Текст книги "Союз сердец"

Автор книги: Марша Ловелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

В одном она не сомневалась – он не сразу оттолкнул ее, на несколько секунд поддался своему порыву, прежде чем разум в нем одержал верх.

Конечно, все это мало что значило. Всем известно, что мужчины возбуждаются легче женщин. Георгос мог так же легко загораться от объятий с другой женщиной. Это не значит, что он предпочитает ее. Не может такого быть – она ему даже не нравится. И раздражает его до смерти.

И все же Иви растревожилась. Лучше бы ничего этого не было. Как она утром посмотрит ему в глаза? Это неловко, и смущает, и… и…

Она перекатилась на другой бок и несколько раз ткнула кулаком в подушку. Лучше от этого не стало. По правде говоря, стало хуже, напомнив чем-то ее безрассудное обращение с голубой шляпкой.

От отвращения к себе она неподвижно застыла, вытянув руки и вцепившись ими в простыню.

– Я скоро усну, – сказала она вслух. – Вставать не буду и не пойду вниз. Не стоит рисковать и еще раз встречаться с Георгосом.

Снова и снова повторяла она эти слова как заклинание, пока действительно не уснула.

4

На следующее утро Иви проснулась совершенно разбитой. Но на часах в спальне было уже больше восьми, значит, спала она вполне достаточно, хотя и неспокойно, о чем говорило состояние простыней и одеял.

Такой она не была со дня похорон Леонидаса, совсем подавленной и одинокой. Одной на всем белом свете.

Даже от мысли о ребенке ей не стало лучше. Он или она появится только через пять месяцев, а как хотелось бы уже сейчас любить и прижимать кого-нибудь к себе.

Сейчас ее переполняло горе от потери единственного человека, которого она любила, и от того, что из самых лучших побуждений она вышла замуж за его брата, а теперь всем сердцем желала, чтобы этого никогда не было. Ей следовало отказаться, несмотря на обещание, данное Георгосом у смертного ложа брата, и идти своей дорогой, стать хозяйкой собственной жизни. А она по слабости позволила властному брату Леонидаса взять ее под крыло, ввести в их семью и все за нее решать. Иви знала, что она не такое уж безвольное создание, каким считал ее Георгос. Стойко стоять на своем она умела и не раз убеждалась в этом. Вот почему ее так поражала собственная реакция на Георгоса. То, что она тушевалась в его присутствии и в большинстве случаев безропотно ему подчинялась, свидетельствовало о силе его личности.

Несколько утешало ее то, что теперь он намерен развестись с ней сразу после рождения ребенка и поселить их отдельно. Без сомнения, вдали от него ей будет гораздо спокойнее и к ней вернется обычная уверенность в себе. Он не слишком-то хорошо действует на нее. Иви покривила бы душой, сказав себе, что ночное происшествие на лестнице не добавило ей тревог.

Георгос совершенно не походил на Леонидаса, однако вчера она получила доказательство того, что заблуждается относительно его бесстрастности и холодности. Тот мужчина, который вчера держал ее в объятиях, не был ни бесстрастным, ни холодным. Не был, шут возьми! От одной этой мысли у нее сжалось в животе. Как трудно будет встретиться с ним сегодня и не выглядеть глупо при этом.

Вздрогнув, Иви откинула одеяло и встала. По крайней мере, до вечера можно будет не волноваться. Георгос уже давно в своем обожаемом офисе, управляет и властвует, прикидывая, как заработать очередной миллион, и берет в оборот Риту.

Просто трудоголик какой-то, удрученно подумала Иви, плетясь в ванную, чтобы окончательно проснуться под душем. Работает в офисе как вол шесть дней в неделю, с восьми утра до шести вечера. В семь приходит домой, в половине восьмого у него обед, а потом снова дела в кабинете. Нередко из-под его двери виднелась полоска света, когда Иви отправлялась спать, что бывало довольно поздно, если она смотрела телевизор или видео. Как он только выдерживает? Единственный выходной – воскресенье – он отдавал в основном гольфу.

