Текст книги "Философия в будуаре, или Безнравственные учителя (Другой перевод)"

Автор книги: Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

ЧЕТВЕРТЫЙ ДИАЛОГ

Госпожа де Сент-Анж, Эжени, Дольмансе, шевалье де Мирвель.

ШЕВАЛЬЕ. Не пугайтесь, прекрасная Эжени, гарантирую вам полное соблюдение тайны; двое поручителей – моя сестра и мой друг – подтвердят: на меня можно положиться.

ДОЛЬМАНСЕ. Покончим разом с этими смешными церемониями, шевалье. Мы заняты воспитанием нашей юной красавицы, обучаем ее тому, что должно знать девице ее лет, и, для лучшей усвояемости, всячески подкрепляем теорию практикой. Остановились мы на показе семяизвержения – не изволишь ли послужить нам моделью?

ШЕВАЛЬЕ. От столь лестного предложения трудно отказаться, мадемуазель обворожительна, чары ее обещают ускорить наступление желаемого эффекта – урок, надеюсь, станет успешным.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Итак, за дело, и безотлагательно!

ЭЖЕНИ. О, сказать по правде, это уж чересчур! Вы злоупотребляете моей юностью и неопытностью... За кого меня принимает этот господин?

ШЕВАЛЬЕ. За милую девочку, Эжени, за очаровательнейшее из всех виденных мною созданий. ( Целует ее, пробегаясь пальцами по ее прелестям.) О Боже! До чего все крошечное, свеженькое... просто сказка!

ДОЛЬМАНСЕ. Поменьше разговоров и побольше действий, шевалье. Право постановщика спектакля оставляю за собой; наша цель – изобразить для Эжени механизм эякуляции; вряд ли ей удастся хладнокровно наблюдать за подобным феноменом, поэтому все четверо разместимся лицом друг к другу, и поближе. Вы, мадам, помастурбируете вашу юную подругу; я возьму на себя шевалье. Мужчине, добивающемуся истечения семени, следует предпочесть услуги другого мужчины, а не женщины. Прекрасно зная, что нужно ему самому, мужчина гораздо лучше женщины исполнит это для себе подобного... А теперь каждый – на отведенное ему место. ( Все располагаются согласно предписаниям.)

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Не слишком ли близко мы придвинулись?

ДОЛЬМАНСЕ ( начиная овладевать шевалье). В данном случае слово «слишком» неуместно, мадам; вашему брату надлежит оросить мордашку и грудь нашей подружки доказательствами своей половой потенции; он, что называется, должен бросить их ей в лицо. Мне, как распорядителю насоса, предстоит направить его потоки – так, чтобы девочку непременно забрызгали. Вы тем временем тщательно обработаете ее тело, не пропустив ни одной части. А вы, Эжени, полностью отдайтесь во власть воображения; помечтайте – и пред вами развернутся грандиозные мистерии безудержного распутства; попирайте всякую сдержанность: стыдливость не имеет никакого отношения к добродетели. Будь природе угодно, чтобы мы скрывали какие-то участки наших тел – она бы об этом позаботилась; но она сотворила нас голыми; значит, ей нравится, когда мы обнажаемся, и любое тому противодействие – безусловное нарушение ее принципов. Дети, еще не задумывающиеся ни о наслаждении, ни о необходимости оживлять его с помощью умеренности и скромности, открыто демонстрируют все свои уголки. Порою встречаются несоответствия весьма странные: есть края, где принятая обычно сдержанность в одежде отнюдь не означает скромности в поведении. На Таити девушки одеты вполне благопристойно, но, по первому же требованию, готовы задрать подол.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. За что я люблю Дольмансе, так это за то, что он не теряет времени понапрасну; взгляните, даже рассуждая, он действует, ах, с какой похотью он присматривается к роскошному заду моего брата, как вдохновенно накачивает нашему удальцу его великолепный... Присоединимся, Эжени! Трубка насоса вознеслась вверх; нас вот-вот затопят.

ЭЖЕНИ. Ах, бесценная подруга, что за чудовищный агрегат! Мне его и в кулак не зажать! О, мой Боже! Они все такие здоровенные?

ДОЛЬМАНСЕ. Взгляните на мой, Эжени: он существенно уступает в размерах; да, такой, как у шевалье, небезопасен для юных девиц; вы верно предчувствуете – он пробьет вас насквозь.

