Текст книги "Крестовый поход детей
Собрание сочинений. Том I"

Автор книги: Марсель Швоб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Мим XXI: Желанная тень

Маленькая хранительница храма Персефоны положила в корзинки медовые лепешки, обсыпанные маком. Она уже давно знает, что богиня их вовсе не пробует, потому что она следила за ней из-за пилястров. Добрая богиня всегда остается суровой и ест под землею. И если б она питалась нашей пищей, она предпочла бы хлеб, натертый чесноком, и кислое вино; ибо пчелы Аида делают мед, пахнущий миррой, и девы, что гуляют по фиолетовым подземным полям, постоянно колышут черные маки. Так хлеб теней испечен в меду, отдающем бальзамировкой, и зерна, которыми он обсыпан, рождают сон. Вот почему Гомер говорит, что мертвецы, которыми правил меч Одиссея, приходили толпою пить из четырехугольного оврага черную кровь агнцев. И только тогда мертвые пили кровь, чтоб попытаться ожить: но в другое время они кормятся погребальным медом и темными маками, и в жилах их течет вода Леты. Тени едят сон и пьют забвение.

Вот почему, а не почему-либо другому, люди приносят такие жертвы Персефоне; но она на них не обращает внимания, ибо она довольно напилась забвенья и сыта сном.

Маленькая хранительница храма Персефоны ждет одинокую тень, что придет, может быть, сегодня, может быть – завтра, может быть – никогда. Если тени сохранили любящее сердце, как юные девы земли, ту тень мрачные воды реки забвенья не могли заставить забыть, а печальные маки сонного поля – уснуть.

Но, верно, она хотела б забыть, как это желанье присуще и сердцам земным. Если так, она придет вечерней порою, когда на небо взойдет розовый месяц, и станет у корзин Персефоны. Она разделит с маленькой хранительницей храма медовые лепешки, посыпанные зернами мака, и в горсти своей принесет ей немного мрачной воды из Леты. Тень будет вкушать мак земной, а девушка напьется воды ада; потом они поцелуют друг друга в чело, и тень будет счастливой средь теней, а девушка будет счастливой среди людей.

Эпилог

Всю долгую ночь Дафнис и Хлоя бодрствовали, как совы, и наконец нашли Светлую Персефону.

Благой бог влюбленных послал раннюю смерть им, что подобны полным чистой веры детям. Он боялся зависти нимф или Пана или Зевса. Средь утреннего сна улетели их души; и они прибыли в царство Ада и белые перешли, не омочившись, адские болота, услышали лягушек, бежали от трекратного лая Цербера. Потом в скудном свете звездных сумерек две белые тени уселись на темном лугу и срывали желтый шафран и гиацинты, и Дафнис сплел для Хлои венок из асфоделей. Но они не ели синего лотоса, что растет на берегах Леты, и не пили воды, от которой теряется память. Хлоя не желала забвенья. И царица Персе-фона дала им ледяные сандалии с огненными подошвами, чтоб перейти пламенное теченье красных рек.

Но Хлоя скучала, несмотря на большие желтые, синие, бледные цветы подземных лугов. Над мрачной травою Хлоя видела только тяжелых ночных мотыльков, и на их крыльях были кровавые узоры. Дафнису приходилось ласкать только ночных зверьков, очи которых светились лунными отблесками и мех был мягок, как волоса летучей мыши. Хлое страшно было сов, что вопили в священных лесах. Дафнису было жалко белого света солнца. Они помнили все; они не омылись в водах Леты; они плакали о потерянной жизни и призывали суровую благость Персефоны.

Все сновиденья выходят из Эреба сквозь врата из слоновой кости и сон мертвых лишен грез. Погруженные в забвенье, с пустыми и легкими головами, они могли бы лишь грезить о смутных равнинах, окружающих Тартар, но Дафнис и Хлоя бесконечно страдали от того, что во сне не могли воплотить воспоминанья прошлой жизни.

Добрая Богиня их пожалела и велела Вожаку Душ их утешить.

В синюю ночь он незаметно вывел их вместе со Снами. И средь многоцветных существ, что скакали, летели, кричали, смеялись, рыдали, что проносятся под ресницами наших очей, прорвавшись сквозь бледные ворота Эреба, Дафнис и Хлоя, тесно прижавшись друг к дружке, вернулись на остров Лесбос.

Лазурен был сумрак, светлы деревья, рощи сияли. Месяц был точно золотое зеркало. Хлоя гляделась бы в него с ожерельем из звезд. Митилена высилась в дали, словно жемчужный замок. Белые ручьи протекали по лугу. Опрокинутые мраморные статуи пили росу. В траве искрились их желтые прически, повязанные витыми лентами. Воздух мерцал мутным светом.

– Увы! – воскликнула Хлоя, – где день? Неужели умерло солнце? Куда нам идти, мой Дафнис? Я не знаю дороги. Ах! нет больше нашей скотинки, Дафнис: она разбежалась после того, как ушли мы.

И Дафнис ответил:

– О Хлоя! Мы вернулись, чтоб блуждать, как те сны, что посещали наши зрачки, когда мы отдыхали на лугу или спали в стойлах. Наши головы пусты, точно зрелые маковые головки. Наши руки полны цветов вечной ночи. Твое дорогое чело венчают асфодели, и на груди твоей – желтый крокос, что растет на острове Блаженных. Быть может, лучше не вспоминать.

