Текст книги "Охота на убийц. Как ведущий британский следователь раскрывает дела, в которых полиция бессильна"
Автор книги: Марк Уильямс-Томас
Жанр:
Сентиментальная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Марк Уильямс-Томас
Охота на убийц. Как ведущий британский следователь раскрывает дела, в которых полиция бессильна
Я написал эту книгу, чтобы помочь жертвам и их семьям, которых подвели власти и системы, призванные защищать их и помогать. Чтобы сделать тайное явным, и обратить внимание на многие нераскрытые дела, по которым родным и близким так и не удалось добиться правосудия. Именно им, а также всем жертвам преступлений, виновники которых так и не были обнаружены, посвящается эта книга.
Mark Williams-Thomas
HUNTING KILLERS
Copyright © WT Productions Limited 2019
Published by arrangement with Rachel Mills Literary Ltd.
© Иван Чорный, перевод на русский язык, 2020
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Предисловие «Кровь вопиет от земли»
(Книга бытия, 4:10, убийство Авеля Каином: «И сказал [Господь]: Что ты сделал? Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли»)
Умирая, люди уносят с собой в могилу секреты. Если смерть связана с пропажей человека или где-нибудь обнаружен труп, занимающиеся расследованием люди начинают работу с изучения последних дней, недель и месяцев жизни этого человека. С помощью свидетелей собираем по кусочкам полузабытые разговоры, узнаем, где бывала жертва, с кем виделась, чем занималась. Так постепенно складывается мозаика прерванной жизни. Многие из распутанных нами нитей этого клубка так ни к чему и не приводят, но мы всегда стремимся вытянуть из них те, которые дают какой-то результат.
Когда жизнь человека внезапно и жестоко обрывается, его близкие – друзья, родные, коллеги – зачастую узнают о покойном больше, чем хотелось бы. Пожалуй, даже намного больше. Личная жизнь жертвы обнажается так, как вряд ли хотелось бы при жизни. Порой на то есть веские причины – их образ жизни мог быть одним из факторов, способствовавших смерти. Их половая жизнь, люди, с которыми они общались, места, где бывали, наркотики – все это они держали при себе, в тайне от родных. Все эти детали, однако, даже если и не становятся непосредственной причиной смерти, играют важнейшую роль в расследовании.
Любое дело, за которое я берусь, начинается со слов: «Вы моя последняя надежда». По какой-то причине этих людей подвели все: полиция, судебная система, власти. Их оставили в беде.
Я занимаюсь своим делом с большим энтузиазмом: верю, что необходимо защищать невиновных, а виновных выслеживать и обличать, добиваясь суда над ними. Бывает, что иногда одновременно берусь за слишком много дел, перегружая себя и свою небольшую команду, но искренне хочу помочь нуждающимся в моих услугах. Я стремлюсь добиться наилучшего результата для каждого своего клиента, делая все возможное, чтобы люди могли быть услышанными, чтобы тайное стало явным.
Характер проводимых мной расследований чрезвычайно деликатен, поскольку необходимо всецело защищать конфиденциальность как источников, так и некоторых жертв, поэтому я старался не разглашать подробности своей работы. Мне казалось, что рассказывая, как я нахожу свидетелей и скрупулезно иду по следу, тем самым раскрою личности людей, которых обещал защитить. Когда меня расспрашивали о том, как работаю, обычно отвечал, что подхожу к делу деликатно, тщательно и решительно, используя самые простые методы расследования. Теперь же я стою на пороге волнующего нововведения, которое изменит судьбу дел о пропавших людях и нераскрытых убийствах в этой стране, и в его рамках пришло время рассказать о моих методиках.
Сейчас меня знают по большей части благодаря моей телепередаче «Расследователь». Для документального сериала «Раскрытие» я сделал сюжет, рассказывающий о преступлениях, совершенных Джимми Сэвилом. Мир узнал правду о масштабах его сексуального насилия, но это не единственный человек, который вел себя подобным образом, были и другие. Часть из них, успешно скрывая свои злодеяния на протяжении многих лет, в итоге предстали перед судом. Многие знаменитые люди совершали преступления, хоть и не обо всех известно общественности.
Меня просят расследовать дела разного рода, и я бы взялся за большинство из них, за исключением разве что дел о врачебной халатности. Но ограниченное время и ресурсы этого не позволяют, и большую часть работы занимают расследования о пропавших людях и нераскрытые убийства. По многим делам, над которыми я работал, преступление было совершено десять и более лет назад. С одной стороны, такие расследования могут быть трудоемкими (как правило, в моем распоряжении нет записей с камер видеонаблюдения и возможности поиска информации в социальных сетях, а порой нет и никаких улик, и результатов работы криминалистов, которые можно перепроверить), но, с другой стороны, они могут быть даже проще. За последние 10–15 лет методы работы полиции кардинально изменились в лучшую сторону, и в полицейских расследованиях преступлений, совершенных до этого, зачастую обнаруживаются пробелы, восполнением которых я и могу заняться. Мнения свидетелей, прежде скованных страхом или неоправданной преданностью, спустя десяток-другой лет иногда меняются, и они начинают говорить. Но чтобы это случилось, они должны знать, что расследование до сих пор не закрыто, и что кто-то готов их выслушать.
