Текст книги "Зачумленные"

Автор книги: Марсель Паньоль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Раздался шепот восхищения, и доктор тихо добавил:

– Я даже имел честь, во время голландской кампании (и он снял свою шляпу, украшенную перьями) заботиться об августейшем здоровье его величества короля.

Слезинка появилась в уголке его глаза, а нотариус в свою очередь тоже снял шляпу.

– Его величеству, – взволнованно сказал доктор, – причиняли беспокойство ветры, сила которых пугала его лошадь: мне удалось их обуздать, и начиная с того дня я оставался при августейшей персоне до печального дня смерти его величества.

После молчания Панкрас сменил тон и резко сказал:

– Вернитесь к шитью, прошу вас, и займитесь мундиром капитана, которого нужно почтить двумя серебряными нашивками…

После обеда на скорую руку работы возобновились в большой спешке, поскольку на небе, поблизости, виднелись огромные столбы дыма, а легкий пепел начал окрашивать в белый цвет садовую траву. Еще не было никакой реальной опасности, но запах пожара доказывал неотложность бегства.

Тем временем Панкрас и мэтр Пассакай удалились в кабинет нотариуса, где они обычно играли в шахматы. Но в этот день они не прикоснулись к башенкам из слоновой кости на спинах маленьких слонов.

Мэтр Пассакай начал с того, что тщательно очинил два гусиных пера и добавил щепотку тонкой сажи к чернилам. Затем он вырвал из регистра страницу прекрасной нотариальной бумаги, и взялся за переписывание, своим красивым четким почерком, нескольких составленных Панкрасом строчек: это был надлежащим образом оформленный пропуск для командира заставы де ля Роз. Он высушил чернила щепоткой золотой пыли, которую перекатил с одного конца листа до другого.

Наконец, вынув из одной из своих папок купчую, которую городской советник Мустье подписал в его кабинете, он скопировал подпись с такой легкостью и совершенной точностью, что Панкрас воскликнул:

– Какое чудо! Можно подумать, что вы делаете это каждый день.

– Нет, – скромно сказал нотариус, – не каждый день, но у каждой должности есть свои нужды…

Пассакай очень хорошо исполнял нужды своей собственной, так как вскоре он достал свинцовую печать с гербом города Марселя и внизу страницы вдавил ее в пластинку горячего красного сургуча, из-под которой выходила голубая лента.

Затем он полюбовался своим творением, весело потер руки и объявил:

– Этот особенно удался, и сам господин городской советник Мустье не осмелился бы сказать, что это фальшивка…

Он свернул драгоценный документ, перевязал его более широкой, чем первая, голубой лентой, и отдал Панкрасу.

– Теперь, – сказал тот, – мы, разумеется, испытаем удовольствие от изготовления фальшивых зачумленных.

Они спустились в его кабинет, где клирик и бакалейщик в добром десятке тарелок подготовили, по его приказу, все необходимое. Там были жженая пробка, клей, варенье, мед, воск, порошок шафрана, гипс, сажа, пакля и все виды цветного теста. Все это господин Панкрас художественно расположил на сорока лицах и телах, доказав, что если он и не умеет исцелять бубоны, то, по крайней мере, замечательно умеет их делать. Это ему настолько удалось, что несчастные пугали друг друга, а когда первые двое показались в саду, многие женщины лишились чувств, а дедушка Ромуальда, по-прежнему на четвереньках, жалобно залаял.

Когда зачумленные были готовы, занялись плакальщиками: они надели балахоны, капюшоны и перчатки, затем им раздали колокольчики, оторванные от входных дверей. Наконец, на несколько минут зажгли смолистые ветки, позаимствованные у садовых сосен.

Наступила ночь, рдеющая у Плэн-Сен-Мишель, а беглецы в молчании принялись за последнюю трапезу, в большой конюшне, плотно закрытой из-за густого едкого дыма, спускавшегося на сады. Фальшивым зачумленным было не по себе, потому что высохшая обмазка стягивала им кожу на лицах, а из-за движения их челюстей бубоны поминутно падали в суп. Ужин был очень коротким. Многие женщины плакали при мысли, что покидают свои дома и мебель: они хотели бы все увезти, и доктор, проверяя нагруженные повозки, выбросил кошку, два больших портрета стариков и пять кукол старой святоши, у которой никогда не было детей. Когда она начала громко причитать, несколько дружеских слов и оплеуха утешили ее рыдания.

