Текст книги "Месть Фантомаса"

Автор книги: Марсель Аллен

Соавторы: Пьер Сувестр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Быстро добравшись до канцелярии суда, он с уверенным видом подошел к приставной лестнице, стоявшей в углу комнаты. Эта лестница из черного дерева с давних пор была любовью и гордостью хозяина этого кабинета, любезного господина Петера.

Приставная лестница была довольно тяжелой, и Фандор проворчал:

– Мебель здесь массивная, ничего не скажешь, ворам трудно такую украсть…

Продолжая свой путь с лестницей в руках, молодой журналист добрался до чердака. Найдя слуховое окно, он приставил к нему лестницу и проворно выпрыгнул на крышу.

Вавилонские сады, разумеется, являли собой более роскошное зрелище, но и представший перед ним город был тоже очень красивым.

Вид был поистине сказочным. Внизу лежал мерцающий Париж, отделенный от Фандора сначала серой крышей, затем пустым пространством и, наконец, темным пятном, которым выделились с обеих сторон Дворца Правосудия два рукава Сены, разделенной в этом месте островом Сите.

Но на размышления под звездами времени не было.

Жером Фандор вытащил из кармана небольшой фонарь и зажег его. Журналист уменьшил пламя, чтобы фонарь не могли увидеть охранники, прогуливавшиеся вокруг Дворца. Затем он спокойно вытащил из бумажника сложенный листок бумаги, аккуратно разложил его на крыше и принялся изучать.

«Да, мне здорово повезло, что я сумел сегодня раздобыть в Национальной библиотеке полный и подробный план Дворца Правосудия. Эти крыши огромны, и без точного плана я бы обязательно заблудился…»

Он несколько минут изучал документ, затем, отметив исходные точки, сложил его и подошел к скату крыши, выходящей прямо к Набережной Кожевников.

«Я нахожусь, – подумал он, – как раз над тюрьмой предварительного заключения. Поскольку я пообещал себе быть логичным, я кратко повторю то, что мне известно: я знаю, что Жак Доллон был помещен в тюрьму предварительного заключения, то есть в место, над которым я в данный момент нахожусь. Это бесспорно. Виновен он или нет? В данном случае это не так важно знать, но я все-таки позволю заметить себе, поскольку я свой единственный слушатель, что, даже доказывая от противного, Доллон не может быть виновным – и по двум причинам: во-первых, баронесса де Вибре, его предполагаемая жертва, написала, что она покончила с собой, и, во-вторых, потому что мне кажется, в отличие от г-на Фюзелье, у которого другая точка зрения на этот счет, что, будь Доллон виновен в преступлении, он нашел бы кое-что похитрее, чтобы уйти от правосудия, нежели просто повеситься. К тому же, действительно ли он покончил с собой? Ничто этого не доказывает! Он умер, вот что нам известно. Он умер – не один и не два человека видели его мертвым, и я очень сомневаюсь, чтобы те многие люди, которые его видели, могли так сильно ошибиться. Короче, его смерть наталкивает на мысль о том, что он добровольно лишил себя жизни, но еще не доказывает это. А после того, как он умирает, он находит способ выбраться из тюрьмы и оставить в дураках всю охрану этого заведения… Здесь-то дело и приобретает загадочный и необъяснимый поворот. Из двух ясно одно: либо Доллон не умирал и выбрался своими силами из тюрьмы, либо он умер и тогда его тело кто-то вынес». Дойдя до такого заключения, Жером Фандор довольно улыбнулся.

«Я рассуждаю логично, – подумал он, – продолжим! Вышел ли он один или кто-то помог ему это сделать, в любом случае, должен быть выход, через который был совершен побег. Окно отпадает по той простой причине, что его в камере, где сидел Доллон, нет.

