Текст книги "Глеб, отпусти!"

Автор книги: Марта Зверева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

***

Глеб

Она посмотрела на меня испуганным взглядом, судорожно обернулась полотенцем, но поползла на середину кровати, отталкиваясь ногами и руками. Я остановил ее:

– Погоди. Полотенце разверни и подстели под себя. Перепачкаешь тут все.

В глазах ее что-то мелькнуло. Не так уж я был и пьян, чтобы не заметить, что под внешней покорностью тлело что-то. Не могло не тлеть. Не просто так в мире рождаются совершенно похожие женщины. Даже если и растут они в разной среде, такой разной, характер, природа, закладывается намного раньше. Не верил я этим дрожащим плечикам и скорбно собранным бровкам на лбу. Если даже она сейчас не испорчена, рано или поздно природа возьмет свое и Марианна станет такой же меркантильной сукой и лживой тварью как Варвара.

Сейчас, когда надо было порвать девочку, Марька меньше всего напоминала мне бывшую жену. Та, хоть и строила из себя девочку-пай, досталась мне в свои восемнадцать уже вскрытой. Уверяла, что я у нее только второй, первый был подлецом, наобещал золотых гор, поматросил и бросил, а уж она так рыдала, так рыдала!

Не верил ей ни на секунду тогда, уж очень охотно запрыгнула она ко мне в постель, чуть ли не против моей воли. Я, конечно, за ней приволокся, как положено, зажал там и тут, но это была всем знакомая игра. Она должна была влепить пощечину, чтобы вернуть меня на место и тогда бы все покатилось по извечным правилам с букетами роз, поцелуями в щечку и нагловатыми поглаживаниями под смущенное хихиканье.

Вместо этого Варвара пустила ползущую под юбку руку куда дальше, чем я намеревался двинуться, сама перепрыгнула с соседнего сиденья машины мне на колени, а дальше какой мужик откажется?

На следующий день оказалось, что мы уже в отношениях, котоорые как-то охуеть стремительно развиваются! И папенька уже в курсе, что «Глеб – это мой жених», и маменька уже платочек к глазкам прикладывает и детишкам имена выбирает.

Ну и я алень, не без того. Баба красивая, трахается грамотно, за пределами постели глазки в пол, а что вечерами с подругами по клубам отплясывает, так молодая еще. Вот колечко на пальчик наденет и сразу рванет борщи пиздопарить.

Ага, щаззз!

Когда я увидел Марианну, в чаду и угаре той сауны, она мне поначалу показалась просто похожей. Но чем дольше смотрел, тем больше черт той былой моей красавицы-невесты проступало в повороте головы, во взмахе ресниц, в жестах каких-то.

Так что заныло не только в яйцах, но и в сердце.

Зато в голове взялись взрываться аневризмы ярости и обиды на бывшую суку. И захотелось… ах, как захотелось отыграться за былое! За того молодого оленя, что решил жениться на влюбленном ангелочке! Что посмел, позволил себе обмануться! Подумал, что красивая и скромная девочка из хорошей семьи души в нем не чает, раз так охотно разводит свои стройные ножки!

Охотно. До печати в паспорте.

А после…

Зато как сладко звенит глубоко в душе, когда сейчас можно скомандовать юной копии моей бывшей суки:

– Ноги раздвинь!

И она раздвигает. Ладошкой прикрывает грудь, второй лобок, а сама и не видит, что самое нежно-розовое торчит напоказ. Складочки и губки, открывающие еще стянутую нетронутую дырочку. Варвара сейчас бы ебало кривила и «как ты со мной разговариваешь, я тебе шлюха?»

Эта точно не шлюха.

Но слушается, не возникает, колечко за минетик не выклянчивает. Впрочем, это мы еще проверим.

Я прилег рядом, вплотную прижавшись к трясущемуся телу Марианны. Худющая, смотреть же страшно! Такую трахать нормально, только кости ломать. Все того, чего мне от нее захочется, это тельце точно не выдержит. Пока не отожрется, некоторые очень плохие вещи, которые мне всегда хотелось сделать с любимой женой, придется отложить…

Отбросил ее руку, закрывающую грудь, убрал вторую, жадно ощупывая взглядом юное тело. Давно у меня таких молоденьких не было. Забыл уже, какая у них упругая кожа, как они пахнут: собой, чистым и свежим молодым телом, но без болезненной горечи возраста. Провел ладонью по вздрогнувшему впалому животу, запутался пальцами в пушистой юной поросли между ног. Это мы тоже изничтожим… Варька за собой следила тщательно. Но пока пусть будет. Меня почему-то заводит эта нетронутость, дикость!