ЭЖЕНИ ( уже во власти пальцев госпожи де Сент-Анж). Во имя наслаждения стерплю, какой угодно!

ДОЛЬМАНСЕ. И будете совершенно правы: не следует пугаться подобных орудий; природа все приспособила, как нельзя лучше – за незначительную боль она тотчас вознаграждает лавиной блаженства. Встречал я девиц помоложе вас, принимавших члены куда покрупнее. Немного смелости и терпения – и вы преодолеете любые препятствия. Чистое безумие полагать, что при лишении девушки невинности, предпочтительнее коротышки. Девственнице, на мой взгляд, напротив, должно вверять себя самым мощным снарядам – чем решительнее разрушается плева, тем живее ощущения. Правда, особа, испробовавшая такой режим, с трудом возвращается к середнякам; но если она богата, молода и хороша, то, в нужный момент, всегда отыщет подходящего размера. Пусть придерживается приемлемой для себя нормы; попадется помельче – при желании воспользоваться им, пусть вставит его себе в зад.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Именно так, но для полного счастья, лучше приладить два одновременно; сладостными толчками женщина подмахивает тому, который в ней спереди, ускоряя экстаз того, который сзади, и, орошенная спермой обоих, изливается сама, изнемогая от восторга.

ДОЛЬМАНСЕ ( наблюдая за тем, чтобы взаимная обработка во время диалога не прерывалась). Мне кажется, в нарисованной вами картине, мадам, недостает еще двух-трех персонажей; неплохо бы только что описанной даме в дополнение взять у кого-нибудь в рот и держать вдобавок еще по одному в каждой руке.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. А еще лучше – и под мышками, и в волосах, будь на то моя воля, их было бы тридцать; в эти минуты так хочется окружить себя ими одними – любоваться, трогать, грызть, пока все они разом не затопят тебя в миг собственного твоего истечения. Ах, Дольмансе! Знаю беспримерную вашу распущенность, но поверьте, по непристойности упоительных любовных схваток я иду с вами вровень... Мною пройдено все, что можно вообразить.

ЭЖЕНИ ( млея под ласками своей подруги, то же самое проделывает Дольмансе с шевалье). Ах, милая... ты вскружила мне голову! Представляю, вот я отдаюсь... множеству мужчин одновременно... Ах, как сладко! Какие у тебя пальчики, дорогая! Ты просто богиня наслаждения! А как восхитителен этот набухший член! Как раздувается и багровеет его царственная головка!..

ДОЛЬМАНСЕ. Дело идет к развязке.

ШЕВАЛЬЕ. Эжени... и ты, сестрица... придвиньтесь... Что за божественные груди! Что за нежные пухленькие бедра! Изливайтесь же! Изливайтесь обе, смешивайтесь с моей спермой! Вот она потекла... Ах, черт вас всех раздери! ( В критический момент Дольмансе направляет потоки спермы своего друга на обеих женщин, в особенности на Эжени.)

ЭЖЕНИ. Прекрасное зрелище! Возвышенное, величественное!.. Брызги спермы обдали меня с ног до головы... аж до самых глаз!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Подожди, милая, дай-ка я соберу эти драгоценные капельки и натру тебе ими клитор – это ускорит твою разрядку.

ЭЖЕНИ. Да, конечно, дорогая! Чудесная идея! Так и сделаем, а потом я вернусь в твои объятья.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Божественное дитя, целуй меня бессчетное число раз! Дай пососать твой язычок... ощутить твое легкое дыхание, разгоряченное вожделением!.. О, сила преисподняя! Вот-вот изольюсь! Доведи же меня, братец, умоляю!

ДОЛЬМАНСЕ. Ну же, шевалье... поковыряйтесь у сестрички...

ШЕВАЛЬЕ. Предпочел бы вставить ей, как положено: у меня еще стоит.

ДОЛЬМАНСЕ. Отлично, займитесь ею, а мне на время этого восхитительного инцеста предоставьте ваш зад. Эжени вооружим вот этим годмише, пусть содомирует меня. В один прекрасный день она исполнит свое предназначение – блестяще отыграть любую роль в любом развратном действе, а пока пусть поупражняется и усвоит как следует начальные уроки.

ЭЖЕНИ ( вооружившись годмише). О, охотно! Не беспокойтесь, по части разврата я не ударю в грязь лицом: отныне нет для меня иного божества, иного правила и иного руководства к действию. ( Она содомирует Дольмансе.) Ну как, дорогой учитель? У меня получается?