Спустя полчаса, подходя к лестнице, Иви чувствовала себя гораздо бодрей. Могло быть и хуже, подумала она, тошнило бы по утрам, как многих женщин в первые месяцы беременности.

Честно говоря, порой она забывала, что беременна, особенно когда облачалась в свободную одежду вроде темно-бордового спортивного костюма, который она решила надеть сегодня. Может, когда ребенок начнет шевелиться, все будет по-другому. Но пока о ее состоянии напоминала чуть раздавшаяся талия, набухшие груди и слегка округлившийся животик.

Она спускалась по ступенькам в совершенно тихом доме. В Павлиди-холл вообще тихо – стены в два кирпича и тяжелые двери заглушали любые звуки. Улица тоже была тихой, кончалась тупиком, и машины здесь ездили мало. Впервые попав сюда, Иви поразилась великолепию дома, пока не поняла, что весь этот район такой – некоторые соседние дома даже больше и роскошнее.

Когда Иви расспросила Эмилию об истории дома, та рассказала, что строил его в тридцатые годы двоюродный дед Георгоса, что после смерти старика, который не имел своих детей, дом унаследовал его отец. Первоначально это было двухэтажное здание, и Алис значительно его обновила. Услышав это, Иви поняла, откуда идет теперешняя спокойная элегантность особняка.

Дом по завещанию оставался в ее распоряжении, и она могла делать с ним все, что заблагорассудится, о чем Алис не преминула напомнить Георгосу неделю назад, когда убрала со стен несколько подлинных живописных полотен и повесила вместо них картины Леонидаса, привезенные Иви и подаренные его матери.

Тогда Иви сочла весь этот инцидент – сердитые возражения Георгоса – чрезвычайно удручающим. Меньше всего ей хотелось бы вносить раздор в их семью. Георгос показался ей бессердечной глыбой льда. Но теперь, в свете некоторых событий и фактов, она испытывала к нему известное сочувствие. В конце концов, картины не принадлежали к первоклассной живописи.

То, о чем она сейчас подумала, заставило ее замереть у подножия лестницы, потрясенную новым видением таланта Леонидаса. Или отсутствия его.

На какую-то секунду ей показалось, что она предает его память. Сколько раз она хвалила его картины? Сколько раз говорила, что однажды он станет известным художником, и его полотна будут висеть в галереях и домах миллионеров?

Неужели она все время знала, что лжет? Нет, решила она и с облегчением вздохнула, не знала. Только здесь, увидев в доме настоящую живопись, она поняла, что его работам далеко до подлинного мастерства. Самые лучшие из них были очень среднего уровня, их дилетантство теперь стало для нее очевидно.

Иви нахмурилась. Понимал ли это Леонидас? Когда он качал головой в ответ на ее комплименты, улыбаясь своей мягкой печальной улыбкой, знал ли он настоящую правду? Что он не был хорошим художником, что он не был хорош ни в чем… кроме, разве того, что сумел заставить ее полюбить его и нуждаться в нем?

Глаза ее защипало от слез.

Ах, Леонидас…

Какое-то мгновение Иви еще пребывала в состоянии виноватой жалости, а потом разозлилась на себя. Хватит, твердо сказала она себе.

И с этим энергичным решением развернулась и зашагала по нижнему этажу, мимо закрытых дверей по обе стороны коридора, к той, которая вела в самое сердце дома – в кухню.

Зайти туда можно было с разных сторон – кухня была той комнатой, где часто собиралась семья, где ели попросту, без соблюдения особого этикета, где смотрели телевизор и дружески общались. Здесь было просторно, солнечно, тепло и, между прочим, готовили еду на двадцать персон.

Открыв дверь, Иви с облегчением увидела, что, кроме Эмилии, в кухне никого нет. В глубине души ее не покидало беспокойство, не остался ли Георгос почему-либо дома. Но, похоже, их свадьба не повлияла на обычный распорядок его дня, чему она только порадовалась. За немногие прожитые здесь недели она успела понять, что присутствие его в доме создает какую-то особую атмосферу: воздух начинает напряженно вибрировать. Разговоры сходили на нет, Алис еще больше уходила в себя. Эмилия, милейшее существо, тоже менялась – ее приятно суховатый юмор обретал некоторую едкость, особенно в разговоре с Георгосом.

