Текст книги "Двойное испытание"

Автор книги: Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Маркиз де Сад Донасьен-Альфонс-Франсуа
Преступления любви, или Безумства страстей

Двойное испытание

Давным-давно известно, что самое бесполезное занятие – устраивать испытание женщине, ибо способы покорить ее заведомо доступны всем, а женская слабость столь очевидна, что подобные усилия становятся совершенно излишними. Женщина напоминает осажденный город, в обороне которого всегда есть уязвимое место. Вопрос лишь в том, чтобы отыскать его. Но стоит его найти, и крепость взята. Искусство это, равно как и все прочие искусства, имеет свои принципы, из коих можно вывести несколько существенных правил и применять их, дабы заслужить расположение интересующей вас особы.

Однако из любых правил всегда имеются исключения, и, желая напомнить об этом, мы написали сию историю.

Герцогу де Селькуру было тридцать лет. Остроумный, с приятной внешностью, он наряду с упомянутыми преимуществами обладал еще и тем, что в обществе ценится значительно выше и нередко заменяет все прочие достоинства, а именно – восьмьюстами тысячами ливров ренты, которые тратил с беспримерной изобретательностью и подлинным великолепием. Вот уже пять лет, как он полновластно распоряжался огромным состоянием, и в списке его побед числились по меньшей мере три десятка парижских красавиц. Утомившись от такой жизни, Селькур решил жениться.

Однако известные ему женщины вовсе его не удовлетворяли. Он постоянно находил в них жеманство взамен искренности, ветреность взамен разума, эгоизм взамен человечности и исковерканные рассуждения взамен здравого смысла. Он понимал, что они отдаются единственно из любопытства или из удовольствия, и, овладевая ими, обнаруживал показную стыдливость либо холодный разврат. Селькур приуныл и, чтобы не ошибиться в предприятии, от которого зависели покой и счастье всей его жизни, решил обеспечить себе успех, пустив в ход все возможные средства обольщения, а достигнув цели, испытать, какова же истинная цена его победы и не стал ли он жертвой собственных заблуждений.

С помощью сего маневра он хотел разумно оценить достоинства своей избранницы. Но сколько опасностей подстерегало его на этом пути! Существует ли вообще женщина, способная выдержать подобное испытание? Что, если она, опьяненная разбуженными в ней чувствами, полюбила бы Селькура ради него самого, но, не выдержав искушения, сразу попала бы к нему в объятия? Или же наоборот, сохранив добродетель свою, тем не менее испытывала бы привязанность лишь к его положению в обществе? Так что хитроумный сей замысел был весьма ненадежен. Однако чем более он в этом убеждался, тем сильнее хотелось ему найти ту, которая любила бы его без оглядки на его состояние, несмотря на то, что поначалу он окружит ее неслыханной роскошью.

Внимание Селькура привлекли две женщины. На них он остановил свой выбор, решив связать свою судьбу с той из двух, в ком усмотрит он более искренности, а главное, бескорыстия.

Одна из избранниц звалась баронессой Дольсе. Вот уже два года она вдовствовала после смерти старого мужа, за которого ее выдали в шестнадцать лет. Она прожила с ним всего полтора года и не имела потомства.

Дольсе была одним из тех небесных созданий, с кого Альбано писал своих ангелов… Невысокого роста, необычайно хрупкая, немного нерешительная, пренебрегающая светскими условностями (а подобного рода непринужденность почти всегда свидетельствует о женщине страстной, поглощенной более чувствами, нежели внешностью)… Иногда казалось даже, что сама она не осознает красоты своей, что, впрочем, делало ее еще более привлекательной. Благодаря мягкому характеру, нежной душе и романтическому складу ума Дольсе была самой очаровательной женщиной в Париже.

Другой избранницей стала графиня де Нельмур, двадцати шести лет, также вдова. Красота ее совершенно иного рода: яркие краски, римские черты лица, прекрасные глаза. Высокий рост и излишняя полнота придавали ей более величия, нежели миловидности, хотя она и претендовала на таковую. Имея характер требовательный и властный, а сердце холодное и равнодушное, она была необычайно умна, склонна к удовольствиям, элегантна, кокетлива и в прошлом пережила два или три весьма бурных приключения, не столь безнравственных, чтобы погубить ее репутацию, но достаточных для того, чтобы можно было упрекнуть ее в неосмотрительности.

