Текст книги "Счастье гоблина"

Автор книги: Марлен Шалап-Талап

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Шалап-Талап Марлен
Счастье гоблина

Марлен Шалап-Талап

Счастье гоблина

– Нет, я тебе не дам спать. Просыпайся сейчас же, – она стянула с меня одеяло. В утренних лучах ее голова в бигудях, как в змеиных яйцах, – где ты шлялся?

– Мама, я уже не мальчик, – я попытался натянуть назад одеяло. Ни дать, ни взять – бытовая горгона со спящими змеями на голове.

– А это что такое? – она так завопила, как будто увидела себя в зеркале моими глазами.

– Где? – я, наконец, проснулся окончательно.

– У тебя на спине. Кто это тебя так обсосал?

– Что? А? Это моя любимая. Ты меня испугала. Не надо, прошу тебя, с раннего утра ужасы...

– Что? Это та, которую ты называл приличной девочкой? Это она?

– Нет. Другая.

– Какая другая? Кто она? У нее что, рот, как медицинские банки?

– Мама, это наше личное дело. Ин-тим-ное! – растянул я с ударением.

– Ты давно вылечил трихомоноз? Хочешь еще сифилис подцепить?

– Перестань. Ты мне надоела.

От растерянности и обиды у нее дребезжали голосовые связки. Сейчас будет плакать.

– Извини. Я грубиян. Я больше не буду, – я поднялся и поцеловал ее в щеку.

– Иди умывайся и чисть зубы. Папа уже завтрак приготовил.

– Слушаюсь и повинуюсь. Прости меня мамочка, я – подлец.

– И подлиза.

* * *

Я пошел в ванную и включил душ. О, черт, опять столбняк. Некстати. Я закрыл дверь ванной изнутри. Посмотрел на себя в зеркало. Провел по щетине. Надо бриться. Огромный засос на груди – медаль за победу в сексуальной революции... Какая вчера была ночь... Мой дуралей жаждет повторения больше, чем я сам. Я повернулся спиной к зеркалу. Да, там было чему испугаться. А она? Остался ли на ней клочок чистого тела? Только к пяткам я не добрался...

Я присел на край ванной и закрыл глаза. Как я ее хочу! С первого взгляда меня не покидало ощущение, что я ее знаю. Только не могу вспомнить, откуда.

И я и она оказались на пикнике случайно. Наши общие друзья устроили вылазку на природу. Меня подобрали в баре, возле которого затаривались водкой. Ее на шоссе. Она тормозила тачку. Хрупкая, даже плоская фигурка. Но в ней жил какой-то шарм. Она закидывала голову, убирая длинную, пшеничную прядь с глаз. Прямые и естественные волосы. Вообще без косметики. Родинки светло-коричневые на шее и возле ушей. Мне почему-то показалось, что она пахнет яблоками. Теми, которые зеленые с белыми веснушками... Забыл, как называются. Такие же прозрачные, как ее кожа.

Девушку звали Алиса.

Мы шли домой молча. Я отстал на шаг. Она вскинула голову. Белая длинная шея. Через плечо покосилась на меня. Осанка прямая, легкая походка. Откуда же я ее знаю?

– Тебя провести? – спросил я.

– Да нет, не стоит. Встретимся в баре, – она сказала это очень просто. Как будто мы были знакомы вечность.

– Я бы хотел с тобой поговорить.

Она не спросила "о чем", улыбнулась:

– До встречи, – ее голос не резал летние сумерки – прошуршал в унисон свежему ветру. Домой я не пошел. Направился сразу в бар.

Она появилась ближе к полуночи. Оделась, как гимназистка. Темное платье с кружевным воротничком и кучей мелких пуговиц на спине. Тонкие лодыжки обтягивали дорогие колготки. Маникюр без лака. Волосы убраны в пучок. Накрашены только губы. Неярко. Все неярко и неброско. Создавалось впечатление, что она прячется. Я пытался уловить запах ее духов, когда она подошла к стойке бара. Веяло пронзительной свежестью, но не мылом и не духами – осенним утром.

– Что ты будешь пить? – спросил я ее.

– Водку с колой. Два к одному, – уточнила она бармену, – хочу русскую музыку.

