Текст книги "Лёлька и Колдун"

Автор книги: Марта Алова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

На том месте, где предположительно пролегала дорожка, стояла высокая худая фигура, закутанная в чёрный плащ. Человек (если это был человек) смотрел в их сторону и не шевелился. Лицо его в свете фонаря казалось абсолютно белым, на голове – чёрный капюшон. В руках он держал какой-то предмет, голубой светящийся шар.

Алане стало страшно. Она прижалась к сестре.

– Кто он такой? – прошептала она. – Что ему здесь надо?

– Я не знаю, – так же шёпотом отозвалась Лёлька, продолжая вглядываться в темноту. – Не знаю. Но он… недобрый. Ты чувствуешь?

О да, она чувствовала это! От тёмной неподвижной фигуры исходил холод. Сперва она подумала, что это просто дует из форточки, но форточка была закрыта. Кровь стыла в жилах от ужаса, который источало существо, укутанное в плотную ткань.

Лёлька взяла её за руку. Ладонь у неё была маленькая, но очень крепкая и тёплая.

– Не бойся, – сказала она. – Оно слышит, когда его боятся.

Алана хотела спросить: как можно услышать страх? Но не стала, поскольку в глубине души понимала, что Лёлька права. Лица человека или нечеловека в темноте разглядеть было невозможно, но это не помешало ей представить себе его глаза. Они были красные. Жестокие, беспощадные красные глаза. И она знала – если будешь долго смотреть в них, то точно ослепнешь.

Существо подняло голову и посмотрело прямо на Алану. И вдруг оно начало расти – раздуваться, расширяться, расползаться в стороны и вверх. И не только расти, но ещё и…

Приближаться? Да, так и есть – существо приближалось к ним, но одновременно оно ещё и оставалось на месте, вот что было самое странное.

– Японский городовой! – выплюнула Лёлька любимое папино ругательство.

Алана не смогла этого вынести. Она закричала, закрыла лицо руками и бросилась прочь, в другой конец комнаты. Забравшись с ногами на широкий диван, натянула на голову плед и спряталась под ним. Ещё никогда в жизни она так не боялась.

Внезапно окно распахнулось, будто от сильного порыва ветра. Это было совершенно невозможным, просто ни в коем случае – ведь рамы было крепко-накрепко закрыты на щеколды. И, тем не менее, это произошло. С подоконника слетел глиняный горшок с азалией, с грохотом раскололся на две части, кучка земли рассыпалась по светлому бежевому ковру. Алана изо всех сил вцепилась в плед, а её младшая сестра – в оконную раму.

– Алана! – крикнула она. – Скорее сюда!

Но Алана не могла даже пошевелиться. Страх перед существом во дворе полностью парализовал её сознание. Она знала – это оно открыло окно, никакие замки и шпингалеты не могли его остановить. Потому что это было чудовище из ненашего мира, и на него не действовали земные правила и законы. Каким образом это ужасное создание попало сюда, и что ему понадобилось от двух маленьких девочек?

Лёлька висела на раме, вцепившись в неё обеими руками, но силёнок не хватало, чтобы закрыть окно. Белые снежные хлопья летели в комнату, таяли, едва касаясь, пола и превращали рассыпавшуюся цветочную землю в грязь, а Лёлькины ноги скользили по этой грязи, размазывая её ещё больше. Левый тапочек она потеряла, и теперь он с немым укором поглядывал на Алану из-под батареи.

– Алана! Скорее! Помоги!

Кое-как Алана заставила себя высунуть из-под пледа голову. Существо висело за окном. Она даже не удивилась тому, что оно находилось там – за окном второго этажа, безо всякого страховочного троса. Лицо стало большим и нечетким, сейчас оно напоминало луну огромных размеров. Луну в капюшоне. Губы луны раздвинулись в жутком оскале, обнажив длинные острые зубы, а глаза – красные глаза, ехидно усмехались.

"Боишься меня, девочка? – услышала она тихий, вкрадчивый голос. Голос звучал не извне – он самым чудесным образом "расположился" в её голове. Как-то очень кстати вспомнился Никитка с его рассказами о психах. – Правильно делаешь, что боишься. Хорошие девочки должны меня бояться. Хорошие девочки должны слушаться старших. А плохие девочки – те, которые везде суют свой нос и делают то, что не следует, должны быть наказаны. Сиди смирно, Алана, будь хорошей девочкой. И тогда я накажу только твою сестру".