Дотянулся до бутылки вискаря, сделал глоток, не отрывая взгляда от розовой блестящей полоски между раздвинутых губок, уходящей дальше, вдаль между ног.

Она сама потянулась за бутылкой. Жадно глотнула, хотя ее даже вискарь не брал от страха. Облилась: янтарные капли сверкнули на сморщившихся сосках, и я дотянулся и слизнул их, чувствуя, как учащается дыхание малышки подо мной.

***

Поймал губами крошечный розовый сосочек, пососал его, чувствуя под языком нежный вкус незрелой вишенки, а сам уже расстегивал ширинку, чтобы выпустить набухший, звенящий от похоти член. Прохладный воздух коснулся оголившейся головки, и я зашипел от резкого прилива потребности воткнуться им в женское, мягкое, влажное и пульсирующее. Рядом же, рядом лежит!

Потерся им о бедро Марианны, оставляя влажные следы смазки на девичьей коже.

– А… презерватив? – она кинула быстрый взгляд на полку над кроватью, где всегда россыпью валялись мои любимые японские гондоны, в которых чувствуешь чуть ли не лучше, чем без них.

– Ты же девочка еще, чистенькая, – пояснил я. Не хотелось тыкать в нее резиной в первый раз. Да и самому хотелось ощутить всю тесноту и узость в полной мере.

– А… как же…

– Кончать в тебя не буду, не бойся, – ухмыльнулся я. Надо же, весь вечер молчала, рот открыла, только испугавшись залететь. Неужто ей это страшнее всего остального, даже Олежки в качестве штурмана при лишении невинности?

А то ведь никогда не поздно его позвать! Он обычно не по этим делам, да и девка не в его вкусе. Но разве откажется оказать дружескую помощь вторым хуем на вылете?

Наивной Марьке это даже в голову не приходило, похоже. А зря… Ух, как мне хотелось временами натянуть Варвару аж на три члена сразу, чтобы распялилась на них как лягушка на соломинке и забыла, как принимают позы покрасивше в койке! Чтобы выла и захлебывалась, едва терпела и потом ценила мою, сука, нежность!

Навалился сверху меж раздвинутых худеньких бедер, оперся на локти. Она дрожала подо мной как олененок на тонких ножках, в помутневших было от алкоголя глазах снова плескался ужас. Член ткнулся пару раз между ног, почуял влагу и затвердел как каменный.

Я сгреб ее за шею, потянулся поцеловать, но она вдруг начала мотать головой и всхлипывать тоненько, без слов, от паники потеряв всякое человеческое соображение. Убирала губы, стоило мне коснуться их своими, колотила ладонями по плечам, то отталкивая, то цепляясь за них.

Я для нее был слишком большим, и не только членом. Она была распялена подо мной как цыпленок табака, ножки совсем раздвинуты и сладкое розовое раскрыто беспомощно.

Потерся всей длиной ствола о ее разведенные губки, пощекотал пушком головку и впился жестко и сильно в шею, оставляя засос-укус. Сам весь вздрогнул от колючей волны огня, продравшей позвоночник и скатившейся прямо в пах. Яйца подтянулись, толкнули вперед: ну же, давай, воткни этой малышке, чего ты ждешь!

Но сначала я хотел пометить ее всю. Каждый сантиметр нежной розовой кожи испятнать жесткими поцелуями, синяками от засосов, багровыми клеймами. Даже на груди оставил расползающееся пятно, царапнул сосок зубами и усмехнулся безжалостно, когда она пискнула.

Терпи, красавица. Ты входишь в мир женщин, в мир боли. Терпи. Теперь вся твоя жизнь будет терпением и болью.

Пора было уже, пора. Все ныло и просилось внутрь, в эту худенькую маленькую девочку. Попробовал ее пальцем, а она сухая. Вот черт. Ну ничего. Плюнул на пальцы, смочил головку, развел ее губки пошире и все равноо толкнулся внутрь.