После ужина они услышали гудение пожара, хотя он был еще достаточно далеко. Господин Панкрас, с полным спокойствием, завершал постановку.

Повозки выстроились перед воротами, а зачумленные заняли место на одеялах.

Панкрас, не считаясь с застенчивостью, пожелал, чтобы некоторые были совершенно голыми, затем он расположил несколько свисавших ног, надлежащим образом почерневших, две или три руки, окровавленных с помощью комковатого варенья, вдоль бортов, и изменил несколько лиц, раздувшихся из-за сухарей, помещенных между щекой и десной, а в верхней части каждого бугра он нарисовал большую красную точку, окруженную черным. Наконец, нескольким он запихнул в ноздри мякоть черных маслин, которая будто бы вытекала оттуда.

Они намочили капюшоны в уксусе, зажгли факелы, бесшумно открыли двери. Тогда Панкрас, в своем прекрасном мундире, уселся в маленькую коляску, за вожжи которой взялся старый Гийю, и возглавил процессию, в тишине тронувшуюся в путь.

В нескольких шагах позади него ― капитан в мундире с нашивками, с подзорной трубой за спиной. Затем четверо солдат с мушкетами на плечах. Наконец, священник – который был ни кем иным, как клириком – с открытой книгой в руках шел впереди повозок, медленно катившихся между двумя рядами плакальщиков, которые несли зажженные факелы.

Поскольку никого не было видно, поначалу процессия двигалась молча, и так спустилась до бульвара, который был дорогой к свободе – в этот момент господин Панкрас повернулся и поднял руку. Колокольчики мрачно зазвенели, а из-под капюшонов глухо зазвучали псалмы…

***

Клирик не лгал. Город казался покинутым, а масляные лампы, обычно освещавшие улицы, не были зажжены. Но в свете факелов они вскоре разглядели трупы, лежавшие на тротуарах, в лужах или скорчившиеся у ворот, в странных позах… Они видели и мародеров, но их смутные силуэты исчезали в ночи при виде процессии.

Они шли более часа, по длинной обсаженной платанами улице, чья неровная мостовая заставляла повозки подпрыгивать.

Поскольку все убегали при их приближении, а город казался пустынным, их первоначальное беспокойство преобразилось в чувство безопасности, и фальшивые зачумленные на повозках вполголоса начали обмениваться шуточками и щипать самых юных девушек, которые с большим трудом подавляли взрывы очаровательного смеха. Прибыв в Шато-Гомбер, где Панкрас надеялся найти сторожевой пост, он отправил капитана восстановить порядок в колонне и принудить мертвых к молчанию. Хорошо, что он сделал это, потому что на повороте дороги он увидел четыре зажженных фонаря и светящееся окно небольшого дощатого домика.

Двое солдат приблизились, с ружьями в руках.

– Остановитесь!

Панкрас остановился и, повернувшись к процессии, в свою очередь прокричал:

– Остановитесь!

Затем, приблизившись к солдатам, он резко спросил:

– Где ваш офицер?

– Он спит, – ответил солдат. – И мы не нуждаемся в нем, чтобы запретить вам проезд. Под страхом смерти никто не должен покидать город.

– Он спит! – воскликнул Панкрас с крайним возмущением. – Когда весь город агонизирует, когда эпидемия угрожает всей Франции, он спит?

Удивленные солдаты не осмеливались ответить, но один из них, подняв фонарь, сделал пару шагов к доктору. Тогда он увидел детали сияющего мундира, который ночь делала еще краше, и, обращаясь к двум другим, закричал:

– На караул!

Что и было немедленно сделано.

– Если он спит, – воскликнул Панкрас, – мы его разбудим! Отведите меня к нему!

Но им не нужно было входить в домик, так как спящий, разбуженный командами, шел к ним, на ходу торопливо одевая мундир, рядом шел солдат с фонарем.

Когда он увидел Панкраса, он остановился в соответствии с уставом. Поскольку у него была всего одна нашивка, доктор заговорил с ним свысока.

– Лейтенант, – сказал он, – я огорчен, что человек, на которого возложена столь большая ответственность, прибегает ко сну!

