Текст книги "«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие"

Автор книги: Марк Уральский

Марк Леонович Уральский
«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие

 
И верность нужных впечатлений
(а впечатление везде)
найдет в себе художник-гений
на лучшей собственной звезде.
 

Анатолий Зверев

Что вообще такое: идиллический период? Это когда «застой», когда спокойно, безмятежно, жизнь красиво «стоит», «стоит», а не трагически трещит, ломаясь и разрываясь.

Эдуард Лимонов

Я – непризнанный брат, отщепенец в народной семье.

Осип Мандельштам

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© М. Л. Уральский, 2022

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022

Глава 1. Сосуды

Мы прилично сидим, вечеряем за круглым столом, под разлапистой елью. Угощение выставлено обильное: золотистый куриный бульон, жареный картофель, посыпанный темно-коричневыми бусинками свиных шкварок, желтобрюхие бочковые огурцы, толстомясая, отливающая серебром с чернью, селедка, радующий своим многоцветием салат «оливье» и вдобавок ко всему этому великолепию розоватый, в мясных прожилках шпик, крепко подмороженный, а затем наструганный тонкими просвечивающими пластинками.

Мой сосед по даче, Валерий Силаевич, физик-ядерщик и по совместительству философ, настроил себя на возвышенный лад. По всему видно было, что собирается он нынче сполна насладиться уникальными результатами нашего с ним похода в близлежащий поселок Ратово, где благодаря счастливому стечению обстоятельств места и действия приобрели мы вчера три бутылки водки.

Наравне с продуктами питания водка считалась тогда дефицитом. Продавалась она не иначе как одна бутылка в руки, причем ни количество рук, ни объем посуды не оговаривались. Оттого счет велся исключительно на головы. Одна достаточно умудренная жизненным опытом голова за свою кровную наличность могла приобрести одну бутылку популярного алкогольного напитка, и не более того. Нам, однако же, повезло – по случаю, в котором Валерий Силаевич усматривал промысел Божий, приобрели мы аж целых три бутылки, причем нестандартного розлива – по 0,75 литра.

Дело обстояло таким образом. Под вечер, когда жара спала, посетила нас с Валерием Силаевичем одновременно счастливая идея: ознакомиться с ситуацией по части спиртного в поселке Ратово. По слухам, распространяемым знатоками, в винном магазине неподалеку от озера происходили всяческие чудеса. Авось, и нам повезет, сопричастимся.

– Делая что-либо бесполезное, следует ограничиться самым необходимым, – сказал Валерий Силаевич, – потому ничего лишнего с собой не берем: ни жен, ни пустой посуды.

И пошли мы, солнцем палимы, прихватив с собой имевшуюся у нас денежную наличность, кожаную сумку и Пусю. Последний был здоровенным котом, который отличался степенностью, рассудительностью, а за общим столом восседал обычно на собственном стуле. Вдобавок ко всему Пуся был приучен ходить на поводке.

Шли мы сосновым лесом по широкой, теплой, хорошо утоптанной хвойной тропе, цепко схваченной с обеих сторон зарослями малины.

Худая золотистая белка неожиданно выпрыгнула из леса, уселась в солнечном пятне на дороге и уставилась на нас выпученными черными глазенками. Пуся рванулся было к ней, но затем остановился и тоже сел, выказывая тем самым, что такое выдержка и самообладание, когда самого тебя ведут на поводке.

Рассмотрев нас как следует, белка прищелкнула и рванулась в кусты, Пуся, не совладав с собой, за ней, а мы – за Пусей.

Раздвинув густые ветки, увидел я покинутое птичье гнездо. На дне его коричневела обросшая паутиной корка из сопревшей хвои, а в ней, поблескивая гранями, одиноко стоял пустой стакан. Пуся с интересом обнюхал гнездо, затем стакан и, исполнившись отвращения, брезгливо зашевелил усами.

– Что, брат, не нравится? – спросил Валерий Силаевич, – понятное дело, пустой сосуд. Однако же каждый сосуд придает форму тому, что его наполняет, как тело для души. Чует мое сердце, что этот сосуд – знак надежды.