Невозможно предположить также, что он вышел через дверь, потому что этот, на первый взгляд, самый простой способ выйти из камеры на деле просто нереальный. Здесь Фюзелье был абсолютно прав, из камеры тюрьмы предварительного заключения никто не выходит…

Хорошо, будем развивать дальше наш дедуктивный метод. Еще можно было бы допустить, что он вышел через дверь живым, но мертвым Жак Доллон выйти через дверь не мог, так как спрятать труп, перенося его через площадь Дворца, через бульвар, дело очень хлопотное и рискованное; там всегда очень много народу. Вынести его через ворота, выходящие к той или другой набережной, также невозможно: во-первых, там всегда стоят часовые из охраны, а во-вторых, там сразу начинается Сена… Значит, – репортер топнул ногой, – значит Жак Доллон по-прежнему находится где-то в тюрьме предварительного заключения или, по крайней мере, во Дворце Правосудия… если только…»

Жером Фандор прервал свои размышления, чтобы прикурить сигарету, ибо он был убежден, что курение помогает вдохновению.

Итак, он продолжал:

«Также очевидно, что, если тело Жака Доллона до сих пор находится где-то во Дворце Правосудия, оно не может быть в тюрьме предварительного заключения, поскольку последняя была перевернута вверх дном после исчезновения арестованного, и, если бы труп оставался там, он был бы наверняка найден. Ясно также, что труп не спрятан внутри Дворца Правосудия, так как тюрьма предварительного заключения сообщается с ним единственной лестницей, по которой невозможно пронести тело незаметно для всех… Следовательно, остается единственный выход, через который могли вынести тело Жака Доллона, это – канализационные трубы и дымоходы. Будем рассуждать дальше. Насколько мне известно, среди труб, соединяющих тюрьму с трубой для стока нечистот, нет такой большой, чтобы через нее смог пройти человек; с другой стороны, есть дымоход – старый дымоход Марии Антуанетты, – соединяющий тюрьму с крышей, на которой я нахожусь; именно через этот дымоход мог осуществиться побег, – проверим».

Посветив фонарем на схему, которую он обманным, кстати, путем вынес из Национальной библиотеки, Жером Фандор принялся изучать, один за другим, камины, указанные на плане.

Он быстро нашел отверстие камина, именуемого «камин Марии Антуанетты».

«Забавно, – тут же заметил он, – это как раз единственный дымоход, который находится ниже уровня закраины крыши, и, если даже за крышей наблюдали с других домов, отверстия этого дымохода заметить не могли. Если Жак Доллон прошел здесь, его никто не мог увидеть».

Другие наблюдения еще больше воодушевили молодого репортера.

«Ого, на некоторых камнях дымохода есть свежие следы царапин, а этот светлый след наталкивает на мысль, что в этом месте веревка терлась о стенку дымохода. Очень широкий, кстати, этот дымоход, здесь прошел бы не один Жак Доллон, а сразу двое или трое! Итак, мне кажется, я на верном пути… Ну-ка, ну-ка…»

Журналист живо наклонился, просунул голову внутрь и, рискуя свалиться, нащупал скобу, которая, как показалось, блеснула в темноте дымохода. Он выпрямился, лицо его сияло.

«Черт возьми! Железные скобы! Внутри дымохода есть железные скобы, и по ним кто-то недавно проходил: видно, как в некоторых местах стерта ржавчина. Значит, Жак Доллон вышел отсюда». Это мог быть только он, потому что камин больше не используют по своему назначению и потому что никому другому, кроме него, не нужно было попасть на крышу Дворца Правосудия. От предположения до убеждения было недалеко. Жерома Фандора страстно увлекло его расследование. Он понимал, что сейчас он готовит необыкновенный репортаж, который прославит его, и эта мысль не была для него неприятной.

Обнаружив, что тело могли вытащить через дымоход Марии Антуанетты, он тут же решил: это было тело Жака Доллона.

Но пылкое воображение журналиста на этом не остановилось.