Когда Иви вошла в кухню, Эмилия круто обернулась, на ее морщинистом лице добавилось еще морщинок от мгновенной улыбки.

– Никак, сама миссис Рип ван Винкль, – поддразнила она.

Иви улыбнулась в ответ.

– Да уж, сегодня я поспала, так поспала. Алис еще не встала?

– Она в утренней гостиной с чайником и газетами.

– Тогда не буду ей мешать.

Алис могла провести за газетами все утро, прочитывая их от корки до корки, решая все кроссворды, даже головоломки «Геральд». Чаще всего она их сама разгадывала, но иной ответ ей никак не давался. Ни Иви, ни Эмилия помочь не могли, потому что вопросы были всегда самыми трудными и непонятными.

Иногда, но не часто Алис дожидалась вечера и обращалась к Георгосу, и он в считанные секунды распутывал этот клубок. Однажды сам заполнил пустые клеточки, увидев на кухонном столе незаконченный кроссворд, чем вызвал неудовольствие Алис, посетовавшей, что он испортил страницу безобразно крупным почерком точь-в-точь, как его отец: тяжелая рука и никакого врожденного изящества.

Вспомнив вдруг этот случай, Иви задумалась. Почему это, когда она думает о Георгосе, он всегда предстает страдающей стороной в этой семье? Случайность ли это? Ведь это же Леонидас вытянул короткую соломинку! Георгоса бог наделил всем – внешностью, энергией, умом. По словам Риты, в студенческие годы он славился как атлет. Девчонок за ним бегало без счета. Отец боготворил его. Зато не любила собственная мать. Зато оставила жена. И сейчас жениться ему пришлось фиктивно, чтобы узаконить ребенка своего брата.

Снова в ней что-то шевельнулось. Жалость? Нет, чувство было более сильным, более эмоционально окрашенным.

– Как Георгос сегодня? – спросила она у Эмилии так внезапно, что домоправительница бросила на нее изумленный взгляд.

– А почему ты спрашиваешь?

– Так просто, – сказала она и пожала плечами, выдав этим жестом свое внутреннее смятение.

– Он сегодня злой как черт. Честно говоря, по-моему, был с похмелья.

– С похмелья?

Эмилия хмуро кивнула.

– В последнее время он прикладывается к бутылке. С тех самых пор, как умер Леонидас. Так было, когда эта дрянь, его жена, сбежала с кинопродюсером.

– С продюсером? – вскинулась Иви, горя желанием узнать, наконец, о том, как расстроился брак Георгоса.

Эмилия насупилась.

– С каким-то богатым американцем, который тут таланты выискивал. Она укатила с ним в Штаты. Дорогая Анна всегда метила в актрисы, хотя, по мне, она и на школьной вечеринке сыграть не смогла бы. Правда, фигура у нее хорошая, что есть, то есть. Да, пожалуй, и личико подходящее, но блондинка-то она ненастоящая. И бюст сомнительный. Впрочем, кто их сегодня знает.

– И как долго Георгос был женат?

– Всего два года. По-моему, он был малость не в себе, когда связался с этой красоткой. Отец только-только умер, Леонидас дал тягу, едва не обанкротившись, и он работал по двадцать четыре часа в сутки ради спасения фирмы, когда в его жизнь вошла эта. У бедного малого не было никаких шансов устоять.

Иви удивило неожиданное сочувствие в голосе Эмилии. Ей всегда казалось, что домоправительница не слишком жалует своего хозяина.

– Он любил ее? – спросила она.

– С ума по ней сходил, дурак обманутый.

– Ой…

– Она целыми часами трудилась над своей внешностью, каждый вечер принимала душистую ванну, и едва Георгос входил в дом, затаскивала его наверх в спальню. Противно было смотреть, как она оплела его. Заставила думать, что он для нее – вся жизнь, а потом разом прихлопнула, вот так вот! – Эмилия щелкнула пальцами.

