Текст книги "Самая-самая, всеми любимая (и на работе тоже все о’кей)"

Автор книги: Мартина Хааг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Мартина Хааг

Мартина Хааг – известная современная шведская писательница, актриса и журналистка. В 2007 году роман «Самая-самая, всеми любимая» вошел в десятку самых продаваемых книг в Швеции, и в том же году по нему был снят фильм, в котором Хааг играла главную роль. Мало того что Изабелле, героине романа, наконец-то удалось заполучить хорошую роль в спектакле Бергмана, так у нее теперь еще и замечательный возлюбленный – актер Национального театра. Вот только что он скажет, узнав, что она обманывает не только коллег, но и самого режиссера?

Эта книга – мастерское отображение современной жизни. Все до малейшей детали – мысли, поступки, рискованные шаги и ошибки – пронизано теплым юмором. Мартина Хааг заставляет смеяться над простыми вещами, из которых состоит повседневная жизнь.

«Эландсбладет»

Самая-самая, всеми любимая
(и на работе тоже все о’кей)

Моей маме

1

Нет, ну что за идиотский костюм Деда Мороза?! И кому только пришло в голову сделать из него комбинезон?! Да еще эта чертова маска с отверстиями для глаз, через которые ни фига не видно. Как будто изготовители этих масок считают, что у всех нормальных людей должны быть глазки в кучку. Поэтому для того, чтобы хоть что-нибудь увидеть, приходится скашивать глаза к носу. А этот комбинезон с нейлоновым ворсом просто создан для Петера Харрисона[1]1
  Петер Харрисон – популярный шведский телеведущий. (Здесь и далее примеч. переводчика).


[Закрыть]. Сплошная синтетика, совсем не дышит. Смотрю на себя в зеркале в лифте – кругом одна пластмасса и красный ворс. Пытаюсь хоть как-то закатать рукава и штанины комбинезона. Потом перекидываю икеевскую сумку через плечо и звоню в дверь.

– Ой, кто это к нам пришел? Входи-входи, Дедушка Мороз! – наигранно верещит Лена. – Далеко, наверное, ехать пришлось?

– Далеко, ох, далеко. Уж так притомился, сил нет… – пыхтит Дед Мороз, держась за спину.

– Да ты входи, Дедушка, входи, вон, на диванчик присаживайся, – отвечает Лена, семеня по паркету в маленьких шелковых шлепанцах.

Дедушка Мороз делает шаг и ударяется башкой о вешалку, так что маска окончательно съезжает набок. Теперь я вообще ничего не вижу, черт, вот больно-то, ай-яй-яй, прямо виском о какой-то крюк. Аж в ушах звенит.

– Входи, Дедушка Мороз, сядь, отдышись, отдохни! – кричит Стаффан, обращаясь в глубь квартиры, а потом шепчет мне на ухо: – Белла, а ты, случайно, не задом наперед костюм надела? – И снова орет на всю квартиру: – Та-ак, сейчас возьмем Дедушку под ручку и усадим на диван. Дети! Бегите сюда! В жизни не угадаете, кто к нам пришел!

Деда Мороза, температура тела которого уже приблизилась к ста градусам, втискивают между столетней бабкой Стаффана и захлебывающейся от восторга Леной. С трудом выглядываю из-под маски. Лена гладит Стаффана по щеке. Целует. Он поглаживает ее по спине, рука скользит вверх-вниз по светло-розовому шифоновому платью. Дедушку Мороза начинает тошнить.

– Дети! Дети! – кричит Лена. – Бегите скорее сюда, Дедушка Мороз пришел!

– Мы смотрим «Югио»![2]2
  Популярный японский мультипликационный сериал.


[Закрыть] – доносится из-за закрытой двери.

– Ну, где тут у нас послушные детки? – сипит Дед Мороз из-под маски. – Идите скорей ко мне, посмотрим, что для вас припас Дедушка Мороз! Я приехал издалека… На своих косулях… Или лосях? Черт, как их там? Короче, такие темные мохнатые зверушки с большими глазами, которые запряжены в мои сани! В смысле, зверушки, а не глаза. Бегите скорее!

– На оленях, ты, наверное, хочешь сказать на оленях! – шепчет Стаффан. – И я бы попросил тебя не чертыхаться в нашем доме.

– Мы смотрим «Югио»!!! Потом придем.