А знаешь ли ты, что на языке Каббалы человек есть сосуд, «кли», стремящийся, причем порой неосознанно, к заполнению Божественным светом? При абсолютном заполнении «кли», что, понятное дело, невозможно, возникает состояние сопричастности с Творцом, т. е. максимального наслаждения. При «недоливе» же человека мучают чувства горечи, раскаяния и стыда. Чтобы сократить бесконечное удаление от Творца, «кли» накладывает запрет на удовлетворение своих желаний.

Суть запрета состоит в том, что одушевленное создание, желая получить свет от Творца, само, без понуждения, отказывается от получения этого света, скрываясь от него за завесой. Свет же все равно стремиться войти в «кли», ибо такова его сущность – услаждать. Но теперь, когда запрет преодолен, наслаждение многократно возрастает.

Откинув назад массивную голову, Валерий Силаевич начал декламировать нараспев:

 
«И даже мертвое или кажущееся таким не должно
ли прозреть связью с бесконечным в эти дни?»
 

Со стороны казалось, что он впал в транс. Дымчатые зрачки его расширились, приобрели такой же зеленоватый, как и у Пуси, оттенок и остекленели.

Однако же через минуту он вновь вернулся на суровую стезю отечественного практицизма, словно демонстрируя, что какой бы возвышенной, т. е. оторванной от так называемой реальной действительности ни была мысль, в конечном итоге она все равно принадлежит миру действия.

– Ну что же мы тут застряли? Надо дальше идти да побыстрей. Давай, Пуся, поднимайся.

Пуся встал, потянулся, затем выгнул спину и, прищурившись, оценивающим взглядом оглядел нас с ног до головы. Чувствовалось, что к словам Валерия Николаевича относится он скептически и хотя, конечно, пойдет с нами дальше, но насчет практицизма имеется у него своя, не менее оригинальная точка зрения.

 
и жизнь уходила в себя как дорога в леса
и стало казаться её иероглифом
мне слово «здесь»
и оно означает и землю и небо
и то что в тени
и то что мы видим воочью[1]1
  Из стихотворения Геннадия Айги «Здесь».


[Закрыть]
 

Розоватая поверхность Ратовского озера, подернутая серебристой рябью, была на редкость тиха и пустынна. Ни скрипа уключин тебе, ни кокетливого женского визга, ни лихого мужского гогота, ни гордых лебедей, ни задумчивых рыбаков… В большом парке над озером, который мы прошли насквозь, гуляющих тоже не наблюдалось. И только у винного магазина, перед закрытыми дверьми толпился народ – по преимуществу хмурые особи мужского пола, человек эдак тридцать. И мы встали в хвосте очереди.

– Все на этом свете можно представить себе как водоворот случайностей, – сказал Валерий Силаевич, с тоской разглядывая очередь. – Ты крутишься в нем и считаешь, что это и есть реальный мир. Но когда удается выпрыгнуть из повседневной суеты, приходит понимание, что никакой реальности, в сущности, нет. А все потому, что на мгновение удалось тебе увидеть иное измерение бытия, и теперь ты знаешь нечто большее, чем другие. Эх, если бы кто мог точно сказать, что будет!

При последних словах Валерия Николаевича гражданин в широкополой соломенной шляпе, стоящий чуть впереди и казавшийся полностью погруженным в собственные мысли, повернулся к нам, выказывая явное желание завязать разговор.

– Знатный котик у вас однако, – уважительно сказал он, – и надо же, на поводке ходит, что твоя собака! Сразу видно, что интеллигент. Может, еще и потребляет?

– Нет, воздерживается, комплекция ему не позволяет, – ответил Валерий Силаевич, оглядываясь на Пусю, который всем своим видом демонстрировал принципиально отрицательное отношение к происходящему вокруг действу.

– Это правильно, – согласился гражданин в шляпе, – уж больно в «ней» калорий много, а если еще и с закуской, то совсем беда. Потому «кушать» надо меньше, нас к этому партия и правительство все время призывают. Да что толку, упрям уж больно народ. Особенно доказательный пример дает опыт сельского хозяйства. Все хотят там с ног на голову поставить. А самое главное из виду упускают: каждый севооборот, будет ли он многопольный или простой, основан на отношениях метабиоза между злаками.

И он строго, со значением посмотрел на Валерия Николаевича, давая тем самым понять, что распознал в нем человека культурного.