Прислушиваясь единственно к голосу тщеславия и интереса своего, Селькур никак не мог сделать выбор. Обладать такой женщиной, как госпожа де Нельмур, было в Париже весьма лестно. Завлечь ее повторно в сети Гименея стало бы редкостной удачей, о которой никто даже не осмеливался помышлять. Но сердце не всегда слушает то, что нашептывает ему самолюбие: ведь последнее поет со слов гордыни и забывает посоветоваться с любовью.

Таковы были размышления господина де Селькура. Хотя он и испытывал несомненную склонность к госпоже де Нельмур, однако, исследуя это чувство, он находил в нем более честолюбия, нежели нежности, и гораздо менее любви, нежели притязаний.

Начиная же раздумывать о своем чувстве к прекрасной Дольсе, он обнаруживал лишь нежность, без прочих тщеславных соображений. Словом, он желал бы прослыть любовником Нельмур, но супругой своей видел только Дольсе.

Однако не раз обманутый женской внешностью и, к несчастью, совершенно уверенный, что даже овладев женщиной, все равно не узнаешь ее до конца, он более не доверял ни глазам своим, ни сердцу и повиновался лишь холодному расчету. Поэтому он пожелал испытать обеих женщин, решив, как мы уже сказали, отдать предпочтение той, в которой будет невозможно усомниться.

Следуя своему плану, Селькур обратился прежде к Дольсе. Он часто виделся с ней в доме одной женщины, где та обедала три раза в неделю. Юная вдова слушала его сначала с удивлением, а затем с любопытством. Помимо богатств, кои для баронессы Дольсе были поистине пустым звуком, Селькур обладал необычайно приятной внешностью, умом, обаянием, изысканными и приятными манерами, так что казалось просто невероятным, чтобы какая-либо женщина смогла устоять перед ним.

– Поистине, – говорила госпожа Дольсе возлюбленному своему, – я, наверное, сошла с ума, и рассудок мой совершенно помрачился, коль возомнила, что самый удивительный мужчина в Париже остановил на мне взор свой. За краткий миг сей, когда я позволила себе возгордится, мне скоро придется расплатиться с лихвой. Если предчувствие меня не обмануло, скажите мне об этом сразу, ибо недостойно вводить в заблуждение женщину, которая с вами совершенно откровенна.

– Обмануть вас, прекрасная Дольсе!.. Как могли вы так подумать? Как низко надо пасть, чтобы решиться на это! Разве может лицемерие найти прибежище под сенью чистоты вашей?.. Разве преступление может зародиться у ног добродетели? Ах, Дольсе! Поверьте чувствам, в коих поклялся я вам: лишенный покоя чарующими взорами вашими, именно в них черпаю я вдохновение мое. Чем еще могу я поклясться, кроме жизни моей?

– Подобные слова вы говорите всем женщинам. Неужели вы считаете, что мне незнаком язык обольщения? Подлинное чувство и искусство обольщения – совершенно разные вещи, к чему тратиться на первое, если вполне преуспеваешь во втором?

– Нет, Дольсе, нет! Вы не созданы для обмана, вас невозможно обучить ему. Расчетливый любовник, возводящий в систему искусство соблазна, не осмелится припасть к стопам вашим. Чарующий взгляд ваш расстроит его хитроумные замыслы, сделает его вашим рабом, и божество, коим он пренебрегал, скоро приобретет в лице его одного из самых ревностных своих почитателей.

Лестные слова, изящная внешность, стремление понравиться ей основательно подкрепляли речи герцога, и чувствительная душа юной Дольсе скоро безраздельно принадлежала Селькуру.

Как только светский волокита узнал об этом, он мгновенно устремился на штурм графини де Нельмур.

