Текст книги "Подпесок"

Автор книги: Маркус Зузак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Маркус Зусак
Подпёсок

Моей семье

1

Ограбить зубного мы решили, сидя перед теликом.

– Зубного? – переспросил я.

– Ну да, а что? – отозвался брат. – Знаешь сколько денег за день проходит через зубную клинику? Космос. Если бы премьер-министр был зубным врачом, страна у нас была бы другая, точно говорю. Ни безработицы, ни расизма, ни сексизма. Сплошь монеты.

– Ага.

Я поддакнул лишь для того, чтобы братец Рубен был доволен. На самом деле он просто опять взялся выпендриваться. Одна из самых ужасных его привычек.

Это было первое «самое дело» – из двух.

А второе было вот в чем: как там Руб ни решай, грабить нашего зубного мы бы нипочем не стали. В этом году мы уже договаривались грабить булочную, овощную лавку, хозяйственный, закусочную и оптику. Не ограбили никого.

– И на этот раз я серьезно.

Руб поерзал на диване. Понял, видно, о чем я думаю.

Никого мы не ограбим.

Безнадежные мы.

Безнадежные, жалкие, только руками развести какие никчемные.

Вот у меня, например, была работа на два дня в неделю – газеты разносить, но меня выперли за то, что я разбил одному типу окно на кухне. И бросил-то несильно. Но так вышло. Окно было приоткрыто. Я газету швырнул, и – хрясь! Она попала в стекло. Чувак выскочил да как понес, и поливал меня, а я стоял с нелепыми горбами слезищ в глазах. Работа тю-тю – да и была она паршивая.

Меня зовут Кэмерон Волф.

Я живу в Сиднее.

Учусь в школе.

Девчонкам я не нравлюсь.

Я более-менее смышленый.

Но не очень.

У меня густые дикие волосы, они не длинные, но всегда торчат во все стороны, как ни прилизывай.

Мой старший брат Рубен постоянно втравливает меня в неприятности.

Я втравливаю его столько же, сколько он меня.

У меня есть еще один брат, Стив, самый старший, и единственный у нас чемпион. У него уже было несколько девушек, у него хорошая работа, и он многим нравится. Вдобавок ко всему еще и вроде как приличный футболист.

Еще есть Сара, сестра, всякую свободную минуту она на диване с дружком, его язык у нее в глотке. Сара вторая по старшинству.

Еще у нас есть отец, который все время велит нам с Рубом мыться, поскольку мы кажемся ему грязными и вонючими, как твари из дикого леса, извозюканные в грязи.

(– Ни фига от меня не воняет! – спорю я с ним. – Я в душ регулярно лазаю!

– Ну а про мыло слыхал?.. Я, межпрочим, сам когда-то был в твоем возрасте и знаю, какие грязнули подростки.

– Да ладно?

– Да конечно. А то я бы и говорить не стал.

Дальше спорить бесполезно.)

Еще мать, она мало говорит, но у нас она самый крепкий орешек.

В общем, это моя семья, которая в принципе не фурычит без томатного соуса.

Я люблю зиму.

Вот такой я.

Ах да, и на тот момент, о котором пойдет рассказ, я в жизни никого не грабил, вообще ни разу. Только трепался про это с Рубом, точно как и в тот раз в гостиной.

– Эй!

Руб шлепнул Сару по руке – посреди ее поцелуя с дружком у нас на диване.

– Эй, мы идем грабить зубного врача.

Сара оторвалась от своего дела.

– Э?.. – уточнила она.

– Ладно, замнем. – Руб глянул в сторону. – Ну что за дом бестолковый, ну? Сплошь темнота, всем плевать, только о своем могут думать.

– Кончай ныть, – сказал я.

Руб посмотрел на меня. И больше ничего, а Сара вернулась к своему занятию.