 
Виноградари и виноделы!
Свободные труженики свободного Вертограда!
Эван – эвоэ!
За истекший период
урожайность, к сожалению, несколько снизилась.
Нельзя отрицать и некоторого
ухудшения качественных характеристик
выпускаемой нами продукции.
Отрицательная динамика не может нас не тревожить, но —
Эван-эвоэ! —
Вопрос о праве на землю и вопрос о форме собственности
Наконец-то положительно решены
и надлежащим образом юридически оформлены,
Есть все основания надеяться —
Эван-эвоэ! —
На преодоление негативных тенденций в самом близком
будущем!
Теперь наконец-то мы сможем
развивать хозяйство
на научной основе,
с привлечением самых передовых
и высоких технологий!
Отдел инноваций подготовил уже целый ряд —
Эван-эвоэ! —
интереснейших предложений!
Для их внедрения
Нам необходимы, конечно же,
крупные инвестиции,
но, дамы и господа,
но товарищи дорогие,
уже достигнута договоренность
о продаже контрольного пакета акций
одному очень крепкому хозяйственнику!
Самому крепкому!
Настоящему Хозяину!
А теперь
Эван эвоэ!
—
К столу![2]2
  Стихотворение Тимура Кибирова из цикла «Греко– и римско-кафолические песенки и потешки».


[Закрыть]
 

– Да, при Настоящем Хозяине все по иному было. Он за качеством, ой как следил, не то что нынешнее начальство. Мне отец покойный так рассказывал: «Царя последнего, Николашку, народ попер, мол, потому, что он во время войны с Германцами продавать «ее» запретил. Товарищ Сталин, тот, наоборот, разрешил, и при том нужной крепости».

Сейчас об этом не любят писать, но среди большевиков, тоже ренегаты имелись – Рыков, например. Начали они при нэпе народ гадостью всякой травить, «рыковка»[3]3
  В декабре 1924 года, спустя 10 лет после введения царским правительством сухого закона в России, государство взяло курс на «водочное» финансирование бюджета. Вновь начался выпуск казённой водки и в магазинах стали продавать 30-градусный напиток, прозванный в народе «рыковка» по фамилии Председателя Совнаркома А. Рыкова. Из дневника писателя Михаила Булгакова: «20 декабря 1924. В Москве событие – выпустили 30° водку, которую публика с полным основанием назвала «рыковкой». Отличается она от царской водки тем, что на десять градусов она слабее, хуже на вкус и в четыре раза её дороже». Спустя девять дней другая запись: «Водку называют «Рыковка» и «Полурыковка». «Полурыковка» потому, что она в 30°, а сам Рыков (горький пьяница) пьёт в 60°».


[Закрыть] называлась. Крестьянство особенно пострадало, даже пьяные бунты были.

Но когда тов. Сталин самолично за это дело взялся, их всех разоблачили, а сам уклон тот зловредный на корню ликвидировали. Заодно и с нэпом покончили, и стали повсеместно развивать колхозный строй, чтобы рабочему человеку жилось вольготней.

Народ не на чужого дядю стал работать, а на Державу. Вкалывали крепко, но духом были сильны!

 
Сталин
Молодой человек
Приятной наружности
Волосы пепельные
Нос прямой
Глаза голубые
Стан стройный и изящный
Узкая талия
Широкие плечи
Рост 182 сантиметра
Вес 8о килограмм
Размер обуви 46
Под своей властью
Имел державу
Насчитывающую
200 миллионов человек
сопричислен к Богам[4]4
  Здесь и далее отрывки из поэмы Игоря Холина «Иосиф Виссарионович Сталин».


[Закрыть]
 

Тут слащаво-патетическая интонация в речевом потоке гражданина сменилась на крикливо-раздражительную:

– Балоболы разные любят колхозы ругать, а вы посмотрите на наших-то окрестных куркулей. На молодом луке да редиске тысячи делают! А мы, рабочие, что можем? – с одной только голой зарплаты сильно не разбежишься. Из-за ревизионистских тенденций, что в нашем обществе процветают, по иной спирали социалистическое развитие пошло: крестьянство богатеет, а городской пролетариат, на котором вся советская власть держится, нищает. Вот какие дела у нас творятся!

Он хотел еще что-то добавить, но затем решил сделать паузу, чтобы понять каково наше отношение к услышанному.

– М-да, недаром мудрые люди советуют: «Отдались от дурного соседа, не связывайся с нечестивым и не отчаивайся при бедствии», – вздохнув, сказал Валерий Силаевич и, нагнувшись, почесал Пусю за ушами.