Сия искушенная и горделивая женщина требовала забот иного рода. Селькур, в чьи намерения, впрочем, входило испытание обеих избранниц, не чувствовал к ней сердечной склонности и пребывал в некотором затруднении, подыскивая слова любви. Ибо речи, продиктованные нам исключительно разумом, не обладают тем же пылом страсти, как слова, подсказанные сердцем.

Но сколь бы различны ни были чувства Селькура к этим женщинам, первой задуманному испытанию он решил подвергнуть ту, кто всего более тому сопротивлялась. Разве стала бы графиня де Нельмур противиться испытанию? Отнюдь! К тому же она была очаровательна и вполне могла утешить его в случае неудачи с соперницей. Имей графиня побольше рассудительности, она бы мгновенно стала обожаемой и единственной избранницей Селькура.

– Что вы намереваетесь делать дальше, сударыня? – спросил однажды вечером Селькур графиню. – Похоже, вы собираетесь стать затворницей. Раньше не было ни одной прогулки, ни одного спектакля, которые бы вы не украсили своим присутствием. Вас так хотят видеть в обществе, ведь стоит вам его покинуть, как вокруг становится пустынно… И почему вдруг такое странное стремление к уединению? Вы решили примкнуть к сообществу мизантропов?

– Сообщество мизантропов! Мне нравится это название. Однако с кем же я, по-вашему, состою в сообществе сем?

– Сие мне неведомо, зато я хорошо знаю того, кто хотел бы отговорить вас от общения с подобного рода людьми.

– Прошу вас, не делайте этого, иначе вы рискуете навлечь на себя мой гнев…

– Неужели?

– Уж не считаете ли вы меня легкомысленной?

– Разве этим свойством может быть наделена самая изысканная женщина во Вселенной? Впрочем, если вы будете настаивать, что это именно так, то я готов согласиться…

– Поистине вы самый опасный человек из всех, кого я только знаю, – молвила графиня, бросая на Селькура взор, исполненный самого утонченного кокетства. – Сотни раз я обещала себе никогда более не встречаться с вами, но…

– Мы опять встретились! Ужели сердце нарушило запреты разума?

– Вовсе нет, просто мое благоразумие пребывает в вечном борении с моим непостоянством, и второе чаще всего одерживает верх над первым. Впрочем, думайте что хотите, но, главное, не делайте выводов в свою пользу.

– Последние слова ваши свидетельствуют о том, что вы, несомненно, лестно подумали обо мне. Значит, я могу гордиться тем, что пробудил интерес ваш к своей особе?

– Неужели вы тщеславны, как все мужчины? О, они вечно пребывают в уверенности, что одно лишь слово, один лишь взгляд – и любая женщина тут же отдаст им сердце свое. Они просто не понимают, как это их может постичь неудача. Любой, самый пустяковый знак внимания со стороны женщины уже кажется им залогом любви, и тщеславие их, всегда готовое воспользоваться нашими слабостями, повсюду трубит о своих победах.

– Я далек от подобных мыслей.

– Но именно вы ошибаетесь…

– А раз я не хочу страдать от небрежения вашего…

– И вы считаете, что я никогда не прощу вам подобных заблуждений?

– Кто знает, сколь велик гнев ваш?.. Конечно, я бы рискнул проверить, если бы был уверен в прощении.

– Вы просто умираете от желания признаться мне в любви.

– Я?.. Вовсе нет. Лишь неопытный школяр мог бы отважиться на такое… Как только я вижу вас, гигантские волны волшебного сего чувства захлестывают меня с головой, я тону в них, и посему уста мои немы… самое страстное желание мое – это спастись от них… И если однажды мне все-таки придется во всем признаться, то вряд ли я найду достойные для сего случая выражения. Никто бы не смог описать чувства, внушенные мне вами, и я сгораю в пламени страсти сей, не имея возможности передать ее словами…

– Ну вот! Разве это не признание?

– Вы именно так хотите понять слова мои? Что ж, значит, вы сбережете труд мой.

– Действительно, сударь, вы самый несносный человек из всех, кого я когда-либо знала.