Иви поморщилась.

– Вот-вот, мы с Алис тогда тоже так себя чувствовали, – согласилась Эмилия. – Но против нее ничего не могли ни сделать, ни сказать. Любовь слепа. И плотская тоже. Георгос в этом очень похож на отца, а тот был отнюдь не глух к голосу плоти. Может, мне не следует так говорить, но отец Георгоса не относился к числу верных мужей. Алис притворялась, будто не знает, но, по-моему, она знала. Она…

Телефонный звонок прервал излияния Эмилии, отчего Иви стало значительно легче. В самом деле, ей совершенно не хотелось слушать интимные подробности брака Алис, хотя сведения о первой жене Георгоса она восприняла по-другому. Что за стерва!

– Рита? – услышала она вдалеке голос Эмилии. – Да… Он?.. Куда?.. Насколько?.. Понятно… Да все приготовлю… Пока, дорогая. До встречи.

Эмилия со вздохом повесила трубку.

– Помяни черта, – пробормотала она.

– Что там?

– Мне надо собрать дежурный чемодан для господина и повелителя, – сухо пояснила Эмилия. – Рита уже едет за ним. Георгос уезжает на пару дней.

– У-уезжает?

– Да, летит сегодня в Турцию, на Золотой берег. По делу. Или так говорит, – пробормотала Эмилия.

Иви умолкла, понимая в глубине души, что намек Эмилии скорее всего правда. Не в деловую поездку он отправляется. Он едет избавляться от сексуальной неудовлетворенности, вызванной прошлой ночью. Возможно, это и есть то, что он назвал благопристойным поведением, и нет причин расстраиваться, это благоразумное решение.

Отчего же она так расстроилась? Нет, решила Иви в конце концов, и вовсе она не расстроилась. Просто ее раздосадовало, что Георгос собрался уехать, даже не попрощавшись с ней приличия ради. Конечно, жена она ему фиктивная, но все равно, мог бы и позвонить. И с ней, и, кстати, с собственной матерью. Да он просто невежа!

Остаток дня негодование в ней медленно разгоралось, особенно после того, как в дом ураганом влетела Рита со строгим наказом своего босса не задерживаться и не болтать, а быстренько возвращаться в офис. Иви вновь пересмотрела свое мнение о бесчувственной машине. Он и есть такая машина, а вчерашняя его сексуальность тем более не имеет ничего общего с настоящим чувством. Настоящие чувства зарождаются в сердце и голове, а то, отчего страдал Георгос, зародилось явно ниже пояса.

Особенно раздражала Иви сама мысль о том, как именно он собирался сбросить свое напряжение. Заглянет ли в свой черный блокнотик, где записаны имена и адреса дам? Повезет ли с собой тайную любовницу? Или подцепит какую-нибудь дамочку в баре?

Но уж, конечно, он не станет оплачивать профессиональные услуги! От одного этого предположения ей стало дурно и что-то перевернулось в животе. Нет, ему нет нужды прибегать к плате за секс. И он не тот человек, чтобы рисковать своим здоровьем. Его женщины должны быть умными, умудренными сексуальным опытом особами, которые пекутся и о своем благополучии, и о благополучии партнера. Эта игра зовется безопасным сексом, единственная ее цель – взаимное удовлетворение.

Но ее передергивало и от этих мыслей.

К ланчу Иви извелась до того, что решила прибегнуть к единственному спасению от этого состояния – к физической работе.

– Почему бы не начать весеннюю уборку дома на этой неделе? – предложила она Эмилии за сандвичем с сыром и томатом. – Несколько дней назад вы сказали, что пора все хорошенько перетряхнуть. Я могла бы начать с окон.

Эмилия отвела взгляд от телепередачи «Полдень снами» и с досадой посмотрела на Иви.

– Ну что ты говоришь, Иви. Я защитила твое право немного похлопотать по дому, но ты не в том положении, чтобы взбираться по лестнице, занимаясь мытьем окон и тому подобными вещами. Да и я давно уже стара для этого. Для такой работы мы всегда вызываем службу уборки.

