Текст книги "Человек-подушка"

Автор книги: Мартин Макдонах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Приемные родители срывают с девочки бороду и отбрасывают.

Она с легкостью переносила их ненависть, потому что у девочки было доброе сердце, и она прощала их пакости, но ее благородства приемные родители не могли оценить. Когда она настаивала на своих воскресных визитах в церковь, они прятали от нее сандалии, заставляя идти ее одну босиком по каменной дороге, где встречались кусочки разбитого стекла. Когда же она все-таки добиралась до церкви, она стояла там часами на коленях, моля Отца Небесного простить грехи своих приемных родителей, и все прихожане корили и стыдили ее за кровавые следы на церковном полу. Когда она возвращалась домой, ее били за опоздание, хотя ни о каком конкретном времени возвращения речи не шло. Ее били за то, что она делилась едой со своими бедными одноклассниками. Ее били за то, что она укрепляла дух несчастных детей-инвалидов. Ее били за то, что она ухаживала за прокаженными. Ее жизнь превратилась в постоянную муку, которую она принимала благодарно с улыбкой на лице, и только один случай заставил ее быть более строгой. В один прекрасный день она встретила на улице слепца, просящего подаяние у дороги…

Катурян изображает слепого человека. Девочка растирает его лицо пылью и плюет в пустые глазницы.

Она растерла его лицо придорожной пылью, собрала всю свою слюну и плюнула ему в глаза. Слепец заявил на нее в полицию, сказав, что девочка растерла его лицо пылью и плюнула ему в глаза, и когда приемные родители забрали ее из участка домой, они сказали ей…

Приемные родители. Так значит ты хочешь быть как Иисус?

Катурян. И она им ответила: «Когда-нибудь вы меня узрите!» (пауза) Они посмотрели на нее с большим изумлением. И тогда это началось.

Ужасающие детали, описываемые дальше, актеры повторяют на сцене.

Приемная мать нацепила на голову девочки терновый венец из колючей проволоки, потому что ей лень было свить венец из настоящего терна. А в это время приемный отец охаживал ее семижильной плеткой, и после часа или двух такой пытки, когда она уже начала терять сознание…

Приемные родители. Ты все еще хочешь быть, как Иисус?

Катурян. Сквозь слезы девочка отвечала им: «Да».

Приемные родители кладут тяжелый крест девочке на спину. Она делает с ним несколько шагов, подгибаясь от напряжения.

И тогда они заставили ее носить тяжелый деревянный крест по гостиной сотни раз туда и обратно, пока ее ноги перестали ее слушаться, а колени подгибались, и ей оставалось только молча наблюдать за тем, как ноги несли ее тело по кривой. И тогда родители сказали ей…

Приемные родители. Ты все еще хочешь быть, как Иисус?

Катурян. Она почти уже была готова им уступить, но перетерпела этот приступ трусости и, собрав всю волю в кулак, выпрямила спину и сказала, глядя им прямо в глаза: «Да».

Приемные родители распинают ее на кресте и устанавливают его на планшете.

И тогда они пригвоздили ее руки к кресту, повернули ноги на правую сторону, затем пригвоздили и их тоже, прислонили крест к стене и оставили девочку одну. А сами пошли смотреть телевизор, по которому в тот день показывали много интересных передач, и когда все они закончились, они выключили телевизор, заточили спицу и снова спросили у нее…

Приемные родители. Ты все еще хочешь быть, как Иисус?

Катурян. Маленькая девочка проглотила слезы, глубоко вздохнула и ответила им: «Нет. Я не хочу быть как Иисус. Я есмь Иисус!» (пауза) И тогда родители проткнули спицей ее бок…

Делают так.

…и оставили умирать, а сами заснули крепким сном.

Голова девочка медленно покачивается, глаза закрыты. Сцену заполняет утренний свет, приемные родители возвращаются.

Рано утром к своему удивлению они обнаружили, что девочка еще жива…

Девочка медленно открывает глаза, кивает в знак приветствия. Родители аккуратно снимают ее с креста. Девочка дотрагивается до их лиц в знак того, что простила их. Они кладут девочку в стеклянный гроб и закрывают крышку.

…и тогда они сняли девочку с креста и похоронили ее заживо в маленьком гробу, где было еще столько воздуха, чтобы прожить ровно три дня…

Родители бросают землю на крышку гроба.