– Вот и отлично! Но посмотрите, что значит признательность великодушного сердца… Я пытаюсь вам понравиться, вы же предвосхищаете намерения мои.

– Мне понравиться? Но вам уже неоднократно удавалось это сделать. Не проще ли прямо сказать женщине, что ее любят или не любят, а не изъясняться с ней невразумительным языком, на каком говорите со мною вы?

– Попытайтесь представить, что именно таково намерение мое. Как только вы отыщете разгадку, я перестану разыгрывать вас.

– Так, значит, это я должна вам сказать, любите вы меня или нет?

– По крайней мере дайте мне понять, что не сочтете себя оскорбленной, если я осмелюсь сделать вам подобное признание.

– Но разве такие слова могут показаться оскорбительными?

– А вам хотелось бы их услышать?

– Смотря по обстоятельствам…

– Вы возрождаете мою надежду.

– Ну вот, разве я не говорила, что это мне придется пасть перед ним на колени!

– Лучше не сердитесь, когда я припаду к стопам вашим…

И с этими словами Селькур, опустившись на колени перед прекрасной возлюбленной своей, в порыве страсти схватил руки очаровательной женщины и осыпал их поцелуями.

– Опять я поступаю опрометчиво, – произнесла Нельмур, вставая. – Мне не хватит и недели, чтобы покаяться.

– Ах! Не думайте о несчастьях любви, прежде чем не отведаете ее удовольствий.

– Нет, нет! Когда боишься шипов, как я, лучше не рвать роз… Прощайте, Селькур… Где вы ужинаете сегодня?

– Как можно дальше от вас.

– Но почему же?

– Потому что боюсь вас.

– Да, если любите меня. Но вы ведь только что сказали, что нет.

– Я буду самым несчастным человеком, если вы поверите этому…

При этих словах графиня направилась к экипажу, и они расстались. Однако герцога заставили дать обещание приехать завтра к графине обедать.

Тем временем чувствительная Дольсе, далекая от мысли о том, что возлюбленный ее находится у ног другой, наслаждалась счастьем быть любимой. Она беспрестанно твердила подругам, располагавшим полным доверием ее, что не понимает, как она, не будучи первой красавицей, сумела пленить самого любезного человека на свете… Чем заслужила она заботы его?.. Как сохранить его любовь?.. Ведь если герцог окажется ветреником, она умрет от горя. В рассуждениях своих очаровательная и хрупкая Дольсе была весьма недалека от истины, ибо влюбилась в Селькура гораздо сильнее, чем сама подозревала о том. Непостоянство же герцога стало притчей во языцех, так что если бы и в этом случае он остался верен своим привычкам, то прелестной женщине воистину был бы нанесен смертельный удар.

Графиня де Нельмур, напротив, не видела ничего трагического в чувствах своих: она была польщена одержанной победой, но отнюдь не лишилась покоя. Селькур желает видеть ее своей любовницей? Что ж, гордость ее будет удовлетворена, ибо тем самым она унизит десятка два соперниц… Он хочет жениться на ней? И в этом есть свои преимущества, ибо приятно стать женой человека, владеющего восьмьюстами тысячами ливров ренты. Тщеславие и корыстный расчет побуждали ее оплачивать счета, по которым обычно платит любовь.

Графиня заранее продумала хитроумный план поведения своего. Если герцог хотел видеть в ней только любовницу, то следовало как можно дольше тянуть время, ведь чем больше он будет стараться ей понравиться, тем более старания его окажутся на виду у общества. Сдайся она сразу, интрига могла завершиться в несколько дней, и вместо триумфа ей бы достались лишь сожаления.

И еще один довод побуждал ее поначалу оказать сопротивление: если Селькур действительно вознамерился жениться, не откажется ли он от сего замысла, получив из рук любви то, что пожелал иметь из рук Гименея? Тогда следовало вскружить ему голову, завлечь… но тотчас же остудить пыл его, если бы он неожиданно решил ускользнуть…

Итак, хитрость и кокетство, притворство и искусство обольщения стали оружием Нельмур, в то время как простодушная Дольсе, упиваясь вспыхнувшим в ней чувством, была чиста и бесхитростна, невинна и нежна. Графиня никого не стала посвящать в планы свои, и скоро мы увидим, как расчетливая сия особа сама попалась в расставленные ею сети.