– Алана! – Лёлькин голос доносился, будто сквозь вату, которой вдруг отчего-то наполнились её уши. – Ну что же ты? Я не смогу его надолго удержать!

Алана изо всех сил затрясла головой, пытаясь таким образом вытряхнуть из неё голос чудовища. Существу это совсем не понравилось, голос стал более строгим и велел ей, чтобы она немедленно прекратила этим заниматься, чтобы она не смела, уподобляться своей плохой, очень плохой сестре. Но страх за Лёльку оказался сильнее страха перед монстром.

В конце концов, их всегда было двое. С самого рождения, с того самого момента, когда она начала хоть что-то соображать, Алана знала, что она не одна. И Лёлька ни за что на свете не оставила бы её наедине с любой опасностью. А иначе на что вообще человеку нужна сестра?

Она свалилась с дивана и неудачно приземлилась на четвереньки, потянув за собой клетчатый плед. Ерунда, зато от удара голова просветлела. Вскочила на ноги и подбежала к окну. К изумлению своему увидела, что Лёлька уже не стоит на полу. Сестра висела в воздухе, удерживаемая на весу воздушным потоком. Сила ветра была просто неимоверной, это был уже настоящий ураган! Однако, бросив взгляд за окно, Алана удивилась ещё больше – ни одно дерево во дворе даже не покачнулось. Складывалось впечатление, что все ветра мира собрались именно возле окна их гостиной, и цель у этой коалиции была одна – заставить, в конце концов, эту несносную девчонку отступить.

Но не тут-то было! Лёлька вцепилась в раму мёртвой хваткой, коей, без сомнения, позавидовал бы любой уважающий себя бультерьер, и колыхалась на ветру, будто большая тряпичная кукла.

Алана подтащила к окну пуфик, забралась с него на подоконник и с силой навалилась на стекло. Подоконник был мокрый от налетевшего снега, ноги скользили и разъезжались в разные стороны. Потеряв равновесие, девочка ударилась лицом об угол рамы и тут же почувствовала во рту солёный привкус. Похоже, она разбила губу. Окно дрогнуло, но и только. Силёнок не хватало, её просто откидывало ветром.

– Да что же это! – в сердцах крикнула она. – Закрывайся, ну!

Окно не слушалось. Краем глаза она уловила движение слева – это Лёлька, не удержавшись на раме, всё-таки слетела вниз и теперь сидела на грязном полу, вытаращив глаза. Телевизор, о котором они совсем забыли, уже показывал другое кино – чёрные стены старинного замка на фоне багряного заката, а перед ним – тёмное, вязкое торфяное болото, в котором что-то хлюпало и бурлило. Взрывались и лопались пузыри, брызги разлетались, оставляя по ту сторону экрана грязные разводы.

– Иди шюда, Лёлька! – прошамкал голос из жижи. – У наш шдешь вешело!

Лёлька начала отползать задом к креслу. Притормозила и ойкнула, наткнувшись на него спиной.

– Иди к нам, Лёлька! – это был уже другой голос. Звонкий, мальчишечий, напоминающий голос их друга Никиты. От него руки у Аланы покрылись "гусиной кожей". – Иди к нам, поиграй с нами!

– Нет! – закричала Алана. В ушах застучало, а перед глазами заплясали чёрные "мушки". – Не трогай её! Уходи! Убирайся!

– Весело, весело! – хохотала "жижа" теперь голосом красноглазого чудовища. – Поиграем, Лёлька? Или ты боишься? Да ты трусиха, Лёлька?

Лёлька отчаянно замотала головой, пытаясь втиснуться в узкое пространство между креслом и журнальным столиком. Да что же здесь происходит? Неужели никто из соседей не слышал шума? Куда, в конце концов, подевались родители, и почему никто до сих пор не пришёл им на помощь? Алана чувствовала кровь, которая текла уже не только из губы, но и из носа, и поняла, что продолжаться долго это не сможет. Её голова готова была взорваться. Девочка сжалась в комок, закрыла уши руками и крепко зажмурила глаза.