Я выключил телик, и мы вышли. Двинули на разведку в зубную клинику, которую собрались «бомбануть», как выразился Руб. (На самом деле мы туда отправились лишь бы смыться из дому, потому что в гостиной Сара с ее дружком бесновались, а на кухне мама готовила грибы, которыми воняло на весь двор.)

– Опять чертовы грибы, – сказал я, как мы вышли на улицу.

– Ну, – Руб ухмыльнулся, – залить, как всегда, томатным соусом, чтобы вкус не чувствовался.

– Во-во.

Такие нытики.

– Ну вот и оно, – Руб улыбнулся, и мы вышли на Мэйн-стрит в меркнущий свет июня и зимы.

– Доктор Томас Дж. Эдмондс. Бакалавр стоматологии. Красота.

Мы взялись разрабатывать план.

Разработка плана у нас с братом состояла из того, что я задавал вопросы, а он отвечал. Примерно так:

– Возьмем ствол или еще какое оружие? Может, нож? Тот липовый пистолет, который у нас был, потерялся.

– Не потерялся. Он за диваном.

– Че, правда?

– Правда, правда… Но хоть как, он нам не понадобится. Возьмем только крикетную биту и у соседей займем бейсбольную, понял? – он хохотнул, ехидненько. – Махнем пару раз этими штучками, и нам нипочем не откажут.

– Ладно.

Ладно.

Ага, точно.

Мы наметили дело на завтра на после обеда. Заготовили биты, повторили все, что нужно было запомнить, и знали, что ничего не сделаем. Даже Руб знал.

Назавтра мы все равно отправились к зубному и впервые за все наши налеты взяли и вошли внутрь.

Там нас ждало настоящее потрясение: за стойкой сидела самая великолепная на свете медсестра. Не шучу. Что-то писала в журнале, и я не мог оторвать от нее глаз. Какая там бейсбольная бита. Я о ней забыл сразу и начисто. Никакого грабежа. Мы с Рубом просто застыли.

Я, Руб и медсестра вместе, в одной комнате.

– Одну секундочку, – не поднимая взгляда, вежливо сказала она. Господи боже, ну и красавица она была. Совершенная. Ослепительная.

– Эй, – шепнул ей Руб, тихонечко. Так, чтобы слышал только я. – Эй… Это ограбление.

Она не услышала.

– Чертова корова, – Руб глянул на меня и покачал головой. – Теперь и зубную не грабанешь. Дожили. Куда катится мир?

Она наконец подняла голову.

– Ну. Чем помочь, ребята?

– Э-э… – я растерялся, но что было говорить? Руб молчал. Повисла тишина. Нужно было ее нарушить. Я улыбнулся и потерял голову. – Э, записаться на осмотр.

Она улыбнулась в ответ.

– Когда бы хотели?

– Э-э, завтра?

– В четыре подойдет?

– Угу.

Я кивал, забалдев.

Она посмотрела на меня. Прямо внутрь заглянула. И ждет. Сама предупредительность.

– И как вас зовут?

– Ах да, – спохватился я и засмеялся как дурак. – Камерон и Рубен Волф.

Она записала, опять улыбнулась и тут заметила наши биты, крикетную и бейсбольную.

– Так, тренировались немного.

Я поднял биту, у меня была бейсбольная.

– Среди зимы?

– Футбольный мяч нам не по карману, – вмешался в разговор Руб. Футбольный и дыня для регби валялись у нас где-то на заднем дворе. Руб подтолкнул меня к выходу. – Мы завтра придем.

Она отвесила нам улыбочку, мол, рада служить. Сказала:

– Отлично, пока-а-а.

Я потупил секунду и сказал:

– Пока.

Пока.

Ничего получше придумать не мог?

– Ну ты и дебил, – сказал Руб на улице. – «На осмотр», – прогнусил он. – Папан хочет, чтоб мы пахли розами, само собой, но наши зубы ему не сдались. Никуда они ему не уперлись!

– Так кто нас туда затащил вообще-то, а? Чья была гениальная мысль грабить зубного? Уж никак не моя, чувак!