ДОЛЬМАНСЕ. Великолепно! Сказать по правде, малышка обслуживает меня не хуже заправского мужика! Блестяще! По-моему, мы прекрасно соединились вчетвером: осталось дойти до конца.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ах, я не выдержу, шевалье! Еще несколько ударов твоего красавчика – и я испущу дух!

ДОЛЬМАНСЕ. Разрази меня гром! Упоительная жопа, просто восторг! Ах, тысяча чертей! Попробуем всей четверкой одновременно... Конец! Я выдохся! Никогда еще не извергался так сладостно! А что у тебя, шевалье, ты уже растратил свою сперму?

ШЕВАЛЬЕ. Видишь эту женскую штуку – как обильно она ею вымазана.

ДОЛЬМАНСЕ. Ах, друг мой, как жаль, что все это досталось не моей заднице!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Отдохнем, иначе я умру.

ДОЛЬМАНСЕ ( целуя Эжени). Очаровательная девчонка – обработала меня, как Бог.

ЭЖЕНИ. Признаться, мне и самой это доставило удовольствие.

ДОЛЬМАНСЕ. Истинной распутнице все в радость, лучшее занятие женщины – любовные утехи, бесконечно разнообразные, вплоть до самых невообразимых бесчинств.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. У моего нотариуса отложено пятьсот луидоров для того, кто сообщит о неизвестном мне пристрастии и сумеет погрузить меня в еще неизведанные ощущения.

( Собеседники приводят себя в порядок и переходят к беседе.)

ДОЛЬМАНСЕ. Интересная мысль, стоит принять на вооружение – полагаю, своеобычные ваши фантазии, мадам, вряд ли хоть отдаленно напоминают те скудные утехи, кои вы только что вкусили.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Сделайте одолжение, объясните.

ДОЛЬМАНСЕ. По чести сказать, нет ничего скучнее засовывания спереди, и мне не понять, как вы, мадам, изведав преимущества жопы, способны прибегнуть к чему-либо иному.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Что поделать – старые привычки. Впрочем, женщине моего склада хочется быть пробитой повсюду, ибо ощущать этот таран в себе, в любой части тела – огромное счастье. Тем не менее придерживаюсь того же мнения, что и вы, и готова подтвердить: для истинной ценительницы сладострастия наслаждение, испытываемое от проникновения в зад, острее обычного удовольствия. Говорю со знанием дела – во всей Европе мне нет равных по числу проб и тем, и другим способом, это действительно несопоставимые величины: испытав употребление в зад, крайне неохотно возвращаешься к переду.

ШЕВАЛЬЕ. А я так не считаю. Готов приспособиться к чему угодно, однако в женщинах предпочитаю именно тот алтарь, на который указывает сама природа.

ДОЛЬМАНСЕ. Так ведь это же жопа! Дорогой мой шевалье, доискиваясь до сути законов природы, выявляешь, что единственный алтарь, определенный ею для оказания почестей, – дырка задницы; предписывает природа именно это отверстие, а против всех остальных просто не возражает. Если в намерения ее не входит использование задов, какого же черта она так точно приладила их очко к нашим членам! Случайно ли и те, и другие округлой формы? Только истинный враг здравого смысла может вообразить, что для круглых членов природа предназначила овальную дыру! Благодаря такой аномалии, без труда обнаруживается ее замысел; она ясно дает нам понять, сколь раздражает ее бесконечная череда жертвоприношений, совершаемых в неподходящую часть тела, известную терпимость, в этом отношении, она проявляет лишь для поддержания рождаемости. А теперь вернемся к нашей воспитаннице. Эжени только что приобщилась к великому таинству оргазма; настала пора научить ее правильно направлять его потоки.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ей придется нелегко – вы оба вычерпаны до дна.

ДОЛЬМАНСЕ. Согласен, и потому желательно отыскать в вашем доме или в деревне какого-нибудь крепкого парня. Он послужит нам манекеном, и мы продолжим наши уроки.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. У меня есть именно то, что нужно.

ДОЛЬМАНСЕ. Уж не тот ли это случайно садовник, лет восемнадцати-двадцати, которого я недавно приметил у вас на огороде? Видный юноша!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Огюстен? Да, так точно, это Огюстен, а член у него – тринадцать дюймов в длину на восемь с половиной в окружности!