…последние звуки, которые услышала девочка, были слова ее приемных родителей, которые обращались к ней…

Приемные родители. Если ты Иисус, ты должна воскреснуть в три дня, не правда ли, доченька?

Катурян. Маленькая девочка немного задумалась, потом улыбнулась сама себе и прошептала: «Непременно. Непременно». (пауза) И стала ждать. Ждать. Ждать.

Свет льется на стеклянный гроб, девочка медленно начинает царапаться. Катурян подходит к гробу и открывает крышку.

Три дня спустя один человек, гуляя по лесу, неожиданно споткнулся о маленькую, еще свежую могилу, но поскольку был он безнадежно слеп, он просто прошел мимо. Он не услышал страшных звуков, доносившихся из-под земли. Он медленно исчезал в черном-черном мраке пустого, очень пустого леса, пока совсем не потерялся из виду.

Затемнение

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Комната для дознания в полицейском участке. Катурян поспешно сочиняет свое длинное признание. Протягивает первый лист сидящему за столом Тупольски. Ариэль стоит, курит.

Тупольски. «Я, нижеподписавшийся, частично признаю себя виновным в убийстве шести человек. Троих я прикончил сам, остальных трех убил я и мой брат, который реализовывал на деле ужасные и извращенные рассказы, которые я сочинял». Скобка, «прилагаются», скобка закрывается. (пауза) «Самое последнее мое убийство – это убийство моего брата Михала…» Да, благодарю вас, Катурян, мы сами об этом никогда бы не догадались. «Задушил его подушкой…» Так, так, так… Дальше… «спас его от пыток и мучительной смерти и убил его руками его же…» Да, да… Дальше тут пошла всякая фигня про то, как вы любили своего брата. Я вижу, как вы его любили. «Перед этим преступлением я убил немую девочку, примерно три дня назад. Я не знаю, как ее зовут. Она… была…»

Ариэль. (пауза) Она была что?

Тупольски. Все, страница кончилась.

Ариэль. Пиши быстрее.

Тупольски. Пиши быстрее. (пауза) Ты это называешь «быстрее»? Пиши быстрее. Еще быстрее.

Ариэль. Еще быстрее.

Тупольски. Еще быстрее.

Ариэль буквально сворачивает себе шею, пытаясь прочесть, что пишет в данный момент Катурян. Катурян инстинктивно закрывает листок бумаги рукой. Ариэль дает ему затрещину.

Ариэль. Ты тут не в школе на экзаменах.

Катурян. Простите…

Ариэль читает через плечо Катуряна.

Ариэль. «Убил, как написано в рассказе… «Маленький Иисус». Это какой «Маленький Иисус»? Я такого не помню…

Тупольски. Что?

Ариэль просматривает коробку с документами, находит рассказ «Маленький Иисус».

Ариэль. Он говорит, что они убили ее, как написано в рассказе «Маленький Иисус». Ты читал это?

Тупольски. (ослабевая, печально) Да. Я читал.

Ариэль читает рассказ про себя. Катурян бросает взор на Тупольски и замечает, как тот пристально наблюдает за ним. Смущается и протягивает ему второй лист признания, продолжает писать.

И где вы оставили ее тело?

Катурян. Я тут карту нарисовал. Сразу за нашим домом в лесу в Каменце есть колодец. В нем тело девочки, а под ним еще два трупа. Двое взрослых.

Тупольски. Что это еще за взрослые?

Катурян. Я как раз к этому подбираюсь.

Тупольски проверяет свой пистолет. Катурян замечает это движение, но продолжает писать.

Тупольски. (Ариэлю) Ну и что ты там начитал?

Ариэль. «Она носила бороду и ходила в сандалиях».

Тупольски. Ариэль, если мы читаем этот рассказ, чтобы выяснить, как ребенок погиб, то можно опустить подробности и сразу перейти к финалу, как тебе кажется?

Ариэль. Да, давай.

Тупольски. Так что… к черту про терновый венец. К черту про плетку. К черту про «она носила распятие по комнате, пока ее ноги не перестали ее слушаться». К черту все подробности. (пауза) Я пойду прикажу судебным приставам достать тело.

Тупольски выходит с картой, нарисованной Катуряном. Ариэль дочитывает рассказ и начинает тихонько плакать. Катурян смотрит на него, затем возвращается к бумаге. Ариэль в изнеможении садится на стул.

Ариэль. Откуда берутся такие люди, как ты?