– Ладно, ладно.

Руб привалился к стене. Машины лениво текли мимо нас.

– И че ты там начал бубнить?

Я уже решил, что, раз прижал его к стене, нужно дожимать.

– Ты только «пожалуйста» забыл сказать. Может, она бы тебя тогда услышала. Эй, это ограбление, – я передразнил его шепотом. – Полная тютя.

– Хватит! – разозлился Руб, – Ладно, я все испоганил… Но что-то я не заметил, чтоб ты битой-то размахивал, – молодец Руб: теперь мы опять говорили про мою лажу, а не про его. – Ты ей ваще не махал, друган… Какое там, когда ты стоял и пялился красотке в большие синие глаза, уставился ей… ей на груди.

– А вот и нет!

Груди.

Кого он пытался обмануть?

Такими разговорами.

– Да, да. – Руб все ржал. – Я видал, извращенец малолетний.

– Враки.

Но вообще-то правда. Шагая по Мэйн-стрит, я понял, что влюблен в прекрасную медсестру-блондинку из приемной дантиста. Я уже воображал, как лежу в зубоврачебном кресле, а она сверху, сидя на мне верхом, спрашивает:

– Кэмерон, вам удобно? Вам хорошо?

– Отлично, – отвечаю я, – Отлично.

– Эй.

– Эй! – Руб меня пихнул. – Ты слушаешь?

Я повернулся к нему. Он продолжил.

– Ну, может, скажешь теперь, где мы возьмем деньги на этот осмотр, а? – Он с минуту думал, пока мы топали, ускорив шаг, в сторону дома. – В общем, надо отмениться.

– Нет, – сказал я, – ни за что, Руб.

– Ах ты поганец, – умыл меня Руб, – забудь про сестричку. Она щас, пока мы тут болтаем, поди кое-чем занимается с мистером зубным доктором.

– Ты так про нее не говори, – предупредил я.

Руб снова замер на месте.

Потом уставился на меня.

Потом объявил:

– Да ты убогий, ты в курсе?

– В курсе. – Оставалось только согласиться. – Наверное, так.

– Как всегда.

Мы пошли дальше. В который раз. Поджав хвосты.

А, кстати, мы не отменились.

Мы думали, не попросить ли денег у предков, но они в первую очередь захотели бы узнать, зачем мы вообще туда пошли, а подобные обсуждения нам были не особенно нужны. Лично я вынул нужную сумму из своего тайника под жеваным углом ковра в нашей комнате.

И мы пришли снова.

Я прилизывался как проклятый. Для медсестры.

Мы пришли назавтра.

Ничего не вышло – с волосами.

Мы пришли на другой день, и за стойкой сидела какая-то страшила лет, наверное, сорока.

– Ну вот тебе и подружка в самый раз, – шепотом сообщил мне Руб в приемной. Он лыбился, как похотливый несовершеннолетний бандит, каким всегда и был. Он меня презирал, но опять-таки я сам себя частенько презирал.

– Эй. – Я поманил его пальцем. – По-моему, у тебя там в зубах что-то застряло.

– Где? – Руб всполошился. – Тут? – Он разинул рот и изобразил широченный оскал. – Всё?

– Да не – правее. Вон там.

Ничего у него, конечно, не застряло, и, посмотревшись в стекло аквариума и убедившись в этом, он вернулся и шлепнул меня по затылку.

– Ха, – завел он всю ту же песню. – Поганец. – Он хмыкнул. – Но так-то признаю. Та была классная. Красотка ваще.

– М-м-м.

– Не как эта пожилая толстуха, а?

Я посмеялся. Пацаны вроде нас – пацаны вообще – это, в общем, отбросы общества. Большую часть времени уж точно. Клянусь, мы большую часть времени – сущие животные.

Нам не хватало хорошего пинка под зад, так постоянно говорит папаша (и дает его нам).

Он прав.

Подошла медсестра.

– Ладно, кто первый?