Как в стену уперся. Она сжалась, заскулила. Напряглась вся так, что бедра стали деревянные, твердые и дыхание едва-едва грудь приподнимает. Положил руку ей на живот: показалось, что сейчас прощупаю даже свой хер, если чуть дальше толкнусь. И живот был каменный, напряженный.

Шлепнул:

– Расслабься! Больно будет!

Она только сильнее сжалась, скрюченными пальцами заскребла по моему плечу и дышать начала часто, коротко, со всхлипами, как перед истерикой.

Проверил, что туда вообще толкаюсь. Палец вошел, но с трудом, она прям сжала вся собой его и сухая как в Сахаре, но я все равно приставил туда же головку и надавил сильнее. Если есть дырка, значит туда можно попасть.

Марьяшка аж захрипела, поползла назад, отстраняясь от меня. Дернул обратно, уже больше злясь, чем желая. Придержал за бедро, второй рукой снова надавил на живот и, сжав зубы, попытался протолкнуть член внутрь сопротивляющегося дрожащего крупной дрожью тела. Она закричала вдруг в голос, будто я ее режу, заплакала, задыхаясь, тело выкрутили судороги, словно у нее эпилепсия. Стучалась своими костями о матрас, билась.

Сделал последнюю попытку разом воткнуться, чтобы закончить уже этот цирк, но дикий визг зазвенел в ушах, а она с такой силой выгнулась как при столбняке, что буквально сбросила меня с себя!

И тут же свернулась калачиком, всхлипывая и крупно дрожа.

– Хрен с тобой!

Плюнул, встал, глядя как она все туже и туже сворачивается, словно хочет и вовсе исчезнуть из мира.

Накинул на нее одеяло, переключил кондиционер на отопление и вышел из спальни, долбанув дверью об косяк.

Истеричка долбаная.

Глава 2. Приручение

Марианна

Больно и страшно. Я все трогала себя между ног, ожидая увидеть кровь или почувствовать что там просто дыра, продолбленная его огромным членом, который он пытался в меня запихнуть. Но пальцы были чистые и сухие. Просто очень болело там, в промежности, где только что незваным страшным гостем пытался ворваться озверевший вдруг Глеб, из внимательного и аккуратного вдруг превратившийся в одержимого маньяка. Он все совал и совал в меня, пытался проткнуть насквозь и боль была настолько сильной, что сил терпеть не оставалось. Даже когда я решила, что могу это пережить, могу закрыть глаза и потерпеть, пока он там возится, как делали все девчонки, как учили нас те, что постарше. Что мужчине это надо. Бывает приятно, но часто надо просто «дать».

Я готова была дать, но почему так невыносимо больно, мамочки!

Все говорят, что в первый раз просто до слез, но не настолько же!

Утыкаясь в подушку, я захлебывалась рыданиями, не понимая, как я смогу пройти через эту пытку. А ведь мне придется, вряд ли Глеб согласится оставить меня в покое. Страшно было, что он сейчас вернется и продолжит измываться над моим телом, но время шло, а в спальню никто не заходил. Я зажала ладонь между бедрами, прикрывая ею больное место, словно это могло помочь против огромного мужика, который придет и возьмет меня, если захочет.

Но время шло, а никто так и не явился, и я задремала, вздрагивая от каждого шороха, согревшись под теплым одеялом.

Проснулась, по ощущениям, днем. Выскользнула из-под одеяла, сбегала в туалет, почистила зубы пальцем и осторожно выглянула за плотные шторы окна. Солнце было высоко, суетливый город шумел: ездили машины, ходили люди. Мне был виден совсем небольшой кусочек дороги, но на нем происходило больше интересного, чем у нас в городе за неделю.

Усилием воли я оторвалась от окна, на цыпочках дошла до двери и прислушалась. Вроде бы никого. Ни шагов, ни голосом.

Но все равно вернулась в постель, нашла вчерашнее полотенце и замоталась в него. Как бы мне вчера ни хотелось, чтобы все кончилось как можно скорее, сегодня я об это позабыла и мечтала только о том, чтобы обо мне подольше не вспоминали.

Но мои молитвы не были услышаны. Еще не успела я заскучать и задуматься о том, чтобы поискать у Глеба в спальне какую-нибудь книгу, как ни смешно это звучит, как дверь приоткрылась и…

В спальню вошла женщина.