Катурян завершает писать на одном листе, протягивает Ариэлю, начинает другой. Ариэль читает законченный лист.

«Я держал мальчика, когда мой брат отрезал ему пальцы, как это написано в «Сказке о городе у реки». Прилагается. (пауза) «Я держал девочку, когда мой брат запихивал в нее яблочных человечков, внутри которых мы спрятали лезвия, как это было написано в рассказе «Яблочные человечки». Прилагается. (пауза) Неужели ты веришь, что мы не сожжем твои рассказы в ту же минуту, как уничтожим тебя?

Катурян. Я во всем чистосердечно признался, как и обещал вам. И я хотел бы верить в то, что вы положите мои рассказы в отдельную коробку и обнародуете их спустя пятьдесят лет со дня моей смерти. Вы обещали мне это.

Ариэль. Что заставляет тебя верить в то, что мы сдержим наше слово?

Катурян. Потому что я, в глубине души, верю, что вы честные люди.

Ариэль. (встает, вскипая) В глубине души? Какой, твою мать, души?!

Катурян. Неужели вы снова станете бить меня после того, как я закончу? Я как раз подошел к той части, где я рассказываю об убийстве матери и отца.

Катурян продолжает писать. Ариэль закуривает сигарету.

Спасибо.

Ариэль. (пауза) Ты убил отца и мать?

Катурян кивает головой.

Хотя это глупый вопрос, конечно. За что хоть?

Катурян. Ну… У меня есть рассказ, он называется «Писатель и брат писателя». Не знаю, заметили ли вы его…

Ариэль. Читал.

Катурян. Тогда хорошо… Я ненавижу писать автобиографичные рассказы. Мне кажется, что люди, пишущие о том, что им известно, пишут о том, что им известно, потом что они чертовски глупы для того, чтобы что-то сочинить. Но «Писатель и брат писателя» – это, я уверяю вас, единственная моя история, где нет ни слова вымысла.

Ариэль. Ого. (пауза) Сколько ему было лет? Когда они начали это делать.

Катурян. Ему было восемь. Мне семь.

Ариэль. И как долго это продолжалось?

Катурян. Семь лет.

Ариэль. И ты слышал звуки все эти годы?

Катурян. Я до самого конца не понимал, что они означают. Но я слышал их, да.

Ариэль. И потом ты убил их?

Катурян качает головой, протягивая Ариэлю последний завершенный лист.

Катурян. Я задушил их подушкой, потом схоронил тела в колодце за нашим домом. Колодец – это самое подходящее место. Неслучайно там же лежит тело немой девочки.

Ариэль идет в подсобную комнату, что-то там проверяет.

Ариэль. А ты знаешь, твой рассказ о детстве может быть засчитан в суде как неплохой аргумент в твою пользу. Разумеется, это случится при единственном условии: если мы захотим освободить тебя до суда и не застрелим через час.

Катурян. А я не хочу ни от чего освобождаться. Я только прошу вас сдержать ваше слово. Пожалуйста, убейте меня, но не трогайте мои рассказы.

Ариэль. Ну хорошо, на пятьдесят процентов ты нам можешь верить.

Катурян. Я верю вам.

Ариэль. Откуда ты знаешь, что мне можно верить?

Катурян. Не знаю. Что-то мне подсказывает. Не знаю, правда, что.