"Ничего этого нет! Ничего нет! Ничего этого нет! – шептала она, в отчаянии. – Не настоящее лицо. Не настоящий голос. Это всё НЕ НАСТОЯЩЕЕ!"

Внезапно окно, которое она безуспешно пыталась закрыть всё это время, с треском захлопнулось само. Неведомая сила сбросила Алану с подоконника и швырнула прямо к ногам ошарашенной Лёльки. В глазах потемнело, и она начала проваливаться в пропасть.

******

Очнулась она оттого, что перепуганная Лёлька трясла её за плечи. Глаза у неё были красные, под носом размазана грязь вперемешку с соплями. Алана могла бы даже подумать, что её сестра ревела, если бы не знала, что такое невозможно.

– Алана, ты жива? – хрипло повторяла Лёлька.

– А? – Алана с трудом приходила в себя. Всё случившееся напоминало сон – нет, не сон, отвратительный кошмар. Бросив взгляд в сторону окна, она увидела, что чудовище исчезло, и снег перестал валить. Вышедшая из-за туч круглая луна безмолвно смотрела с тёмного неба, но это была самая обычная Луна, никому не желающая причинить зла. И ветер тоже стих.

И если бы не грязь на полу, она бы могла подумать, что всё это ей приснилось. А может, действительно, ничего не было? Конечно, не было! Она уснула в кресле, ей приснился кошмар, от страха она слетела вниз, а в это время неугомонной Лёльке зачем-то вздумалось забраться на подоконник, и сестра нечаянно свалила цветок…

– Взрыв! – завопила Лёлька, возвращая её к действительности. – Ты разве ничего не помнишь? Ка-а-а-к шандарахнет! Я уж думала, что это взорвался наш телевизор.

Телевизор стоял на месте, целый и невредимый. И в воздухе не было даже и намёка на запах дыма. Но Лёлькины слова были наилучшим доказательством того, что она не спит.

– А потом ты упала, и я уже ничего не думала. А он… он там, за окном, хохотал, как ненормальный, но после взрыва его будто ветром снесло!

Алана осторожно поднялась и подошла к окну. Двор был абсолютно пуст – никаких чудовищ, пришельцев с других планет. Даже следов на снегу не осталось. Тишина, полнейшая, мёртвая тишина.

Лёлька неслышно встала рядом. Одна коса у неё растрепалась – любая прическа на Лёлькиной голове, как правило, задерживалась ненадолго, руки и лицо перепачканы черноземом. Но это была её Лёлька, такая родная, пусть и не особо отличавшаяся чистоплотностью. Алана обняла сестру.

– Кто оно? – шёпотом спросила она. – Что это было? И что ему нужно здесь?

Лёлька не сразу ответила.

– У тебя кровь, – помолчав, сказала она, и грязной ручонкой попыталась вытереть сестре лицо, только при этом перепачкала его ещё больше. – Надо умыться, а то от родителей влетит.

Алана оглядела себя. Её розовая пижамная курточка тоже была в крови, кровь и на подоконнике, и на светлом ковре. Ужас, она даже не думала, что из носа может вытечь столько крови.

– По-моему, нам в любом случае влетит, – рассеянно сказала Алана. – Ты только посмотри, что здесь творится!

– Давай скажем, что это я уронила азалию, – с готовностью приняла на себя удар Лёлька. В определённые моменты ей было свойственно благородство.

– Врать нехорошо! – пыталась протестовать Алана, но Лёлька лишь одарила её красноречивым взглядом и покачала головой.

– Ну, тогда расскажи им правду, – бросила она через плечо, и скорчила рожицу кому-то за окном.

******

Повзрослевшая Алана часто пыталась вспомнить, что она тогда ответила сестре. И не могла. Начисто стёрлась из памяти и реакция родителей, вернувшихся из гостей и заставших погром в гостиной и её окровавленное лицо и одежду. Или всё-таки она успела умыться? В этом месте тоже был полный провал.

Но зато она навсегда запомнила, как они влезли на подоконник, окончательно перепачкавшись и размазав по нему всю грязь, и долго сидели там, обнявшись и разглядывая пустой двор – две крошечных девочки, два ребёнка, растерянных и напуганных. И стук Лёлькиного сердца, и её дыхание возле своего уха. И неведомо откуда вдруг взявшийся отчаянный страх потерять сестру.