– Господин офицер, – ответил тот, весьма смущенный, – я в карауле четыре дня, а человеческая выносливость имеет свои пределы. С другой стороны, если я случайно прикрою глаза, младший по званию сменит меня.

И он показал на приближавшийся из темноты силуэт.

– Младший лейтенант, – сурово ему сказал Панкрас, – где вы были?

– Господин офицер, – ответил тот, – у природы есть не только пределы, у нее есть и нужды.

Панкрас слегка улыбнулся и сказал:

– Хороший ответ.

Затем, непринужденным тоном, он добавил:

– Господа, идемте со мной, поскольку необходимо, чтобы ваши люди не слышали того, что я вам скажу.

После чего он решительным шагом направился к домику, и тщательно закрыл за собой дверь. Рядом с жалким ложем на некрашеном деревянном столе горела свеча.

– Господа, – сказал Панкрас, – возложенное на меня поручение должно остаться в тайне, дабы не пугать население. Чума, опустошающая Марсель, лишь наименее опасная форма заболевания; но хирурги констатировали сотню случаев ЧЕРНОЙ чумы. Если эта форма чумы распространится, все будет кончено для нашего города и, возможно, для нашей страны. На меня возложена обязанность, вместе с каторжниками, которые сопровождают меня под этими капюшонами, похоронить эти ужасные трупы, сбросив их в старую угольную шахту, расположенную неподалеку от Аллоша.

– Почему их не сожгли? – спросил младший лейтенант.

– Потому что, по мнению хирургов, испарений, которые они могут выделить, прежде чем превратятся в пепел, будет достаточно, чтобы заразить весь город.

Он вынул из своего камзола рулон документов и тщательно развернул его на столе.

– Вот приказы, – сказал он. – Я оставляю их вам, потому что они адресованы вам комендантом, чей авторитет непререкаем, и который к тому же мой старый друг.

Свеча осветила печати, подписи и красивый нотариальной почерк мэтра Пассакайя.

В то время как два офицера с почтением рассматривали пропуск, господин Панкрас добавил:

– Я боюсь только одного: как бы мой дорогой Андро Ланжерон, наш бальи, который самоотверженно работает в госпиталях, сам не скончался бы от заразы. Это была бы огромная потеря для нашего города и для всего королевства.

Он вышел, и лейтенант поспешил открыть шлагбаум. Затем он крикнул своим людям:

– Отойдите от этих повозок, если вам дорога жизнь.

Процессия выступила в путь перед глазами двух офицеров.

– Позвольте мне высказать сожаление, – сказал лейтенант, – что офицер вашего ранга подвергает себя столь большому риску.

– Это очень любезно с вашей стороны, – ответил ему Панкрас. – Но в подобных обстоятельствах риск должен быть равным для всех.

Он предложил им понюшку табаку и уселся в коляску, шестеро солдат взяли на караул, а офицеры, обнажившие свои шпаги, отдали ему честь.

Итак, он сел в свою коляску, широко поприветствовал офицеров, и процессия тронулась в путь в ночи, а часовые, напуганные черной чумой, побежали к бочке с уксусом.

Как только они оказались вне взора солдат, Панкрас заставил замолчать колокольчики и псалмы и приказал погасить факелы. На пустынной дороге им было достаточно света звезд. Затем он отдал приказ ускорить шаг, опасаясь преследования в случае, если офицеры вдруг испытают сомнения по поводу законности пропуска. Так они шли в течение двух часов, и, наконец, солнце взошло над успехом экспедиции.

Справа от дороги тянулся большой лес, где сосны смешивались с каменными дубами; когда показалась дорога дровосеков, Панкрас свернул на нее коня, и вся процессия последовала под покровом ветвей. Вскоре они достигли большой поляны, покрытой густой травой и расцвеченной маками.

Панкрас остановил лошадь, сошел на землю и крикнул: «Стой!»

Кающиеся снимали перчатки и капюшоны, зачумленные спрыгивали на дорогу, а женщины поднимали одеяла. Все смеялись от радости, как дети, и бросали друг в друга свои бубоны, а лошади жадно рвали траву, несмотря на удила. Вдруг послышался крик: маленький галантерейщик, который зашел под деревья, нашел пруд, и все побежали мыться.