Гражданин в соломенной шляпе тотчас же придал своему бугристому лицу строгое выражение и заметил, стараясь, как бы подвести черту под разговор:

– Нынче все больше про перегибы норовят говорить. И я помню как прежде:

 
Огнём
Ружейными залпами
Артиллерийской лавиной
Грохотом танков
Голодом холодом
Выкорчевывали из нас
Все человеческое
Гнали на убой
Как скот
На мясокомбинат
Им. Микояна
Судьба или злой рок
Что вами руководило
Одних вы душили
Ночью в постелях
Других изводили ядом
На восточный манер
Третьих тащили
В гемонии[5]5
  Гемонии – scalae Gemoniae (лат.) или, как их называет Плиний, gradus gemitorii (лат., ступени вздохов) обозначалась лестница в античном Риме, спускавшаяся со скалы к реке Тибру, по которой трупы казненных стаскивались в реку посредством крюков. Местоположение этой лестницы различно определяется учеными на скате или Авентина или Капитолина.


[Закрыть] крюками
Сбрасывали со скал
Четвертых
Давили автомобилями[6]6
  Стихотворение Дмитрия Кедрова.


[Закрыть]
 

– Интересный, однако, у вас разговор идет, – вступил в беседу стоящий сбоку от Валерия Силаевича, солидный, крепкого телосложения мужчина, с добродушным, немного помятого вида лицом. – Сталинские времена, конечно, не в пример нынешним суровые были. Большевики круто за дело взялись, и пока все старье не разломали, да не перелопатили, покоя никому не давали. История моей фамилии, а мы из здешних крестьян происходим, наглядный тому пример.

Папаню моего со всей родней загнали в колхоз, где они ишачили на советскую власть от зари до зари. При этом жили впроголодь, потому что все у них забирали. Председатель колхоза фамилию нашу не любил – за то, что в НЭП разжились маленько. Башковитые мои родственнички были да увертливые, оттого и попали в подкулачники.

Тиранили их по черному: без выходных вкалывать заставляли, а как что – сразу по мордасам. И понял мой папаня, что помрет, как тягловая скотина, если не сбежит из рабства этого колхозного в город.

Как-то раз увидел отец, что милиционер местный, пьяный, конечно, в дымину, лупит с отмашки брата его меньшого и орет: «Я тебя, кулацкая морда, в грязь втопчу». Тот стоит, не шелохнется, куда тут денешься – попал.

Закипело у отца все в душе, и он милиционера этого вилами как саданет! – и так вышло, что сразу насмерть. Братец его совсем духом пал и скулит: «Что ж ты наделал! Теперь нас точно всех сошлют или расстреляют».

Но отец не растерялся. «Не вой, – говорит, – мы его сейчас так картинно изобразим, что подумают, будто он сам по-пьяни на вилы наскочил».

Забросили они тело на стог сена: словно миллиционер туда сам, накушавшись до беспамятства, бухнулся и насмерть себя вилами приколол. И так аккуратно это представили, что ни у кого из односельчан и сомнений никаких не возникло.

Прошло какое-то время, и вот тебе новая напасть. Подрался меньшой брат с одним мужиком – тоже родственничком нашим. Дело это обычное, с каждым может случиться. Но тут народ набежал, стали разнимать. Отец начал усовещать брата: «Зачем ты бьешь ближнего твоего?» А тот в сердцах возьми да и брякни: «Чего лезешь не в свое дело! Кто поставил тебя начальником и судьей над нами? Ну и что с того, что ты старший! Это не значит, что тебе все дозволено. Не думаешь ли убить меня, как убил милиционера?»

Народ окружающий не очень чего понял, поскольку дело было шумное, и никто к друг дружке не прислушивался. Но отец мой перепугался и подумал: «Верно, узнали об этом деле». А если пока еще и не узнали, то при случае заложит меня меньшой брат, как пить дать, заложит».

И решил отец, что теперь ему непременно надо из деревни бежать и где-нибудь схорониться, пока все не уляжется.

Пошел он на следующий день в город, гвоздей прикупить, но с тайной мыслью – назад не возвращаться.