Глава 2

Внешность порой бывает обманчива.

Так думала Алана, рассеянно глядя в окно. Мысль пришла в голову очень некстати. Некстати она отметила про себя, что её мысли постоянно приходят некстати. Что делать, это была такая их, мыслей, особенность.

Вообще-то она выглянула, чтобы посмотреть, как там погода на улице. Хотя никуда не собиралась. Сегодня же воскресенье, не нужно идти ни в универ, ни в агентство. Можно провести весь день, тупо глядя в телевизор. Можно наплевать на всё, и оторваться за игрой в "Весёлую ферму" или провисеть до полуночи в интернете. Ведь это был её день.

Её день рождения.

За пятнадцать лет она как-то уже привыкла к тому, что встречает свой день рождения одна. Человек ко всему привыкает со временем, не так ли?

Нет, поначалу, разумеется, люди пытались навязать ей в этот день своё общество. Бабушка там, Никиткины родители, отец …в те времена, когда ему ещё было до неё дело, или он хотел, чтобы все так думали. Ребёнок ведь не должен чувствовать себя одиноким, тем более, в такой день. Наверное, они были правы. Только получалось у них плохо. Как ни пытались внушить Алане, что день рождения – это праздник, веселее не становилось.

Потому что это был неправильный праздник. Вот уже пятнадцать лет это был самый неправильный праздник в её жизни. Самый печальный и самый нелюбимый день.

******

Алана смотрела из окна на девушку, усаживающуюся в новенькую серебристую "Шкоду". Девушка была, должно быть, немного её старше самой, невысокая, худенькая, без малейшего намёка на какие-либо "формы", с жиденьким хвостиком белёсых волос и в очках. Типичная "мышь", как сказала бы её приятельница по агентству Сонечка Лаптева. Но зато, какие парни крутились вокруг этой "мышки"! Сонечке, со всеми её формами и ногами "от ушей", такие и не снились. Не снились, впрочем, и самой Алане, хоть в этом, по убеждению вышеупомянутой Сонечки, была виновата только она сама.

– Господи, и где только таких дур делают? – вздыхала Сонечка, глядя, как Алана не моргнув глазом, отбривает очередной "кошелёк на ножках" (любимое выражение самой Сони). – Где, где? Да ты представь себе, хотя бы на минуту, сколько у него денег!

В ответ на гневные выпады подруги Алана неизменно пожимала плечами.

– Это же его деньги.

– Да, но он мог бы с тобой поделиться. Тебе приятно, а от него бы не убыло.

– От него-то да, – соглашалась Алана. – А от меня? Понимаешь, вознаграждение за щедрость далеко не всегда равноценно вложению. Боюсь, не продешевить бы.

Это был, конечно, сарказм. Алана очень хорошо изучила Сонечку и знала, что для душевного спокойствия их обеих лучше выглядеть в глазах подруги меркантильной сучкой, чем блаженной дурой. Но Сонечка сарказма не понимала, она начинала кривить хорошенькое личико и закатывать глаза:

– Ой, всё! Ищи себе прЫнца. Бог, как говорится, в помощь! Только учти, принцы – явление по нынешним временам редкое. А молодость – недостаток, который очень быстро проходит, как говорит наша Полина.

– Вообще-то Гёте сказал это гораздо раньше, – парировала Алана, и Сонечка, осознавая свою полнейшую в данном вопросе беспомощность, в конце концов, махнула на неё рукой. Всё-таки где-то в глубине души она считала Алану блаженной дурой и, надо признаться, не без оснований.