На вид ей было под пятьдесят, может, больше. Я не очень разбиралась, но она могла бы быть моей матерью или даже бабушкой. Крепкой такой бабушкой с очень недовольным выражением лица, прямо как у моей. На ней было простое синее платье с белым воротничком и пуговицами до середины груди.

Увидев меня, она скривилась:

– Чего лежишь? Давай, давай, вставай, пора уже!

Я оторопела. В смысле «вставай»? Зачем?

Почему? Кто она такая?

Между тем женщина деловито раздвинула занавески, приоткрыла окно, щелкнула пультом кондиционера и он перестал шуметь, зашла в ванную, включила воду и снова вышла оттуда с грудой полотенец в руках.

Оглядела орлиным взором комнату, наткнулась на меня, подошла и дернула то, в которое я была завернута:

– Дай сюда!

От шока я кое-как выпуталась из него, закрывшись одеялом, но она не собиралась оставлять меня в покое:

– Чего разлеглась? Все, твое время вышло, вали уже. Мне еще убираться тут.

– Я… не… – в голове путались мысли. – Буду тут!

– Чего ты будешь? – Проворчала женщина. – Все уже. Деньги взяла уже? На тумбочке нет, значит взяла! Так и нечего тебе тут делать!

Я вслед за ней посмотрела на тумбочку, где было пусто. Деньги?

Все еще с трудом соображая, я не смогла не подчиниться ее настойчивому подпихиванию и слезла с кровати, придерживая одеяло у груди. Но его у меня тут же вырвали.

Сгребли остальное белье на кровати, сбрасывая его на пол, к полотенцам. Я жалась к двери, не зная, что делать. Сколько там еще народу в квартире? А я вообще голая! Мой пакет с платьем вроде был в ванной?

Я попыталась туда протиснуться, но женщина перегородила мне пусть своим немаленьким плотным телом:

– Чего ходишь, жопой сверкаешь? Не смотри на меня так, я ему не мамка, жениться не заставлю! Иди уже отсюда до дому!

– Мне некуда! – В отчаянии призналась я.

– Как это, некуда? – Хохотнула женщина. – Жила ж ты где-то до тех пор, как Глеб тебя приволок? Вот туда и иди!

Она подтолкнула меня к двери всем телом и продолжила снимать наволочки с подушек, ворча:

– Каждую неделю вас, шалав, выпроваживаю, а вы все надеетесь на что-то! Липнут шлюхи как банный лист! Были б нормальными девками, он бы сам за вами бегал, а не вы на нем висли! Да где ж там! Все думаете пизда-кормилица вас до конца жизни греть будет.

Я не выдержала:

– Вы вообще кто?!

– Домработница я его! – Ответствовала женщина. – А ты подстилка!

Мое терпение и смирение просто истощилось. Гордость поднялась к горлу, я захлебнулась ею. Пусть меня и продают как вещь! Но если один человек владеет мной и может делать, что хочет, это не значит, что унижать может кто угодно!

***

– Вот раз домработница, – отчеканила я звенящим голосом. – То вам вряд ли платят за ваше мнение о подстилках Глеба! Делайте свою работу молча, а то ведь не только шалавы могут отсюда вылететь!

Распахнула дверь и ушла, вскинув голову как можно выше. Пусть мне за это влетит потом. Пусть я не права и она может высказываться, но в тот момент я должна была вернуть себе достоинство!

Слава богу, она была одна, больше никто не пришел. Но ходить голой по квартире, ключи от которой есть у всех подряд было слишком некомфортно. Я пробежалась по всем комнатам, но повезло мне только в гостиной, где стоял тренажер со штангой, а на ней валялась несвежая майка Глеба. Я быстро натянула ее на себя, и она укрыла меня чуть ли не до колен, гораздо лучше давешнего платья. Запах пота, как ни странно, не был неприятным. Он мешался с естественным запахом Глеба и ароматом его одеколона и я даже зависла на секундочку, уткнувшись носом себе в плечо. Пахло опасным мужчиной, напоминало о вчерашнем, но сам по себе запах даже нравился.

Я не успела обдумать эту мысль, потому что вдруг со стеллажа заиграла мелодия. Аккуратно приблизившись, я увидела, что это был городской телефон, стоявший на базе. Он звонил и звонил, а я тут кто? Не хозяйка же. Не подходить же теперь. Может, надо домработнице сказать?