На пути в город попался ему колодец и захотел он воды напиться. Подошел и видит такую картину: молодая девка пришла воды набрать, а озорники местные к ней прицепились и нахальничают. Папаня мой, мужик справедливый и крепкий, за девку ту заступился, а она, понимая, что по дороге ему в отместку могут бока обламать, пригласила его к себе домой. Отец той девки, выведав из разговора, какая у папани беда стряслась, решил он ему посодействовать и отвел его в ближайший монастырь – их тогда еще не разогнали – к своему знакомому монаху, по прозвищу Семен-юродивый.

Монах этот, хоть и представлял из себя дурачка юродивого, однако же человек был многоопытный. К отцу моему почувствовал он симпатию и подучил его, как себя правильно вести. Заделал он ему язву на ноге, будто наколол отец где-то ногу и грязь занес, и велел тотчас в город, в районную больницу идти. В больнице, как увидели эту язву, то сразу положили папаню моего в стационар на излечение, посчитав, – так эта язва страшно выглядела! – что у него вот-вот общее заражение крови может начаться.

Пока отец в больнице лежал, он там всякие работы по хозяйственной части вызывался делать. То где подобьет чего, то подстругает, то подклеит… – он на все руки мастер был. И очень полюбился папаня больничному персоналу, в особенности, главврачу-еврею. Тот решил его после излечения при больнице завхозом оставить. Главврач – человек в районе авторитетный, сумел он для папани паспорт исхлопотать, прописал в городе и выделил ему в больничном хозблоке помещение под жилье.

Вот таким манером и стал отец мой городским жителем, и был тому очень рад, только по родным своим тосковал. В свободное время ходил он в монастырь к Семену-юродивому и тот его всегда утешал душевно.

Как-то раз говорит Семен отцу: «Тебе, чадо, надо в деревню свою идти, семью да родственников вызволять. Пускай тоже в город бегут, нечего им там маяться». Отец сначала испугался. «Как же это я, – говорит, – туда пойду, когда на мне такое дело весит. К тому же я разговоры строить не мастак, заикаюсь маленько, а председатель – уж увертливый, к нему надо с закрученным словцом подходить». Но Семен ему свою линию гнет: «Иди, – говорит, – ни о чем не тревожься, все у тебе получится, на то есть Божье соизволение. Говорить же за тебя брат твой меньшой будет. Ты только рядом стой, внимай всему вдумчиво и по ситуации действуй».

Взял отец отпуск, гостинцев накупил и маханул в деревню.

Приезжает и видит, что председателем новый мужик поставлен, старый не то угорел, не то утонул по пьяни. Ну, а жизнь идет все такая же, каторжная. И стал отец мой родню свою уговаривать: «Собирайтесь потихоньку, будем в город уходить, там житье не в пример колхозному, куда вольготней». Те сначала ни в какую, а потом призадумались, видят, что отец совсем другим стал, все при нем, явно в достатке живет.

«Хорошо, – говорит ему младший брат, – мы, положим, готовы уйти, но ведь не отпустят они нас просто так, с дерьмом сожрут. – «Ничего, – говорит отец, – самое главное, чтобы желание было, а там, Бог даст, и вырвемся на свободу».

И вот пошли отец с братом к председателю. Отец поздоровался только и молчит, а дядя, хоть и молод годами, говорить начал, не робеет. Мол, дорогой товарищ, видите, братец к нам пожаловал. Он давно уже в городе живет, паспорт у него исправный и работа подходящая – строитель новой жизни. Многому он чему там обучился для общественной пользы. Одна беда – родня его кровная, мы то есть, здесь остались. Скучает он по нам очень, оттого не может все силы положить на строительство социализма. Отпустил бы ты фамилию нашу в город, мы семейство дружное, нам поврозь жить никак нельзя.

Да, красиво дядя мой речь завернул, но только председателя не проймешь. «Не отпущу, – говорит, – у нас своих рабочих рук не хватает, сейчас будем производство кирпича организовывать, каждый человек на счету».

Так и ушли ни с чем, а председатель родне моей еще больше норму положил, да еще Комбед[7]7
  Комбед (комитет бедноты) – комитеты деревенской бедноты, впервые созданные большевиками в 1918 г., как опорные пункты советской власти в деревне, вскоре они были распущены и вновь организованы уже в конце 1920-х г., в период принудительной коллективизации крестьян.


[Закрыть] подбил, чтобы своеволие свое идеологически обосновать. А те – сплошь бездельники, горлодеры да голь перекатная, что от зависти к чужому добру мать родную готовы в Сибирь упечь, и рады стараться. «Ты, – говорят, – жми их крепче, не то разъелись, других смущают, один вред от них».