ДОЛЬМАНСЕ. Боже правый! Ну и монстр! Он еще и извергается?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. О, как из ведра! Сейчас разыщу его.

ПЯТЫЙ ДИАЛОГ

Дольмансе, шевалье, Огюстен, Эжени, госпожа де Сент-Анж.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ ( приводит Огюстена). Вот парень, о котором я вам говорила. Ну что, друзья мои, развлечемся! Что наша жизнь без удовольствий?! Подойди поближе, бестолковый. О, какая деревенщина! Вы не поверите, вот уже полгода я тружусь, обтесывая этого толстенького кабанчика, и никак не справлюсь.

ОГЮСТЕН. Ей-ей, госпожа! Иногда вы говорите, что я еще ничего и кое-что у меня получается, а уж попадись какая необработанная грядка, вы тут же даете именно мне.

ДОЛЬМАНСЕ ( смеясь). Ах! Что за прелесть! Очаровательно! Наивная непосредственность в соединении со свежестью... ( Демонстрируя Эжени). Огюстен, дружок, вот нетронутая клумба в палисаде; готов ли ты за нее взяться?

ОГЮСТЕН. Ай, побойтесь Бога, господа хорошие! Такие лакомые кусочки не про нас.

ДОЛЬМАНСЕ. Смелее, мадемуазель.

ЭЖЕНИ ( краснея). О Боже! Какой стыд!

ДОЛЬМАНСЕ. Откиньте это малодушное чувство; все наши действия, а в особенности развратные, внушены нам природой, и что бы мы ни измыслили, не должно вызывать в нас стыда. Ведите себя с этим юношей, как грязная шлюха; подстрекая мужчину к распутству, девушка отдает дань природе, ибо главное предназначение слабого пола – бесчестить себя перед сильным полом; словом, вы, женщины, созданы исключительно для блуда, и те из вас, которые стремятся ускользнуть от служения природе, недостойны жизни на земле. А теперь спустите-ка сами с этого молодого человека штаны – пониже, до конца его замечательных ляжек, рубашку ему заверните под жилетку, пусть передняя сторона – и задняя, которая, между прочим, изумительно хороша, – находятся в полном вашем распоряжении. Одной рукой хватайтесь за этот объемный кусок плоти, вскоре, надеюсь, он устрашит вас своим видом, другой рукой прогуливайтесь по ягодицам и щекочите отверстие жопы... Да, вот так. ( Показывая Эжени, о чем идет речь, он сам сократизирует Огюстена.) Откройте как следует эту красную головку и всегда оставляйте непокрытой; оголите ее... натяните уздечку до предела... Ну! Видите, сколь действенны мои уроки? А ты, мой мальчик, умоляю, не стой сложа руки; тебе что, нечем их занять? Пройдись-ка по этой кукольной грудке, по этой прелестной попке...

ОГЮСТЕН. Господин, коли эта барышня делает мне так хорошо, стало быть, мне позволительно ее целовать?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Эх ты, дурачок! Целуй же ее, сколько хочешь; разве со мной ты не целуешься, когда я с тобой сплю?

ОГЮСТЕН. Ай, Бог ты мой! Красивенький ротик! Как пахнет! Будто бы засовываешь нос в розы нашенского сада! ( Показывает свой стоячий член.) Вот те на! Гляньте, до чего его довели!

ЭЖЕНИ. О, Боже! Как он удлиняется...

ДОЛЬМАНСЕ. Теперь движения ваши становятся более упорядоченными и энергичными... Уступите мне место на минутку и наблюдайте, как я это делаю. ( Он мастурбирует Огюстена.) Смотрите, вот так, сильно и в то же время нежно... Возвращаю вам его, только не покрывайте головку... Прекрасно! Наконец он во всей своей красе; теперь приглядимся, действительно ли он толще, чем у шевалье.

ЭЖЕНИ. Не подлежит сомнению – взгляните, я даже не могу обхватить его.

ДОЛЬМАНСЕ ( измеряет). Да, вы правы: тринадцать в длину и восемь с половиной в окружности. Мне не доводилось видеть толще. Что называется роскошный прибор. Вы пользуетесь им, мадам?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Регулярно, каждую ночь, которую провожу в этой деревне.

ДОЛЬМАНСЕ. Надеюсь, в жопу?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Да, туда, пожалуй, чаще, чем в соседнее отверстие.