Но как я туда приду растерянная и с трубкой. И я решила, пусть звонит.

Однако он не унимался и после паузы заиграл опять, словно кто-то точно знал, что люди дома есть и добивался, чтобы ответили.

Я все же решилась и взяла трубку.

– Где ты шляешься, что подойти не можешь? – Сразу с порога возмутился Глеб – Там уборщица пришла?

– Да…

– Скажи ей, чтобы почистила диван в гостиной, мы его вчера пивом залили. Пожрать себе пиццу закажи, не знаю, что еще делать. На холодильнике реклама висит. Карточку заплатить возьми у меня в кабинете, рядом с ноутбуком.

И отключился.

Я тряхнула головой, натянула на попу футболку и направилась к спальне. Столкнулась с уборщице уже по пути и остановила ее жестом:

– Глеб просил передать, чтобы вы обязательно почистили диван в гостиной, на него вчера пролили пиво. – И добавила, чтобы казаться солиднее: – Я буду в кабинете, прошу вас меня не беспокоить!

Только с облегчением отгородившись от нее темной дверью прохладного сумрачного кабинета, я сообразила, что не взяла с холодильника рекламу пиццы. И толку мне от карточки не будет. Но за то, чтобы меня больше не шпыняли пожилые тетки, я готова была заплатить и несколькими часами голода. Тем более, что пиццу я ни разу в жизни не заказывала и как это делать не знала.

Зато добралась до стола, села в высокое кресло и вздрогнула от холодной кожи, коснувшейся голой попы. Прямо передо мной лежал закрытый серебристый ноутбук, а рядом черная кредитная карточка. Ноутбук меня интересовал больше. Я аккуратно подцепила крышку и с дико стучащим сердцем открыла.

Моя кожа зудела от предчувствия, что сейчас меня засекут и… Я будто была в секретном подвале Синей бороды. Но с тех времен технический прогресс зашел так далеко, что мне осталось лишь разочарованно смотреть на надпись на экране, которая предлагала прислонить палец для разблокировки.

Увы. Ключи от тайных комнат с трупами убитых жен стали слишком надежными.

Я так и просидела до вечера в кабинете, дожидаясь ухода уборщицы. Она шумела пылесосом, ходила, чем-то гремела долго, часа четыре. И только после того, как хлопнула дверь, я решилась выбраться и совершить набег на холодильник. Где, увы, был только кусок сыра и банка оливок, которую я не решилась открыть. Да и от сыра отрезала тонкий кусочек, стесняясь взять больше, вдруг нельзя? Но он унял резь в желудке, а более плотная еда, боюсь, мне бы в горло не полезла.

Потом я ушла обратно в кабинет, решив, что раз Глеб разрешил мне туда войти, то и посидеть тоже можно. Взяла с открытой полки рассказы Чехова и хоть так хотела взбодриться, но почему-то они оказались печальнее, чем я помнила их с детства.

Заслышав открывающуюяся дверь в квартиру, я быстро поставила книгу на место и высунулась в коридор. Глеб в деловом черном костюме стоял там, подкидывая на ладони связку ключей и глядя на меня пронзительным взглядом.

– Футболку. Сними.

Я испугалась его холодного голоса так сильно, что у меня аж в ушах зазвенело от ужаса. Что мне стоило вспомнить о его приказе раньше!

Быстро стянула ее с себя и бросила куда-то в сторону.

Не снимая идеально сияющих начищенных ботинок, он прошел по коридору несколько шагов ко мне, четким жестом отвел волосы от лица и запустил в них пальцы. Сжал их, оттягивая мою голову в сторону и медленно произнес, приблизив лицо в упор:

– Марианна, Марианна… Бронированная целочка. Что мне делать с тобой, а?

***

Глеб

Тоненькая, большеглазая, в этот момент безумно похожая на Варьку в наш первый год вместе, она встретила меня в коридоре. Стояла, прижавшись к дверному косяку.

В моей футболке, которая ей как платье.

Сердце сжалось от пронзительного чувства ностальгии. Тогда я верил, что сейчас мы притремся друг к другу и у нас будет самая счастливая семья. Разве это сложно, встретить меня вот такой: растрепанной, мягкой, смотреть как на своего хозяина? Пахнуть мной, принадлежать мне. И даже раньше всего остального, раньше приветствия и ужина, принять меня, показать, что ждала, любила?