Родственники стали, конечно же, отца укорять: «Это все из-за тебя, навел смуту, а нам теперь мучайся».

«Ничего, – говорит отец, – потерпите маленько», а сам думает, чем бы ему председателя достать, чтобы тот от решения своего отступился?

Пока думал он свою думу, да прикидывал всякие возможности, напали на деревню осы, и такие злые, что житья от них никому не было. Работать люди не могли, все покусанные ходили. Председателя тож, когда он чай с вареньем пил, оса кусанула, причем в самое больное место – за язык. От этого у него всю морду скособочило, чуть не помер. Хорошо, что отца моего позвали вовремя, и он, как его Семен когда-то научил, натер место укуса сахаром, потом уксусную тряпочку наложил, и полегчало председателю. Пока лечил отец председателя, тот ему райские кущи сулил. Мол, семейство твое отпущу по-хорошему и тебе награда будет. Но как полегчало ему, тут он сразу передумал. «Нет, – говорит, – нельзя вас отпускать, ценный вы народ, нам такие люди самим нужны».

Опечалился отец, но духом не пал. А здесь возьмись новая беда – загнила вода в местной речке, рыба вся в ней передохла и всплыла раздутая на поверхность. К тому же появились в деревне песьи мухи и настало для народа мучение великое: болезни желудочные пошли, язвы кожные да воспаления с нарывами. Скотину поить негде, падеж…

Позвал отца председатель и просит: «Помоги, Бога ради. Я тебя за то уважу». Отец вспомнил семеновский рассказ, как монахи в Новом Афоне, что на Кавказе, реку чистили и малярийного комара изводили, и по той же схеме велел здесь действовать. В добавок – благо, что в больнице кой-чему научился – приказал все мусорные кучи да выгребные ямы хлоркой засыпать.

Получилось все как нельзя лучше: в считанные дни перестала речка гнить, вода очистилась и мухи пропали.

Но председатель ожесточил сердце свое и на этот раз тоже не отпустил семейство наше.

Тогда сказал ему отец в сердцах: «Как ты подло поступаешь со мной и с родней моей, так и тебе воздастся». И правда, ударил вдруг по деревне град, и такой крупный, что побил все, что было в поле, от человека до скота. Весь урожай зерновых погиб на корню. Все ягоды и фрукты. Здорового яблочка, и того на дереве не осталось. Вдобавок начали в деревне младенцы помирать от какой-то неведомой болезни. Вообщем, хоть волком вой.

Но была в истории этой еще одна странность – из родни нашей никто не заболел: ни дети, ни скотина. И песьи мухи в избы к ним не залетали, и осы их не жалили.

Народ это, конечно, подметил и еще больше на фамилию нашу озлобился. Только и было слышно, как шипят: «Ничего им, гадам, не делается, еще больше жируют, а нам, хоть живьем в могилу лезь», – однако в глаза все это высказать или вред какой сородичам моим причинить почему-то боялись. Другое дело, что те сами день и ночь от страха тряслись, все ждали, вот-вот на них односельчане накинутся, и во всех бедах своих отца моего да дядю винили.

Районное начальство тоже озверело, поскольку колхоз считался показательным, а тут вдруг, ни с того ни с сего скотина мрет, младенцы мрут, весь урожай пропал, народ, того и гляди, взбунтуется. На лицо было явное кулацкое вредительство, причем сам председатель выглядел в этой связи очень подозрительно – не то активный пособник, не то злостный ротозей. Пора было крутые меры принимать.

Тогда понял председатель, что надо как-то изворачиваться, да с большим умом и хитростью, иначе ему крышка. Призвал он к себе моего отца с дядей и говорит им:

«Помогите мне и на этот раз, не то я вас, как отпетых кулаков и вредителей, советской власти сдам и все семейство ваше гадючье в Сибирь сошлют. А если подскажете мне, как отвертеться, то, черт с вами, уходите в город со всем своим добром».