«Если Жак Доллон остался в живых, – думал Жером Фандор, – то ясно, что, попав на крышу, он мог продолжать побег тремя путями: либо сделать то же самое, что сделал я, только в обратном порядке, то есть разбить слуховое окно, прыгнуть на чердак, выждать там подходящий момент, чтобы спуститься вниз и, смешавшись с толпой в коридорах Дворца, спокойно выйти из него; либо спрятаться на крыше _л выжидать; либо, наконец, поискать на крыше отверстие отдушины, которая соединяла бы подвалы или канализационные трубы Дворца с внешним миром и выходила бы в каком-нибудь месте за сотни метров от здания… Но Жак Доллон мертв, – таково мое предположение. Значит, либо его труп до сих пор остается на крыше, либо он спрятан в таком месте, где никто не ходит. В чердачные помещения Дворца Правосудия часто наведываются секретари суда в поисках того или иного дела, той или иной бумаги, которые хранятся там в архивах, стало быть, спрятать труп в этом месте – дело рискованное. Таким образом, либо тело Жака Доллона спрятано на крыше, либо между крышей и канализационной трубой есть какое-нибудь сообщение…»

Из этого, естественно, следовало, что нужно тщательнейшим образом осмотреть всю крышу Дворца Правосудия.

На всякий случай вооружившись револьвером, Фандор осторожно, ибо он был почти уверен, что в деле Доллона замешан еще кто-то, начал исследовать крышу Дворца Правосудия, светя перед собой небольшим фонарем. Это был нелегкий труд, так как площадь крыши была довольно обширной.

Если представить огромные размеры этого величественного здания, его сложную архитектуру с многочисленными двориками, втиснутыми внутри Дворца, то сразу понимаешь, какая сложная задача встала перед журналистом.

Но Жером Фандор был не из тех, кто останавливается перед трудностями. Он тщательно осмотрел всю крышу Дворца Правосудия, не оставив без внимания ни один кровельный желоб, ни один укромный уголок. После двух часов работы, вновь вернувшись к дымоходу Марии Антуанетты, он вынужден был признать, что если Жак Доллон поднялся на крышу Дворца Правосудия, то он на ней не остался, а, стало быть, куда-то спустился…

Тогда журналист вновь развернул план, который он уже изучал, чтобы найти дымоход камина Марии Антуанетты, и принялся, как могло показаться на первый взгляд, за странную работу.

На большом листе бумаги, вздрагивающем при малейшем дуновении холодного ночного ветра, он отметил один за другим все дымоходы, выступающие на крыше, сравнивая их с настоящими, которые видел перед собой.

В самом разгаре работы с его уст слетело радостное восклицание:

– Черт возьми! Я догадывался об этом!

Жером Фандор обнаружил, что на крыше Дворца есть дымоход, не указанный на плане архитектора…

Куда он ведет? С каким местом здания соединен? Нужно было выяснить это во что бы то ни стало.

И Жером Фандор бросился к дымоходу…

Отверстие дымохода было достаточно широким, чтобы в него мог влезть человек. Фандор тут же отметил про себя, что в некоторых местах дымохода камни отвалились, по-видимому, недавно, а на его внутренней стенке виднелся след от веревки.

«Что представляет собой эта чертова труба, – подумал он, – вот еще одна загадка. Эта труба не от камина, поскольку на ней нет никаких следов сажи, даже старой.

Может быть, это отдушина для воздуха? Но в таком случае она может выходить только в какую-нибудь из комнат Дворца Правосудия? Было бы последней глупостью спускать сюда труп Жака Доллона… Но тогда где, где могли его спрятать?»

Журналист приставил ухо к трубе.

«Если бы были слышны хоть какие-нибудь звуки, я, может, понял бы, куда ведет эта проклятая труба, но в этот час, разумеется, во Дворце еще никого нет…»

И вдруг Фандору показалось, что он слышит плеск воды, едва уловимый, который то пропадал, то вновь появлялся…

«Дымовая труба выходит к Сене? Это невозможно, мы находимся далеко от реки, и потом, зачем нужен этот проход до реки?»

Озадаченный, журналист несколько секунд думал, потом его вдруг осенило:

«А не сообщается ли, случаем, эта труба с канализацией?»

Предположение было вполне вероятным. Но как проверить, что именно этим путем было переправлено тело Жака Доллона, и узнать, куда на самом деле ведет эта труба?