Ариэль. Правда? Что касается меня, тут я, пожалуй, могу тебе помочь. Что-то тебе подсказывает, что меня переполняет всепроникающая ненависть… ненависть… к таким, как ты. Которые не стоят даже мизинца… ребенка. Я проснулся сегодня с ней. Она заставила меня встать с кровати. Она ехала со мной в автобусе на работу. Она шептала мне: «Он не улизнет». Я пришел на работу очень рано. Я проверил, зачищены ли контакты и готовы ли электроды к работе… чтобы мы не теряли… ни… секунды. Да, увы, иногда мы вынуждены применять излишние меры воздействия. Даже бывает так, что мы применяем излишние меры воздействия на абсолютно не виновных людей. Но я скажу тебе другое. Когда эти абсолютно не виновные люди выходят из этой комнаты на волю, они даже помышлять не могут о том, чтобы просто даже повысить голос на маленького ребенка. В противном случае, они знают, что мы, черт возьми, услышим это и снова притащим их сюда для еще одной порции излишних мер воздействия. И наверное, тебе может показаться теперь, что подобное поведение полицейских сомнительно с точки зрения морали. Да, это черт тебя побери, именно так! Но знаешь что?! Мне насрать на это! Потому что, когда я стану стариком, знаешь что будет? Детишки будут бегать вокруг меня, они будут знать, кто я и что я для них сделал, они подарят мне конфеты – самое ценное, что у них есть, – в знак благодарности, и я возьму у них эти конфеты и теперь уже я стану благодарить их, и потом скажу им ласково, чтобы они поспешили домой к маме, и вот тогда я буду счастлив. Не потому, что мне дали конфет, на самом деле я их не люблю, но потому что я буду знать… я буду знать в моем сердце, что когда меня уже не будет здесь, они останутся, многие из них останутся. Поэтому я хороший полицейский. Не потому, что я могу расследовать все дела на свете – я на самом деле не всесилен, а потому, что я чего-то стою. Я стую чего-то. Я стою на верной стороне. Я, может быть, не прав, но я стою на правильной стороне. На стороне детей. То есть на противоположном от тебя берегу. И поэтому, когда я слышу, что ребенка убили в стиле… в стиле твоего «Маленького Иисуса»… Знаешь что? Я готов замучить тебя до смерти только за одно то, что ты пишешь такие истории, как эта. Я даже не буду разбираться, кто их инсценирует! А, впрочем, знаешь что?

Ариэль вытаскивает из соседней комнаты огромную, мрачного вида установку с электродами.

…мне по хую, что делали твои отец и мать с тобой и твоим братом. По хую. Я бы и их замучил к ебеням, если бы они только появились здесь, но сейчас я хочу помучить тебя. Потому что два минуса еще не дают плюс. Два минуса еще не дают плюс. Так что вставай-ка, дружочек, на колени, а я пока потихоньку включу эту чертову машинку.

Катурян делает шаг назад.

Катурян. Умоляю вас, не надо…

Ариэль. Надо, надо, и именно сейчас, я сказал…

Возвращается Тупольски.

Тупольски. Что у вас тут происходит?

Ариэль. Да вот пытаюсь пристегнуть этого к батарее.

Тупольски. Господи, ну зачем?

Ариэль. Да мы тут поговорили…

Тупольски. О чем?

Ариэль. Ни о чем.

Тупольски. Ты снова начал свою волынку: «Когда я буду стареньким, детишки подойдут ко мне и подарят несколько конфет»? Так что ли?

Ариэль. Да пошел ты!

Тупольски. (поражен) Что?… Сегодня уже дважды ты позволил себе…

Ариэль. (Катуряну) Слышишь, ты! На колени. Я ведь кажется уже попросил тебя один раз вежливо.

Катурян медленно подходит к Ариэлю. Тупольски садится за стол и наблюдает за их диалогом. Катурян встает на колени.

Катурян. А кто первый, Ариэль, заставил вас встать на колени? Ваша матушка или ваш отец?

Ариэль теряет самообладание. Тупольски от удивления открывает рот.

Тупольски. Охуеть.

Катурян. Мне почему-то кажется, что все-таки это был ваш отец.

Тупольски. Ариэль, ну неужели ты сейчас станешь рассказывать ему, что твой отец был полным дерьмом? О, господи!

Ариэль. Нет, Тупольски, я не скажу ему о том, что мой отец был полным дерьмом.

Тупольски. Да? Вот как. Дерьмом, дерьмом. Старым дерьмом.

Ариэль. (Тупольски) Слушай, заканчивай эту хрень, а? Кончай этот базар про мое трудное детство.

Тупольски. Да я вообще никого не трогаю. Ты сам носишься со своим «трудным детством» как угорелый.

Ариэль. Я ни разу ни словом не обмолвился о моем трудном детстве. Я вообще никогда не использовал словосочетание «трудное детство» по отношению к моему детству.

Тупольски. А какое словосочетание ты использовал? Детство, в которым «тебя выебал твой отец»? Это даже не словосочетание, это целое предложение.

Ариэля начинает трясти.

Ариэль. Больше ничего не хочешь сообщить преступнику, а, Тупольски?

Тупольски. Я устал от всех вас. От всех, кто пытается своим заебанным детством оправдать свое заебанное настоящее. Мой отец был запойным алкоголиком и садистом. Неужели я теперь должен быть тоже запойным алкоголиком и садистом? Это возможно, но это будет мой личный выбор. Это будет мое свободное решение.