Тут меньшой брат во всем блеске себя проявил. Он по природе своей был человеком хитроумным, недаром потом в адвокаты выбился. «Ты, – говорит, – одолжи в соседних колхозах скотину, да бумаги так представь, что несмотря на эпидемию, падеж у тебя невелик был. А из посевов градом только ячмень да лен побило, потому что ячмень выколосился, а лен осеменился. Пшеница да рожь, злаки поздние, они-то ведь уцелели, вот ты их и покажи. И еще упирай больше на всякие коллективные мероприятия, воскресник организуй, чтобы еще раз реку почистить, – тебе все это зачтется. А что младенцы мрут, так это не твоя вина, ты не доктор, пускай они почаще медперсонал из района на село шлют. Да и не очень-то их эти младенцы интересуют».

На том и порешили. Председатель еще покрутился маленько, повздыхал, но бумаги нужные для всего нашего семейства выправил и отъехали они в одну ночь все скопом в город.

Говорил отец, что председатель потом спохватился, опять передумал, хотел уже за ними погоню учинить, чтобы назад вернулись, да в это время комиссия из района нагрянула и ему не до того стало.

Вот какие дела на белом свете творились! Человек же, если всмотреться внимательно, он как сосуд – пока не наполнится до краев горем, терпит, а когда совсем захлестнет, с отчаяния на все горазд. И сейчас, куда не кинь, все не по правде идет, игнорируют русским мужиком как хотят!

– Что ж, перегибы всякого рода встречались, – сменив строгое выражение лица на кисло-печальное, сказал гражданин в соломенной шляпе, – с этим никто не спорит. А все почему? Окружение у тов. Сталина уж больно подлое было. Одни гниды.

 
Соратники
Маленков
Ни баба ни мужик
Молотов
Убийца тихоня
Каганович
Высокопоставленный доносчик
Калинин
Сморщенный старикашка
Берия
Официальный палач
 

И все же, товарищи, хорошего, героического высвечивается из тьмы того времени куда больше. Единым духом страна жила, авторитетные люди начальствовали и всенародным уважением пользовались. Сталин же был и им и нам – Великий Вождь!

 
При появлении вождя
Со всех сторон
Доносились
Ликующие клики
Радостные возгласы
Торжественные песни
Возвышенные оды
Хвалебные гимны
Торжественные речи
Восторженные тосты
Гордостью наполнялись
И трепетали
Сердца граждан
Свет
Исходивший
От любимого человека
Опалял и притягивал
Вдохновлял
На небывалые подвиги
Люди
Во имя вождя
Готовы были идти
В огонь
Жертвовать собой
И своими близкими
Умирать
Превращаться в песок
Если этот песок
Нужен
Для строительства
Новой жизни
Товарищ Сталин шагает
По благословенной земле
Озаряемый
Лучами
Восходящего солнца
Лицо возвышенно
И вдохновенно
Через руку
Небрежно перекинут
Коверкотовый макинтош
Справа и слева
Необозримые пашни
Вдали новостройки
 

Вот таким было оно – «Утро нашей Родины».

Что касается личной жизни, то и здесь тов. Сталин всем нам пример показывал. Жил скромно, как все, день и ночь в трудах, врагов в страхе держал, честных граждан поощрял… И за все это ему в сердцах людских вечная память!

 
Если бы
Не его величие
И слава
Доброта
И чистота помыслов
Разум
Воля
Отзывчивость
Огромного сердца
Мы бы все
Погибли давно
Как мухи
Как тараканы
Как кузнечики
Как айские хрущи
И прочие насекомые
Короче
Он нас спас
От великой погибели
Каждая страница
Биографии Сталина
Летопись всей земли
Скрижали нашего бытия
Высеченные
На камне времен
Свет
Источаемый
Любимым вождем
Бесконечен
Доброта
Ни с чем не сравнима
Воля железна
Дела его
Будут жить века[8]8
  Стихотворение Дмитрия Кедрова.


[Закрыть]
 

Затем, почувствовав, видимо, что в восторгах своих перехватил через край, гражданин решил сменить тему и, обращаясь к Валерию Силаевичу, сказал:

– Ого, как ваш кот важно смотрит, словно понимает чего, ну вылитый наш профессор. Вы бы прибрали его, а то сейчас как попрут слонами, мать родную и ту вмиг затопчут. Гляньте-ка, народ уже в нормальную очередь сбивается.

Валерий Силаевич раскрыл сумку и, не говоря ни слова, быстро посадил в нее Пусю, который пережил этот неприятный для него момент с завидным достоинством. И мы встроились в очередь. Двери магазина раскрылись, кто-то крикнул: «Заходи, не суетясь!», и очередь нервно задвигалась.