Я получаю так много писем, что приходится тщательно обдумывать, за какие дела браться. Так, например, недавно меня попросили помочь в розыске женщины, пропавшей почти 20 лет назад, – отправитель письма был сыт по горло безразличием со стороны полиции.
Автор другого письма тоже хотел найти человека, пропавшего приблизительно так же давно, но считал, что у полиции попросту нет средств, чтобы справиться с этой задачей. Он хотел, чтобы я занялся поисками на территории протяженностью сотни миль – от восточного побережья Англии до самой Португалии – причем, по его словам, дело было связано со многими громкими преступлениями последних 20-ти лет.
Еще несколько людей просили помощи в раскрытии убийств 30-летней давности, как в Великобритании, так и за рубежом. Один человек отсидел срок за убийство, но утверждал, что его осудили по ошибке – он хотел, чтобы я доказал его невиновность.
К огромному сожалению, я не в состоянии помочь всем, и тому могут быть разные причины. Может быть слишком мало информации для зацепки. Либо преступление было совершено настолько давно, что полиция уже уничтожила все вещественные доказательства, а главные свидетели давно умерли. К несчастью, у меня нет и нужных ресурсов, чтобы браться за дела, тянущиеся 20 или 30 лет. Приходится думать о людях, которым, как мне кажется, я могу помочь, о делах, за которые взялся. Я не могу распылять усилия на множество дел – так мне вряд ли удастся помочь хоть кому-нибудь. Досадно, но это так. Я не могу разорваться и вынужден действовать в интересах и клиентов, и семьи, и собственных.
Раздумывая, стоит ли браться за какое-то дело, я вынужден тщательно взвешивать связанные с ним трудности и пользу, которую успешный результат может принести родным жертвы. Первым делом я мысленно провожу беглый анализ, начиная с момента, когда о преступлении узнали. Затем спрашиваю себя, какую информацию, скорее всего, смогу получить: кто захочет со мной разговаривать, будут ли они говорить открыто? Что они смогут сообщить? Если никто не захочет разговаривать – особенно это касается старых дел, – с самого начала я могу зайти в тупик.
Наконец, я вынужден спросить себя: как можно продвинуть расследование дела? Действительно ли удастся прийти к какому-то заключению? Есть ли какие-то неотработанные полицией версии? И самое главное – не дам ли я родным жертвы ложную надежду, взявшись за дело? Если мне кажется, что вряд ли смогу внести какой-то существенный вклад, я отказываюсь от дела. Знаю, что не позволю себе никого подвести, но чтобы не обмануть ожидания родственников жертвы, всегда подробно объясняю им границы возможного.
С самого начала я даю обещание сделать все от меня зависящее, чтобы узнать как можно больше. Никогда не гарантирую, что результаты моей работы приведут к судебному процессу, но, положа руку на сердце, могу сказать, что по каждому делу, за которое я брался, всегда удавалось найти какую-нибудь новую информацию.
Я быстро понял, что ошибочно полагать, будто полиция проработала все возможные версии, проводя расследование, и научился не доверять их результатам. Не потому, что сомневался в компетентности рядовых сотрудников полиции, а потому что знал, что старший следователь бросит все ресурсы на расследование самой правдоподобной версии, из-за чего дело может пойти по ложному следу.
Если говорить о полиции, мне кажется, огромное значение имеет личный контроль над проведением расследования, которого в их работе практически нет. Каждое свое дело я полностью контролирую лично. Я подбадриваю людей, работающих со мной, и клиентов, которым помогаю. Объясняю, что могу сделать, а что нет. В полицейском расследовании участвует огромное количество людей, и у каждого из них собственные обязанности, в то время как руководство одновременно заведует сразу несколькими делами. По мере расследования что-то или кто-то непременно упускается из виду, оно проводится гораздо менее тщательно, поскольку полицейские одновременно выполняют слишком много задач. Отчетность постоянно подделывается – в наши дни полиция полностью зависит от финансирования.