У пышущего жаром Деда Мороза, температура тела которого уже достигла ста пятидесяти градусов, начинаются клаустрофобия и кислородная недостаточность, к тому же его мучает страшная жажда. Дедушке срочно нужно чего-нибудь покрепче. Дедушка приподнимает маску, хватает ртом воздух. Стаффан тут же убирает руку с Лениной ляжки и поспешно опускает маску на моем лице. Я успеваю сделать полглотка.

– Не дай Бог дети тебя в таком виде увидят, – шипит он. – Ты же не хочешь разрушить все волшебство?!

Чего?! Может, стоило бы раскошелиться на костюмчик получше? Даже при очень плохом освещении и даже если б рядом стоял живой олень, ни один нормальный человек не поверил бы, что я – Дед Мороз. При очень большом желании меня еще можно принять за шатер Деда Мороза – в этом балахоне запросто уместились бы трое со спальниками, – короче, в лучшем случае я бы сошла за оживший шатер Деда Мороза. Которому вот-вот грозит самовозгорание. Кажется, маска уже начинает слегка оплывать.

Боже, ну и Рождество! Подумать только – я сижу на красном диване в гостях у моего бывшего и его девушки. Да еще наряженная в самый уродский костюм Деда Мороза во всей Северной Европе. При том что я вообще не собиралась праздновать Рождество в этом году. Как-то я его переросла, что ли, не такой уж это для меня теперь и праздник. К тому же мама с Рольфом все равно на Тенерифе, и я решила просто-напросто остаться дома в своей маленькой квартирке. Забраться в ванну с душистой пеной и немного расслабиться, но тут что-то не заладилось с горячей водой; тогда я решила заварить себе чашку крепкого чая и завалиться на диван, но обнаружила лишь бесплатный пробник какого-то сомнительного кокосового чая, из тех, что приклеивают на страницы журнала, однако, по всей видимости, он оказался просроченным, поскольку вкус был, мягко говоря, странным; в довершение ко всему я не нашла у себя на полке ни одной интересной книги, и мне пришлось идти в «Олене» прямо перед закрытием, чтобы купить что-нибудь повеселее. Там-то мне и повстречался Стаффан, который предложил отпраздновать Рождество у них. Тут я представила, как сижу одна в канун Рождества с книгой Хокана Нессера, – и так мне стало себя жалко. Тем более что книга оказалась про какого-то разнесчастного старика, который мотается по всяким Богом забытым полустанкам, пытаясь разобраться в своем прошлом, – ничего не скажешь, очень жизнеутверждающее произведение!

– Господи, совсем все с ума посходили, – произносит древняя бабка Стаффана своим мерзким старческим голоском, – представляешь, решили с первого июля переименовать Налоговую инспекцию в Налоговую службу. Для меня инспекция всегда останется инспекцией. Служба – ха! От одного слова тошно становится. Вот, помнится, в мое время…

Она протягивает ко мне свою дрожащую руку, готовая вот-вот в меня вцепиться, но я успеваю вовремя вскочить с дивана, мчусь в ванную и лихорадочно шарю рукой в складках шатра Деда Мороза, пытаясь выудить мобильный из кармана джинсов.

– Привет, Кайса, это я.

– Что? Ты где? Чего это ты там шепчешь?

– Я у Стаффана. Заперлась в туалете.

– Какого еще Стаффана? Только не говори, что у того самого!

– Ага, у него. А еще здесь его ненаглядная Лена и человек сто их родни.

– Стоп, Белла, ничего не понимаю. Ты же сказала, что останешься дома на Рождество!

– Ну да, но потом я встала перед выбором – отмечать Рождество в гостях у знакомых под разную закуску или сидеть в своей конуре с разваливающейся мебелью – кстати, у моего дивана теперь еще и спинка сломалась – наедине с толстенной депрессивной книгой в придачу…

– А к нам ты не могла прийти?! Погоди, я-то чего шепчу? Совсем с ума сошла. Слушай, серьезно, это же садомазохизм какой-то, праздновать Рождество у своего бывшего с толпой его новой родни!

– Да знаю я, знаю, глупее не придумаешь, но не могу же я повернуться и уйти! Хотя здесь и правда невыносимо, эта дура Лена, вся из себя такая красотка, все время метит свою территорию – ну, на колени ему садится, Демонстративно целует взасос, а я сижу как дура и знай приговариваю, какая они чудесная пара. Тьфу!

– Но ты-то сама как? Переживаешь? Тяжело тебе видеть их вместе?