Тишина.

И тут:

– Я.

Я поднялся. Подумал, лучше покончить с этим поскорее.

Ну, в итоге все оказалось не так уж страшно. Замазали холодком с привычным вкусом, да дядя доктор поковырялся немного во рту. Сверлежки не было. Нас пронесло. Нет справедливости на свете.

Или, может, есть…

В конце концов, это дантист ограбил нас. Нехило заломил, а работал-то самую малость.

– Столько денег, – пожаловался я, когда мы вышли на улицу.

– Зато, – в кои-то веки ныл не Руб, – не сверлили.

Он двинул меня в плечо.

– Так думаю. Что у нас не водится шоколадных печенюшек. Это для чего-то хорошо, вишь. Для бивней… У нас гениальная маманя.

Я не согласился.

– Да просто скупая.

Мы поржали, но, вообще-то, оба понимали, что мама у нас офигенная. Па – вот кто нас беспокоил.

Дома ничего особенного не происходило. Пахло остатками грибов, что грелись на плите, а Сара опять со своим то же самое на диване. Смысла не было заходить.

Я пошел в нашу с Рубом комнату и посмотрел в окно на город, который смрадно надышал по всему горизонту. Сквозь него бледно желтело солнце, а здания казались лапами громадных черных зверей, прилегших отдохнуть.

Да, была где-то середина июня, и погода уже стала и впрямь кусачая.

Вообще-то, не могу сказать, что в этой истории много всего происходит. Вообще-то, ничего особенного и не происходит. Это просто запись того, что со мной было прошлой зимой. То есть что-то происходило, но как всегда. У меня не вышло вернуться на ту работу. Отец дал мне возможность подработать у него. Наш старший брат Стивен вывихнул лодыжку, дико меня оскорбил, а в конце начал кое-что понимать. Мать устроила показательное боксерское выступление в кабинете директора школы и однажды вечером на кухне, разъярившись, швыряла в меня мусором. Сару бросил парень. Руб начал растить бороду и в конце концов немного разул глаза на самого себя. Грег, парень, что когда-то был моим лучшим другом, попросил у меня взаймы триста баксов, чтобы спасти свою жизнь. Я познакомился с девушкой и влюбился в нее (надо сказать, я мог бы втрескаться в любое недоразумение, прояви оно каплю интереса). Мне снилось до фига странных, болезненных, извращенных, иногда прекрасных снов. И я все это пережил.

Ничего особенного не происходило.

Все вполне обыденно.

Первый сон

Дело к вечеру, я иду в зубную клинику и вдруг замечаю человека на крыше дома. Подойдя поближе, понимаю, что это зубной врач. Узнаю по белому халату и усам. Стоит на самом краю и, кажется, собрался прыгать.

Я останавливаюсь и снизу кричу ему:

– Эй! Какого черта вы там делаете?

– А ты как думаешь?

Тут у меня кончаются слова.

Остается только броситься в пассаж, где клиника, добежать до приемной и все рассказать прекрасной медсестре.

– Что?! – это ее ответ.

Боже, она такая умопомрачительная, что я готов сказать: «К чертям мистера Зубодера, пойдемте на пляж или как-то». Но я больше ничего не говорю. Бегу в конец коридора, толкаю дверь и поднимаюсь по лестнице на крышу.

Почему-то, когда я оказываюсь на краю крыши, медсестры рядом нет.

Я стою рядом с угрюмым усатым зубным и гляжу за край, а она там внизу пытается уговорить его спуститься.

– Что вы не поднимаетесь? – кричу я ей.

– Я не пойду! – кричит она в ответ. – Высоты боюсь!

Я верю ей, поскольку, сказать по совести, я доволен, что мне видно ее ноги и тело, и в животе под кожей у меня что-то натягивается.

– Ну что ты, Том! – она пытается уговорить зубного. – Спускайся. Пожалуйста!

– Скажите, а зачем вы все-таки сюда влезли? – спрашиваю я его.

