Текст книги "Три случая из уголовной хроники"

Автор книги: Марсель Эме

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Марсель Эме
Три случая из уголовной хроники

Темной ночью на перекрестке встретились два убийцы. Они пробирались в темноте с такой осторожностью, что столкнулись лицом к лицу, даже не услышав чужих шагов. Оба в испуге отшатнулись, и каждый принял это за угрозу. Тот, что был повыше, с плечами борца и головой горошиной сжал увесистую дубину, которую еще минуту назад небрежно вертел в руках. Второй, маленький и сухощавый, раскрыл карманный нож. Оба замерли, готовые к обороне, подобравшись и вытянув шеи, вслушиваясь в сдавленное дыхание противника. Они были словно две неясные тени с лихорадочно горящими глазами. Наконец человек с палкой жалобно застонал сквозь стиснутые страхом зубы. Второй облегченно вздохнул.

– Мое имя Финар, – сказал он. – Это случилось сегодня вечером, без четверти девять.

Человек с головой горошиной тоже вздохнул и опустил дубину.

– Меня зовут Гонфлье. Со мной это тоже случилось ровно без четверти девять.

С минуту они молчали, не зная, чем обернется их встреча.

– Так, так, – прошептал Финар, – что же ты собираешься делать?

Гонфлье широко развел руками, выражая таким образом свою растерянность и усталость.

– Не знаю. Иду куда глаза глядят. И отшагал уже немало. А свернуть с дороги страшно.

– Мне тоже. Но не худо бы податься в лес.

– Может, пройдем немного вместе? – робко предложил Гонфлье.

Они сделали несколько шагов, всматриваясь в темноту, рассеченную смутно белеющим перепутьем. Выбрав одну из дорог, они пошли гуськом по росшей у обочины траве, приглушавшей шаги. Гонфлье, широко шагая, шел впереди, его крошечная голова растворилась в ночной тьме. Минут пять они шли молча, но вдруг Финар тронул Гонфлье за плечо и сказал вполголоса:

– Интересно…

Гонфлье подпрыгнул, завопив с перепугу, и обернулся, высоко занеся дубинку… Финар спросил сдавленным голосом:

– Что… Что такое? Кто там?

– А, это ты! – пробормотал Гонфлье. – Что за черт, я совсем про тебя забыл. Мне показалось… господи, мне показалось…

Он отер рукавом струившийся по лицу пот.

– Кстати, что ты хотел сказать? Ты сказал: «Интересно…»

– Не помню… Да нет, просто захотелось поболтать. Ты-то все молчишь. И что толку, что нас теперь двое, мне еще страшней, чем раньше. Может, поболтаем немного. Я тебе сказал – меня зовут Финар.

– Да, Финар, тебя зовут Финар… Я знал многих по имени Финар. Есть даже один, который торгует вином, и дела у него идут неплохо. Помнится, я как-то купил у него бочонок белого. Финар его зовут. Точь-в-точь как тебя. Есть и еще Финары.

– Это ясно, Финаров на свете много. А вот Гонфлье ни одного не знаю. Гонфлье. Да разве все имена упомнишь… Верно? А хочешь, я пойду первым?

– Хочу, – поспешно согласился Гонфлье. – Ночь темная…

– Хорошо еще ночь за нас, – сказал Финар, шагавший теперь впереди. – Но ведь она кончится…

Он осекся, а его собеседник ничего не ответил на эти слова, от которых над насторожившимся полем уже как будто забрезжила кровавая уголовная заря. Но скоро тишина показалась им невыносимой. Финар остановился и сказал почти шепотом:

– Хочешь узнать, как все случилось?

– Как случилось… Нет, погоди. Давай, я начну и расскажу все, как было.

– Сначала я. Слушай, и ты сразу поймешь…

– Нет, я первый. Это недолго…

Финар рассердился и заметил, что он первым предложил признаться во всем друг другу.

– Ладно, – согласился Гонфлье, – только побыстрей.