Таково было положение вещей, когда герцог, решив приступить к испытанию, определил начать с баронессы. Стоял июнь, время, когда природа являет себя во всем своем великолепии. Селькур пригласил баронессу провести пару дней в его поместье в окрестностях Парижа. Там он намеревался подвергнуть ее всем возможным и изысканнейшим соблазнам, дабы распознать истинные чувства ее и попытаться предугадать, каков будет результат, когда приключение подойдет к развязке.

Галантный и изысканный Селькур, будучи одним из самых богатых людей в Париже, не жалел ничего, чтобы сделать праздник, устроенный для Дольсе, столь же приятным, сколь и ослепительным. Графиня де Нельмур подобного приглашения не получила и ничего не знала о планах герцога. Последний же позаботился, чтобы на празднике общество баронессы состояло из женщин ниже ее по положению, дабы никто даже усомниться не смел, по заслугам ли именно ей со всех сторон воскуряют фимиам. Что касается мужчин, то герцог был уверен в них… Таким образом, все склонялись перед избранницей Селькура, и никто не должен был ни потревожить влюбленного, ни затмить возлюбленную его.

Дольсе прозывалась Ирэной. Букет, подаренный сей прекрасной вдове в день ее именин, послужил предлогом для приглашения.

Баронесса приехала. В одном лье от замка ее попросили свернуть в сторону, на специальные подъездные пути. Перламутровая колесница с высокой скамьей, покрытой расшитым золотом зеленым покрывалом, запряжена была шестеркой оленей, украшенных цветами и лентами; на козлах же сидел юноша в костюме Амура. Экипаж сей стоял на обочине и ожидал баронессу. Двенадцать юных дев со звонким смехом и песнями помогли ей выйти из кареты и пересесть в колесницу; пятьдесят вооруженных рыцарей с копьями наперевес сопровождали повозку. Отовсюду звучали чудесные напевы.

Как только кортеж въехал во двор замка, навстречу вышла высокая женщина в платье, кои носили во времена рыцарства. Двенадцать девственниц [1]1
  Так называли девушек, состоявших в свитах знатных сеньоров. В царствование Людовика XIV их заменили придворные дамы, но так как монарх сей весьма злоупотреблял этим подобием сераля, то королевы добились, чтобы при дворе более не было девственниц. – Примеч. авт.


[Закрыть]сопровождали ее, впереди шел Селькур. Они шли навстречу баронессе и, когда та вышла из колесницы, проводили до самого крыльца. Облаченный в рыцарские доспехи, наш герой, готовый бросить вызов самому Марсу, необычайно походил на отважного Ланселота Озерного, доблестнейшего рыцаря Круглого стола. Как только баронесса ступила на крыльцо замка, Селькур преклонил колена и затем ввел ее в покои.

Там уже было приготовлено пиршество, какие устраивались в стародавние времена, когда случался большой съезд при дворе.Залы были уставлены столами, каждый из которых был убран по-особому. Как только вошла Дольсе, зазвучали фанфары, гобои, флейты, скрипки; жонглеры, распевая серенады, проделывали тысячи забавнейших трюков, а трубадуры воспевали красоту прекрасной царицы праздника. Наконец вместе с рыцарем своим Дольсе вошла в последний зал, где на очень низком столике, окруженном ложами для отдыха, был сервирован изысканнейший ужин. Девы приносили золотые чаши, наполненные самыми тонкими духами, для омовения рук, а их прекрасные волосы служили полотенцами. Затем каждый из рыцарей пригласил даму к трапезе, дабы есть с ней из одной тарелки [2]2
  Таков был обычай. Читайте рыцарские романы. – Примеч. авт.


[Закрыть], и легко сообразить, что Селькур и Дольсе оказались рядом. Во время десерта снова появились трубадуры и принялись развлекать баронессу канцонами и экспромтами.