Он оборачивается ко мне.

Начистоту.

И говорит:

– Из-за тебя.

– Из-за меня? Да что я такого, на фиг, сделал?

– Я тебя обсчитал.

– Ну-у, чувак, некрасиво, конечно. – И тут я вдруг подначиваю, издевательски: – Так давай прыгай – так тебе и надо, жулик чертов.

Теперь даже красавица-сестра хочет, чтобы он прыгнул. Она кричит:

– Давай, Том, я тебя поймаю!

И оно происходит.

Вниз.

Вниз.

Он прыгает, летит, и красавица-медсестра ловит его, целует в губы и бережно ставит на землю. И даже приобнимает, слегка прижимаясь. Эх, в этом белом халатике, трется об него. У меня все кипит внутри, и в следующий момент, когда она кричит и мне прыгать, я шагаю с крыши и падаю…

В кровати, проснувшись, я чувствую во рту привкус крови и помню тротуар и удар головой.

2

Вся эта история с зубным опустошила мои финансы, и пришлось мне как миленькому идти плакаться на старую работу. Типа из газетного киоска я не впечатлил.

– Извините, мистер Волф, – сказал он, – с вами рискованно связываться. Вы опасны.

Не, вы только послушайте. Будто я разгуливаю по улицам с обрезом или как-то. Черт бы драл, я ж просто разносчик газет.

– Да ладно, Макс, – скулил я. – Я повзрослел. Стал ответственнее.

– Кстати, сколько тебе?

– Пятнадцать.

– Ну-у… – Он крепко поразмыслил. Перестал– подвел черту. – Нет. – Покачал головой. – Нет, нет.

Но я его зацепил, точно. Он никак не мог определиться. Чересчур задумался.

– Пятнадцать – слишком много, в любом случае.

Слишком много!

Ребята, не очень-то весело быть никому не нужным, лишним разносчиком газет, уж поверьте.

– Ну пожа-а-алуйста… – канючил я.

Гадость какая. Все ради вшивой разноски газет, когда ребята моих лет загребали лопатой в «Маках» и «Кентакки», провались они, «Фрайд чикенах». Это было унизительно.

– Ладно, Макс, – меня осенило, – если вы меня не возьмете обратно, я приду сюда в той же одежде, что сейчас, – а я был в зачуханных трениках, разбитых кроссах и старой грязной ветровке, – я приведу брата и его друзей, и мы тут будем читать, как в библиотеке. Мы не будем хулиганить, сразу говорю. Просто будем тут зависать. Кто-то из них, может, и ворует, но вряд ли. Ну, стянут парочку…

Макс подошел ко мне ближе.

– Ты че, угрожаешь, чмо малолетнее?

– Да, сэр, точно.

Я улыбался. Думал, все идет на лад.

Зря я так думал.

Зря, потому что мой бывший босс Макс взял меня за ворот и выволок со своей территории.

– И не вздумай явиться снова, – предупредил он.

Я стоял столбом.

Качал головой.

На самого себя.

Чмо. Чмо!

Это правда.

Мой хитрый план по возвращению на работу кошмарно вышел мне боком. Пульс на шее стучал тяжело, и я будто чуял на дне горла вкус той ночной крови.

– Чмо, – обозвал я себя.

Посмотревшись в витрину соседней булочной, я представил, будто на мне новенький синий костюм, черный галстук, черные туфли, четкий причесон. Но на самом-то деле я в крестьянских одежках, а волосья торчали еще хуже, чем всегда. И я смотрелся в эту витрину, забыв про всех на свете; глядел и лыбился такой специальной улыбочкой. Ну знаете, такой улыбочкой, которая тебя оглоушивает, сразу показывая, насколько ты жалок? Вот так и улыбался.

– Да, – сказал я себе. – Ага.