Финар взял его под руку и после недолгого колебания, смущенный тем, что ему предстояло сказать, начал:

– На самом деле я совсем не плохой человек и никто никогда меня плохим не считал. Когда я был парнишкой…

– Короче, – оборвал его Гонфлье, – не хватало еще, чтобы ты начал со своего первого причастия!

– Чтобы установить истину, надо начать с начала… В общем, пять лет назад…

– Ближе к делу, черт возьми, ближе к делу! Так ты никогда не кончишь…

– Хорошо, два года назад… Не скандаль! Порешим на двух годах. Так вот: два года назад я встретил женщину. Блондинку, понимаешь – блондинку. Только в такую ночь, как сегодня, можно себе представить, что это была за блондинка. А красивая… Кожа золотистая. Не знаю, с чем и сравнить, и вообще…

Размечтавшись, он смолк, и Гонфлье мгновенно воспользовался этим.

– А вот моя жена была не совсем блондинкой. Если приглядеться хорошенько, она была скорее брюнетка…

– Не встревай, так я никогда не расскажу. Ну вот, теперь ты знаешь, какая она была. Красавица…

– Все понятно. Ни с того ни с сего ты стал ревновать, так всегда бывает. А вот моя жена…

– Я тебе говорю не о твоей жене, я тебе говорю о блондинке. Я влюбился в нее как безумный с первого взгляда. Но я был женат и у меня была шестилетняя дочка. Ну и что? Ты скажешь, не надо было? Согласен, не надо, но когда человек влюблен, все летит вверх тормашками.

– Это точно. Со мной-то ведь это и случилось, когда я был женат. Представляешь…

– Заткнись, ты же видишь, я еще не кончил. Блондинка была вдовой, и мне это вышло боком, и ты скоро поймешь почему. Сначала все шло как надо. Я навещал ее два раз в неделю, вечером, и возвращался к жене около двенадцати, как будто засиделся за картами в кафе. Это было удобно, но блондинке взбрело в голову, что я должен приходить к ней каждый вечер. Я-то этого не хотел, во-первых, из-за жены, и потом – каждый вечер для человека, верного своему супружескому долгу, это тяжеловато.

– Тут она подняла крик и ты ее случайно прикончил. А я…

– Да нет же, не приканчивал я ее. Я сделал так, как она хотела. Но жена все поняла, да и совесть меня грызла, честное слово. Я никогда не возвращался позже полуночи. Зачем мучить людей, если этого можно избежать? Повторяю, у меня всегда было доброе сердце. Но блондинке все было мало, и она решила, что я должен проводить с ней все ночи до самого утра. Согласен, со мной ей было неплохо, но все-таки… и потом – причинять человеку такие беспокойства!

Я упирался целую неделю, но в конце концов, что поделаешь, она меня уговорила. Для человека, который любил свою жену так, как я, это было нелегко. А потому, поверь мне, блондинке тоже приходилось несладко. Бывали случаи, что мы ругались, да так…

– Чего уж там, – сказал Гонфлье, теряя терпение, – ссорились, ссорились, ты ее и прикончил!

– Погоди, дай объясню. На прошлой неделе она мне сказала: «Так продолжаться не может» – ее знакомым вся эта история казалась странной, и в каком-то смысле она была права. Мне пришлось выбирать: либо порвать с блондинкой, либо оставить дом и жену и переселиться к ней. Я послал ее к черту, она настаивала, я не на шутку разозлился, назвал ее шлюхой и…

– Тут-то ты ее и прикончил, – удовлетворенно заключил Гонфлье. – А я…

– Погоди, слова не даешь сказать. Позавчера вечером она захлопнула дверь у меня перед носом, и, чтобы ее ублажить, пришлось пообещать, что со следующей недели я перебираюсь к ней. Я всегда был человек порядочный и не мог же я взять свои слова обратно, но, поверь, я не пришел в восторг от того, что случилось…

– И наконец-то ты ее…

– Но прежде всего мне следовало предупредить жену, и это мне было труднее всего. Конечно, я мог уйти потихоньку, но это было бы слишком невежливо. В тот вечер она сидела с малышкой за столом прямо напротив меня. Я качался на стуле и как мог оттягивал начало разговора. «Мари, – говорю я ей, – Мари», но дальше дело не двигалось. Она глядела на меня так, что мне было за нее больно. Мое сердце дрогнуло. Я встал, взял большой кухонный нож и вонзил ей в грудь. Я уже не знал, где я и что делаю. Я все нажимал на нож, и все гладил ее по голове. Она смотрела на меня ласково, понимаешь. И вот глаза закатились. Умерла, и все тут.