– Ты будешь танцевать?

– А то как же, – она не спеша, но не отрываясь от бокала, высосала через трубочку свой коктейль, – мне еще одну дозу.

– Алиса, ты уже в кондиции? – окликнул ее хлюпик в драных джинсах, сольемся в экстазе танго?

– О, давно не виделись. Конечно, – она протянула ему руку и они двинулись вглубь зала. Танцевали они не танго, а нечто среднее между классическим фокстротом и хиппишным "танцуй, как танцует душа". Вел слюнявчик ее довольно уверенно. О ней и говорить нечего – бабочка – луна – она самая. Танцы – ее родная стихия. Хлюпик поднял и закружил ее. Задралась юбка, и что я увидел? Она в чулках. У меня опять сперло дыхание. Скромница! Я не стал дожидаться конца танца. Подошел к ним и схватил ее за руку:

– Я хочу с тобой поговорить.

Мы вышли в вестибюль. Ее близость сводила меня с ума. Я сжал Алису, как спазм мое сердце – беспощадно. Как жаждущий путник в пустыне пьет воду – пил ее сдержанное дыхание. Она обвила свои крылатые руки вокруг моей шеи. Тонкая, гибкая – я мог ее держать в двойном кольце. Она привстала на цыпочки. Это безумие! Язык горько-сладкий, как вишневые косточки. И это помню. Откуда? Я пьяное чудовище – стукнул ее головой о стену. Она даже этого не заметила только теснее прижалась к моему животу своими ребрами. Я на секунду опомнился. Оглянулся. Бар находился в кинотеатре. Сейчас зрительный зал пустой. Старожихи в стеклянной будке вестибюля не видно.

– Идем, – мы незаметно проникли в пустой зал. Я сел на кресло в последнем ряду и усадил ее спиной к себе. Руки не слушались. Я не мог совладать с мелкими пуговицами. В остервенении дернул ворот ее платья с двух сторон. Пуговицы рассыпались и гулко покатились к нижним рядам. Я не ошибся – она пахнет зелеными яблоками. Я обсасывал ей шею, лопатки, руки и подмышки, как голодный пес молочные косточки. Она глубоко, беззвучно дышала. Я задрал ее платье. Чулочки держались на поясе. Ее "киска" спряталась под кружевными трусиками.

– Расстегни мне штаны, – хрипло приказал я ей, – не поворачивайся. Сиди так, – пока я искал ее клитор, она безуспешно пыталась расстегнуть мне пуговицы на джинсах. Я добрался до ее сокровища и, наконец, услышал ее тихий стон. Сам я был в плену проклятых штанов.

– Встань, – не убирая правую руку, я подтолкнул ее, левой быстро расстегнул ремень и пуговицы. Мой мальчик получил долгожданную свободу. Сейчас ты получишь ее, эту гимназисточку в белье проститутки.

Но в это время открылась дверь в зал.

– Есть тут кто? – заскрипел старушечий голос. Полоса света стегнула кнутом.

– Тихо. Не волнуйся, – прошептал я Алисе.

– Сейчас свет включу, – пригрозила старушка.

– Не надо, бабуля. Мы выходим, – с нескрываемой иронией громко покаялся я. Видимо, она привыкла к таким парочкам.

– Быстро. Я ждать не буду.

Мы наспех поправляли одежду. Когда выходили в вестибюль я, обнимая Алису, придерживал ее платье на худеньких плечиках. Она опустила голову.

– Бабуля, мы только целовались, – мне хотелось оправдать ее, растрепанную гимназисточку в двадцатидолларовых чулках.

– Знаю, знаю. Лето на улице. Парка что-ли, нет? – беззлобно ворчала старуха.

– Спасибо за совет, – я подтолкнул Алису вперед, чтобы старуха и остальные зеваки не заметили разорванного сзади платья. На улице я поднял ее на руки. Алиса засмеялась, как голубка. Грудное низкое воркование. Или ворона? Без разницы.

– Я тебя знаю. И не помню, откуда. Мы могли встречаться раньше?

– Нет. Я бы тебя запомнила. Поцелуй меня.

– Сейчас. Я не только целовать тебя буду. Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю. В парк не пойдем. Я возьму машину, и поедем за город. Идем, гараж недалеко.