К своей ночной экспедиции наш молодой репортер подготовился действительно наилучшим образом!

Он расстегнул пиджак, чтобы достать обкрученную вокруг тела веревку, длинную и тонкую веревку, которую он спрятал под одежду, спеша в карете во Дворец.

Привязать к веревке камень, опустить веревку в трубу, раскачать ее, чтобы убедиться, что дымоход книзу по ширине такой же, как и вверху, было делом одной минуты… но это пока никак не продвигало дело вперед. Нужно было принимать решение.

Жером Фандор долго не колебался.

– В конце концов, – тихо произнес он, – не сейчас, так потом, – я всегда рискую столкнуться нос к носу с бандой убийц. Испытаем судьбу.

И, подгоняя себя, поскольку ему не терпелось проверить правильность своих дедуктивных выводов, Жером Фандор ловко привязал край веревки за одну из соседних труб, засунул револьвер за пояс, обхватил руками веревку и медленно стал скользить по ней вниз, спустившись в узкое отверстие трубы.

Ощущения репортера были не из приятных.

Жером Фандор не знал точно, хватит ли ему веревки, к, спускаясь в темноте дымохода, которую с трудом рассеивал слабый свет его фонаря, с дрожью ожидал момента, когда веревка кончится, и, не заметив этого, он сорвется вниз…

Но открытия, следовавшие по пути, настолько увлекли Фандора, что он почти забыл о существующей опасности.

Было абсолютно очевидно, по крайней мере для человека, опытного в полицейских расследованиях, что по пути, который он выбрал, совсем недавно проходили люди.

«Вот оторванный камень, след еще совсем свежий» – подумал Фандор.

«Ого, а здесь царапина на стене! Хотя нет, это, скорее, похоже на кровь».

Прервав на время спуск, Фандор уперся коленями и плечами в стенку трубы и принялся изучать замеченный им след.

Никаких сомнений быть не могло! Наблюдательный глаз журналиста действительно обнаружил при тусклом свечении фонаря совсем небольшое красное пятно, скорее всего, это была кровь, которой был испачкан один из выступающих из стены камней.

– Это, – прошептал он, – явно доказывает, что Жак Доллон мертв; кровь из раны живого человека оставила бы более широкое пятно, рядом были бы другие пятна крови, как это всегда бывает при царапине. Но это пятно, как видно, появилось в результате удара трупа о внутреннюю стенку трубы; оно не от пролившейся, а от раздавленной застывшей крови…

Репортер спустился еще на несколько метров вниз.

– Вот это ценная находка! – вдруг сказал он.

На шероховатой поверхности каменной стенки он обнаружил несколько приклеенных волосков.

Вновь опершись о стенку, он внимательно изучил свою находку и, оставив половину волосков на месте, взял другую половину и осторожно положил ее в бумажник.

«Это на всякий случай, если полиция вздумает утверждать, что я все выдумал! Но если внизу я не найду труп Доллона, нужно будет обязательно выяснить завтра, его волосы я нашел или нет…»

Жером Фандор спускался все ниже и ниже и время от времени замечал на внутренней поверхности трубы беловатые пятна, похожие на те, что может оставить тяжелый груз, который задевает за внутренние стенки, когда его спускают вниз по веревке.

Думая, что до конца спуска еще далеко, он неожиданно почувствовал под ногами опору и принял ее за твердую землю.

«Уже добрался до конца пути?» – подумал Фандор.

Ему захотелось тотчас же отпустить веревку, но что-то удержало его от этого шага.

«Я не знаю, где я. Сначала надо прикрепиться. Неизвестно, может, слева или справа пропасть?»

Осторожность его имела основания. То, что он принял за землю, было просто-напросто железной скобой, торчавшей из стены.