Окончив трапезу, все прошли на подготовленное ристалище: это обширная поляна, где в дальнем конце раскинулись роскошные шатры. Арена, предназначенная для поединков, окружена была галереями, устланными зелеными златоткаными коврами. Герольды разъезжали по ристалищу, извещая о турнире, где отличится доблесть.Распорядители турнира покинули арену. Ничто не могло сравниться с великолепием приготовлений к турниру: с одной стороны взор ослепляли рыцарские доспехи, сверкавшие в лучах солнца; с другой, там, где воины готовились к предстоящему сражению, раздавалось бряцание оружия и видна была огромная толпа народу.

Не в силах отвести глаз от окружавших ее чудес, Дольсе слышала дивную музыку, несущуюся со всех сторон ристалища, словно повсюду за пределами его были скрыты таинственные музыканты. К чарующим звукам примешивался глухой шум аплодисментов, восторженные возгласы.

Тем временем женщины завершили убранство галерей, баронесса подала знак, и всеобщийтурнир [3]3
  Когда все сражаются одновременно. – Примеч. авт.


[Закрыть]начался. Сто рыцарей, облаченных в зеленые и золотые цвета баронессы, участвовали в нем с одной стороны; столько же рыцарей в красном и голубом нападали на них. Зелено-золотые рыцари первые устремились в бой, и казалось, что кони их не мчатся по земле, а летят по воздуху, чтобы скорей донести седоков своих до противника… Они обрушились на красно-голубых… И вот все всадники смешались, свирепо заржали кони, донесся треск ломающихся копий… Противники разят друг друга, а те, кто уже повержен в пыль, пытаются уползти с ристалища, дабы не погибнуть под копытами горячих скакунов. Беспрестанно звучит барабанная дробь, зрители криками подбадривают сражающихся. Можно подумать, что воины со всех концов света собрались на этой поляне, дабы прославить себя в глазах Беллоны и Марса. И вот этот бой, из которого зеленые выходят победителями, завершился, уступая место поединкам один на один.

На арене появляются рыцари в доспехах различных цветов; каждого сопровождает дама, ведущая под уздцы коня своего возлюбленного. Поочередно рыцари устремляются друг на друга… Сражение это длится несколько часов. Когда поединки завершились, победителем остался рыцарь в зеленых доспехах, что поразил всех вышедших на ристалище… Он с гордостью объявил, что ни одна дама не может сравниться по красоте с Дольсе. Никто не осмелился оспорить заявление его: более двадцати воинов, им поверженных, признали свое поражение и склонились к ногам возлюбленной Селькура. Она величаво раздавала им различные поручения, кои те тотчас же бросались исполнять.

Так как первая половина спектакля заняла целый день, то госпожу Дольсе, до сей поры не имевшую времени передохнуть, отвели в покои ее, и Селькур попросил разрешения зайти за ней через час, дабы ночью отправиться осматривать сады его. Это предложение встревожило простодушную Дольсе.

– О, Небо! – воскликнул Селькур. – Разве вы не знаете законов рыцарства? Любая дама в замках наших находится в большей безопасности, чем у себя дома.Честь, любовь и уважение – вот наши законы, наши добродетели. Чем более красавица, коей мы служим, воспламеняет нас, тем с большим почтением мы к ней относимся.

Улыбнувшись Селькуру, Дольсе обещала сопровождать его повсюду, куда он только пожелает повести ее, и они расстались, чтобы приготовиться ко второму действию восхитительного зрелища.

В десять часов вечера Селькур встретил предмет забот своих. Светильники в виде раковин освещали дорогу, по которой герцог вел Дольсе. Огни образовали сплетение букв, слагавшихся в имена рыцаря и его возлюбленной, выписанные среди символов Амура. Дорога эта привела влюбленных в зал французской комедии, где главные актеры этого театра начинали представлять Соблазнителя и Зенеиду.

Выйдя из комедии, они направились в другой конец парка. Там уже ждал их пиршественный зал; убранство его состояло исключительно из гирлянд цветов, в кои вплетены были тысячи свечей.