Усевшись на большой камень, господин Панкрас протянул сапоги Гийю, который разул его и растер затекшие пальцы ног. Тем временем старая Алиетт готовила своему господину его обычную одежду.

Рядом с ним в траве сидели нотариус и Гарен.

– Друзья мои, – сказал им Панкрас, – нам удалась первая половина нашего дела. А ведь этих славных офицеров избавит от иллюзий первый же инспектор: вот почему я снимаю этот слишком узнаваемый мундир. Сейчас же разденьте солдат и спрячьте в узлы одежду, которая может нас выдать. Мы сейчас в полулье от Аллоша, там, за деревьями, уже видны венчающие холм ветряные мельницы… Их существование доказывает, что мистраль здесь дует щедро. Он обеспечивает процветание городка, он же обеспечивает его здоровье. Я убежден, что зараза сюда не добралась, что здесь ее никогда не будет. Поэтому мы попросим убежища у его жителей.

– Я боюсь, – вздохнул нотариус, – что они откажутся принять нас.

– Если мы предложим им устроить в лесу карантин, – сказал капитан, – у них не будет причин бояться нас.

– Кроме того, – продолжил Панкрас, – у меня там есть большой друг, мельник. Его зовут Леонар Гондран, он мой молочный брат. Он должно быть довольно важный человек в своей деревне, и я уверен, что он замолвит за нас словечко.

Зачумленные возвращались от пруда, чистые и веселые, и требовали что-нибудь поесть. У всех был хороший аппетит. Маленький галантерейщик заиграл на флейте, и, чтобы размять затекшие ноги, зачумленные ели, танцуя среди маков.

Женщины сварили картошки, открыли небольшой бочонок анчоусов, бидончик масла и две большие банки варенья, которое они намазывали на сухари. Все ели с большим аппетитом, в то время как солнце медленно приподнимало облака, опиравшиеся на горизонт. Как только показалось солнце, все поднялись. Нотариус, стоя на большом камне, торжественно поблагодарил небеса, и они отправились в путь, болтая как на воскресной прогулке.

Тем не менее, среди этих зеленых и свежих полей Панкрас говорил себе, что несмотря на ранний час они должны были бы видеть работающих крестьян и могли бы расспросить их. Но они никого не видели, и доктор начал опасаться, как бы чума не водворилась и здесь.

Он ошибался. Вовсе не чума прогнала крестьян: то был страх.

Они шли больше часа и наконец увидели на вершине холма целую батарею ветряных мельниц.

– Вот и Аллош! ― воскликнул доктор. – Возможно, мы спасены. Не отставайте и улыбайтесь.

Через несколько минут они заметили группу мужчин, которые с возвышенности смотрели на прибывающих.

Капитан раздвинул свою подзорную трубу, глянул в нее и сказал:

– У них ружья.

– Честно говоря, я этого боялся, – вздохнул доктор. – Нужно их успокоить. Если мы запоем, они не станут нас бояться.

Он затянул веселый провансальский рождественский гимн, все стали ему подпевать, а клирик, пятясь, отбивал такт.

Группа мужчин не двигалась, но вдруг раздался громкий голос.

– Ни с места!

Шагах в двадцати от поющих, из-за изгороди, вышел мужчина. Шествие остановилось, а доктор направился к нему.

– Оставайтесь в десяти шагах от меня, – приказал мужчина. – Куда вы идете?

– Мы идем в Аллош, – ответил Панкрас.

– Откуда вы?

– Мы из пригорода Марселя.

– Значит, вы несете нам чуму. Мы не можем вас принять.

– Мы не заразны, – сказал Панкрас. – Мы из совершенно здорового квартала. Я доктор, и могу утверждать…

– Все, что вы можете утверждать, не имеет никакого значения. Все, что приходит из Марселя, заражено. Мы не можем вас принять. И не пытайтесь двинуться вперед. Начиная с этой большой оливы, в вас будут стрелять.

Господин Гарен сделал шаг вперед и грозно сказал:

– У нас тоже есть ружья.

– Я вижу, – ответил мужчина. – Но если наши часовые протрубят в рожок, здесь появятся пять сотен мужчин и вас перебьют, всех до одного. Наверное, это жестоко, но это чума жестока, а у нас тысяча женщин и детей.