– Да нет, ты что, я бы к нему не вернулась, даже если б все человечество вымерло и мне пришлось бы выбирать между ним и Йораном Фристорпом![3]3
  Йоран Фристорп (p. 1948) – шведский поп-музыкант, популярный в 1970-х гг. В 1989 г. выпустил альбом с христианскими псалмами.


[Закрыть] Бр-р, ну уж нет! Мы же друг другу совсем не подходили, со скуки подыхали, превратились в каких-то пенсионеров. И вообще нельзя сходиться с кем попало только ради того, чтобы не быть одной, я же сама его бросила, просто почувствовала вдруг, что ни секунды больше не выдержу…

– Ну а ты не можешь сказать, что переела лютефиска[4]4
  Лютефиск – национальное шведское блюдо, треска, вымоченная в растворе щелока.


[Закрыть], и уйти?

– Да понимаешь, так получилось, что я тут единственная, у кого есть хоть какие-то актерские данные, вот я сдуру и пообещала изобразить Деда Мороза… Для детей. Чьи-то племянники, что ли, я толком не разобралась, кто здесь кто. Останусь еще на часок, больше не выдержу.

– Может, потом к нам зайдешь?

– Да нет, я уже совсем никакая, рядом со мной за столом сидела Ленина бабка, на редкость занудная старуха, да еще все норовила подсесть поближе – чуть со стула меня не спихнула – и весь вечер тарахтела о своей работе в налоговой. Два часа без остановки. Она, да будет тебе известно, проработала там всю жизнь. Закончила лицей для девочек – и прямиком на биржу труда. Тут-то ей и предложили работу в самой Налоговой инспекции – представляешь, какое везение?! А поскольку она была необычайно способной, ее почти сразу повысили с должности секретарши до ассистента, а уже через год она закончила курсы повышения квалификации и стала проверяющим, и даже чуть было не дослужилась до замначальника! И представь себе, она всю жизнь проработала в одном и том же кабинете!

– Подожди секундочку, сейчас возьму блокнот.

– Во-во! Мне это было изложено во всех душещипательных подробностях, в то время как бабуля с аппетитом уминала селедку в горчичном соусе, не закрывая рта. Кажется, мне пришлось выслушать подробности жизни всех неплательщиков, которые прошли через ее кабинет за эти сорок три года. Такое ощущение, что я и сама там работала. Короче, мне нужно домой и спать. Сорок с лишним лет в налоговой кого хочешь доконают. Я тебе завтра позвоню, как проснусь. Если выживу.

Осторожно открываю дверь в комнату, из которой доносятся звуки телевизора. Крадусь, как самый настоящий эльф – тип-топ-тип-топ. Перед телевизором лежат трое детей лет двенадцати и смотрят новости.

– С Рождеством! Хо-хо-хо! Это я, Дедушка Мороз!

Пацан в черной шапке и толстовке с капюшоном окидывает меня ледяным взглядом и прибавляет звук.

– Исчезни, чмо!

Я тихонько возвращаюсь в гостиную.

– Они хотели бы открыть подарки позже, – говорю я и протягиваю руку за своим джин-тоником. Стремительно, как кобра, бабуля перехватывает мою руку, вцепившись в нее своими цепкими пальцами пенсионерки на заслуженном отдыхе, и скрипуче произносит:

– Вообще-то обо мне стоило бы сделать радиопередачу. Я столько всего повидала за время работы в налоговой… – Она хватает меня за вторую руку и решительно тянет за собой на диван, затем набирает побольше воздуха в легкие и продолжает: – Мне видится что-то вроде субботнего интервью программы «Эхо», где два радиоведущих задают мне вопросы… У меня в запасе столько великолепных историй! Вот послушай: дело было поздней осенью пятьдесят третьего, сижу я как-то днем на работе и изучаю налоговую декларацию, а в ней…

От костюма Деда Мороза зуд просто адский. Я пытаюсь высвободить руку, чтобы сделать хоть один глоток, но старческие пальцы лишь крепче сжимаются на моем запястье. Смотрю в окно. За окном падают крупные хлопья. В этом году на Рождество выпал снег.

2

СПИСОК ПРОБЛЕМ, ВТОРОЙ ДЕНЬ РОЖДЕСТВА.

Через месяц заканчивается мое пособие по безработице.