Во время трапезы некий воин, в полном снаряжении, вооруженный всем мыслимым оружием, вызвал на поединок одного из рыцарей, сидевших за столом. Тот встал, его облачили в доспехи, и бойцы поднялись на возвышение, расположенное как раз напротив стола. Дамам представилось удовольствие наблюдать за поединком, где использовалось три вида оружия. Сражение завершилось, и тут же вновь появились жонглеры, трубадуры и музыканты: каждый на свой манер развлекал сотрапезников. Но что бы они ни делали, о чем бы ни пели, все делалось во славу Дольсе, и все – пантомима, стихи, музыка, песни – соответствовало ее вкусам.

Невозможно было остаться нечувствительной к столь утонченному ухаживанию, и взгляд Дольсе, исполненный любви и признательности, выдавал охватившие ее чувства…

– Прекрасный рыцарь, – простодушно обратилась баронесса к своему герою, – если бы мы поистине жили в те славные времена, я бы решила, что вы избрали меня своей дамой…

– Ангел небесный, – шепотом отвечал ей Селькур, – за то короткое время, что провели мы вместе, я понял, что мы созданы друг для друга. Дайте же мне насладиться очарованием мысли сей в ожидании того, когда и вы ею проникнетесь.

После ужина все отправились в новый зал, бесхитростное убранство которого стало естественной декорацией для двух милых опер Монвеля. Лучшие итальянские певцы исполнили их здесь в присутствии самого автора. Монвель, столь же любезный и скромный в обществе, сколь сладкоречивый и жеманный в своих наивных и милых пьесах, сам пожелал сделать эскизы для сего блистательного праздника и проследить за точным исполнением их.

Утренняя заря подоспела как раз к развязке второй пьесы. Все вернулись в замок.

– Сударыня, – обратился Селькур к баронессе, провожая ее в отведенные ей комнаты, – простите, что я могу предоставить вам для отдыха только несколько часов. Но рыцарей моих вдохновляет присутствие ваше, и в надежде заслужить от вас похвалу они бьются с удвоенной отвагой. А завтра предстоит жестокое сражение за башню великанов, коих они сумеют победить только в том случае, если вы будете сопровождать их на эту битву… Неужели вы откажете им в этой милости? Молю вас, не пренебрегайте их желанием, хотя, разумеется, где бы вы ни появились, вам всюду будут рады. Есть и еще одна причина, почему я столь рьяно поддерживаю эту просьбу: рыцарь в черных доспехах, злобный великан и владелец башни, вместе со своими приспешниками вот уже много лет опустошает владения наши… В набегах своих он иногда доходит до самого порога моего замка. Но звезды предсказали, что страшный этот рыцарь лишится половины своих сил, как только увидит вас. Едемте же с нами, прекрасная Дольсе, чтобы все, вместе со мной, могли сказать, что с вашим приездом в сем благодатном краю навсегда поселились не только любовь и удовольствия, но и спокойствие и мир.

– Я последую за вами всюду, мой рыцарь, – ответила баронесса, – и пусть мир, воцарению коего, как утверждаете вы, могу я способствовать, властвует во всех сердцах так же, как властвует он сейчас в душе моей.

Слова эти сопровождались пылкими взорами огромных голубых глаз, и чарующий облик владелицы их навсегда запечатлелся в сердце Селькура.

Госпожа Дольсе заснула в большом волнении: изобретательность, предупредительность и великодушие со стороны боготворимого ею человека повергли сознание ее в необычайное волнение, доселе не испытанное. После дня, столь блистательно завершившегося, ей показалось невозможным, чтобы тот, кто полностью занимал ее мысли, не пылал бы тем же пламенем, что и она. И Дольсе безоглядно предалась страсти своей, которая, казалось, сулила ей одни лишь наслаждения, однако же принесла только горе.

Селькур был тверд в своем желании довести испытание до конца, какую бы глубокую рану он ни нанес избраннице своей, чья искренность и беззащитность открылись ему в волшебном ее взгляде. Он сопротивлялся сердечной склонности своей и еще раз дал себе слово связать судьбу только с достойнейшей из женщин.