Жером Фандор схватился за нее, отдышался пару минут и решил проверить, сколько веревки у него осталось. Подтянув веревку, он увидел, что ее всего два-три метра, но тут же с радостью заметил, что, начиная с того места, где он находился, из стены дымохода на одинаковом расстоянии друг от друга выступали другие скобы, вроде тех, которые устанавливают кровельщики и трубочисты и которые образуют своего рода лесенку.

Спуск стал веселее, и через несколько минут Жером Фандор уже стоял внизу трубы. Не понимая, куда он попал, он лишь видел при тусклом свечении фонарика вокруг себя что-то наподобие каменного свода.

Стараясь как можно меньше шуметь, он сделал несколько шагов и прислушался. Ничего не услышав, Фандор решил увеличить свет в фонаре, чтобы лучше осмотреться вокруг.

Труба, через которую он спустился, выходила на что-то вроде стока для нечистот, по всей видимости, заброшенного, и шум воды, услышанный Фандором с крыши Дворца, исходил из тоненького грязного ручейка, протекающего посреди рва в направлении Сены.

Почти не отходя от трубы, Жером Фандор, присев на колени, четко увидел следы человека, а чуть дальше – глубокие отпечатки в земле, определить природу которых большого труда не составляло.

– Здесь проходили люди, – прошептал он, – это бесспорно!

И через некоторое время добавил:

– Эти люди несли что-то тяжелое и их было двое; видны следы от двух разных туфель, и след от этих туфель отпечатался более отчетливо на каблуке, а не на носке, значит, проходившие здесь несли тяжелый груз.

Жером Фандор сиял от радости, ему казалось, расследование идет великолепно, он все больше и больше приходил к убеждению, что выбрал именно тот путь, по которому был вынесен из тюрьмы труп Жака Доллона.

«Какой репортаж! – подумал он. – Какой репортаж!»

Но, радуясь как профессионал своему успеху, он не мог не расстроиться, вспомнив о несчастной девушке:

«Бедная Элизабет Доллон! Я поклялся ей узнать правду… Боюсь, она будет очень мрачной, эта правда. Сомнений быть не может: ее брат умер, его убили, убили в тюрьме предварительного заключения!»

Разговаривая с самим собою, Жером Фандор продолжал путь, внимательно ощупывая взглядом каждую пядь земли в надежде отыскать другие улики…

«Странный сток для нечистот: этот грязный ручеек еле течет. Очевидно, туннель заброшен и сейчас не используется по назначению».

Вдруг он обмер, увидев перед собой чудовищное зрелище: при свете фонаря он заметил кучу дерущихся, кусающих друг друга огромных крыс, которые, по всей видимости, пожирали свою жертву.

Сердце молодого человека перевернулось.

– Боже мой, неужели это труп Доллона?

Он поднял камень и бросил его в свору отвратительных тварей. Те отскочили, и Жером Фандор увидел на земле красную липкую, вязкую лужу, лужу застывшей крови!

«Наверное, здесь убийцы разрезали труп на части, чтобы его было легче нести, и эти мерзкие твари сейчас пиршествуют останками несчастного Доллона, тьфу!»

Через несколько шагов репортер обнаружил еще одну лужу крови, почти такую же по размерам и также осажденную крысами.

«Теперь ясно, – подумал он, – что мне найти ничего не удастся, трупа больше не существует».

Тем не менее он продолжал идти вперед, решив выяснить, куда выходит этот туннель.

Фонарь начинал уже затухать, когда журналист заметил перед собой, как и предполагал, просвет: колодец для нечистот заканчивался отверстием, вырубленным в крутом берегу Сены.

«Какая удача! Я смогу выйти здесь и мне не придется проделывать весь путь обратно: вверх по трубе, а затем с крыши во Дворец».

Вокруг было по-прежнему темно.

Лишь вдалеке за горизонтом только-только пробивался рассвет нового весеннего дня.

Жером Фандор высунул голову наружу, раздумывая о том, какие акробатические упражнения придется ему сделать, чтобы добраться до набережной…

И в тот момент, когда он наклонился над темной водой Сены, его оглушил мощнейший удар в спину; вылетев со своего наблюдательного поста, журналист рухнул в воду.