******

Вот соседка Ксюша, похоже, была с Сонечкой ягодой одного поля. Во всяком случае, отказываться от дорогих подарков кавалеров было не в её правилах. Открылось это сегодняшним утром, когда Алану и весь двор разбудил гудок автомобиля с примотанным к зеркалу красным бантом, из окна которого пухлый розовощекий воздыхатель радостно горланил: "С днем рожденья, любимая!". "Вот бы кастрюлю кипятка тебе выплеснуть на башку, скотина, да жаль не достану!", – услышала Алана недовольный голос соседки сверху и прыснула в кулак. Пухляш соседку, на её счастье, не замечал – он орал, гудел и размахивал букетом. Из подъезда выбежала Ксюша, следом за ней неслась её дородная маман в розовых тапочках с помпонами на босу ногу. Пухляш выкатился из дверцы автомобиля навстречу женщинам, и вот они уже все вместе принялись скакать вокруг подарка, разглядывая его и возбуждённо щебеча на три разных голоса. "Полнейший дурдом!" – проорала верхняя соседка, и со всей силы треснула балконной дверью, но на неё никто так и не обратил внимания.

Зато теперь Алана знала, что они с соседкой Ксюшей родились в один день. Полезное знание, конечно же (нет). Что ж, хоть у кого-то сегодня день рождения не будет похож на грустный праздник.

******

Алана отошла от окна. Машин в подарок сегодня она не ждала, а вот букет её таки настиг. Его принёс кудрявый тощий курьер в зеленой футболке с огромными расплывающимися подмышками пятнами пота. Пока Алана расписывалась в квитанции, парень смотрел на неё исподлобья, сопел, краснел, и вытирал ладонью лоб, как будто у него была высокая температура. От этого она чувствовала себя неловко и, закрыв, наконец, за курьером дверь, подумала, что будь её воля, она вообще запретила бы сильно потеющим людям работать в доставке. Или хотя бы ввела униформу – исключительно чёрного цвета.

Да, но букет-то был в её бзиках совершенно не виновен. Букет был огромен и до неприличия красив – красные благоухающие розы, выложенные узором в виде сердца посередине, белые по краям. Такой мог бы подарить в день рождения девушке её возлюбленный, находящийся вдалеке от дома. Вот только никакого возлюбленного у Аланы не было – была только открытка, торчащая из роз. Впрочем, она и без подписи знала, кого благодарить за сюрприз.

Телефонный звонок раздался почти сразу – курьер, наверное, и из подъезда-то выкатиться не успел.

– Привет, старушка! – услышала она бодрый голос на другом конце провода. – Как мой букет? Уже прибыл?

– Спасибо, дорогой, – Алана улыбнулась. – Он прекрасен. Доставлен в лучшем виде.

Никита Гордеев, старинный детский друг (настолько давний, что обладал исключительным правом называть её "старушкой" без ущерба для собственного здоровья) уже несколько лет жил в столице. Ничего удивительного в этом не было, Никитоса с детства считали вундеркиндом и пророчили ему большое будущее, вот только никто не ожидал, что всё произойдет настолько быстро. "Большое будущее" свалилось на её друга внезапно и практически в одночасье.

Никита закончил юридический, но идти в милицию по стопам отца не захотел – мечтал открыть собственное дело и заняться частной практикой. На собственное дело нужны были деньги, поэтому он временно устроился клерком в какую-то контору, где принялся благополучно прозябать, ожидая, пока Судьба повернётся к нему лицом. И судьба не заставила себя долго ждать.

В один прекрасный день к нему обратился за помощью старый, ещё школьный, знакомый. Парень возомнил себя музыкантом, бренчал на гитаре, сочинял какие-то песенки, и даже сколотил группу таких же, как сам, идейных лоботрясов, чтобы было с кем играть и петь в местных забегаловках. В общем, жил себе, не тужил, и был доволен почти всем, ровно до той поры, пока однажды не дернула его нелегкая поучаствовать в конкурсе, объявленном каким-то типа популярным московским радио. Вот тут-то всё и завертелось.

Изначальная идея выглядела неплохо и даже заманчиво. Начинающим композиторам предлагалось прислать на радио свои песни в количестве не более трёх штук, а приглашенные десять экспертов (в роли которых выступали популярные эстрадные певцы и певицы) должны были выбрать из этой кучи любую, на своё усмотрение, и за свой счёт её записать. На этом, собственно, и всё. Главный приз не подразумевался, сие мероприятие анонсировалось, как беспрецедентная возможность для молодых авторов засветить среди широких масс своё творение, а в дальнейшем, быть может, и саму свою персону. То есть, у абсолютно каждой присланной песни появлялся шанс стать услышанной, а десять счастливчиков гарантированно получали по десять ротаций своих нетленок в радиоэфире, да ещё и в исполнении не кого-нибудь там, а самого Димы Билана, а возможно, даже Кристины Орбакайте. Назывался конкурс тоже соответственно – "Счастливая десятка", оригинальность названия, конечно, зашкаливала, но то уж извините.