Ариэль. Мне бы хотелось сейчас все-таки приступить к пытке.

Тупольски. Приступи. А то заставляешь нашего гостя ждать.

Во время этой фразы Ариэль присоединяет электроды к телу Катуряна.

Ариэль. Сегодня ты перешел все границы, Тупольски.

Тупольски. Я сегодня, Ариэль, прочел насквозь исповедь заключенного, чтобы убедиться в том, что мы ничего не упустили в этой гнусной истории. Я выполнил свою работу. Я не мучаю осужденных просто ради того, что удовлетворить свои садистические фантазии о мщении.

Ариэль. Заткнись. Ты переходишь все границы.

Тупольски. Поспеши, дружище, давай помучай его еще, Ариэль. Мы все равно застрелим его через полчаса.

Ариэль присоединяет электроды к батарее.

Катурян. А где ваш отец, Ариэль?

Ариэль. Ни слова, Тупольски. Ни слова.

Тупольски. Я молчу. Я читаю его признание. Я делаю свою работу. Я тебе уже это говорил.

Катурян. Он в тюрьме?

Ариэль. И ты заткни свою пасть, извращенец.

Катурян. И что тогда? Вы меня немного помучаете и потом казните? (Пауза.) Он в тюрьме?

Ариэль. Шшшш… Не мешай, дай сосредоточиться.

Тупольски. Нет, он не в тюрьме.

Ариэль. Так, что я тебе только что сказал?

Катурян. Что же они, даже не арестовали его?

Тупольски. Они не смогли его арестовать.

Ариэль. Тупольски! Это для нас всех плохо закончиться… если ты будешь продолжать в том же духе.

Тупольски. У меня есть ужасное предчувствие, что ты прав.

Ариэль. Осталось только прицепить этот чертов электрод и тогда… чертов электрод и тогда…

Катурян. А почему они не смогли его арестовать?

Ариэль. Шшшшшш…

Катурян. Почему они не смогли его арестовать?

Ариэль справился с электродами и уже протянул руку, чтобы включить аппарат, как Тупольски, в самый последний момент, говорит следующую фразу.

Тупольски. Потому что Ариэль убил его. Я так думаю.

Ариэль начинает нервно, с дрожью в голосе смеяться. Он не успевает включить аппарат.

Хотя, конечно, это не было чистым убийством, правда? Скорее, самозащита, что несколько смягчает ответственность, это же ясно. Я назвал это убийством только для того, чтобы подразнить его. Понимаешь, даже я бы убил собственного отца, если бы он таскал меня к себе в постель каждую неделю с восьми лет. (Пауза.) Да… Он надвинул на его лицо подушку, когда тот спал. У вас много общего, как я погляжу, братцы.

Тупольски разглаживает на столе бумаги с признанием Катуряна.

Ариэль. (пауза) Я буду говорить об этом с комендантом, я сообщу ему о вашем поведении во время дознания. Этому следствию с самого начала не хватало ясности. С самого начала. Например, что это была тогда за фраза: «периферийное зрение»? Или как там? «Периферийное зрение нижней частью глаза»? Что это вообще такое? О чем вы болтали?

Тупольски. Привести в замешательство и дестабилизировать заключенного любым самым отчаянным бредом – этот метод записан в наших учебниках, Ариэль. А теперь я хотел бы продолжить свои вопросы нашему узнику – без помощи твоих дешевых фокусов с электрошоком. Так что будь любезен, Ариэль, освободи мистера Катуряна, если несложно. Я хочу, чтобы он сейчас сосредоточился.

Ариэль. А также я попрошу коменданта, чтобы он меня сделал ответственным за это следствие, потому что такое происходит не впервые. Комендант ценит меня, он давным-давно сказал, что нужно менять начальника. Вы получите хорошенький выговор, и тогда последним смеяться буду я. Я закручу в этой истории все гайки. Я буду тем, кто их, наконец, закрутит.

Тупольски. И каковы же будут твои первые гайки?

Ариэль. Я уже начал этим заниматься, когда ты вошел и наговорил нам всем гадостей. Моя первая гайка – это электрошок. Ясно?

Тупольски. А зачем тебе это?

Ариэль. Что зачем? Он убивал детей!

Тупольски. А теперь подумай. Мои первые гайки – это всего лишь несколько вопросов о деталях убийства немой девочки.