Финар глубоко вздохнул и устало продолжал:

– Только когда я услышал, как плачет малышка, мне стало страшно. Я взял со стола кусок хлеба и вышел, заперев дверь…

– Сколько все-таки горя на свете, – сказал Гонфлье.

– А ты как думал? Такая добрая женщина! И надо же было, чтобы с ней такое случилось! Но я не виноват. Не виноват…

– Чему быть, того не миновать. А вот я до вчерашнего вечера вовсе не подозревал…

– Нет, ты вот мне ответь, прежде чем говорить о себе! Ты про мое потолкуй! Разве я желал плохого своей жене? Разве я виноват? Ты же видишь, что я вовсе не злодей!

– Я и не говорил, что ты плохой человек, – согласился Гонфлье. – Просто ты точь-в-точь как я. Вот я тебе расскажу…

Финар смирился не сразу. Он жаловался, что его торопили, и хотел рассказать все сначала. Но Гонфлье рассердился.

– Во всей округе, – начал он, – не найдешь человека мягче меня. За всю свою жизнь я мухи не обидел. Я мог разреветься из-за сущей чепухи, и на похоронах меня всегда ставили сразу за самой близкой родней. И все потому, что я был такой мягкий.

– Ну уж, – возразил Финар. – А может, ты был просто хорошо одет.

– И это тоже. Но я не сочиняю, я действительно был человек мягкий. Спроси у любого, кто знал Гон-флье.

– А я? – воскликнул Финар. – Может, ты скажешь, что я не был мягким?

– Но не таким, как я. Ты уж не обижайся, но это просто невозможно.

– Ты-то откуда знаешь? Погоди, я тебе сейчас хорошенько объясню, как все было. Уверен, ты многого не понял…

– Не морочь мне голову со своей женой, – сказал Гонфлье. – Лучше слушай.

Припоминая случаи десятилетней давности, он принялся подробно рассказывать о семейных интересах, лугах и плохом уходе за скотом. Трагедия произошла вечером, без четверти девять.

– Вхожу я в хлев и тут же замечаю, что коровам не задан корм. Представляешь? Я вошел в раж. Иду на кухню. Жена там, и детишки к ней жмутся. Конечно, я был злой как черт из-за скотины и прямо так жене и сказал: «Чем вертеться на кухне, ходила бы лучше за коровами». Любая бы на ее месте стала оправдываться, плести что-нибудь. А эта? Представляешь? Расхохоталась и ни слова. Мне, конечно, тут бы ей и размозжить голову, но я никогда не мог ударить женщину. Это не в моей натуре. Я ей и говорю: «Может, ты мне все-таки ответишь?» А она еще пуще хохочет. Не помню уже, что я тогда сказал, но только схватил топор и порубил всех троих, жену и детишек.

– Да, надо признать, ты поспешил, – сказал Фи-нар. – Это, конечно, не упрек, но ты поспешил.

– Ничего ты не понимаешь, – простонал человек с головой горошиной. – Откуда тебе знать…

– Можно убить жену, тут уж никуда не денешься. Но детей… Никогда!

– Вот видишь, ловлю на слове: это только показывает, что я не злодей, а просто-напросто потерял голову. Разумный человек никогда бы не сделал ничего такого. Да поставь ты себя на мое место! Нет, тебе просто лень пошевелить мозгами!

– На твоем месте, – сказал Финар, – я вел бы себя приличнее. Так-то.

– А сам прикончил жену и не можешь даже оправдаться тем, что был не в себе. Скажешь, нет?

– Что верно, то верно, но я и пальцем не тронул малышку.