Набились мы в магазин, сколько влезло, и опять ждем, но уже уверенней, раз запустили – значит будет. Однако все явно нервничали. Один гражданин с пустой авоськой в руке начал вдруг вещать торжественным голосом с некоторым даже чревовещательским подвыванием.

– Силен же будет русский народ, очень даже силен! – вопиял он, тыча свободной рукой куда-то в сторону от себя. Мы с Валерием Силаевичем огляделись, но ничего подтверждающего это заявление в предельно уплотненном пространстве винного магазина не углядели, скорее наоборот. Но гражданин с авоськой продолжал восторженно улыбаться и тыкать пальцем. И тут, проследив за направлением тычка, сообразил я, что причиной его бьющей через край национальной гордости является моя скромная персона. И лишь только потому, что одет я в шорты, вдобавок еще босой, ну и, конечно, при бороде.

Вообще-то в поселке Ратово мужские шорты не любили и к особям, облаченным в них, относились неприязненно, порой так даже враждебно. Старушки, особенно богомольного вида, так те просто неистовствовали: «Немолодой уже, борода как у попа, а без портков ходишь. Ишь ноги-то заголил!»

Я как-то раз не выдержал, обозлился и сказал одной такой старушенции: «Вы, маманя, сами с голыми ногами ходите и ничего, за грех не считаете, а мне почему нельзя, мои ноги, чем хуже-то будут?»

Тут вонючий вопль до небес встал: и как она меня, дурака, только не поносила, пришлось поскорей эти самые свои ноги уносить.

 
Что делать
Что говорить
Как сказать[9]9
  Стихотворение Всеволода Некрасова.


[Закрыть]
 

Однако же сегодня, стоя на прохладном бетонном полу, босой, разморенный от духоты да еще в шортах, неожиданно столкнулся я с угрюмым одобрением масс и, пожалуй, впервые почувствовал себя не отщепенцем в народной семье. А тут вдруг выходит продавщица и объявляет: надо, мол, помочь машину разгрузить, нет ли желающих? И пока все тупо молчали, соображая себе, что к чему, я на правах национального героя быстренько вызвался и Валерия Силаевича с Пусей за собой поволок, чтобы поразмялись, а то в духоте и угореть недолго.

Продавщица, хоть и была на вид люта, но к нам прониклась симпатией.

– Вы поосторожней будьте, с босыми-то ногами тут порезаться можно неравен час, вон сколько стекла битого пьяницы чертовы набросали.

И Пуся ее очень порадовал:

– До чего же он у вас важный да пушистый. И бывает же такое: на поводке ходит! Наверное, умен очень?

Я ей в ответ с горделивым достоинством отвечаю:

– Не беспокойтесь, прошу вас, справимся.

А про кота ничего не сказал, чтобы не сглазить. Однако Валерий Силаевич не утерпел, проболтался.

– Котик этот хорош не только тем, что умен и находчив, но еще и наличием у него стремлений. К примеру, мечтает он стать собакой или, если точнее выразиться, привить к своей кошачести некие собачьи качества. И главные из этих качеств есть отзывчивость, привязчивость и слепая любовь к человеку. Оттого-то он и на поводке ходить согласился, и когти на задних лапах по-собачьи не убирает.

Продавщица, много чего слыхивала, но тут слегка ошалела и по профессиональной привычке хотела было удариться в истерику. Потом, однако, передумала и решила на примере Пуси проявить отзывчивость.

И были мы вознаграждены: приобрели три бутылки водки да еще вне очереди.

«Надо захотеть. У всех в наш век “нет” свободного времени. В наш век все идет одно за счет другого, и когда человеку что важнее, то он и делает. Вот так мы находим время ухаживать за девушками и даже жениться».

(Из письма В.Я.Ситникова)[10]10
  Здесь и далее отрывки из писем В.Я. Ситникова приводятся по книгам: В.Я. Ситников. Уроки. – М.: Агей Томеш Пресс, 1998 и Житие Василь Яклича Ситникова написанное и нарисованное им самим. Собрано сохранено скомпановано и дополнено КККузьминским и ЭКП, 1985–2009 Компьютерный макет – Данаса Берзницкого, 2009. – «последний подвалъ наверху» Lordville – Божедомка, 2009.


[Закрыть]