Ариэль. Ну… ну…

Тупольски. Мой первый вопрос: «Правда ли это, мистер Катурян?» Ну это такой формальный вопрос. «Правда ли это, мистер Катурян, что вы и ваш братец, согласно сюжету рассказа «Маленький Иисус», надели на голову несчастной девочки терновый венец?»

Катурян. Да, это правда.

Тупольски. Правда. Мой второй вопрос: «Это было до или после того, как вы исхлестали ее тело семижильной плеткой?»

Катурян. После.

Ариэль. Это все нам уже известно.

Тупольски. Мой третий вопрос: «Вы заставляли ее ходить с тяжелым деревянным крестом, на котором вы ее распяли?»

Катурян. Да, все было именно так.

Тупольски. Именно так. И, как я понимаю, в довершение ко всему вы прокололи спицей ее левый бок?

Катурян. Да, мы сделали и это. Мне очень стыдно.

Тупольски. И потом вы ее похоронили?

Катурян. Да.

Ариэль. Я же говорю, это все нам уже известно.

Тупольски. В рассказе написано, что девочку похоронили, когда она еще была жива. Вы закопали девочку живьем или к тому времени она уже была мертва?

Катурян. (пауза) Что?

Тупольски. Вы закопали девочку живьем или к тому времени она уже была мертва?

Катурян пытается найти слова, но не может.

Катурян. (тихо) Я не знаю.

Тупольски. Простите?

Катурян. Я не знаю.

Тупольски. Вы не знаете. Вы не знаете, похоронили ли вы ее живьем или она была уже мертва. Слышишь, Ариэль?! Раз уж ты собрался идти к коменданту, не мог бы ты заодно попросить наших ищеек поспешить на место преступления и раскопать немую девочку – вдруг она еще жива. Спасибо, мой милый.

Ариэль внимательно смотрит на него, затем резко выбегает из комнаты. Тупольски приближается к коленопреклоненному Катуряну и аппарату.

Как это вы можете не знать этого?

Катурян. Трудно сказать. Она не дышала – кажется, этого было достаточно. Мне казалось, что она мертва. Казалось мертвой. Неужели же вы думаете, что она жива? После всего этого?

Тупольски. Жива ли она? Осталась ли она жива после всего? Я не знаю. Я никогда не распинал детей на кресте и не хоронил их живыми в гробах. Я не знаю.

Тупольски вертит в руках провода от электрошокового аппарата. Катурян готовится к пытке. Тупольски снимает с него электроды и возвращается на свое место.

Я предполагаю, что она мертва. Я предполагаю. Но я не знаю твердо. Это мне пришло в голову, поэтому я и послал туда наших сотрудников. Все, что вы сказали мне, это то, что вы инсценировали рассказ «Маленький Иисус». Этого было бы достаточно для Ариэля. «Офицер, мы сделали это»… Опа!.. Но мне этого не достаточно. Понимаете, Ариэль – это полицейский. Он поддерживает в стране полицейский порядок. Полицейские псы должны поддерживать полицейский порядок. Я – следователь. И иногда я люблю расследовать.

Катурян. Я уверен, что она мертва.

Тупольски. Но все-таки вы недостаточно уверены, как я погляжу. (Пауза.) Я, знаете ли, тоже написал один маленький рассказик. В нем я в общем-то даже подытожил мой взгляд на мир, если хотите знать. Ну, нет… все-таки нет, на самом деле, конечно, это не итог. У меня вообще нет никакого взгляда на мир. Моя философия в том, что мир – это просто-напросто кусок дерьма. Это трудно назвать мировоззрением, так ведь? Или все-таки можно? Да… (Пауза.) Тем не менее, я написал рассказ и… ну хорошо, слушайте. Нет, конечно, если это не мой взгляд на мир, то уж точно здесь вы увидите мои взгляды на профессию детектива. Я высказался вполне определенно о влиянии детективной работы на мир в целом. Да, именно так. А почему вы до сих пор на коленях?

Катурян. Не знаю даже.

Тупольски. Идиотский вид.

Катурян. Да.

Тупольски указывает Катуряну на стул. Катурян снимает с себя последний электрод и садится на стул.

Тупольски. Так вы хотите услышать мой рассказ?

Катурян. Да.

Тупольски. Хотя вы же не могли сейчас сказать «нет», правда?

Катурян. Нет.