Но обычно все бывало совсем иначе.

Варька либо даже не выходила мне навстречу, сидела где-нибудь, занималась всякой фигней. Либо встречала при параде: накрашенная, с уложенными волосами и пахнущая духами. Для кого-то другого. Потому что она убегала: «Ой, как хорошо, что ты пришел, я с подружками, надолго, пока, чмок!»

Я отпускал, как дурак. Вместо того, чтобы накрутить волосы на кулак и насадить накрашенными губами на член, который вздергивался, едва я видел эту тварь. Любил. Любил безумно.

Больше такой ошибки не совершу.

– Встань на колени, – произнес ей прямо в лицо.

Сладко вспыхнуло в паху, когда увидел, как расширились ее глаза. И не дожидаясь, пока сама сообразит, пригнул ее, показывая, что делать. Она почти не сопротивлялась, только в первую секунду затормозила, но тут же подчинилась. Глухо стукнулись коленки о плитку на полу.

Пронесся легкий вздох.

Она была великолепна в таком ракурсе. Глядя на меня снизу вверх, ожидая, догадываясь, что будет дальше.

– Открой рот.

Держа ее за волосы, другой рукой расстегнул ширинку и достал разбухший, звенящий от напора крови член. За один этот момент я заплатил бы еще раз. Только чтобы на месте Марьки была Варвара. Но раз нет, этой придется отрабатывать подольше.

Испуганные серые глаза выпустили меня из плена влекущего взгляда. Она теперь глядела на мой член. Со страхом. С ужасом.

– Что смотришь? – Криво улыбнулся я. – Думаешь, мне оно надо, держать в доме бабу, которую даже трахнуть не могу? Хоть в рот тебя поиметь. Ты не умеешь, поди, ничего?

– Нет

Откуда бы ей уметь, хорошей девочке Марианне.

– Поцелуй его, – я подался бедрами вперед. Член закачался, чуть не задев ее губы. Она отсранилась. На несколько миллиметров, но моя рука у нее на затылке ощутила это.

Вот сука!

Но уже через секунду, на мгновение полоснув меня прозрачным серым клинком взгляда, Марька наклонилась вперед и дотронулась сухими теплыми губами до головки.

Ааааааа, хорошо-то как…

Но мало.

Еще.

Хочу еще.

Вот бы натянуть ее ротик, преодолевая сопротивление, на всю длину войти, потереться о щеку изнутри, а потом скользнуть к горлу и вдолбиться по самые гланды! Вот бы положить ладонь на затылок и иметь ее узкое нежное горло, влажное, смыкающееся, таранить не хуже чем девственную дырочку между ног, закрытую от меня до времени.

Вот бы…

Но серый взгляд отрезвлял. Вспомнилось, как жалко было ее, еще до того как разглядел схожесть с бывшей женой, как сочувствовал бедняжке, которую будут иметь все эти мудаки в сауне по очереди. Может быть, это тоже сыграло роль, что я ее забрал.

– Еще.

Ее губы слегка разомкнулись, касаясь ствола, задержались на секунду.

И снова отстранилась.

– Ну как? – С усмешкой спросил я. – Как он тебе?

Думал промолчит. Скромница Марианна.

Но она вскинула глаза и тихо-тихо ответила:

– Нежный. Он нежный.

Ого! Ого-го! В голову ударила кровь, член рванулся к ней так, словно планировал порвать ее сам, без моего участия. Еле удержал, сжав у корня. Провел гладкой головкой по губам, налившейся, разбухшей. Ну открой ротик, Марька, только открой, мы-то тебя таааааааааааак накачаем…

– Давай… – голос был сиплым, перед глазами плыли круги. – Теперь язычком.

Она высунула кончик языка и провела им, задев уздечку. В позвоночник будто шокер воткнули!

– Еще! – Прохрипел, с трудом выталкивая слова из сжатой глотки. – Как мороженое облизываешь… или что угодно. Лижи.

До одури горячий нежный язычок уже медленнее проскользил по головке, завернулся вокруг нее и снова спрятался между розовых губ.

Сука, она что – издевается?!

– Высунь язык! Открой рот и высунь язык!