ДОЛЬМАНСЕ. Ах, чертова распутница! По чести сказать, не уверен, что выдержу такой.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Не прибедняйтесь, Дольмансе; в вашу жопу он войдет с такой же легкостью, как в мою.

ДОЛЬМАНСЕ. Посмотрим; льщу себя надеждой, что наш Огюстен почтит мой зад, впрыснув туда немножко спермы; я, со своей стороны, в долгу не останусь, однако возобновим наши уроки... Итак, Эжени, змей вот-вот изрыгнет свой яд: приготовьтесь; не отрывайте глаз от головки этого несравненного члена; и когда, в преддверии близкой эякуляции он набухнет и окрасится в роскошный свой багрянец, двигайте руками энергичней, в полную силу, пальцами щекочите анус, погружаясь на всю глубину; полностью отдавайтесь во власть партнера, пусть забавляется вашим телом, как пожелает; ищите его рот, сосите его; все ваши прелести обращены навстречу его рукам... И вот, Эжени, настает миг вашего торжества – он извергается!

ОГЮСТЕН. Ай! ай! ай! Мамзель, кончаюсь!.. Невтерпеж!.. Ну давай, поднажми, умоляю... Фу, чертовка, аж в глазах темно!

ДОЛЬМАНСЕ. Множьте ваши усилия, Эжени, наращивайте темп! Не осторожничайте, он опьянел от восторга... Ах, какая лавина спермы! С какой мощью он ее метнул! Вот следы первого выброса: выше десяти футов... Черт подери! Залил всю комнату! Никогда не видел такого семяизвержения, и вы уверяете, мадам, что сегодня ночью уже им попользовались?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Думаю, раз девять-десять: мы уже давно сбились со счета.

ШЕВАЛЬЕ. Прекрасная Эжени, вы покрыты спермой с ног до головы.

ЭЖЕНИ. С радостью бы в ней утонула. ( Обращаясь к Дольмансе.) Ну как, учитель мой, теперь ты доволен?

ДОЛЬМАНСЕ. Очень недурно для начала, хотя некоторыми мелочами вы все же пренебрегли.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Не торопите события: нюансы – продукт опыта. Что до меня, я чрезвычайно довольна малышкой Эжени: она обнаруживает незаурядные способности и, полагаю, вполне заслуживает того, чтобы перед ней разыгрался новый спектакль наслаждения. Пусть полюбуется, как нужно орудовать в тылу. Для чего готова предоставить вам, Дольмансе, свою собственную задницу; братец заключит меня в объятия, употребляя спереди, в то время как вы обслужите меня с противоположной стороны с помощью Эжени – она подготовит ваш снаряд, вставит мне в анус и направит его движения, так наша подопечная овладеет стратегией, после чего мы со спокойной душой подвергнем ее атаке нашего несокрушимого Геркулеса.

ДОЛЬМАНСЕ. Хочется верить, что прелестный ее задик вскоре на наших глазах будет истерзан мощными ударами бравого Огюстена. Полностью согласен на ваше предложение, мадам, позвольте, однако, для вашего же блага, поставить дополнительное условие: содомизируя вас, я – буквально двумя взмахами руки – заведу Огюстена, и он поработает на меня сзади.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Целиком одобряю такого рода композицию; мне от нее только выигрыш, а нашей ученице – два превосходных урока вместо одного.

ДОЛЬМАНСЕ ( завладевая Огюстеном). Иди сюда, мой толстячок, сейчас я воскрешу тебя... Красавчик! Целуй же меня, будь другом... Ты еще не просох от спермы, а я уже требую от тебя новой порции... Черт возьми! Неплохо бы не просто помастурбировать его, но и пососать ему заднюю дыру...

ШЕВАЛЬЕ. Подойди, сестрица; для исполнения ваших с Дольмансе общих замыслов, я растянусь на кровати; ты ляжешь на меня, выставив ему на обозрение твои великолепные ягодицы, раздвинув их как можно шире... Да, именно так: теперь можем начинать.

ДОЛЬМАНСЕ. Нет, погодите: сначала я вставлю в жопу вашей сестре, затем Огюстен осторожненько войдет в меня, и лишь после этого я вас сочетаю браком с помощью своих пальцев. Не следует нарушать эти правила; помните: на нас смотрит ученица, а значит, уроку нашему должно стать безупречным. Пока я доведу до нужного состояния могучее орудие этого негодника, вы, Эжени, руками добьетесь моей эрекции, периодически поддерживая ее легкими прикосновениями вашей попки... ( Она исполняет.)