– Нет, не тронул, только вот запер ее одну вместе с трупом матери. Я бы себе такого никогда не простил… Никогда!

– Однако ты прощаешь себе убийство собственных детей, которые ничего плохого тебе не сделали… Что? Прощаешь?.. Скажи, не стесняйся.

Гонфлье бил себя в грудь и клялся, что совесть его замучила.

– Это неважно, – продолжал Финар. – Все равно ясно, что ты не так горюешь, как я. Говоря по правде, не стоит и сравнивать.

Они долго оспаривали мученический венец. Они рассказывали о свих страданиях так проникновенно, что в конце концов разразились рыданиями. Они утешали друг друга, похлопывая друг друга по спине. Впереди над дорогой встала луна, осветив плоскую равнину, перечеркнутую полосой леса. Финар успокоился первым, не преминув, однако, заметить, что, хоть он и превозмог боль, душа его по-прежнему страдает.

– Слезы всегда в помощь. Но во всем нужна мера, – добавил он.

– Это верно, – согласился Гонфлье, – надо держать себя в руках.

Склонившись над Финаром, он внимательно разглядывал при лунном свете своего собеседника. У Финара был низкий лоб, бульдожья челюсть, красивые черные усы и большой нос.

– Ты совсем как я, – сказал Гонфлье. – С таким лицом людей не убивают.

Между черными усами и бульдожьей челюстью промелькнула застенчивая меланхолическая улыбка.

– Мы оба не заслужили того, что с нами случилось. Мы были тихими парнями, а ведь, как назло, именно лучшим достаются самые плохие жены… Ты не замечал?

– Тысячу раз! У меня был дядя. Ты не представляешь, какой был добряк! Но жена все равно ела его поедом, ничего не оставалось, как похоронить ее заживо… Слава богу, про это знали только в округе, вот так…

Дядюшкина причуда развеселила Гонфлье и Финара, и оба захихикали.

– А все-таки здорово, что мы повстречались в такую тяжелую минуту, – сказал Финар.

Они дружески переглянулись, радуясь, что им больше не придется страдать в одиночестве. Их связывало не только сходство их историй, но и взаимопонимание. Оно заглушало угрызения совести. Они свыкались с мыслью о своих преступлениях, сложив всю ответственность на судьбу. Они чувствовали себя отвергнутыми, оторванными от привычной жизни и мало-помалу обживались в новом необычном мире. Теперь они спокойно слушали взаимные исповеди, стараясь обнаружить в них доказательства своего добросердечия.

– За все хорошее, что я сделал в жизни, – говорил Гонфлье, – мне многое можно было бы простить.

– Мне тоже, – вторил ему Финар. – Как только подумаю обо всех добрых делах, что я сделал и что мне никогда не зачтутся… Но такова жизнь: благодарности не жди… Ты это знаешь не хуже меня…

– И стоит на один только вечер устать от своей доброты, как все остальное уже не идет в счет.

Они пролили еще немало слез, оплакивая собственную доброту и людскую неблагодарность, время от времени взывая к неведомой справедливости, которая была не божьей и не людской, к справедливости, скроенной по мерке того нового мира, который они сами себе придумали. Тишина кругом стояла такая, что им легко было поверить, будто они одни на всем свете, и они почти в это верили. Отпустив друг другу грехи и установив непреднамеренность своих действий, приятели окончательно ободрились. Они уже не бежали от опасности, а, напротив, торжественно шествовали к земле обетованной, в рай, который находился неизвестно где, но был весь озарен светом их доброты.

Они шли быстро, как будто боялись опоздать.

Метров через двести-триста дорога уходила в лес, и они с надеждой и уверенностью смотрели на мрачные очертания верхушек деревьев, вырисовывавшиеся на светлом ночном небе. У самого леса Финар предложил передохнуть: он вытащил из кармана кусок хлеба и, разломав на две части, взял себе меньшую.

– Что сделано, то сделано, – вздохнул он, усаживаясь рядом с Гонфлье на краю канавы, – и больше об этом ни слова. Все случилось помимо нашей воли, и нам остается только сожалеть.