Глава V. Мамаша Косоглазка и Дырявая Башка

– Эй, Дырявая Башка, так сколько тебе дали за сюртук и за костюм?

Человек, которого только что окликнули, начал копаться в карманах старого, грязного, в заплатах, костюма и после бесконечных поисков наконец выудил оттуда горсть монет и внимательно пересчитал.

– Семнадцать франков, мамаша Косоглазка.

Косоглазка нетерпеливо перебила его:

– Не то, я тебя спрашиваю, сколько за сюртук и сколько за костюм? Мне нужно это, чтобы вести свои записи, а также для того, чтобы знать, сколько я должна каждому из владельцев. Напряги свою память, Дырявая Башка!

Выслушав странную, как могло показаться со стороны, просьбу, человек тщетно напрягал свою память.

В конце концов он развел руками:

– Не знаю. Не могу вспомнить… Я, наверное, уже давно продал эти тряпки…

Мамаша Косоглазка безнадежно вздохнула:

– Давно! – пробормотала она. – Разрази меня гром, если это было больше двух часов назад… Эх, что с тебя возьмешь, – продолжала она, сострадательно глядя на жалкого малого, который выкладывал деньги на стол, – все знают, памяти у тебя ни на грош и ты тут же забываешь, что делал всего час назад…

– Да, – отозвался Дырявая Башка, – это верно…

– Ладно, – сказала мамаша Косоглазка, – не будем больше об этом…

Она протянула ему старую изорванную одежду, уже давно потерявшую свой вид, и приказала:

– Сходи, прицепи снаружи эту мантию академика. Сейчас только восемь часов, и у нас еще есть время, чтобы разобраться с нашим делом. Увидев эти шмотки на витрине, наши кореши поймут, что фараоны не рыщут поблизости и в дом можно входить без опаски…

На всякий случай мамаша Косоглазка подошла к порогу двери и быстрым взглядом окинула улицу: ничего подозрительного.

– Все в порядке, – проскрипела она, – впрочем, я была в этом уверена: шпики сегодня оставили нас в покое… Наверное, они все заняты делом Доллона. А, Дырявая Башка?

Возвращаясь в лавку, мамаша Косоглазка столкнулась со своим компаньоном, который, застыв на месте, благоговейно держал жалкое рубище, напыщенно названное одеждой академика.

– Чего ты ждешь?

– Ничего.

– Что тебе надо сделать с этим костюмом?

Дырявая Башка задумался.

– Я тебе сказала, – завопила мамаша Косоглазка, – повесить это снаружи лавки. Ты что, уже забыл?

– Нет, нет, – возразил Дырявая Башка, поспешив исполнить распоряжение хозяйки магазина.

– Ну и тип! – подумала мамаша Косоглазка, по-прежнему сжимая в кулаке вырученные семнадцать франков.

Каким образом Дырявая Башка вошел в отношения с мамашей Косоглазкой и дружками этой торговки подержанными вещами? Никто точно не мог этого сказать.

Однажды он появился в банде в жалком изношенном платье и начал нести какой-то бессвязный бред. Когда кто-либо шевелился, он повторял за ним его движения. Никто не сумел добиться от него, ни как его зовут, ни откуда он пришел: провалы памяти были поразительны и уже через час несчастный забывал, что он только что делал.

Это был бедный слабоумный человек, совершенно безобидный, всегда готовый оказать услугу, которому можно было дать, судя по виду, от сорока до семидесяти лет, точный его возраст определить было трудно, так как лишения и нищета лучше чем что-либо другое могут изменить внешность любого человека.

Столкнувшись с таким странным случаем, когда память совершенно не держит мысли человека, мамаша Косоглазка и ее друзья окрестили неизвестного, страдающего к тому же умственной отсталостью, «Дырявой Башкой».

Дырявая Башка вел себя ниже травы, тише воды, старался всем угодить и довольствовался тем, что ему давали.

Но вернемся к Косоглазке. Она держала на Часовой набережной, между мостом Пон-Нёф и улицей Арле, лавку, на которой висела вывеска: «Любитель редкостей».