Тупольски. Нет. Ну что же, эта история называется… Как там? Называется… «История о глухом мальчике. На больших и длинных железнодорожных рельсах. В Китае». (Пауза.) А?

Катурян. Что?

Тупольски. Неужели же вам кажется, что это хороший заголовок?

Катурян. Мне кажется, это хороший заголовок.

Тупольски. (пауза) А что вы думаете на самом деле? Я даю вам полное право быть абсолютно честным со мной, даже если ваше мнение меня ранит.

Катурян. На самом деле я думаю, что это, наверное, самый чудовищный заголовок из всех, что я слышал. В нем две точки. В заголовке не может быть двух точек. На самом деле в нем не должно быть и одной точки. Этот заголовок – это просто нонсенс.

Тупольски. (пауза) А что если, этот заголовок обогнал свое время…

Катурян. Возможно. Возможно, все ужасные заголовки обогнали свое время. Может быть, это даже новация.

Тупольски. Может быть.

Катурян. Но я все равно считаю, что это чудовищный заголовок.

Тупольски. Это я уже понял! Я беру назад свое разрешение на правду – радуйтесь лучше, что избежали сейчас пощечины. (Пауза.) Хорошо. Господи, ну как же там начинается?

Катурян. Что-то типа… Глухой мальчик, большие длинные железнодорожные рельсы… (Пауза.) Простите.

Тупольски. (пауза) Ну да ладно. Ну вот так. Однажды жил этот… маленький глухой мальчик, он не слышал ровным счетом ничего, как это обычно бывает у всех глухих мальчиков. А, ну да, дело-то происходило в Китае, поэтому это был маленький китайский глухой мальчик. Я даже не знаю, почему мне захотелось, чтобы все происходило в Китае. Ну вот, как-то так, да. Не знаю, мне всегда интересно было наблюдать за маленькими китайчонками, они ведь такие забавные. (Смеется.) Ну в общем, как-то раз он шел домой откуда-то однажды, и он шел по железнодорожным рельсам, которые уходили далеко-далеко за горизонт, по равнине, по китайской равнине, это понятно, да? Нет ни деревца, ничего нет, только эта чертова равнина, и он идет по рельсам, он как бы слегка не в себе, ну, этот маленький мальчик, ну он был слегка безумен, и в общем этот маленький сумасшедший китайский глухой мальчик, ну, типа он же был глухой и он шел по этим чертовым железнодорожным рельсам. Это же чертовски опасно! А что если поезд промчится, выскочит прямо на него? Он же ни черта не слышит, его же раздавят к чертовой матери! Ну он же типа больной… Ну вот так вот, и этот сумасшедший маленький китайский глухой мальчик шел себе шел домой по большим длинным железнодорожным рельсам и вот угадайте, что было дальше? Огромный поезд на большой скорости уже приближается к нему, он за спиной у этого мальчика. Но поскольку рельсы так длинны, а поезд еще все-таки далеко от мальчика, он не сразу его сбивает, но такое ощущение, что вот-вот собьет. Поезд мчится по рельсам так быстро, что даже если водитель локомотива успеет заметить его, все равно нет никакой надежды на то, что они не встретятся. И, понимаете, в этот момент на ребенка жалко смотреть. Ну он такой, ну как эти все такие малышки, такой малюсенький миленький китайчонок. Волосы ершиком, видели? Вспоминаете, да? А водитель вообще его не видит. Но, тем не менее, ребенок виден. А знаете, кто видит ребенка? Там, в миле отсюда, если по рельсам идти в ту сторону, в которую идет ребенок, стоит такая странная древняя башня, ну примерно где-то сто футов в высоту, и на самом верху это башни живет один странный древний старик, такой странный китайский старик, с длиннющими китайскими усищами, ну знаете, такой еще узкоглазый – (изображает китайца) синь чунь суй – и еще в такой маленькой смешной шапочке. Одни считали его мудрецом, другие – мерзким старикашкой-отшельником, ну просто потому что он живет на самом верху этой дебильной башни. Ни одному человеку в округе не удавалось поговорить с ним в течение многих-многих лет. Люди даже не были до конца уверены, жив он еще или уже умер. Но все-таки он был живым – иначе бы я не рассказывал сейчас эту историю. И вот он там наверху башни, занят математическими расчетами, какой-то фигней, чертит там всякие чертежи, рисует рисунки, делает открытия и все в таком роде, ну, или вроде вещей, которые еще никто не изобрел, и еще есть у него миллион всяких листочков – они висят у него на стенах, а многие просто разбросаны по комнате и вот в этом вся его жизнь, такая вот. Он выше всего мирского. Эти чертежи, эти расчеты – это все, что его на самом деле беспокоит. И вот он смотрит из своего окна и видит, как в миле от него, уже в полмиле от него, идет маленький глухой мальчик, и еще через две мили или там через три за его спиной мчится с грохотом поезд. Этот старик тут же оценил ситуацию, очень верно оценил: «Вот по железнодорожным рельсам идет маленький глухой мальчик. Этот маленький глухой мальчик даже не слышит, как за его спиной грохочет поезд. Сейчас этого маленького глухого мальчика просто раздавят». И вот…