– Ну, уж нас не упрекнешь в том, что мы не сожалеем…

– Что-то мы раскисли. Главное – быть благоразумнее! Разговорами сыт не будешь.

– Главное, теперь ясно, что мы совсем не злодеи. Знавал я людей, которые не могли бы так сказать, хотя, по их словам, они никогда не сделали ничего плохого. И не одного такого я знал, всех и не перечтешь…

И, представив себе этих негодяев, Гонфлье гневно впился зубами в свою краюшку. Финар ласково сказал:

– По-моему, уж лучше оказаться в моей шкуре!

– И по мне тоже! Подумать страшно, что я мог жить с такими людьми!.. Слушай, я ведь вовсе ни о чем и не жалею!

– Это так, никуда тут не денешься, – вздохнул Фи-нар. – По счастью, не все люди такие. На тысячу всегда найдутся один-два, которые чего-нибудь да стоят.

– Хотел бы я на них посмотреть! – сварливо запротестовал Гонфлье.

– Достаточно вспомнить тех несчастных, которые, как мы, ищут убежища ночью в лесу или в каком-нибудь уголке поукромнее только из-за того, что в один прекрасный день, когда они вдруг рассердились на жену, друга, тещу или когда просто не хватало денег, под руку им попался нож, а может, и топор. И такие есть, да, такие есть…

Гонфлье, тронутый описанием подобных злоключений, впал в задумчивость.

– И ты думаешь, их много?

– Ну еще бы… Ты только посмотри уголовную хронику в газетах: каждый день новые случаи.

– Значит, – сказал Гонфлье, – то, что мы сделали, тоже случай из уголовной хроники?

– Именно.

Приятели обменялись задушевными улыбками и на минуту приумолкли, погрузившись в размышления.

– Мы встретились – вот тебе и доказательство, что таких в самом деле много, – ответил Финар. – Можешь не сомневаться, есть еще, а если всех собрать вместе – представляешь, какая будет толпа. Не один город понадобится, чтобы всех разместить.

– Город… – прошептал Гонфлье, – город, где будут только свои…

– Я привел бы туда блондинку, – мечтал Финар.

– А у меня полон дом был бы ружей, ножей, топоров…

Они снова тронулись в путь, но и двух минут не прошло, как до них донесся звук шагов, и метрах в пятидесяти от них из лесу вышел человек. Пока они различали только неясный силуэт, терявшийся среди теней, падавших от деревьев на освещенную луною равнину. Финар и Гонфлье стали посреди дороги как вкопанные, по спинам забегали мурашки, от одного вида этого призрака из мира, о котором они уже было сочли себя вправе забыть. Они и не думали бежать или хотя бы договориться о чем-нибудь; им даже не было страшно. От удивления они онемели.

Человек приближался быстро. Теперь, когда он вышел из тени, их разделяло не более тридцати метров.

Разглядеть его лицо против света было трудно, но походка и яростная жестикуляция выдавали крайнее волнение.

Гонфлье и Финар, затаив дыхание, с любопытством глядели на этого посланца далекого мира. Незнакомец был без шляпы и говорил вслух, размахивая руками. Слов они не разбирали, слышали только хриплый голос, то жалобный, то угрожающий. Неожиданно Фи-нар сжал руку Гонфлье и возбужденно шепнул:

– Он из наших. Такой же несчастный, как мы. Приглядись, послушай…

– И правда, – пробормотал Гонфлье, – не очень-то он спокоен.

– Точно, точно, это видно с первого взгляда! Приятели растроганно засмеялись. Они не помнили себя от радости. Их город начинал заселяться, их мир становился реальностью, и в порыве вдохновения они уже представляли себе синклит убийц и прочих отщепенцев, собравшийся на залитой лунным светом равнине. Они зашагали навстречу незнакомцу, и Финар положил ему руку на плечо, но, заметив булавку в галстуке, а также блеснувшую золотом тройную цепочку часов, приветливо и почтительно произнес:

– Итак, я вижу и вы тоже…

– Вы тоже? – эхом отозвался Гонфлье. Мужчина поднял глаза и равнодушно взглянул на двух незнакомцев, стоящих перед ним.