Если за эти тридцать дней я не получу какую-нибудь роль, меня выгонят с биржи труда для представителей творческих профессий (туда ужасно сложно попасть – для этого нужен как минимум трехлетний актерский стаж или диплом Театрального училища, которого у меня нет, так что мне пришлось темнить, давая уклончивые ответы о своем образовании, из которых следовало, что я конечно же окончила театральное и вообще у меня огромный опыт работы). Не иначе как мне придется работать могильщиком или кем-нибудь похлеще, не знаю, кем там работают люди без высшего образования.

Сто пудов окажется, что работа могильщика требует зачета по какой-нибудь там теории гниения.

В моем распоряжении осталось 573 кроны мелочью, а пособие по безработице я получу только через полторы недели. Сумма пособия равна 3460 кронам за вычетом налогов.

В моем гардеробе нет ни одной вещи, купленной позже 1993 года.

Мне не с кем разделить свою жизнь, время идет, и, скорее всего, я так и не успею встретить нормального мужика и родить детей, потому что климакс у меня наступит раньше, чем я найду подходящего человека. Такого, который мечтает о женщине, щеголяющей в шмотках образца 1993 года.

У меня самая маленькая кухня на свете (войти в нее можно, но вот развернуться уже нельзя). Готовить там просто нереально. Мне суждено провести всю жизнь в одиночестве в крохотной двушке с карликовой (простите, низкорослой) кухней и убогой мебелью, полученной в наследство: деревянным столом времен моего детства (он и тогда выглядел убогим, но под клеенкой это было не так заметно) со следами кошачьих когтей, так что за несколько десятилетий ножки стола значительно сузились книзу. Ну и плюшевый диван из «ОБС!» кирпичного цвета, состоящий из шести частей, которые разъезжаются в разные стороны, стоит лишь на него сесть.

Сколько бы я ни билась, карьера моя так и буксует на одном месте. Еще немного, и я достигну возраста, когда о карьере актрисы можно забыть. Вы знаете хоть одного актера, который пробился бы после тридцати пяти? Не знаю как насчет актеров, а уж среди актрис таких точно поискать. Да и те жалкие остатки моего актерского мастерства, которые у меня еще есть, скоро окончательно исчезнут за невостребованностью. Нет, я, конечно, перебивалась всякими мелкими подработками, но настоящей работы у меня не было – ну там, на сцене или какой-нибудь крупной роли в телесериале. С самого детства я мечтала стать актрисой. В третьем классе нам было поручено организовать школьную процессию в честь Дня святой Люсии[5]5
  День святой Люсии – шведский национальный праздник, отмечаемый 13 декабря. По традиции, празднование сопровождается торжественным шествием, которое возглавляет девочка или девушка, облаченная в белое платье, с венцом из зажженных свечей на голове.


[Закрыть]. Люсией выбрали мою одноклассницу – нужно было проголосовать за того, кого считаешь настоящим товарищем. Победила Кристина Бэкман, но утром в день шествия моей маме позвонила ее мама и сообщила, что Кристина заболела и мне придется ее заменить. Никогда не забуду это чувство: я шла с волосами, залитыми воском, и вся школа думала, что я – настоящий товарищ. Я так никому и не рассказала правду. Впервые в жизни я почувствовала себя избранной…

Треть своей взрослой жизни я сидела на пособии по безработице. За последние пять лет вся моя актерская карьера свелась к следующему:

•Я снялась в трех сериях телесериала «Сегемюру, до востребования» плюс год работала актрисой в театре города Люлео в Лапландии (ну если честно, чуть больше полугода, поскольку все лето мы отдыхали).

•Потом я принимала участие в двухнедельных курсах Института драматургии «Как выглядеть естественно на большом экране» со студентами режиссерского факультета. Нас разделили на пары, и я оказалась в паре с Йозефом Фаресом[6]6
  Йозеф Фарес (р. 1977) – шведский режиссер и сценарист.


[Закрыть], но он почти все время прогуливал.

•Я взяла кучу частных уроков по пению, технике речи, постановочному мастерству и технике Александера[7]7
  Метод, созданный австралийским актером Фредериком Матиасом Александером, обучающий правильному движению и расслаблению, что позволяет улучшить координацию и научиться владеть своим телом.


[Закрыть] (правда, несмотря на все семь уроков по 500 крон, я в жизни не смогла бы объяснить, что же это за техника). По-моему, что-то имеющее отношение к пластике.

•Потом я прошла курсы биржи труда на тему:

1. Как правильно составить резюме.

2. Может ли школьный театр предотвратить травлю среди учеников?