Но из гаража мы не выехали. Как только я сел за руль, Алиса набросилась на меня сзади со своими сосущими поцелуями. Она лишила меня всяческой мужской инициативы. И откуда в этом худосочном тельце столько силы и страсти? Алиса меня возбуждала и страшила. Она присасывалась, действительно, как пиявка...

* * *

... Я не мог кончить с Алисой. Эта гимназисточка в блядских чулочках и без лифчика возбудила во мне зверя.Сколько ей? Лет 25! Она подняла всю муть моей души. Я сам страдал. Но я хотел ее утопить в этой жиже. Я выволок ее из машины, поставил раком и вонзился в нее с яростью далеко не эротической. Я сорвал резинку с ее волос и вцепился всей пятерней в пшеничные патлы. Ее птичье бедро – в железных тисках моей другой руки. Вся моя!

– Мне больно, – тихо сказала Алиса.

– А ты не согласна немножко потерпеть? – да, я был похож на маньяка. Мой голос прозвучал резко и хладнокровно. Она моментально высохла. Мой член терся как о наждачную бумагу. А я свирипел от мысли, что после этой е... она не захочет меня видеть. Я развернул и бросил ее на пол. Включил свет фар. Я хотел видеть ее всю. Но в ее глазах невозможно ничего прочесть. Опрокинутая восковая статуя. Боже, ну откуда же я ее знаю? Я погладил ее грудь. Не грудь, а прыщики. Соски девичьи. Она затаила дыхание. Я не хотел кончать. Может быть, первый раз в жизни.

Я поднял ее, как драгоценный плод. Я лизал и сосал ее предплечья и круглые коленки, спину и живот. Она взяла мою руку в свою, и засунула ее себе между ног. Моя девочка томилась. Я нашел ее губы. Солоноватый вкус над верхней губой. Росинки пота или крови? Я развернул ее лицо к свету. Так и есть. Я укусил ее до крови. Во мне вновь просыпался хищник. Собственник.

– Если ты исчезнешь, я найду тебя, зверски изнасилую, убью, потом еще раз изнасилую мертвую, и зарою на пустыре, чтобы никто, кроме меня, не знал, где твоя могила, – я говорил это вполне серьезно, но она все же уловила нотки иронии.

– Тебя что-то очень сильно мучает. Ты не можешь поделиться со мной живой и надеешься, что я облегчу твои страдания, если буду покойницей. А я не буду молчать. Я стану призраком, и буду приходить к тебе по ночам.

– Лучше бы ты не уходила, – первый раз за всю жизнь я был искренен с женщиной.

– Поцелуй меня. И не останавливайся больше. Грехи нужно прощать не только близким, но и себе тоже. Душа – тоже живая, – холодная статуя оживала в моих теплеющих руках. Я переживал ее оргазмы, как свои собственные. Ненасытная и чувственная, она несла меня к своему берегу. Черная муть сгорала в ее горячем отрывистом дыхании, жгучих стонах...

Уже поднималась утренняя заря, а я все ласкал ее, спящую. Я стал различать пастельные полутона этого мира. Сиреневые и фиолетовые синяки и засосы, лиловые тени под глазами, еле заметные веснушки на носу и возле его тонких крыльев, персиковый пушок над укушенной губой. Но где я ее все-таки видел?

... Я выбрался, наконец, из ванной. Нашел диск Чайковского. "Щелкунчик" это обо мне – шиворот-навыворот. Как хорошо, что дома никого нет. Я вышел на балкон в собственной шерсти и закурил... И вспомнил. Вспомнил.

Я отыскал семейный альбом. Вытер с него пыль. Вот бабушка с дедушкой. Вот мама. Девочка с косичками. А вот она со стрижкой. А вот она уже с младенцем, со мной. А где же институтские фотографии? Вот! Да. Вот она, моя гимназисточка, она же институтка...

Здесь, в этом парке, она встретит на следующий день папу. Она мне рассказывала об этом давным-давно....

– Алиса, Алиса... если родишь мне мальчика, я тебя оставлю в роддоме, – и я увидел себя в зеркале. Ну и морда! Влюбленный гоблин. Но я похож на папу...