– Вообще-то правильно, – согласилась Иви, – я могла бы выстирать и выгладить занавеси. А полы?

– Ни в коем случае! Георгос с меня живьем кожу сдерет, если я позволю тебе натирать полы. Нет, занавеси, как обычно, я отдам в чистку. А полов слишком много. Ты устанешь. Если у тебя руки чешутся, займись серебром, его надо перечистить. Это хорошая сидячая работа.

– Что за хорошая сидячая работа? – спросила Алис, входя в кухню с газетой в руках.

– Иви собирается почистить столовое серебро.

Алис одобрительно улыбнулась.

– Вот умница. Не посмотрите ли этот последний пункт кроссворда? Я никак не соображу, а Георгоса нет, чтобы спросить…

К вечеру Иви надеялась, что никогда больше не увидит ни столового серебра, ни мудреных кроссвордов. Ее бедные мозги бились над разгадкой без всякого толку, пока Алис по внезапному наитию не догадывалась сама. Распутывать все эти ребусы, решила Иви, почти так же нудно и утомительно, как чистить бесконечное количество столовых приборов. Честно говоря, лучше уж коров доить, а эту работу она не особо-то жаловала.

Единственной наградой за тяжкие дневные труды стала благословенная усталость и возможность заснуть без всяких метаний, терзавших ее прошлой ночью.

На следующий день с утра прибыла вызванная Эмилией служба уборки, увезя в чистку занавеси, портьеры и пледы и оставив целую команду уборщиков. Двое мужчин занялись мытьем окон изнутри и снаружи, очень складная девушка натирала воском деревянные полы внизу, а еще один служащий чистил наверху ковры.

В середине дня в среду все портьеры и занавеси вернулись на место, дом наполнился чистым и свежим запахом. Иви восхищенно бродила по дому и вдруг высмотрела несделанную работу – забыли протереть потолочные вентиляторы. Никому не сказав ни слова – Эмилия занималась обедом, а Алис отдыхала наверху, – Иви тихонько взяла в шкафчике под лестницей небольшую стремянку, метелочку из перьев и, соблюдая величайшую осторожность, поднялась на верхнюю ступеньку и потянулась метелочкой к первой лопасти.

Когда ей на голову обрушились хлопья пыли, Иви вздохнула, потом слезла с лестницы и пошла к шкафчику – она только что видела там старенький клетчатый шарф и решила повязать им голову.

Снова забравшись на стремянку – шарфик надежно сидел на голове, – она возобновила работу, старательно стирая пыль с каждой из четырех лопастей, и уже приступила к последней, когда большие мужские руки обхватили ее за талию и подняли со стремянки в воздух.

Иви уронила метелку, ее испуганный вздох уже переходил в крик, и тут ее ушей коснулся сердитый голос Георгоса.

– И чем же ты тут занимаешься, дурочка ты такая, а?

5

К тому моменту, когда Георгос поставил ее на пол и, не выпуская из рук, развернул лицом к себе, испуг Иви сменился яростью. Какого черта он ее испугал?! И что он вообще делает дома? Его ждали часа через два, не раньше.

Но она ничего не сказала, глядя в сердитые голубые глаза тоже сердитыми глазами в смятенном молчании, боясь, что на этот раз ее гнев найдет себе выход не в очень благозвучных тонах.

Георгос не стал сдерживаться.

– Я думал, для тебя ребенок Леонидаса важнее всего на свете, – напустился он на нее. – Что тебя понесло на эту лестницу? Ты же могла упасть.

Задетая его намеком, Иви запротестовала:

– Я была в полной безопасности, пока ты не схватил меня сзади и не подвесил в воздухе. У меня чуть сердце не разорвалось.

И это не преувеличение, подумала Иви. Да что там! Сердце у нее колотилось так, что, казалось, вот-вот разорвется.

Осознав вдруг, что его руки все еще у нее на талии, она панически стряхнула их и поспешно развернулась, ударившись об лестницу подбородком. Боль и неожиданная собственная неуклюжесть взвинтили ее, и она обрушилась не Георгоса.