ЭЖЕНИ. Я делаю правильно?

ДОЛЬМАНСЕ. Движения ваши несколько вяловаты; сожмите член покрепче, Эжени; мастурбация тем и хороша, что при ней достигается большее давление, чем при обычном соитии, и рука, обрабатывающая подъемное устройство, обеспечивает ему гораздо более плотный обхват, нежели любая другая часть тела... Уже лучше! Вы делаете успехи! Расширьте немножко вашу заднюю норку, пусть каждый удар моего набалдашника отзывается в глубине вашей жопы... да, вот так! Поковыряйся у сестренки, шевалье, через минуту мы будем в твоем распоряжении... Ах, здорово! У моего парня уже стоит... Настраивайтесь, мадам; раскройте ваш дивный зад для непристойного моего пыла, а ты, Эжени, направляй мое копье: именно твоей рукой должна быть пробита брешь; именно тебе надлежит осуществить проникновение, и как только протолкнешь в мадам, хватайся за копье Огюстена и загоняй его в меня до самого нутра – таковы начальные наставления для послушницы, усваивай их, как следует.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Тебе хорошо видны мои ягодицы, Дольмансе? Ах, ангел мой, если бы ты знал, как я хочу тебя, как давно я жажду, чтобы меня отодрал истинный мужеложец!

ДОЛЬМАНСЕ. Готов внять вашим мольбам, мадам; но потерпите чуточку, я на миг задержусь у подножия кумира, дабы воздать ему хвалу прежде, чем проникнуть в святая святых... Божественная жопа! Зацелую ее! Не устану лизать ее тысячу и тысячу раз! Получай, вот герой, которого ты так ждала!.. Чувствуешь его в себе, бестия? Отвечай же, чувствуешь, как он входит?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ах, всади его в меня до самого дна! Ничто не сравнится со всевластием этого удовольствия!

ДОЛЬМАНСЕ. Впервые встречаю такую жопу, достойную самого Ганимеда! Ну-ка за дело, Эжени, позаботься о том, чтобы Огюстен не обошел вниманием и мою задницу.

ЭЖЕНИ. Вот он, предоставляю его вам в рабочем состоянии. ( Обращаясь к Огюстену.) Взгляни, ангелок, видишь дырку – тебе ее нужно просверлить.

ОГЮСТЕН. Таращусь я на нее, госпожа, и соображаю... Да здесь места хоть отбавляй! Мне туда войти проще, чем в вас, мамзель; поцелуйте меня хоть разок, так он легче пройдет.

ЭЖЕНИ ( целуя его). О, сколько хочешь, цветик ты мой! Давай заталкивай! Головка поглощена мгновенно... Ах, кажется, вот-вот утонет и остальное...

ДОЛЬМАНСЕ. Продвигайся, дружок, глубже... если надо, рви меня на части... Не волнуйся, моя жопа приспособится... Ах, разрази меня гром! Ну и дубина! Никогда еще не принимал такую... Сколько дюймов еще остается снаружи, Эжени?

ЭЖЕНИ. Едва наберется два.

ДОЛЬМАНСЕ. Значит, глубина моей задней дыры достигает одиннадцати! Какая сладость! Как он меня истерзал, отдаю концы... Эй, шевалье, ты уже на взводе?

ШЕВАЛЬЕ. Пощупай и скажи, что ты об этом думаешь.

ДОЛЬМАНСЕ. Вперед, дети мои, я поженю вас... поспособствую в меру своих сил чудесному сему инцесту. ( Он вводит член шевалье во влагалище его сестры.)

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ах, дорогие мои, вот я и пронзена с обеих сторон... Я сама Святая Троица! Неземное блаженство, не знающее равных в этом мире... Ах, как мне жаль женщин, не испытавших такое! Встряхни меня, Дольмансе, посильнее!.. Каждым толчком безжалостно бросай меня на меч моего брата, а ты, Эжени, постигай служение пороку: смотри на меня и учись вкушать и вдохновенно смаковать его услады... Видишь, любовь моя, сколько прегрешений я совершаю разом: скандал, совращение, дурной пример, инцест, адюльтер, содомию!.. О Люцифер! Единственное божество души моей! Внуши мне еще хоть что-нибудь неизведанное, подари моему сердцу свежие извращения и полюбуйся, с каким упоением я в них окунусь!