– Но вот я вспоминаю, мой Дафнис, – сказала Хлоя. – Дорога, что ведет к гроту нимф, идет вдоль этого луга. Я узнаю плоский камень, на котором мы сидели с тобой. Видишь тот лес, откуда выскочил волк, что нас так тогда испугал? Здесь ты сплел мне впервые клетку для кузнечиков. Там, на том кусте, ты словил для меня трескучего кузнечика и положил его в мои волосы, и там он пел без перерыва. Он был прелестней, чем золотые кузнечики древних афинян: он пел. Я б хотела достать еще одного.

И ответил Дафнис:

– Кузнечик стрекочет в полуденный час, когда ветер прячется промеж колосьев, когда зеленостанная цикута раскрывает свой белый зонт, чтобы укрыться в тени. Теперь они спят и я не смог бы их найти. Но взгляни, Хлоя, вот пещера бога Пана; и я вижу тот пруд, у которого вид твоего нагого тела смутил меня; а возле та роща, в которой первый твой поцелуй меня обезумил, куда я ходил подстерегать тебя зимою, когда я покрывал клеем силки для птиц, а ты в высоком покое укладывала плоды в большие амфоры.

О Хлоя, нет больше дома, и лес рябин, покинутый, стоит одиноко: не прилетают уж больше туда веселые корольки и пустошки, и Персефона погасила наши пылавшие души.

– Вот, – сказала Хлоя. – Я сняла только что с пурпурного цветка спящую пчелку. Я взглянула на нее: она бурая и безобразная, и мне не нравятся черные круги на ее брюшке. Когда-то я считала пчелу поцелуем крылатым. Я смочила свой палец в медовом соте, и улетучился весь аромат свежего меда. Я не люблю больше меда.

– Хлоя, поцелуй меня, – сказал Дафнис.

– Вот.

И две белые тени смутились и умолкли в тоске. В поцелуе их не было былого острого жала и дикого аромата; и как страсть к овцам, козам, кузнечикам, птицам угасала в их сердце, наслажденье от прикосновенья их тел не проникало их больше трепетом.

– О Хлоя, здесь в зеленых плетенках были у нас жирные сыры.

– Я почти не люблю уже сыра, мой Дафнис.

– О Хлоя, здесь срывали мы первые фиалки нашей последней весны.

– Я почти не люблю уж фиалок, мой Дафнис.

– О Хлоя, взгляни на ту рощу, где ты впервые поцеловала меня.

И Хлоя, отвернув голову, не ответила ничего.

Тогда в молчаньи прокляли они в сердце своем ночь, что, казалось, горечью облила все, что есть в мире. И без слов молили они Вожака Душ прийти и увести их обратно с легкими снами сквозь бледные врата Эреба на луга асфоделей, где у них оставалась нежная грусть воспоминаний.

Но Добрая Богиня не исполнила их мольбы.

Они стояли вдали друг от друга, склонившись над статуями, что лежали на земле.

Когда синяя ночь озолотилась на востоке, они услышали плеск весел у берегов. Они подняли головы, зная, что увидят сейчас пиратов-матросов, что грабят все на лесбосских берегах и звучными голосами кричат при каждом ударе весел: руп-па-пай.

Однако, хоть легкий туман был прозрачен, они не увидели судна. Но раздалось громкое эхо, от которого пена затрепетала на песчаном берегу:

– Умер Великий Пан! Умер Великий Пан! Умер Великий Пан!

Тогда развалился жемчужный город Митилена, и все изваяния пали, и остров стал черным и выбежали маленькие духи источников, и крохотные божки вылетели из деревьев, из трав, из цветов, и тишина повисла над белыми мраморными глыбами.

Тени Дафниса и Хлои, внезапно состарившись, исчезли с рассветом; и Добрая Богиня, которая потеряла свою подземную мощь, взяла их с собой, убегая по лугам в неведомый край, куда удалились боги. Дыханьем своим она оплодотворила Лесбос и вернула земле Дафниса и Хлою. Ибо остров меж белых каналов, что его прорезают, покрылся их многократной душою: столько лавров и зеленеюших ив родилось из его погребенного сердца.

Примечания

Деревянная звезда

Все тексты М. Швоба и Л. Троповского публикуются по изданию: Швоб М. Лампа Психеи. СПб.: Ad Astra, 1910 с исправлением некоторых устаревших особенностей орфографии и пунктуации.

В оформлении обложки использован рис. Э. Губера.

Крестовый поход детей

Предисловие X. Л. Борхеса к «Крестовому походу детей» дано в пер. Б. Дубина.

На с. 36 – обложка первого книжного издания (1896) работы М. Делькура (Delcourt). На с. 40, 42, 48 – илл. Ж.-Г. Даланьеса (Dalagnes). На с. 54 – илл. В. Ясперс. На с. 64 – илл. Г. Фрониуса. На с. 67 – обложка испанского издания (Tusquets Editores, Barcelona, 1971).

Мимы

Впервые в L'Écho de Paris, 1891–1892. Это произведение Швоба было навеяно открытием мимов или мимиямбов Герода (Геронда) – древнегреческого поэта, жившего, вероятно, на о. Кос, о котором Швоб говорит в «Прологе». Фрагменты и почти полностью сохранившиеся мимы Герода были впервые опубликованы в 1891 г. Ф. Кеньоном с древнеегипетского папируса I в. н. э., хранящегося в Британском музее (существуют русские переводы Г. Церетели и Б. Горнунга). Нами добавлено отсутствующее в русском пер. посвящение А. Доде с отрывком из Песни I Катулла (пер. С. Шервинского).

* * *

На с. 69 – обложка первого книжного издания работы Ж. Вебера. Все остальные илл. работы Ж.-Г. Даланьеса взяты из французского библиофильского издания (Les Bibliophiles de l’Automobile-Club de France, s.l., 1933).

* * *

Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.

SALAMANDRA P.V.V.