В девять часов утра трубы, роги, цимбалы и рожки, призывающие рыцарей к оружию, разбудили баронессу… Проведя ночь в волнении чувств, она быстро собралась и спустилась вниз, где ее ждал Селькур. Пятьдесят прекрасно вооруженных зеленых рыцарей выступили в поход. Баронесса и Селькур последовали за ними в карете зеленого же цвета, запряженной дюжиной низкорослых сардских лошадок в бархатной зеленой сбруе, расшитой золотом. Отъехав на пять лье от замка Селькура, они приблизились к лесу, где находились владения черного рыцаря. На опушке они увидели шестерых великанов, вооруженных дубинками и восседавших на огромных конях. Одним махом великаны сбросили с коней четырех зеленых рыцарей, ехавших в авангарде.

Все остановились: Селькур и дама его выехали вперед, рядом с ними остановился герольд. На опушке леса появился сам великан черной башни. Герольд потребовал пропустить даму Солнца, которая вместе со своим рыцарем в зеленых доспехах приехала пригласить на обед повелителя владений сих.

Герольд направился навстречу черному рыцарю. Фигура рыцаря, рост его, движения, даже булава и конь – все наводило ужас и возбуждало страх. Встреча происходила на виду у обеих сторон. Но герольд вернулся сказать, что ничто не может сломить упрямство Катчукрикакамбоса.

– Лучезарный лик дамы Солнца, – ответил он, – уже похитил половину могущества моего. Я чувствую это, ибо беспредельно всевластие ее. Но та свобода, кою удалось еще сохранить, мне дорога, и я не отдам ее без боя. Отправляйтесь же и передайте этой даме, – добавил великан, – что я не пущу ее во владения свои. А если она не откажется от этого замысла, то я, собрав остатки сил, учиню сражение сопровождающим ее рыцарям, избегая при этом смотреть в ее сторону… ибо один лишь взгляд ее лучистых глаз мгновенно обезоружит и пленит меня.

– В бой… в бой, друзья мои! – воскликнул Селькур, вскакивая на великолепного коня. – А вы, сударыня, следуйте за нами, дабы присутствие ваше придавало нам уверенности в победе. С таким врагом, что ждет нас сегодня, дозволено пускать в ход не только силу, но и хитрость.

И вот зеленое войско пошло вперед. Ряды великанов множатся, из леса к ним прибывают все новые и новые гиганты. Рыцари в зеленых доспехах разделились, чтобы дать отпор всем великанам сразу. Пришпорив горячих своих скакунов, они стремительно и умело наступают на врага, нанося ему удары, от которых великаны, обладатели огромного роста, обремененные к тому же тяжеленным оружием, не могут уклониться. Героиня следует рядом с теми, кто сражается за красоту ее: взор ее прекрасных очей обезоруживает великанов, коих пощадило железо… И вот сражение стихает… Великаны в беспорядке отступают и скрываются в густой чаще; победители выезжают на поляну, где стоит замок Катчукрикакамбоса.

Это широкое приземистое строение из черного, словно гагат, мрамора, с четырьмя башнями по углам. На стенах его, повинуясь законам симметрии, развешаны военные трофеи из чистого серебра. Замок окружен рвом, через который можно перебраться только по подъемному мосту. Как только карлики-негры, что столпились на вершинах башен, заметили карету дамы Солнца, навстречу ей полетела туча маленьких стрел из слоновой кости. К концу каждой стрелы был привязан огромный букет цветов. Через десять минут Дольсе, ее экипаж, лошади и все, что находилось от нее на расстоянии четырех туазов, покрылось розами, жасмином, лилиями, нарциссами, гвоздиками и туберозами… Баронесса просто утопала в цветах.

Вокруг не видно было ни одного великана. Ворота замка сами распахнулись: появился Селькур, ведя связанного зеленой лентой рыцаря в черных доспехах. Приблизившись к Дольсе, черный рыцарь бросился к ногам ее и признал себя ее рабом. Он стал умолять баронессу почтить его жилище своим присутствием, и все, победители и побежденные, вошли в замок под звуки цимбал и кларнетов.