Это громкое название никак не соответствовало внутреннему убранству магазина. На самом деле это была заурядная лавка старьевщика, представляющая собой склад самого разного хлама: от старой разбитой мебели до потрепанных лохмотьев, грудами валявшихся на полу.

За магазином, небольшой фасад которого смотрел прямо на спокойное течение Сены, располагалась задняя часть лавки, где как попало стояли убогое ложе мамаши Косоглазки, полусломанная плита, на которой она готовила себе пищу, и валялись те товары, для которых не нашлось места в передней части магазина.

Задняя часть лавки сообщалась с улицей Арле темным и узким коридором. Таким образом, хибара мамаши Косоглазки имела на самом деле два выхода, что было нелишним для такой бойкой бабенки, которая постоянно приковывала любопытство полиции и которая прятала у себя разного рода подозрительных незнакомцев, не имеющих крыши над головой.

В доме-магазине мамаши Косоглазки кроме двух комнат первого этажа был широкий и довольно глубокий погреб, к которому вела черная извилистая лестница, постоянно пропитанная влагой из-за соседства с рекой.

Ступив сюда, человек оказывался в жидкой грязи, хлюпающей под ногами, но, несмотря на это, погреб почти полностью был забит разного рода ящиками, тюками странной формы и другими, самыми разными предметами.

Лавка старьевщика включала, разумеется, и этот подвал, который, кроме того, что служил отличным тайником для вещей, представлял собой ценное убежище для тех, кто по тем или иным причинам скрывался от преследования полиции.

А мамаше Косоглазке уже приходилось иметь дело с полицией. Последняя встреча со стражами закона, самая серьезная, относилась еще к славным временам, когда в банде Цифр верховодил таинственный вожак Лупар, он же доктор Шалек. Мамаша Косоглазка, арестованная тогда в своем доме по улице Ла-Шарбоньер по обвинению в хранении денежных банкнот, украденных у посредника-виноторговца г-на Марсиаля, попала под суд, но благодаря ловкости адвоката отделалась двадцатью двумя месяцами тюрьмы…

Нисколько не исправленная наказанием, после выхода из тюрьмы Клермон мамаша Косоглазка, располагая некоторой суммой, припрятанной ею еще на воле, решила переселиться поближе к Дворцу Правосудия, где эти господа судят и осуждают бедных людей. Иногда она говаривала в шутку:

– Живя по соседству с красными мантиями, я, возможно, познакомлюсь с кем-нибудь из них и, кто знает, может, это когда-нибудь пригодится!

Но это соседство было, конечно, лишь предлогом, и мамаша Косоглазка по другим соображениям открывала на острове Сите лавку, выходящую на Часовую набережную и размещающуюся в ветхом домишке. Дело в том, что Косоглазка по-прежнему была связана с бандой Цифр, состав которой менялся по мере возвращения с каторги ее членов. В частности, с Бородой, выпущенным после трех лет тюрьмы под залог, который вместе с мамашей Косоглазкой подвизался в обществе контрабандистов и фальшивомонетчиков, чьи дела успешно процветали.

Некоторое время жизнь бандитов была спокойной, но потом на них внезапно обрушилось несчастье.

Бочар, прославившийся еще во времена Шалека и Лупара, только-только покинув места не столь отдаленные, вновь угодил за решетку, нарвавшись на французских таможенников на бельгийской границе.

С ним попались и трое его сообщников, и эта славная группа дожидалась теперь своей участи, отбывая предварительное заключение в тюрьме Санте. Вместе с тем, по мере того, как исчезали одни члены шайки, на их месте вырастала новая поросль.

Так, в банде появилась ценная личность, некто Нибе, который благодаря роду своих занятий, мог избавить ее участников от многих неприятностей. Профессия Нибе была в самом деле известной и почетной, поскольку он находился на государственной службе, а точнее, служил надзирателем в тюрьме предварительного заключения.