3. Однодневный семинар под руководством Ларса Молина[8]8
  Ларс Молин (1942–1999) – известный шведский телевизионный режиссер и писатель.


[Закрыть] (правда, неделю спустя он умер).

•Ой, чуть не забыла: еще я принимала участие в съемках корпоративного фильма про целлюлозу: «The return of the fibre»[9]9
  Фибра возвращается (англ.).


[Закрыть] (хотя сам фильм был на шведском), в съемках датского рекламного ролика для краски и в паре эпизодов, посвященных минимальным ставкам социального страхования, в обучающем фильме для сотрудников собеса. Плюс кое-какая рекламная озвучка на радио.

•Ах да, еще я была заполошным муравьишкой на воздушном шаре в детском мультике. У муравья было три реплики: «Ой, что это?!», «Ой-ой-ой!» и «Ой, как высоко!»

Раз я совсем не занимаюсь спортом, то непременно заработаю диабет, ревматизм и тромбоз.

Я так и не смогу получить водительские права, поскольку из-за финансового положения вынуждена делать двухмесячные перерывы между уроками вождения, так что к следующему занятию я успеваю забыть то, чему научилась на предыдущем. Если, несмотря ни на что, мне все же удастся получить права прежде, чем мне исполнится семьдесят, я все равно не смогу позволить себе машину, а даже если я выиграю деньги в лотерею, найти парковку в центре города просто нереально, а даже если я найду парковку, она наверняка будет стоить бешеных денег, а даже если я, по счастливой случайности, выиграю бесплатную парковку и бензин на всю оставшуюся жизнь, тогда уж я наверняка заработаю диабет, ревматизм и тромбоз, поскольку мои и без того несуществующие мускулы окончательно атрофируются, ведь единственные телодвижения, которые мне приходится совершать в моей безлошадной жизни, – это прогулка до автобусной остановки.

Скоро Новый год.

Все мои приятели уже нашли себя и сделали прекрасную карьеру. Обзавелись надежными спутниками жизни и получают удовольствие от своей работы. Взять хотя бы Кайсу, которая работает редактором программы новостей на ТВ-4, замужем за нормальным мужиком и даже успела обзавестись персональным младенцем. Вот только каждый раз, когда я ей звоню, Вильгот тут же начинает верещать, и нам приходится закругляться. Такое ощущение, что вместо первого места, которое я делила с Пелле, я вдруг очутилась на восьмом, так как на канале сейчас сокращение и каждую секунду своего практически несуществующего свободного времени Кайсе приходится уделять работе, хотя вообще-то она все еще в декрете.

У меня нет нормального высшего образования, и сколько бы я ни пялилась в программу новостей, все эти министры и Секторы Газа тут же вылетают у меня из головы. Я никогда не могу запомнить то, что прочитала в утренней газете. За исключением какого-нибудь репортажа о собаке, вытащившей другую собаку из колодца, и прочей ерунды. Такое я запоминаю на всю жизнь, хотя толку от этого – ноль.

На мои похороны придут два человека – священник и моя мама. Ну и разве что контора по трудоустройству разорится на крошечный венок. Из красных ноготков и желтых гвоздик. Если повезет. Хотя Кайса, пожалуй, тоже придет. Правда, Вильгот устроит такой ор, что уже через минуту ей придется покинуть церковь.

3

Скоро я стану настоящим экспертом по воспитанию детей. Места, где я уже побывала с Кайсой и Вильготом:

1. В бассейне для грудничков (мамаши окунают своих чад в воду).

2. В детской поликлинике (проверка веса и роста).

3. И на бис (аж два раза) – в развивающей группе «Пингвиненок» на Мариаторьет.

Мы с Кайсой сидим на кухне детского сада с пластиковыми стаканчиками безалкогольного глинтвейна (цена – три кроны за стаканчик) и ждем пробуждения Вильгота, уснувшего в своей коляске, хотя я-то в душе надеюсь, что он проспит как можно дольше, потому что, когда он кричит, разговаривать с Кайсой невозможно, а мне нужно обсудить с ней одну важную вещь. Вокруг нас ковыляют дети в сопровождении бдительных мамаш, а на диване сидит одинокий папа с чрезвычайно курчавыми волосами и листает старый номер газеты «Автонбладет».

– Ну что, пришла в себя после Рождества? – спрашивает Кайса.