Я поискал в городской газете – пришлось просить Руба сходить и купить ее мне, – но ничего подходящего не предлагали. Все было убогое. Работы. Люди. Ценности. Никто не искал новых людей и вещей. И я дошел до того, что задумал немыслимое – попроситься к отцу подрабатывать у него по субботам.

– Еще чего, – ответил отец, когда я к нему подкатил. – Я сантехник, а не клоун и не смотритель зверинца. – Это было за обедом. Он воздел нож: – Если бы я был…

– Да ладно тебе, пап. Я буду помогать.

Тут свое веское слово сказала мама.

– Слушай, Клифф, пусть парень попробует.

Он вздохнул, чуть ли не застонал.

Решение:

– Лады. – Но он тут же помахал вилкой у меня перед носом. – Единственный косяк, дурацкая шуточка, бестолковый поступок – и ты гуляешь.

– Лады.

Я улыбнулся.

Улыбнулся маме, но она расправлялась с ужином.

Я улыбнулся маме, Рубу, Саре и даже Стиву, но они все расправлялись с ужином, ведь дело решилось, да и по-настоящему-то оно не волновало никого. Только меня.

Даже на подхвате по субботам папаша не особо-то был рад меня занимать. Первое, что он заставил меня сделать – сунуть руку в унитаз какой-то старухи и выковырять засор. Это правда, я чуть не сблевал тут же прямо в тот унитаз.

– Вот чертова срань, – скрипнул я себе под нос, а старик только усмехнулся.

– Вступаешь в жизнь, сынок, – сказал он и до конца дня больше не улыбался мне. Потом он поручал мне всю тупую работу типа снять трубы с крыши фургончика, вырыть канаву под домом, перекрыть воду, собрать и почистить инструменты. А в конце дня выдал мне двадцать баксов, да еще и спасибо сказал.

– Спасибо за помощь, сын.

Я обалдел.

Счастье.

– Хотя, конечно, ты и впрямь не шибко шустрый, – он тут же вернул меня на землю. – И не забудь, как вернемся, принять душ…

Прикольный был обед. Мы сидели в фургончике на перевернутых ведрах, и отец заставил меня читать газету. Он выдернул себе странички с воскресным приложением, а остальное бросил мне.

– Читай, – сказал он мне.

– Зачем?

– Затем, что ничему не научишься, если нет у тебя терпения читать. Телик этого не дает. Он крадет у тебя ум.

Незачем и говорить, что я тут же сунул голову в газету и стал читать. Папаша в два счета уволит за то, что не читаешь, когда велено.

Самое главное было, что я не облажался, ну и обогатился на двадцать долларов.

– Ну, через неделю? – спросил я, когда мы вернулись домой.

Отец кивнул.

Заметьте, я и не догадывался, что эта субботняя работа приведет меня к ногам девушки даже прекраснее зубной медсестры. До этого оставалось еще несколько недель, но когда это случилось, что-то перевернулось во мне.

Ну, а в ту первую субботу я вышел на крыльцо весьма гордый собой. И пошел в подвал: там комната Стива, а в субботу вечером его никогда не бывает, и я включил его старое стерео и чуток подергался под него. Подпевал, как подпевают все жалкие олухи, когда никто не видит, и плясал, как конченный балбес. Если никого нет, то и не стыдно.

Я не заметил, как вошел Руб.

И смотрел.

– Жалкое зрелище.

Его голос меня перепугал.

Я замер.

– Жалкое зрелище, – повторил Руб, притворил дверь и неспешно двинул вниз по древним истертым ступеням.

Следом за ним пришел отец со словами:

– У меня для вас четыре новости, ребята. Во-первых, ужин готов. Во-вторых, бегом в душ. Третье… – Тут он посмотрел на Руба, – тебе – побриться. – Я глянул на Руба и заметил клочки бороды, пробившиеся на его лице. Они только начали густеть и сливаться в одно целое. – И четвертое: вечером мы смотрим «Хороший, плохой, злой», и, если кто-то из вас хотел смотреть что-нибудь еще, не повезло – телик занят.