Иногда в доме Косоглазки можно было увидеть толстуху Эрнестин, проститутку из квартала Ла-Шапель, которую некоторое время подозревали в связи с полицией. Правда, эти предположения так и не получили подтверждения. Если бы она даже и хотела заложить своих дружков, то воспоминание о Кокетке, ее коллеге, старой уличной проститутке, с которой она вместе мерила тротуар на улице Гут-д'Ор и которую зарезали насмерть всего лишь за простую угрозу, заставило бы ее сто раз подумать, прежде чем решиться на предательство.

В то время как мамаша Косоглазка из глубины своего магазина с насмешливым видом наблюдала, как Дырявая Башка на видном месте укреплял мантию академика, кто-то проскользнул в лавку и поздоровался с ее хозяйкой:

– Привет, старуха!

Это пришла толстуха Эрнестин, которая, как она объяснила, вот уже более получаса бродила вокруг статуи Генриха IV, не решаясь приблизиться к магазину, не дождавшись привычного условного сигнала. Окружение мамаши Косоглазки знало, что, когда лавка находилась под наблюдением, когда существовала опасность слежки, хозяйка вешала на витрине магазина какую-нибудь старую одежду; но если путь, как говорили в банде, был свободен, если в окрестностях не было никаких подозрительных силуэтов полицейских, то мамаша давала сигнал сбора, представлявший собой не что иное, как старую мантию академика, порванное, латаное-перелатанное платье, без сомнения не замечаемое прохожими и иногда останавливающимися перед лавкой коллекционерами всякого рода необычного хлама, но обладающее особой ценностью для посвященных.

Эрнестин пришла к старухе очень встревоженная:

– У тебя есть новости?

На лице старухи появилось недоумение:

– Какие новости?

– Похоже, – продолжала толстуха Эрнестин, – бедный Эмиле пропахал мордой землю на своем аэроплане…

Мамаша Косоглазка опустилась на стул:

– Боже, неужто правда? Бедный мальчуган! Он ничего не сломал себе?

– Черт возьми, почем я знаю, – воскликнула Эрнестин, подняв руки к небу.

Потрясенные, женщины посмотрели друг на друга.

Славный парень, этот Эмиле! Он отошел от дел, но не оставил своих друзей, продолжая помогать им.

Три года назад некий Мимиль, один из тех, кто отказывался идти на военную службу, был арестован в Ла-Шапель, в кабачке папаши Корна «Встреча с другом», во время общей облавы и, как полагается, был сослан в Африку, в Бириби; там юноша вместо того, чтобы выделиться, как это было принято в его окружении, вызывающим поведением, наоборот, вел себя настолько примерно, что заслужил даже доверие начальства.

И, прикрываясь репутацией примерного солдата, он сумел совершить две кражи из кассы штрафного батальона, да так ловко, что не только не был задержан, но и не вызвал ни малейшего подозрения. Более того, вместо него даже осудили и расстреляли двух невиновных.

Принимая во внимание его отличное поведение, Мимиля до окончания срока службы отослали в один из полков, расквартированных в Алжире, и в этом городе, где свободного времени у него стало несравненно больше, он завел дружбу с двумя механиками, которые обслуживали самолеты.

Механика была его стихией, для этого парня взломать замок было так же просто, как свернуть сигарету.

Увлеченный новым для себя делом, Мимиль через полгода, к концу службы, сумел стать ловким летчиком и, хотя репутации первоклассного авиатора у него не было, он вполне сносно зарабатывал себе на хлеб своей новой профессией. Однако у Мимиля, ставшего к тому времени Эмиле, были более высокие запросы. Он вдруг обнаружил, что, не слишком злоупотребляя, можно без особых усилий заниматься контрабандой с помощью самолета, перелетая из одной страны в другую под предлогом установления рекордов.

Никогда таможенникам, а тем более жандармам внутри страны, не придет в голову обыскивать летательный аппарат и проверять, не набиты ли его полые трубы кружевами, не спрятаны ли в заднем или переднем отсеке предметы роскоши, либо тысячи спичек, либо фальшивые деньги.