– Мой бедный друг, – продолжал Финар, – конечно, во всем опять виноваты женщины?

– Да, женщины… – сочувственно прошептал Гонфлье. – Все они!

При этих словах человек встрепенулся и сказал устало:

– Женщины, о да! Женщины…

Однако, когда Гонфлье фамильярно взял его за руку, он отстранился.

– Пустите меня, – сказал он.

Но с обеих сторон на него излился такой поток нежности, что он не мог устоять. Финар тоже взял его за руку и вздохнул.

– И мы, мы оба прошли через это… И тоже сегодня вечером.

– Что такое горе, мы и сами знаем, не сомневайтесь…

– Из-за женщин, – сказал Финар, – чего только не бывает. Вон Гонфлье расскажет вам об этом не хуже меня. Хорошим парням не везет, примером тому мы трое. Достаточно посмотреть на ваш профиль, и станет ясно, что вы не заслужили того, что с вами случилось. Бьюсь об заклад, как раз наоборот.

Мужчина повис на руках у наших приятелей. Он беззвучно плакал.

– Давайте, давайте, вам станет легче, вот увидите. Мы-то уж отплакались, – сказал Гонфлье.

– Самое лучшее – это довериться друзьям, – посоветовал Финар.

Мужчина покачал головой и заморгал мокрыми от слез глазами.

– Меня зовут Ланжло, – сказал он. – У меня шестьсот тысяч франков ренты.

Гонфлье восхищенно выругался. Финар опечалено пожал плечами и прошептал:

– Как хотите, но попасть в этакую переделку, когда ты так богат, просто обидно.

– Я говорю это, чтобы вы лучше меня поняли. Год назад я повстречался с женщиной и оказался настолько неосторожен, что стал за ней ухаживать. У нее были красивые глаза и нежный голосок. И вот сейчас, в лесу, я понял, что из-за него-то я и погиб. Я не мог больше слышать этот голос, такой нежный и певучий.

– Чувствам не прикажешь, – заметил Финар. – Обычный случай.

– Я говорил ей, что люблю, а она смеялась в ответ: «В самом деле?» Боже мой…

Ланжло собрался было зарыдать, но Гонфлье помог ему прийти в себя.

– Смелее, смелее. Будьте тверже! Подумаешь, женский голос!

– В том-то и дело, что женский голос, эх вы! Я был холост, и понятно, почему я так боялся заговаривать о свадьбе. Когда у тебя шестьсот тысяч франков ренты, то невольно призадумаешься, стоит ли их разбазаривать. Да, я был совершенно прав, что не хотел спешить. Но кто знал… Наконец я согласился, поддавшись на уговоры нашего общего друга, у которого была этакая рыжая шкиперская борода…

И, сжав кулаки, Ланжло завопил дурным голосом, явно непривычным к такого рода фиоритурам.

– Грязный тип! Я эту твою бороденку по волоску повыдергаю! Мерзавец! Ну попадись мне только в темном переулке… Я тебя заставлю просить прощения… Ты у меня попляшешь! Я тебе оторву голову вместе с твоей рыжей бороденкой!

– Нет, нет, – по-отечески утешая, возразил Гонфлье, – вы этого не сделаете.

– Как не сделаю? И глазом не моргну, слышишь! Оторву ему…

– Это будет просто неблагоразумно, – сказал Фи-нар. – Надо уметь довольствоваться малым. Не думайте вы больше об этой проклятой рыжей бороденке…

– Не думайте… – злорадно усмехнулся Ланжло. – Сначала послушайте, что было дальше. Итак, это ничтожество меня убедило. По его словам, она была само совершенство. Я слушал развесив уши, да к тому же она и вправду была привлекательна. Само собой разумеется, у нее не было ни су за душой; в этом смысле надежды возлагались на ее дядю по материнской линии – она не без умысла называла его «мой старый дядюшка», но ему от силы было сорок пять, и вдобавок он был здоров как бык. Но мне бы и в голову не пришло хоть раз упрекнуть ее в чем-то, если бы она вела себя достойно, как полагается супруге. Сейчас я взбешен, хотя я совсем не злой человек…

– Мы тоже! – воскликнули Гонфлье и Финар. – Разве может кто-нибудь быть добрее нашего брата!