– Нам без разницы, – заверил его Руб.

– Ну, чтобы потом никто не ныли.

– Чтобы никто не ныл, – поправил я.

Крупная ошибка.

– Ты чем-то недоволен? – Старик вытянул палец и сделал шаг ко мне.

– Да почему…

Он сдал назад.

– Вот и ладно. Короче, пошли ужинать, – и, едва мы двинулись к двери, напомнил: – Не забывайте, что ваш старик еще может отвесить вам крепкого пинка, если вздумаете умничать.

Но он, вообще-то, в шутку. Я порадовался.

В дверях я сказал:

– Может, буду копить на стерео, как у Стива. А то и получше.

Отец кивнул.

– Неплохая мысль.

Как бы сурово папаня с нами ни обходился, думаю, ему нравилось, что я ничего не выпрашивал себе просто так. Он видел, что я хочу сам заработать.

Я и хотел.

Бесплатного мне не надо было.

Все равно в нашем доме ничего не давалось бесплатно.

Встрял Руб.

– Ты зачем стерео хочешь, мальчонка? Чтоб так же бессмысленно кривляться и в нашей комнате?

Отец придержал шаг, оглянулся на Руба и схватил его за ухо.

– По крайней мере парень хочет работать, а вот про тебя я даже этого сказать не могу, – и, бросив Руба, закончил: – А сейчас ужинать.

Мы поднялись следом за ним, и мне нужно было вытащить к ужину Сару из ее комнаты. Она была там с дружком, он ее тискал, прижав к шкафу.

Сцена из кино: у меня на шее петля, сейчас будут вешать. Я сижу на лошади. Веревка привязана к толстому суку. Поодаль верхом мой отец, ждет со стволом в руке.

Я знаю, что за мою голову назначили награду и довольно давно, и мы с отцом придумали план: он сдает меня, забирает деньги, а когда меня станут вешать, пулей перебивает веревку. После этого я как-то убегу, и мы все повторим еще и еще в разных городах по всей округе.

Я все сижу с веревкой на шее, в шикарном ковбойском облачении. Шериф, или полицейский, или кто он там, читает мне смертный приговор, и все эти заскорузлые фермеры-табакожуи громко радуются, потому как знают: мне сейчас конец.

– Последнее слово? – спрашивают они меня, но я только смеюсь в ответ.

Потом, еще смеясь, говорю:

– Счастливо. – И, язвительно: – С богом.

Выстрел должен раздаться в следующий миг.

Но нет.

Я нервничаю.

Я дергаюсь.

Озираюсь, вижу его.

Лошадь шлепают, она рвет с места, и через миг я вишу в петле и умираю от удушья.

Руки у меня связаны спереди, я тянусь связанными руками ослабить веревку на горле. Бесполезно. Отчаянно хватаю воздух, хрипя:

– Ну! Ну!

И наконец.

Выстрел.

Все по-прежнему.

– Задыхаюсь! – шиплю я, но отец уже скачет к толпе. Стреляет еще – на этот раз веревка лопается, и я падаю.

Шлепаюсь оземь.

Глотаю воздух.

Дышу.

Красота.

Вокруг свистят пули.

Я протягиваю руки отцу, он на скаку закидывает меня на лошадь.

Общий план (на камере).

Смена кадра.

Кругом все тихо, отец сжимает в кулаке с дюжину сотенных бумажек. Одну дает мне.

– Одну!

– Все верно.

– Послушай, – говорю я, – я думаю, мне хоть как полагается больше – в конце концов, это я болтался там в петле.

Отец улыбается и отшвыривает жеваный окурок сигары.

Отвечает:

– Ага, зато я отстреливаю веревку.

Я стою посреди пустыни и только сейчас чувствую, как болит спина после падения.

Отец уехал, я один, целую банкноту и говорю:

– Чтоб тебя, приятель.

И куда-то бреду, жду следующего раза и надеюсь, что до него доживу.