Катурян. А как он узнал, что мальчик глухой?

Тупольски. (пауза) А?

Катурян. Как он узнал, что мальчик глухой?

Тупольски. (задумался, пауза) Он увидел слуховой аппарат!

Катурян улыбается, кивает головой. Тупольски облегченно выдыхает.

Мальчик вытащил его из сумки!.. И вот он видит глухого ребенка и видит поезд, но он не бежит вниз по лестнице, чтобы помочь мальчику, как на его месте сделали бы нормальные люди, хотя он и мог бы успеть предупредить, если захотел бы. Что же он делает вместо этого? А ничего! Ничего не делает, возвращается к своим расчетам, к листку бумаги, чтобы только себя позабавить, делает расчеты, как я понимаю, связанные со скоростью поезда, длиной рельс и скоростью, с которой шли ноги мальчика, расчеты о том, в какой точке этот поезд вмажется в эту чертову маленькую спину маленького глухого идиота. А, тем временем, мальчик продолжает движение, ничего не подозревая, поезд грохочет все слышнее, приближаясь все ближе и ближе к нему, и мальчик уже где-то в тридцати ярдах от подножия башни, где старик завершил свои расчеты и только что понял, что поезд раздавит мальчика ровно в десяти ярдах от подножия его башни. Десять ярдов от подножия башни. И старик, уже крепко заскучавший, не видя никакого интереса в происходящем, легким движением руки превращает листок с расчетами в бумажный самолетик, запускает его через окно и снова с жадностью кидается к своей работе, тут же позабыв о бедном глухом маленьком мальчике. (Пауза.) За одиннадцать ярдов до подножия башни маленький глухой мальчик прыгает, чтобы схватить бумажный самолетик. И поезд с грохотом мчится за его спиной.

Катурян улыбается.

Катурян. Да, очень недурно.

Тупольски. «Очень недурно». Да это лучше, чем вся ваша груда мусора! «Сто и один способ уделать пятилетнего ребенка».

Катурян. Нет, это не лучше, чем все мои рассказы, но это действительно очень недурно.

Тупольски. Извините, а разве я снова разрешил вам высказываться? Мой рассказ лучше, чем все ваши.

Катурян. Хорошо. И еще раз спасибо вам, что вы обещали спасти мои недостойные тексты.

Тупольски. Хм…

Катурян. (пауза) Но все же, как эта история суммирует ваши взгляды на мир? Ну или, как вы говорили, ваш взгляд на профессию детектива?

Тупольски. Ах, так вы не поняли… (с гордостью) Ну смотрите, мудрый старик, понимаете, – это я. Он сидит высоко в своей башне, целый день, он производит расчеты, его ничто не связывает с его коллегами. А маленький глухой сумасшедший мальчик – это мой коллега, мой напарник, ясно? Он приходит, безразличный ко всему, он не знает даже, откуда может приехать паровоз, но я-то знаю, откуда он приедет, и только благодаря моим расчетам, только благодаря тому, что я вовремя кинул ему бумажный самолетик, я спас этого идиота от поезда, я спас моего дорогого друга от напасти и не услышал от него ни слова благодарности за мою помощь. Маленький глухой мальчик лишен чувства благодарности к старику, вот ведь что. Он всего лишь играет со своим долбанным самолетиком. Но это совсем не значит, что я не нуждаюсь в благодарности. Все, что мне нужно, это знать, что именно оттого, что я тружусь в поте лица как талантливый детектив, маленький мальчик будет спасен от паровоза. (Пауза.) Правда, в твоем случае я должен разыскивать мерзкого машиниста, который уже раздавил бедного маленького придурка и потом повернул обратно, чтобы додавить всех его ровесников.