Ланжло горько усмехнулся и, позабыв про свой рассказ, погрузился в мрачную задумчивость.

– Это не все, – сказал Финар. – Вам осталось самое главное.

– Верно – самое главное и самое печальное. Итак, в конце прошлого года я женился. Прекрасное зрелище, и народу в церкви собралась целая толпа. Он был свидетелем… Мерзавец! А потом все время терся у нас. Он был другом дома – короче говоря, спал с моей женой!

– Положа руку на сердце, – сказал Финар, – я ждал этого с самого начала.

– А я, – сказал Гонфлье, – как только вы заговорили о том, что оторвете ему голову, тоже кое-что заподозрил.

– Забавно. А вот я, который видел их каждый день, я и подумать об этом не мог. Да что там, я был совершенно счастлив с женой. Я любил ее еще больше, чем до свадьбы, и день ото дня все сильнее. У нее был такой нежный голос… нет, есть вещи, о которых словами не скажешь, их и представить-то себе нелегко: ведь замужество придает голосу хорошенькой женщины нотки, которые по соображениям скромности не подобают благовоспитанной девице. Я был уверен, что в мире нет никого счастливее меня. И подумать только, у нее – любовник… Но я так бы ни о чем и не догадался, если бы не случай. Я иногда уезжал по делам дня на два, на три. В этот вечер я вернулся на день раньше, чем предполагал. Погода была хорошая, и от вокзала я пошел пешком…

– Прошу прощения, – прервал его Финар, – но в котором часу вы подошли к дому?

– Если память мне не изменяет, было ровно без четверти девять.

– Точь-в-точь как у нас! – воскликнул Финар. – Без четверти девять. Я так и думал!

– Вот это лихо! – ликовал Гонфлье. – Точнехонько без четверти.

Восхищенные совпадением, приятели смеялись и щипали друг друга за спиной Ланжло. Последний, неприятно пораженный столь неуместным весельем, сухо произнес:

– Когда вы заговорили о признаниях, я и не подозревал, что вы просто хотели поразвлечься. И я сожалею…

– Только не обижайтесь, – сказал Финар. – Мы с Гонфлье смеемся потому, что та же история произошла с нами в тот же самый час. Но, честное слово, никто из нас в душе не смеется над вами. Вы говорили, что от вокзала пошли пешком…

– Да, я хотел сделать жене сюрприз и проскользнул в дом, никем не замеченный. Поднимаясь на второй этаж, я услышал в ее спальне мужской голос; открываю дверь и вижу его, совершенно голого, в одной только рыжей бороденке. Поймите меня. Совершенно голый при моей жене! Невероятно, не правда ли?

– Такие вещи берут за живое, – сказал Финар. – Это почти неизбежно.

– Я, ее муж, и то ни разу не позволил себе такой вольности. Представьте себе, мне это и в голову не приходило, вот что самое возмутительное… Жена сидела на ковре, как она была одета, это вы уж можете вообразить. Она как будто немного смутилась, но не слишком. «Видишь ли, – говорит она, – я решила пригласить нашего друга…»

– Да, вот они, женщины, – заметил Гонфлье.

– И когда я услышал ее голос, этот знакомый голосок… Боже мой, когда я его услышал…

Он умолк, подавленный живостью своих воспоминаний, и Финар, сгорая от нетерпения, спросил:

– Ну, и?..

– И?.. – вмешался Гонфлье.

Ланжло вытер пот со лба и едва выговорил:

– Я не мог этого снести… Я убежал…

Финар и Гонфлье застыли посреди дороги. Ланжло по инерции остановился тоже, размышляя над своим несчастьем. Но вдруг молчание спутников показалось ему подозрительным. Он поднял голову и увидел две пары пристально глядящих на него глаз. Человек с головой горошиной наклонился к нему и прорычал:

– Какого же черта ты пристал к нам?