"А, где наша не пропадала!.." – подумал знакомый, и отправил по заявленному адресу парочку собственно сочинённых песен, (одна из которых ему самому казалось знаковой и до последней запятой в алкогольно-философском тексте выстраданной, а вторая так, в довесок). Отправил и забыл, как советуют грамотные люди. Но почему-то вышло так, что забыл по-настоящему, и опомнился лишь несколько месяцев спустя, когда до боли знакомые мелодия и слова вдруг зазвучали, что называется, из каждого утюга. Какие там десять эфиров! Невозможно было зайти в супермаркет, или проехать в маршрутке, или просто пройтись вечером мимо раскрытых окон многоквартирного дома, чтобы не услышать эту песню, в исполнении артиста, чьё имя в стране не было знакомо разве что грудным младенцам и старикам в глубоком маразме.

От такого поворота сюжета наш герой вначале прибалдел, а затем, когда улегся первый шок, задумался. Десять бесплатных эфиров – это, конечно, неслыханная роскошь для неизвестного автора, но уж раз песня вдруг стала такой популярной, то не полагалось ли по такому случаю этому автору немного больше, чем просто ничего? Знакомый позвонил на радио, и был сильно удивлен, когда любезный женский голос сообщил ему, что автором новоиспечённого хита "Наша ночь" является некто Г. Н. Будищев.

"Не знаю я никакого Будищева-Мудищева! Вы там совсем уже? Это МОЯ песня!" – чуть не заорал в трубку незадачливый композитор, но к счастью вовремя опомнился и попросил милую девушку подсказать ему координаты этого человека, например, его телефон. Девушка помялась и тем же приветливым тоном объявила, что телефона господина ГэБудищева у неё нет, и никогда не было, и где его искать, она тоже не знает. Что, собственно, и требовалось доказать.

Знакомый никогда не был семи пядей во лбу, но даже того, что имелось, ему вполне хватило, чтобы осознать неприятный факт – его просто-напросто кинули, как дурачка, а песню украли. Парень возмутился, и твёрдо намерился подать на этот гадюшник в суд. Вот только никак не мог определиться, кого же ему привлечь в качестве ответчика? То ли бесстыжее, обворовавшее его, радио, то ли самого этого чудака на букву "эм" Будищева? Да кто это вообще такой, и как к нему подобраться? Обратился за ответами к специалистам, но тут его вновь постигла неудача – местные юристы в шоу-бизнесе не шарили, с авторским правом не работали, и браться за дело категорически отказывались. Хоть садись, и поезжай в Москву, к тамошним крутым адвокатам, да где опять же взять на это денег? Тут-то память и подсунула ему Никиту Гордеева.

Никита оказался единственным, кто не побоялся вступить в неравную схватку с этими пиратами музыкального мира, тем более что терять ему всё равно было нечего. Он быстро навёл справки и узнал, что права на песню присвоила себе одна крупная звукозаписывающая компания под руководством влиятельного бизнесмена, человека, чьё имя в определённых кругах даже произнести вслух было небезопасно, не говоря уже о том, чтобы с ним судиться. Но даже это Никитоса не остановило. Не то, чтобы он слишком любил всякую попсу, просто, по его же собственному признанию, именно в тот момент в нём проснулся охотничий азарт.

Суд они всё-таки выиграли. Хоть знающие люди и шептали ему, что это невозможно, и что нужно быть совсем отмороженным, чтобы пойти против… т-с-с-с!.. Те же знающие люди потом с язвительной усмешкой говорили, что ни за что этому выскочке без роду, без племени, не удалось бы провернуть такое дело, не приди ему на помощь другой влиятельный бизнесмен, бывший с первым бизнесменом в давнишних непреодолимых контрах. Может, оно и было так, а может, и нет. Завистники были, есть и будут всегда, Никита об этом знал, поэтому все досужие разговоры и сплетни на свой счет стойко игнорировал. В конце концов, справедливость ведь восторжествовала, а что ещё нужно? Суд не только вернул автору песни его права, но и присудил звукозаписывающую фирму выплатить пострадавшей стороне неустойку в размере трехсот тысяч рублей.