– М-да, вспомнить страшно, теперь буду планировать празднование Рождества как минимум на пять лет вперед. Больше никаких импровизаций.

– А что будешь делать на Новый год?

– Не знаю.

– Может, придешь к нам в гости? Устроим праздничный ужин. Мы с Пелле, и ты с… хм, с Вильготом.

– Да, заманчивая перспектива. А главное, я уже заранее знаю, что сначала мой кавалер будет пускать слюну и балаболить за столом почем зря, а потом уснет, не дождавшись полуночи.

Я отхлебываю глинтвейн из стаканчика. Выжидающе смотрю на Кайсу. Она тоже делает глоток.

– Фу, это еще что за дрянь? Разбавленный брусничный сироп?

Она морщится и отодвигает стаканчик в сторону.

– Вы-то как попраздновали?

– Да ничего, вечером пришла мама, и, поскольку никто из нас не любит рождественскую еду, мы приготовили оленину и мусс из белого шоколада. Потом выпили потрясающего «Амароне» под всевозможные сыры, и Пелле подарил мне поездку в Санкт-Петербург на двоих, так что мы едем туда в феврале – только он и я. Мама обещала пожить это время у нас и присмотреть за Вильготом.

– Вот это да! Здорово! А там не слишком холодно в феврале?

– Ну вряд ли нам придется проводить много времени на улице. Думаю, в основном мы будем шататься по торговым центрам вроде «Пассажа» и «Гостиного двора» и разглядывать всякие прикольные русские штуки, а потом пить шампанское в гранд-отеле «Европа». Я там лет десять не была, но все равно ужасно рада, что мне удастся показать Пелле Санкт-Петербург. Не говоря уже о том, что мы поедем вдвоем, без ребенка – представляешь, какая роскошь!

Вильгот начинает хныкать. Кайса подходит к коляске, которая стоит возле входной двери, и дает ему соску. Он тут же снова засыпает, вздыхая во сне.

– Бедненький. Уже несколько ночей подряд совсем не спит, просыпается каждый час и давай бузить, нам с Пелле приходится по очереди вставать, чтобы совсем не свихнуться, – говорит Кайса, затем берет имбирное печенье, положив одну крону в маленькую коробочку возле термоса с глинтвейном.

Вот-вот начнется музыкальная разминка. В прошлый раз здесь распевали песни про Иисуса, но Вильготу явно понравилось. Две финские тетушки-воспитательницы просят родителей собрать игрушки, разбросанные по полу, и вытаскивают большие подушки, на которых все рассаживаются в круг. Я поспешно достаю из сумки свое новое резюме и подпихиваю его Кайсе.

– Вот о чем я хотела с тобой поговорить, посмотри, как тебе? Хочу разослать свое резюме по всем театрам и кинокомпаниям Швеции. Я дала себе слово, что добьюсь постоянной работы в театре или кино, а это единственный способ заявить о своем существовании. Мне срочно нужна работа, иначе придется опять возвращаться в кафе-мороженое, в котором я проходила практику в девятом классе, меня еще все время заставляли мыть туалеты. Хотя ты там, по-моему, не работала? Ты где практику проходила?

– В адвокатской конторе на Страндвеген, но они тоже пытались заставить меня мыть туалеты. Слушай, сколько тебе лет на этой фотке? Тебе здесь больше двадцати двух не дашь, говорит Кайса, разглядывая мое резюме.

ИЗАБЕЛЛА ЭКЛЁФ – АКТРИСА

ОБРАЗОВАНИЕ

Театральный факультет вечерней школы «Культурама».

Театральное училище Калле Флюгаре.

Техника речи и техника Александера, частные уроки. Актерское мастерство, частные уроки.

ТЕАТР (ИЗБРАННЫЕ РАБОТЫ)

Театр округа Норботтен 2003–2003.

КИНО (ИЗБРАННЫЕ РАБОТЫ)

Телевизионный сериал «Сегемюру, до востребования», ТВ-4, 2004.

ОСОБЫЕ НАВЫКИ

Игра на трубе.

Акробатика.

Современный джазовый танец.

Изрыгание огня.

Роликовые коньки.

Цвет волос: светло-русые / блондинка.

Цвет глаз: каре-зеленые.

Рост: 169 см.

Игровой диапазон: 25–45 лет.

РЕКОМЕНДАЦИИ

Ян Хаммар, директор театра округа Норботтен.

Кайса Семинов, ТВ-4.