– Я вас понимаю, – сказал доктор. – Но мы могли бы расположиться на одном из этих полей, под вашим присмотром, и если через неделю ни у одного из нас не обнаружится ни малейшего признака болезни…

– Это невозможно, – покачал головой мужчина. – Если мы позволим вам стать здесь лагерем, через пару недель тут будут сотни. Вам ничего не остается, кроме как повернуть обратно.

– Пусть так, – ответил доктор. – Но прежде чем уйти, я хотел бы поговорить со своим молочным братом, которого зовут Леонар Гондран. Это возможно?

– Как? Вы молочный брат Гондрана, мельника?

– Да, – ответил доктор. – Скажите ему, прошу вас, что маркиз де Малоссен нуждается в его помощи.

Караульный стянул свой колпак и пробормотал:

– Сейчас же иду, господин маркиз.

И бегом удалился.

Все были очень удивлены, узнав, что доктор ― дворянин, принадлежащий к одной из самых древних семей Прованса.

– Как! ― воскликнул нотариус. – Вы тот самый маркиз Малоссен, который долгое время был врачом самого короля?

– О да, – ответил ему Панкрас. – Я имел величайшую честь заботиться об августейшем здоровье его величества, нашего доброго короля Людовика XIV, и с огромной скорбью присутствовал при его последней болезни. Его смерть поразила меня так сильно, что после похорон я покинул двор, чтобы посвятить себя науке.

Фальшивые зачумленные столпились вокруг него, гордые тем, что их лечил врач самого Великого короля, и окончательно успокоенные относительно своего будущего.

Через час вдалеке они увидели пару груженых мулов в сопровождении двух мужчин: караульный привел Гондрана, который кинулся бежать навстречу, увидев маркиза. То был старик лет пятидесяти, с совершенно седыми волосами. Но у него все еще было много зубов, и он, казалось, сохранил всю силу своей молодости.

Послесловие переводчика

Мне давно хотелось как-то материализовать свою любовь к Марселю Паньолю. Это мой первый опыт перевода художественной литературы, так что… И еще, на форуме официального сайте Марселя Паньоля я нашла вот какое обсуждение:

La fin des Pestiférés 22/09/2011

Здравствуйте, шесть лет назад я влюбился в историю зачумленных, но, как и все, до сих пор чувствую себя обманутым, что она так и осталась незавершенной! Я знаю, она должна была закончиться убийством беглецов, которые нашли убежище в будущем «Гроте зачумленных» неподалеку от Аллоша, именно так Паньоль это часто рассказывал.

Но слышал ли кто-нибудь более полную историю? Или слышал о тех, кто знал кого-то, кто знал кого-то, кому кто-то рассказывал историю, которую услышал от друга Паньоля (прямо археология!). Если нет, для тех, кому это интересно: я думаю, что площадь, описанная в начале, должна была находиться там, где сегодня находятся дома с западной стороны аллеи Сен-Жюльен, которая в 1720 году была краем Плэн-Сен-Мишель.

ALLAUCH13 @ La fin des Pestiférés 29/09/2011

Площадь находилась в верхней части бульвара Девильер, в настоящее время бульвар Франклина Рузвельта. Улица, пересекающая этот бульвар, называется Сен-Савурнэн, она соединяет ля Плэн (площадь Жана Жореса) и бульвар Мадлен, в настоящее время бульвар Либерасьон. От этой площади, которая теперь лишь перекресток, отходит улица Круа-де-Ренье, где жил Марсель Паньоль. Разумеется, речь идет не об аллее Сен-Жюльен, а об аллее Жюльен, по имени владельца. В легенде говорится, что на обитателей грота донесли, потому что они жили вне правил церкви, и они были убиты полицией. Архивы муниципального совета Аллоша об этом молчат.

Phildesfr @ La fin des Pestiférés 01/10/2011

Спасибо вам, Луппи за ваш ответ, и все ваши уточнения. Я действительно думал, что зачумленные были убиты религиозным фанатизмом жителей Аллоша, что могло бы стать циничным и ироничным концом, вторящим смерти Комбарну! Но мне любопытно узнать, как Паньоль рассказал эту часть об Аллоше и гроте. Жители Аллоша дали беглецам убежище или же оставили их на карантине в гроте, благодаря Леонарду Гондрану?