"Пострадавшая сторона" от радости едва не съехала с катушек. Ни в одном самом заоблачном сне бедолаге не могло бы присниться, что корявый стишок, написанный поутру с большого бодуна на обратной стороне конверта из-под каталога "Мир развлечений", и положенный на музыку, сочинённую тут же, на коленке, принесёт ему такой доход… Да-да, по иронии судьбы, хитом стала вовсе не та песня, которая была выстраданной, знаковой, и всё такое, а как раз наоборот. Жизнь порой преподносит нам сюрпризы оттуда, откуда не ждали. И, к слову, в ходе расследования выяснилось, что никакого Г.Н. Будищева на самом деле никогда не существовало, а история эта долго ещё перемывалась в московской музыкальной тусовке на разные лады, обрастая всё более и более невероятными подробностями.

С той поры дела у Никиты пошли в гору. Молодым дарованием заинтересовались, перетянули его в Москву и предложили место в ЛНА33
  ЛНА – Лига Независимых Адвокатов. Организация, выдуманная автором и не имеющая ничего общего с существующими в действительности подобными организациями.


[Закрыть], а это уже были совсем другие возможности. Гордеев-младший снял квартиру в спальном районе, начал потихоньку обрастать знакомствами, приобрёл чёрный внедорожник BMW, и в родной Краснокаменск наезжал теперь по праздникам.

******

– Он прекрасен… – повторил Никита и нарочито громко вздохнул: – Как жаль, что это ты не обо мне.

Прозвучало прямо, как песня. В голове даже заиграл полузабытый незамысловатый мотивчик: "Как жаль, что это ты не обо мне…". Или там были какие-то другие слова?..

– Слышишь меня? Ало, ало! Земля вызывает Алану!

– Что? – Алана вздрогнула, вырываясь из своих мыслей. Кажется, она опять что-то пропустила?

– Я говорю: с днём рождения тебя, старушка! С последним нормальным юбилеем в жизни.

– Спасибо, Никит! Я…

– Ты хотела спросить: почему с последним?

– Нет, я ничего такого не хотела. Я…

– Нет, хотела! И не спорь со мной, он прямо таки застрял между строк, этот огромный жирный вопросительный знак. Слушай, ну ты же понимаешь, что в следующий ближайший юбилей тебе уже стукнет двадцать пять. Целых двадцать пять лет! Ты знаешь, что это означает?

– Дай-ка подумаю, – Алана почесала правую бровь. – Сложно, конечно. С меня начнет сыпаться песок?

– Почти. Ну, в общем-то, люди в двадцать пять – это практически поголовно законченные инвалиды. Посмотри на меня! То бок колет, то башка трещит с похмелья, то кости ломит на погоду. А ещё – чуть не забыл – все знакомые бабушки при встрече хором вопрошают: "Ты рожать-то, когда собираешься? Часики-то тикают!"

Последнюю фразу Никита произнес противным фальцетом. Она всё-таки не выдержала и захихикала сквозь стон:

– О, нет! Только не это.

– Это, это, – заверил Никитос. – Они не оставят тебя в покое, можешь не сомневаться. Есть только один вариант избежать кошмара – родить до двадцати пяти.

– Я не могу, – ответила Алана. – Полину хватит удар.

– Плевать на Полину! Ты думай лучше, где будешь искать достойного кандидата на роль производителя. Рожать от кого попало – тоже, знаешь, так себе затея. Рожать надо от умного, красивого и здорового, да, желательно, ещё и богатого. Заметь, себя я не предлагаю, хотя-а…

– Никита! Прекрати!

В трубке раздался натужный булькающий звук. Вот в таком русле в последнее время и протекали почти все их разговоры. Ни о чём, хиханьки да хаханьки. Никита старался её рассмешить, иногда ему это удавалось. Иногда ей даже удавалось остроумно парировать в ответ. Но всё это было не то. Хорошо, конечно, что он просто есть в её жизни, но порой Алане казалось, что Никита по-прежнему видит её десятилетней девочкой, за которой отец поручил ему "присматривать".