ДОЛЬМАНСЕ. Чувственница! Речи твои, вкупе с раскаленным жаром твоего зада, выжимают из меня сперму, торопя ее выброс! Еще секунда – и я готов... Эжени, подогрей-ка моего удалого сверлильщика: сдави его бока, приоткрой его ягодицы, тебе уже знакомо искусство оживления угасающей похоти... Одно твое приближение заряжает энергией бурящее меня сверло... Это передается мне, удары все резче... Плутовка, ты, похоже, не отказалась бы, уступи я тебе то, что в данный момент предназначено одной моей жопе... Шевалье, ты, чувствую, несешься, закусив удила... Погоди, я тебя догоню! Дождись всех нас! О, друзья мои, изольемся же одновременно: это высшее счастье жизни!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ах, дьявол вас раздери! Извергайтесь, когда угодно... А я больше не удержусь... я уже дошла... Убей меня Бог! Истекаю любовным соком... Милые вы мои, затапливайте меня... захлестывайте вашу блудницу... пенистыми валами вашей спермы доставайте до глубины ее пламенной души: она создана для того, чтобы впитывать их!.. Ах, к черту и Отца, и Сына, и Святого Духа! Нечеловеческое наслаждение! Еще миг – и отойду в вечность! Эжени, дай я расцелую тебя, дай я тебя съем, дай вберу в себя твою влагу – хочу восполнить потерю моего нектара! ( Огюстен, Дольмансе и шевалье вторят ей хором; боясь показаться монотонными, мы не станем воспроизводить выражения каждого из участников, весьма сходные в такие минуты.)

ДОЛЬМАНСЕ. Это один из сладчайших в моей жизни оргазмов. ( Указывая на Огюстена.) Славный малый – наполнил меня спермой до самых краев! Надеюсь, мадам, я тоже не остался перед вами в долгу?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ах, и не говорите – просто наводнение.

ЭЖЕНИ. А мне ничего не досталось! ( Бросаясь в объятия своей подруги и явно резвясь.) Ты похвалилась, дорогая, что совершила уйму грехов, мне же предоставила роль свидетеля чужих удовольствий, не дав поучаствовать в них в полной мере. Ах, будь мне предписан режим питания, подобный твоему, думаю, у меня не было бы несварения!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ ( смеясь). Причудница!

ДОЛЬМАНСЕ. Она очаровательна! Идите ко мне, малышка, я подстегну ваш пыл. ( Легонько шлепает ее по заду.) Поцелуйте меня и чуточку потерпите: дойдет очередь и до вас.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Отныне займемся ею одной. Оцени-ка, братец, свою добычу, приглядись к этой прелестной целизне – честь нарушить ее принадлежит тебе.

ЭЖЕНИ. О, не надо спереди: мне, наверное, будет очень больно! Сколько угодно, но только сзади, как недавно проделал со мной Дольмансе.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Наивная восхитительная девочка! Сама просит именно о том, чего так трудно добиться от других!

ЭЖЕНИ. Все же мне немного совестно: об этом всегда говорят, как о величайшем преступлении, особенно если мужчина с мужчиной, как Дольмансе с Огюстеном... И вы меня еще не разубедили. Неужели ваша, сударь, философия способна оправдать подобное прегрешение? Разъясните, отчего его считают столь неподобающим.

ДОЛЬМАНСЕ. Исходная посылка, Эжени, состоит в том, что ничего ужасного в распутстве нет и быть не может, ибо любые проявления распутства внушены нам природой; самые, казалось бы, экстраординарные и странные деяния, самые шокирующие законы и институты, учрежденные человеком (не станем затрагивать промыслов небесных), ничуть не предосудительны, даже если речь идет о крайностях, поскольку любая из них присутствует в природе, и та, о которой упомянули вы, прекрасная Эжени, отнюдь не исключение. На сей счет даже сложена небылица, вошедшая в Священное Писание: в этом скучном романе, представляющем собой компиляцию, составленную неким невежественным евреем, жившим в эпоху вавилонского плена, повествуется о том, как небезызвестные города или, вернее, местечки Содом и Гоморра были испепелены огнем. Слухи о том, что их жители наказаны за хождение за иной плотью, совершенно неправдоподобны – Содом и Гоморра были расположены неподалеку от кратеров древних вулканов, и их постигла участь многих городов Италии, поглощенных лавой Везувия; вот и все чудо. Тем не менее, основываясь на столь непримечательных событиях, люди изобретают варварскую кару – предавать огню несчастных обитателей части европейского континента, одержимых этой естественной фантазией.