– Ну да, мне здесь двадцать два, но другой у меня не было, а я хочу как можно скорее разослать резюме, желательно сегодня. Ты видела, что я на тебя ссылаюсь в графе «рекомендации», ничего? Они ведь все равно никогда ничего не проверяют, правда?

– Ну не знаю, Белла, ты что, серьезно собираешься разослать всем свою фотографию десятилетней давности? И убери ты эти роликовые коньки, их так сейчас вообще никто не называет, роллы еще куда ни шло, но здесь они, по-моему, просто ни к чему – кого ты собираешься изображать? Девочку-роллера? И что это, интересно, за труба? Ты же не умеешь играть на трубе! Ты хоть в руках ее когда-нибудь держала? Неужели ты не понимаешь, что люди подумают, будто ты отлично играешь, раз пишешь об этом в резюме? И что ты имеешь в виду под акробатикой? – спрашивает Кайса, указывая на мое резюме.

– Ну мы же ездили всем курсом на театральный фестиваль в Авиньоне, устраивали представления на улицах и площадях, кто-то жонглировал, а я изрыгала пламя.

Из коляски раздается яростный вопль. Кайса подходит и берет Вильгота на руки, я выхожу вслед за ней в холл. Она прижимает его к груди и старается успокоить, укачивая на ходу, зажав в одной руке мое резюме. Кайса пытается перекричать Вильгота:

– Короче, вычеркни трубу, и можешь сослаться на меня, буду всем рассказывать, какая ты замечательная. Все, там музыкальная разминка начинается, иди садись, мы скоро придем, вот только он успокоится.

Я захожу и сажусь рядом с курчавым папой, который наконец отложил газету и сидит с маленьким курчавым мальчиком на коленях.

– Вот бы сегодня спеть «Огонек в душе моей»[10]10
  Детская религиозная песенка.


[Закрыть], – обращается ко мне папа и с надеждой смотрит на коробку с карточками в руках воспитательницы. Мне выпадает тянуть первую карточку. На карточке изображена овца. Все поют «Ты скажи, барашек наш». К концу музыкального часа («Белочка на веточке», «Чей щеночек у окошка»[11]11
  Шведские детские песенки.


[Закрыть] и «В надежных руках»[12]12
  Протестантский псалом, автор Лина Санделл-Берг (1832–1903).


[Закрыть]) Вильгот совсем разошелся, и теперь его не оторвать от пластиковой горки – пока он катается, Кайса держит его под мышки.

– Оп-ля!

Она поднимает его на вытянутых руках и целует в живот. Он довольно гулит.

– А в остальном как тебе? Я про резюме…

– Вообще-то мне показалось, что у тебя как-то маловато работ. Хоть ты и пишешь, что это избранные. Может, еще что-нибудь добавишь? Ты же вроде перед Рождеством какой-то ролик озвучивала? Не хочешь об этом тоже написать?

– Ты о той рекламе на радио? Я разве не рассказывала, что это было? Ты умрешь. Прихожу я на озвучку, меня просят произнести текст бодро, но сексуально. Ладно, не вопрос, думаю. И знаешь, что это был за текст? «О нет, только не это! Опять эта молочница! А мне ведь сегодня на свидание! Не лучшее время для того, чтобы сидеть и чесаться, как какая-нибудь макака!»

– Да, такое точно надо в резюме, ха-ха!

– Вот и я о том же. Какой-то крем, что ли. Вообще-то все рекламные тексты, как правило, дурацкие, но этот был такой, что я даже украдкой косилась по сторонам: нет ли где скрытой камеры.

– М-да, бред какой-то. Это, пожалуй, будет почище той рекламы маргарина, где тебе пришлось изображать из себя Кристину Лунг[13]13
  Кристина Лунг (р. 1948) – шведская поэтесса и драматург.


[Закрыть]. Ну и как, тебе удалось все это произнести на полном серьезе? Нормально получилось?

Вильгот ползет к полке с игрушками. Мы идем за ним. Он вытаскивает деревянный пазл (Иисус, исцеляющий калек и прокаженных) и засовывает кусок пазла в рот (голову прокаженного).

– Да вроде получилось, все были довольны. В конце концов, какая разница – ну позорище, подумаешь, меня же никто не видит. Никто ведь не знает, что это я.

Вильгот подползает ко мне и забирается на колени. Кладет мне голову на плечо. Он теплый и совсем ничего не весит. Я осторожно глажу его по голове.