И что говорил Паньоль относительно прошлого Панкраса? Принадлежал ли он к семье Бада, которые между 1621 и 1722 были графами Малоссен, в графстве Ницца, принадлежавшем к Савойскому герцогству? Если да, то как он стал врачом Людовика XIV, и почему он покинул двор после его смерти в 1715 году, чтобы исчезнуть и стать врачом в Марселе под другим именем (заимствованным у святого – покровителя детей)? Выступал ли он безуспешно против узурпации регентства Филиппом Орлеанским?

И зачем он стал бы скрываться во Франции, а не в Савойском герцогстве? Учитывая прошлое Панкраса, я подозреваю, что Паньоль хотел бы выстроить псевдоисторическую интригу, подкрашенную заговором, немного в стиле его книги о Железной маске. Что вы об этом думаете?

allauch13 @ La fin des Pestiférés 01/10/2011

У Виктора Желю (1806–1885), практически последнего марсельского поэта, писавшего на провансальском языке, я нашел в «Эпидемии оспы» следующее: лавочник из Оратуара (Сен-Март), отец семерых детей, пятеро из которых меньше чем за месяц были унесены этой страшной бедой, хотел попытаться спасти тех двоих, которые у него оставались. Он закрыл лавку и отправился искать убежища в Аллоше у мужа кормилицы одного из своих погибших детей. Но прибыв в эту негостеприимную деревню, он встретил группу крестьян, с ружьями в руках, что для него означало немедленное бегство, и у него не было никакого способа преодолеть или обойти этот новый санитарный кордон, который возглавлял муж кормилицы… Сравните!

allauch13 @ La fin des Pestiférés 02/10/2011

Паньоль подбирал имена собственные повсюду. Так Комбарну, марсельский журналист, является автором «L'histoire du Grand-Théâtre de Marseille» (1927). Граф Альзиери-Малоссен был редактором журнала «Nice historique» в 30-е годы. Маркиз Малоссен не числится в списке врачей Людовика XIV. Паньоль не фальсифицировал реальность, просто он ее поэтизировал.

Phildesfr @ La fin des Pestiférés 02/10/2011

Еще раз большое спасибо, Луппи, за эту информацию! В самом деле, я обнаружил, что Альзиери ― это семья, которой король Савойский даровал поместье Малоссен в 1723 году, после того, как отнял его семьи Бада в 1722 году. Паньоль возможно был знаком с потомками.

Разумеется, в списке многочисленных королевских врачей нет ни Бада, ни Малоссена, ни тем более Панкраса, однако, возраст Панкраса позволяет ассоциировать его персонаж с настоящим доктором Жоржем Марешалем (1658–1736), который, напротив, остался на службе при дворе Людовика XV. Я никогда не думал, что Панкрас был реальным человеком, мои вопросы остаются в рамках вымысла Паньоля.

Phildesfr @ La fin des Pestiférés 02/10/2011

Исправление: Жан Альзиари купил поместье Малоссен в 1723 году, оно не было ему пожаловано. Что же касается текста Виктора Желю, который вы мне процитировали, это действительно очень интересная подсказка, чтобы попытаться завершить историю зачумленных Паньоля. Из какого произведения Виктора Желю эта цитата?

allauch13 @ La fin des Pestiférés 03/10/2011

Во время презентации «Поры любви» в присутствии вдовы Марселя Паньоля в понедельник 25 апреля 1977 года, Рене Паньоль, брат Марселя, родившийся в 1909 году, рассказал нам, что Паньоль писал много текстов на отдельных листах, и что ему удалось найти только часть истории зачумленных. Он добавил, что Паньоль, который часто рассказывал истории (это был превосходный рассказчик), переставал говорить, когда видел магнитофон. К счастью, он все же записал несколько текстов. Презентация состоялась в марсельском отеле Sofitel Vieux-Port, в присутствии г-на Гастона Деферра, мэра Марселя.

Phildesfr@ La fin des Pestiférés 28/10/2011

В постскриптуме к моему карманному изданию «Пора любви» Бернар де Фаллуа пишет, что Паньоль начал второй вариант, более полный, чем история зачумленных, но этот вариант также остался незавершенным. Известно ли что-то об этом втором варианте, можно ли найти его в специальном издании Полного собрания сочинений?

Надеюсь, это сообщение даст дополнительную информацию об истории создания «Зачумленных»… Bonne lecture!