ЭЖЕНИ. Естественной! Неужели...

ДОЛЬМАНСЕ. Готов отстаивать ее естественность. У природы нет двух голосов, один из которых вседневно и всечасно осуждает то, на что вдохновляет второй. Совершенно очевидно, что передаются импульсы к пристрастиям такого рода именно через посредство природы. У приверженцев этой склонности много противников – их клеймят позором и объявляют вне закона. В качестве аргумента выдвигается довод о том, что они создают препятствия росту народонаселения. До чего же примитивны невежды, озабоченные идеей повышения рождаемости и рассматривающие в качестве преступления все, что этому не способствует! А где, собственно, свидетельства особой заинтересованности природы в росте народонаселения, как нас пытаются в том уверить? На самом ли деле оскорбляет природу чье-либо уклонение от участия в идиотском процессе размножения? Вникнем в суть ее движения и развития. Если бы природа занималась исключительно созиданием, никогда ничего не разрушая, то и я вторил бы навязчивым софистам, убежденным, что наиболее возвышенные деяния совершает тот, кто беспрестанно трудится над повышением рождаемости, и согласился бы, вследствие этого, что отказ от воспроизводства непреложно явится преступлением. Однако даже поверхностное рассмотрение явлений природы ясно свидетельствует о том, что для осуществления ее замыслов разрушение столь же необходимо, как и созидание. Разве не связаны они и не сцеплены столь тесно, что порой невозможно оторвать одно от другого? Разве рождается или обновляется хоть что-нибудь без уничтожения того, что существовало прежде? Разрушение – столь же всеобщий закон природы, как созидание.

Признавая этот постулат, правомерно ли считать надругательством над природой отказ что-либо создавать? Зло от предполагаемого в этом случае ущерба, несомненно, слабее результата разрушения, которое, как мы только что выяснили, вполне сообразуется с ее законами. Итак, с одной стороны, я следую внушенной мне природой склонности, ведущей к определенной утрате, с другой – я исполняю то, что ей необходимо, то есть, служа своим вкусам, я вполне соответствую ее намерениям. Так в чем же, собственно, состоит мое преступление? В качестве возражения и недоумки, и приверженцы размножения (слова эти вполне синонимичны) приводят довод: плодоносной сперме должно быть помещенной между ваших ног исключительно с целью воспроизводства себе подобных, а значит, сворачивать ее с нужного пути – прегрешение. Во-первых, я уже доказал, что это утрата мелкая и неравносильная разрушению, которое – даже будучи куда более действенным – преступлением не является. Во-вторых, рассуждение о том, что семенная жидкость предназначена природой целиком и полностью для зачатия, ошибочно: будь так, природа просто запретила бы истечение семени по иному случаю, но, как мы знаем по личному опыту, оно постоянно происходит – туда, куда нам захочется, и тогда, когда нам захочется. Воспротивилась бы природа также и потерям семени вне коитуса, происходящим порой в наших снах и воспоминаниях: будь природа скупа на бесценную эту жидкость, она допустила бы вытекание ее исключительно в сосуд для размножения и, несомненно, не позволила бы нам испытывать дарованное ею же наслаждение тогда, когда мы уклоняемся от причитающихся ей подношений, и уж, наверное, не согласилась бы одаривать нас блаженством даже в те минуты, когда мы относимся к ней наплевательски. Далее. Допустим, что женщины созданы лишь для того, чтобы рожать, и воспроизводство чрезвычайно ценно для природы – отчего тогда на самую долгую женскую жизнь, за всеми вычетами, приходится от силы семь лет детородного периода? Как же так! Природа жаждет размножения, все, что не способствует этой цели, для нее оскорбительно, и в то же время из ста лет жизни особи женского пола, предназначенной для воспроизведения себе подобных, на реализацию столь важной цели она отводит только семь лет! Природа стремится исключительно к размножению, а семя, предоставленное ею мужчине для служения этому самому размножению, растрачивается так, как это вздумается мужчине! Теряя сперму впустую, он испытывает ничуть не меньшее наслаждение, нежели используя ее по назначению, – и никаких нежелательных последствий!