4

Мама выхватывает фотографии у Рольфа из рук:

– Давай лучше я Белле покажу. Рольф, может, ты пока нальешь нам сангрии, пер фаворе?

Рольф исчезает в кухне. Мы с мамой сидим на диване от Йозефа Франка в их вилле типовой застройки. Она, как всегда, даже и не думала пользоваться какими-нибудь солнцезащитными средствами на Тенерифе. Загорелая кожа лоснится, лицо обгорело. Она считает, что если мазаться кремом от солнца, то за две недели не успеешь загореть. А какой смысл возвращаться домой после отпуска, если по тебе не видно, что ты побывала за границей? Мама показывает фотографию, на которой она запечатлена рядом с испанцем и ослом. На осле яркая шляпа с прорезями для ушей.

– Это милейший Педро, наш гид. А это… как же его звали? Рольф, как звали осла? – кричит мама в сторону кухни. – Как звали осла Педро? Донго? Донко?

Она листает дальше. Рольф на поле для игры в гольф с клюшками для гольфа, Рольф в клетчатых плавках, Рольф с чемоданами в аэропорту – она быстро перебирает фотографии одну за другой, но тут лицо ее расцветает.

– А это наш бассейн. Как же там было здорово! Нас обслуживала одна милая испанка, Марибель, так она приносила коктейли прямо к краю бассейна, а еще там были великолепные тапас – я уж не говорю про апельсины, просто фантастика, теперь я знаю, какими должны быть настоящие апельсины! А на берегу стоял Фелипе и готовил паэлью на открытом огне. Давил помидоры руками и бросал на огромную сковороду прямо на берегу, да вот же он!

Радостный старик испанец с длинными усами в переднике позирует с осьминогом в руках. Он окружен туристами. Перед ним стоит жаровня с медной сковородой гигантского размера.

– Это было просто чудесно, вам со Стаффаном непременно нужно туда съездить!

– Мама, мы со Стаффаном уже два года как расстались, у нас с ним…

– Ах да, чуть не забыла, мы же тебе купили…

Мама исчезает в кухне и возвращается с огромным свертком в руках.

– С Рождеством, доченька!

Вслед за ней из кухни выходит Рольф с подносом, на котором стоит графин сангрии и пара мисочек. Я разворачиваю подарок. В свертке оказывается огромный вяленый окорок, прикрученный к какой-то зверской деревянной конструкции. Целая нога. Свиная ляжка с маленьким острым копытцем на конце. Пата негра, вяленая ветчина. Чтобы все это съесть, мне понадобится полгода, не меньше. И то, если я буду подкрепляться ею каждые полтора часа, раздаривать друзьям и угощать случайных попутчиков метро. Помимо окорока в свертке лежит длинный преострый нож с черной рукояткой.

– Спасибо большое. Вот здорово! А у меня вам ничего нет.

– Ничего, мы же договорились, что обойдемся без подарков. Нам просто захотелось привезти тебе что-нибудь с Тенерифе. Ну и тяжело же было его тащить! Он, между прочим, больше четырех килограммов весит. Переть такую тушу с Тенерифе! Тебе нравится?

– Да, спасибо огромное. И ножик, кажется, отличный.

– Еще бы, за такие деньги.

Рольф разливает сангрию по маленьким бокалам с голубой каемкой и расставляет на столе миски с зелеными и черными оливками.

– Правда, Рольф?

– Прости, я не слушал. Что ты сказала?

Мама выразительно смотрит на меня и закатывает глаза. Кидает оливку в рот, жует и кладет косточку на поднос.

– М-м-м, Тенерифе. Ой, что-то я все о себе и о себе, ты-то как поживаешь?

– Ничего, тружусь, разослала свое резюме с фотографией и суперделовым письмом по всем театрам и кинокомпаниям Швеции. Сто семьдесят шесть писем! А еще встречалась с Кайсой и…

– Динко! – восклицает она. – Точно, его звали Динко! Милейший Педро так гордился, что ему выпала возможность показать нам свой родной остров! Представляешь, он водил нас по ресторанам, куда ходят одни местные! Ты окорок на метро повезешь или хочешь, чтобы мы его завезли тебе на неделе?.. Дунко, по-моему, все же Дунко? Нет, не помню.

– Ах да, хотела вас спросить, вы не могли бы поездить со мной на машине, поучить вождению? Хочу немного потренироваться, чтобы не тратить безумную кучу денег. А то на мои средства особо не разгуляешься.