– Видишь, что ты наделал? – сердито закричала она.

В его вздохе был оттенок мученичества.

– Ничего я не сделал, Иви, кроме того, что попробовал позаботиться о тебе. Брат вверил тебя в мои руки. Я не прощу себе, если подведу его в том, что касается тебя.

Иви мгновенно устыдилась. Это она подводит Леонидаса. Снова превратилась в строптивую мегеру и портит людям настроение. В глубине души она понимала, что не слишком умно поступила с этой лестницей. Эмилия ведь не разрешила ей ничего подобного, а она своевольничает. К угрызениям совести и подспудному пониманию собственной глупости добавилось раскаяние.

– Извини, – сказала она севшим голосом. – Я не стану больше этого делать.

– Да уж надеюсь, – пробурчал он. – Но в следующий раз перед отъездом я дам матери и Эмилии строжайшие инструкции. Твоему здравому смыслу явно нельзя доверять, когда дело касается неуемной страсти к уборке.

Иви испуганно посмотрела на него. Не хватало, чтобы из-за нее у Алис и Эмилии были неприятности.

– Ой нет, пожалуйста, не говори им, – взмолилась она. – Они не виноваты. Правда. Они даже не знают, чем я тут занималась. Эмилия на кухне, а твоя мать отдыхает у себя в комнате.

На его лице появилось недоверчивое выражение.

– Ты хочешь сказать, что бродишь по дому, украдкой наводя чистоту, пока никто не видит? Да что с тобой? Это твоя тайная страстишка, а? Ты, что, одна из тех, кто помешан на чистоте в своем доме и не может пройти мимо, чтоб не провести по мебели пальцем, нет ли пыли?

– Да нет, конечно! Но я люблю, чтобы работа была сделана как следует. Эмилия вызвала уборщиков, а я разглядывала и восхищалась, как все великолепно выглядит, пока не увидела вдруг пыль на вентиляторах. Я просто не могла их не почистить.

– Она просто не могла их не почистить, – сухо повторил он.

В ответ на это саркастическое замечание подбородок Иви вызывающе вздернулся.

– Да, – ядовито выпалила она, – меня одолела страсть к чистоте!

– Ну-ну, – с удивлением воскликнул он. – Не такой ты затюканный котенок, оказывается, а? И наконец избавилась от дурацкого заикания, слава тебе, господи. Надеюсь, насовсем.

Иви уставилась на него, еще раз подумав, что братья далеки друг от друга, как небо и земля.

– Я тоже на это надеюсь.

На губах у него заиграла озорная улыбка.

– Значит, ты поняла, что не такое уж я чудовище?

Иви не могла оторвать от него взгляда. Ни разу за все это время Георгос не улыбался ей. Улыбка, придав теплоту лицу, совершенно его преобразила, исчезла холодная красота, рот смягчился в чувственном изгибе, в леднике голубых глаз загорелись веселые огоньки.

Такого Георгоса, как-то описал ей Леонидас, но до сих пор лично она таким его не видела и сомневалась, существует ли он в действительности. Такому Георгосу не требовалось прилагать усилий, чтобы женщины бросались ему на шею.

Несколько обезоруживающих мгновений она испытывала физическое притяжение, исходящее от Георгоса, потом горькое возмущение снова всколыхнулось в ней, заслонив собой все. Да, Леонидас стоил десятка таких, как этот!

– Я и не считала тебя чудовищем, Георгос, – деревянным голосом проговорила она.

– Не морочь мне голову, – улыбнулся он еще шире.

Сердце Иви затрепетало под действием его улыбки, в животе что-то тревожно ухнуло. Этого не может быть! Чтобы ее влекло к брату Леонидаса? Не может быть!

Но, похоже, так оно и есть…

– Некоторые люди вызывают в тебе все самое лучшее, – зле сказала она, питая отвращение сама к себе. – А другие – все самое худшее.

Улыбка погасла, очарование испарилось. Словно выключили свет. Иви стало легче. Кончилось минутное помрачение, только и всего. Что иное она могла испытывать к Георгосу?

