоительной скоростью, так как неудобное сиденье постепенно начало отделяться и съезжать со своего места, а сильный грохот подвергал серьезному испытанию барабанные перепонки. Приближался Пэйнсвилль. Движение оживилось, громадные щиты реклам заговорили о цивилизации. Еще миля, другая – и они въехали в город. Скорость убавилась и брошенная на заднем сиденье груда ржавой проволоки прекратила свой скрипучий пляс. Бескорыстный добряк почувствовал, что требуемая норма любезности им выполнена. Поравнявшись с учительской машиной, он опустил боковое стекло и крикнул:

– А есть ли у вас в баке бензин?

Бобо теперь был похож на комика, которому вовсе не до смеха.

– Я полагаю, сэр. Все должно быть в порядке…

– Сворачивайте к обочине и остановите машину.

Джерри нажал на тормоз, но помолодевший старик бежал вперед, и не думая останавливаться.

– Тормоз не действует, – шепнул Бобо на ухо другу.

В конце концов инерция иссякла, и честные педагоги школы свободной системы воспитания выбрались из машины, наслаждаясь возможностью встать на выпрямленных ногах и растирая измученные бедра. Добрый толкач остановился против форда блестя полированными боками. Четверо незнакомцев вышли поглядеть на историческое средство передвижения. Оно было, словно штопор, один вид которого рождает в известной обстановке веселое настроение.

– У вас мотор, должно быть, неисправен, – сказал мужчина, у которого мы раньше заметили добродушный взгляд и маленькие усики.

Усики его и теперь оставались такими же, но взгляд уже не был добродушным, а сделался цепким и подозрительным.

– Куда вы едете, господа? – спросил он басом.

– На запад, – ответил Бобо.

– Наверно, у вас нет бензина?

– Посмотрим…

Бобо стал открывать прикрученный железной проволокой капот, желая быть теперь чем угодно, только не самим собой. Руки его дрожали, и он то и дело поправлял очки на носу. В конце концов ему удалось приподнять капот, и тут сразу обнаружился дефект: автомобиль был без мотора. Тогда человек с усиками схватил Бобо за лацканы и сказал:

– А, так ты меня вздумал за нос водить! Ну, говори что хочешь, а я поговорю с тобой вот так!..

Он отпустил пиджак психолога и направил свои кулаки к его дрогнувшему подбородку. Бобо пошатнулся и хотел было опереться на школьную машину, но басовитый автомобилист подхватил его левой рукой, не давая упасть, а затем правой нанес новый удар. Джерри бросился на помощь другу. Но без молотка он был бессилен. Пытаясь защитить одухотворенное лицо психолога, он получил резкий удар в челюсть и одновременно толчок в диафрагму, упал и на какое-то время лишился сознания.

Солнце растапливало снег и ласкало своими лучами старый, истерзанный автомобиль, лишенный двигателя. Рано утром того дня школьники сняли с него мотор и бросили в колодец. Его стоимость входила в сумму тех четырех тысяч долларов, на которые юный Уэсли Кэтзервуд выписал чек школьному дворнику.