– Ладно, ладно, – пробулькала трубка. – Не психуй. Я ведь просто пытаюсь вызвать положительные эмоции у царевны Несмеяны. А если кроме шуток, какие планы на сегодня? Только не говори мне, что опять плесневеешь в одиночестве и разрываешься между двумя лучшими кавалерами: телевизором и компьютером?

Алана молчала, наматывая на палец телефонный провод, и повторяла себе, что вообще-то Никита хороший человек и верный друг и, наверное, по-своему заботится о ней. Наверное.

– Чего молчишь, старушка? – спросила трубка. – Я всё-таки угадал?

– Ты очень догадливый и смекалистый, – грустно улыбнулась Алана.

– Продолжай. Я люблю, когда меня хвалят.

– А ещё ты трепло и бабник. Балаболка. Жуткий сноб. И пьяница. Э-э-э… Кажется, ничего не забыла?

– Так-так, – фыркнул Никитос. – Ну вот, наконец-то! Узнаю свою старушку бабАлану, подругу дней моих суровых. Эх-х, Аленький!.. Чуть не забыл: я же купил тебе подарок. Только вот не знаю, когда теперь смогу выбраться и закинуть. Столько работы навалилось, просто мрак и жуть.

На том конце провода надрывался мобильник. Никита был парень нарасхват.

– Работа? – поинтересовалась Алана.

– Она самая. Слушай, повиси, пожалуйста. У меня тут однозначно важный клиент.

Алана слышала, как её друг отвечает на звонок: "Да, зая. Конечно, зая. Что ты такое говоришь, зая? Как ты могла такое обо мне подумать?" Наконец, Никита вернулся.

– Какие у тебя нежные отношения с клиентами, – она всё-таки не смогла сдержать ехидства.

– Гы… Клиенты бывают разные, – уклончиво заметил Никитос. – А ты ревнуешь?

– Кто? Я? Да не дай бог! – Алана даже руками замахала, забыв о том, что он всё равно не мог её видеть. – Ты с ума сошел, мон шер44
  Мой дорогой (франц.)


[Закрыть]?

– Ну и зря, – ей показалось, что Никита даже обиделся, хотя с его манерой сложно было судить однозначно. – Ладно, говори, чего там у тебя.

– А с чего ты взял, что у меня что-то?

– Как будто я тебя не знаю. Слышу же, что ты чего-то хочешь и мнешься.

Алана помолчала. И в очередной раз подивилась его прозорливости. Вообще, не смотря на то, что Никитос часто производил впечатление человека легкомысленного и даже самовлюбленного, он был на редкость эмпатичен. Может, в том и заключался секрет его успеха? И не только среди противоположного пола.

– Да, вообще-то есть разговор, – Алана замялась. – Нетелефонный.

– Нетелефонный, – хмыкнул Никита. – То есть, даже не намекнешь?

Алана задумалась. Чего она боится? Она же не агент американской разведки и вряд ли телефон её прослушивается. Однако страх – липкий, противный, душный, словно сковал язык. Как будто если о том, что она задумала, узнает кто-то ещё, кроме неё самой, то узнает и он.

Тот, кого она привыкла бояться в течение всей своей сознательной жизни и против кого впервые решила всерьез восстать.

– Н-нет. Прости, не могу. Только при личной встрече.

– Заинтриговала прямо. Ладно, тогда жди. Попробую вырваться на следующей неделе. Но если вдруг надумаешь – набери меня.

– Приезжай.

"Если Зая отпустит", – захотелось съязвить напоследок, но она не стала этого делать. Алана вдруг представила себе, как он сидит столешнице ( "Сколько можно мостить свой зад на стол, Никита! Ведь есть же стулья!" – десять раз на дню повторяла тётя Валя, но так и не смогла отучить сына от дурной привычки ), стучит по полу босой ногой и, зажав плечом трубку домашнего телефона, свободной рукой набирает в мобильнике смс. Старый добрый Никитос, лохматый и небритый, в любимой футболке с надписью: "Не важно, кто прав, важно – кто Лев". И вдруг поняла, что сейчас расплачется.