Он резко выпрямился, бессильно опустив руки вдоль тела. Сразу стало видно, что он очень устал, и остатки прежнего сочувствия к нему вновь напомнили о себе. Иви вздохнула.

– Да, – нехотя признал он, – был у Леонидаса такой талант, отдаю ему должное. Он вызывал у людей любовь к себе, несмотря на все его очевидные неудачи. Понятия не имею, как ему это удавалось, – добавил Георгос, покачивая головой.

Слово «неудачи» вызвало у Иви сильнейшее желание по-матерински защитить Леонидаса.

– Ты всегда намекаешь, что он неумеха и неудачник. Но это не так. Если измерять успех тем, насколько ценят человека окружающие, то Леонидас добился величайшего успеха.

Георгос смотрел сквозь нее странно безжизненным взглядом.

– Может, ты и права, Иви. Может, ты и права. – Обогнув стол, он рухнул в большое кожаное кресло, откинулся, на мгновение прикрыв глаза, а потом вновь взглянул на нее.

– Скажи Эмилии, что я дома, ладно? – каким-то слабым голосом попросил он. – Обед, если можно, в семь. У меня куча бумаг, которые надо сегодня посмотреть.

– Хочешь… хочешь, я принесу тебе чашечку кофе? – нерешительно предложила она. Ей вовсе не хотелось быть все время с ним на ножах.

– Прямо сейчас?

– Да.

– Нет, спасибо. Сейчас мне нужно что-нибудь покрепче кофе. Через пару минут я сооружу себе настоящую выпивку. Да не хватай ты эту дурацкую лестницу, бога ради! – вдруг взревел он, рывком подавшись вперед в кресле. – И, будь любезна, сними этот ужасный шарф. Ты смахиваешь на тетушку «не-надо-ли-вам-тут-убраться».

Иви покраснела, сообразив, что совершенно позабыла про свой головной убор. Резко подняв руку, она быстро сдернула несносную полоску шотландки, испытывая унижение от того, что в таком виде предстала перед Георгосом, который всегда являл собой картину непогрешимого великолепия – ни единой морщинки на дорогих деловых костюмах, рубашки ослепительно белые, как его зубы, волнистые волосы в идеальном порядке.

– Не обязательно так орать, – сказала она с несчастным видом. – И не обязательно меня унижать.

– Я не пытался этого делать. Если тут кто и чувствует себя ужасно, так это я.

– Не знаю, с чего бы, – пробормотала она. – И это после того, как ты ездил развлечься на Золотой берег?

– Какие развлечения! Я ездил по делу.

– Ну разумеется!

Они уставились друг на друга. В глазах Иви был прямой намек, в глазах Георгоса – потрясение.

Но оно длилось недолго, лицо у него потемнело, налилось негодованием, холодные глаза медленно оглядели ее. Иви поперхнулась, жалея о глупой несдержанности, давшей понять, что Она знает о цели его маленького путешествия.

– Не понимаю тебя, – колко заметил он. – Все, что я тебе обещал, – это соблюдение благопристойности. Я и соблюдаю ее. В высшей степени. И буду делать так и впредь до нашего развода. А пока не смей меня осуждать. Я этого не потерплю! – Он стукнул кулаком по столу и гневно уставился на нее. – Я определенно не желаю, чтобы меня заставляли чувствовать себя виноватым, когда я, шут его дери, не сделал ничего, в чем меня можно упрекнуть! Я провел пару ночей с женщиной? Подумаешь! А что ты ожидала от меня в данных обстоятельствах? Что я буду сам себя удовлетворять, как школьник?

Господи, пора стать взрослой! Это реальность, а в нормальной жизни реальные мужчины отправляются в постель с реальными женщинами. Понятно? Она содрогнулась от его сокрушительной ярости.

– Да-да, – тихим дрожащим голосом сказала она, – п-понимаю.

У Георгоса дернулось лицо.

– Ступай, – прошептал он, нетерпеливо махнув рукой, и снова рухнул в кресло, закрывая глаза. – Иди, иди.

Она ушла.