Она послушалась, не споря. Но и глаза больше не поднимала. Мне хватало и так. Держа крепко, чтобы не сорваться и не затолкать пульсирующий орган ей в глотку по самые яйца, коснулся головкой кончика языка и проскользил дальше, внутрь по нежному горячему пути.

– Давай, давай, бери головку… – как в лихорадке, чувствуя только жар, поднимающийся от пояснице, прошептал я. – Открывай рот, полностью открывай.

Толкнулся в препятствие, с трудом протискиваясь через сложенные буквой «О» губы, откатился.

– Не… влезет… – пробормотала она и облизнула губы языком.

– Широко рот открой! – Скомандовал я, стискивая челюсть пальцами с двух сторон. – Давай, не ленись.

Она послушалась, и я преодолел первые ворота, оказавшись внутри, во влажной манящей глубине. Губы сомкнулись на стволе прямо как надо. Забывшись, все же двинулся вперед резко, остановленный только собственным кулаком на середине ствола.

Серые глаза распахнулись до предела, девчонка дернулась, попыталась соскочить, но моя рука осталась на затылке.

– Глубже… – сжав зубы, прошипел я и протолкнул хер к горлу.

Она попыталась вдохнуть, не смогла, подавилась и попыталась выпихнуть его, потянула руки ко мне, но я откинул их и несколько раз вогнал член на полную длину, наслаждаясь тем, как скользит он в шелковой влажной и горячей глубине ее рта.

Вынул, позволив ей откашляться и стереть текущие слюни и слезы.

– Давай, снова открывай рот! – Я уже знал, что он поместится, что она возьмет. Оставалось только дать ей возможность. – Шире. Я тебя потрахаю, не бойся, не глубоко. Расслабься. Ну!

Она подняла глаза, покрасневшие от спазмов, но не найдя в моем взгляде жалости, распахнула губы.

Офигительное ощущение, что я имею Варьку в рот первым, никакой мужик еще не запачкал своим членом, я первый имею мою шалаву в развратный ротик, ооооооо, за это можно было много отдать.

Сжал кулак на середине ствола и несколько раз погрузился внутрь. Марька безропотно принимала меня, держала рот открытым, и я жалел ее, тыкаясь в нежную бархатистую поверхность щеки. Она так раздувалась, что яйца поджимались и готовились выплеснуться раньше срока.

– Давай теперь сожми губки, обними его.

Она сомкнула губы и стало еще слаще скользить внутри, толчками насаживая ее ротик на хер, наслаждаясь гладкостью и шелковистостью нутра.

– А теперь бери сразу. Давай, на счет три задержи дыхание.

И я отпустил кулак, позволяя пульсирующей плоти взять надо мной верх! Ооооо, как было великолепно погружаться в сжимающееся вокруг ствола горло. Позволять Марьке откашляться и вновь входить, чувствуя как влажно там и глубоко!

Головка распирало ее горло, я положил на него ладонь, чувствуя как она полирует его изнутри.

– Д-дай… Дай… подышать… – вымолила она наконец. Я отстранился, позволив ей откашляться и прийти в себя. Дыхание было судорожными и тяжелым, но потихоньку успокаивалось.

Когда она сглотнула в последний раз, я сжал ее запястья, положил руку на затылок и ласково сказал:

– А теперь я буду трахать тебя, пока не спущу, готовься, моя хорошая!

Испуг вспыхнул на ее лице, но было уже поздно: я вошел сразу до упора, вышел почти до конца и снова вонзился, а потом начал трахать ее глотку быстро и яростно, не позволяя отстраниться, надевая, насаживая девичье горло на свой болт, раскачивая ее. Она билась и извивалась, стараясь выскользнуть, но россыпь электрических искр перед глазами не позволяла остановиться, шумевшая в ушах кровь толкала и толкала вперед, пока разбухшая головка не застряла в горле и не взорвалась струями семени. Я прижал ее голову к своему паху и кончал, кончал, заливая в нее вязкую жидкость и, фак, это был лучший оргазм в моей жизни!

Глаза Марьки закатились, она обмякла, почти теряя сознание, но я освободил ее, с облегчением выпуская ее голову. Последняя капля спермы осталась на нижней розовой губке и она машинально слизнула ее.

Марианна, жестко оттраханная в рот девственница.

Я заржал, глядя на то, как опускается она на пол, все еще содрогаясь от спазмов.

Вот такая она, взрослая жизнь, Варвара.