– Прошу прощенья, – пробормотал Ланжло, – наверное, уже поздно. По-моему, следовало бы подумать…

Он неловко вытащил часы и собрался идти дальше, но четыре руки пригвоздили его к месту. Он задрожал.

– Но вы оба только что говорили со мной так ласково…

Гонфлье вырвал у него часы и брякнул их о землю. Финар злобно ухмыльнулся и ответил:

– Взгляни на меня. Разве при такой роже можно быть ласковым? А при таком рыле, как у него? А? Значит, ты убежал… так, так, ну что же, убежал, значит…

Разочарованные убийцы, кипя от ярости, упивались страхом предателя.

– Отпустите меня, – сказал Ланжло.

– Ты хотел бы вернуться туда? – сказал Гонфлье. – А? Ты хотел бы вернуться к ним?

– Он боится, что его женушка станет волноваться, – съязвил Финар. – Насчет этого по крайней мере наш брат спокоен.

– Я подумал, что встретил друзей. Я говорил с вами как с друзьями.

– Для тебя здесь нет друзей, – сказал Финар. – Я, например, только что убил свою жену.

– Это неправда, – простонал Ланжло. – Я в это не верю.

Приятели разразились веселым смехом, и Финар продолжал:

– Я расскажу тебе все, как было. У меня нет от тебя секретов. Ну-ка присядь.

– Пустите меня, вы не имеете права меня держать!

– Поможем ему сесть, а то он стесняется… вот так. Значит, я говорил, что недавно убил жену. Я мечтал об этом уже много лет, и наконец на прошлой неделе я решил, что настало время свести счеты. Сегодня утром я наточил большой нож и даже упросил жену покрутить точило. И вот, когда она убирала со стола, я говорю: «Дай-ка мне нож, который я наточил утром». Она достает орудие убийства из шкафа, передает его мне и спрашивает: «Зачем тебе нож?» В ответ я улыбнулся так хитро, что мне даже захотелось взглянуть на себя в зеркало. «Ты не догадываешься, зачем мне нож?» И тут она поняла. Я пускал ей кровь целых десять минут.

– Мне нужно идти… Я дам вам денег… Вы совсем не злые люди…

– Верно, – сказал Гонфлье, – не злые, а только справедливые. Я не то чтобы имел зуб на жену или детей, но мне просто хотелось убивать. У всех свои недостатки, и против природы не попрешь. Возвращаюсь сегодня и вижу – вся моя семья в сборе за столом, а на табуретке лежит топор. Момент показался мне таким удобным, таким подходящим, что я тут же засучил рукава. Даже жене, которая оказалась поживучей детей, хватило одного удара. А когда все трое были готовы…

Ланжло скулил еле слышно, как в агонии. Неожиданно он рванулся и выскочил на дорогу. На его стороне была внезапность, да и до леса оставалось не более трехсот метров; зато у Гонфлье были длинные ноги, а Финар отличался проворством. Ланжло летел сломя голову, крепко сжав зубы и не оглядываясь. Какое-то время исход бега оставался неясен, но на последних ста метрах дыхание подвело друзей, без устали проклинавших беглеца и суливших ему самые жестокие пытки вроде выковыривания сердца при помощи зубочистки. Когда Ланжло скрылся в лесу и убийцы присели у края дороги перевести дух, Финар сказал Гонфлье:

– Это ты виноват. Так разболтался, что не заметил, как он вырвался…

– А ты? Сам хорош, усыпил нас своими бреднями. Прикончил бабу и воображает.

– Я все сделал правильно, я не такая скотина, как ты.

Притаившись у края просеки, Ланжло следил за ссорой убийц. Он видел, как взметнулась дубинка, блеснуло лезвие ножа, и, когда оба улеглись рядом на дороге, направился домой с легким сердцем, почти бегом, поклявшись никогда больше не ходить ночью в лес. Недавнее приключение открыло ему, что роли обманутого мужа еще вполне можно позавидовать, и с тех пор он не уставал благодарить судьбу, наградившую его женой с голосом сирены и верным другом с огненно-рыжей бородой.