Мне ни о чем из этого переживать не приходится – я либо получаю деньги, чтобы делать свою работу, либо нет. В рамках официального расследования, проводимого полицией, при отсутствии денег следственные мероприятия попросту нельзя будет провести. К сожалению, в наши дни полиция берется за дело лишь при наличии подозреваемого. Что ж, считайте меня старомодным, но мне кажется, что для поиска подозреваемых расследование и проводится. Порой мне действительно достаются дела, к которым прилагается список подозреваемых, но чаще всего мое расследование призвано найти новые доказательства. Когда говорят, что дело следует закрыть из-за отсутствия подозреваемых, я считаю, что упускается из виду сама суть расследования.
Таким образом, согласившись взяться за дело, я прежде всего знакомлюсь с полицейской документацией, стараясь относиться к ней максимально скептически. Как только у следователя появляется какая-то теория о личности преступника, разубедить его уже не так-то просто. Я задаюсь вопросом: что полицией было сделано и что нет? Это особенно важно, когда речь идет о нераскрытых делах. Кроме того, прошедшие с момента совершения преступления годы (не говоря уже о совершенствовании методов работы полиции и криминалистов) позволяют мне взглянуть на общую картину со стороны и сделать объективные выводы.
Дальше все просто. Я никогда заранее не составляю мнение о совершенном преступлении или ответственных за него людях, а иду по следу имеющихся доказательств. Нет необходимости спешить прийти к какому-нибудь заключению, пока не произойдет что-то ужасное – это уже произошло. Я могу спокойно изучить все имеющиеся данные и понять, кто или что было упущено из виду. Практически все преступления – будь то убийство, насилие, ограбление или кража – имеют два основных аспекта: доступ и возможность. У кого был доступ к жертве? У кого была возможность? На этом этапе я особо не заостряю внимание на мотиве, поскольку не считаю его эффективным инструментом раскрытия преступлений: понимание причин произошедшего приходит позже.
В рамках дел, описанных в этой книге, я подробно объясню, как занимаюсь поиском подозреваемых, нахожу связи между зацепками. Расскажу об имеющихся в распоряжении инструментах, позволяющих прочесывать самые потайные уголки интернета; и о том, как прибегаю к помощи разных людей, с которыми наладил контакты за годы работы в полиции, – это люди по обе стороны закона. Есть среди них и те, кто открывает для меня двери, позволяющие продвинуться в расследовании – в полиции у меня такой возможности попросту не было. Раскрою свои методы убеждения людей, желающих хранить молчание. Я даю понять, что их секреты останутся между нами, и им не будет грозить никакое судебное преследование – будь я по-прежнему полицейским, разумеется, не мог бы на такое пойти.
В каждом расследовании я четко знаю, чего хочу добиться и представляю, как это сделать. Кроме того, я неплохо умею импровизировать, и в случае непредвиденных обстоятельств быстро придумываю, как на них среагировать. Мое преимущество в том, что прежде я работал в полиции, и со многими ситуациями так или иначе сталкивался – будь то в процессе подготовки, во время работы или уже в качестве журналиста-расследователя. Это помогает мне найти оптимальное решение при любом стечении обстоятельств.
Следует отметить, что поскольку я веду одновременно несколько дел – и по каждому расследование находится на своей стадии, – некоторые из рассказанных здесь историй останутся незавершенными. Это для меня обычное дело: отдельные преступления так никогда и не удается раскрыть полностью. Не всегда есть возможность дать родным жертвы ответы на все интересующие их вопросы. Убийца может быть осужден за преступление, даже сознаться в нем, но так и не рассказать, где захоронено тело или как именно расправился с жертвой. Родным из-за этого может быть крайне тяжело.
Эта книга рассказывает о моей погоне за справедливостью. Во многих случаях мне удается добиться обвинительного приговора. Вместе с тем моя работа может продемонстрировать масштабы криминальной деятельности человека, которому предстоит предстать перед судом, либо уже сидящего в тюрьме, либо (в редких случаях) уже умершего. Так у жертв и их родных появляется возможность высказаться и быть услышанными. Для жертв серийных насильников, таких как Джимми Сэвил или Максвелл Клиффорд, это особенно важно – причем не только то, чтобы их услышали, но и чтобы им поверили. Другим, чье дело было закрыто из-за безрезультатного расследования, я иногда помогаю найти новые доказательства, чтобы добиться обвинительного приговора.
В каждом деле, за которое берусь, я даю родственникам жертвы надежду и всегда держу свои обещания. Жестокое убийство близкого становится для его семьи настоящим потрясением, затягивая против воли в ужасный и пугающий мир. Я же в этом мире живу каждый день. Мне доводилось стоять рядом, болтать и даже пить чай с некоторыми из людей, совершивших ужасные преступления. На страницах этой книги я расскажу о некоторых из них. Эти преступники ничем особенным не выделяются. У них нет какой-то невиданной харизмы, темной ауры, ничего примечательного, и уж точно никакого обаяния. Это обычные люди, и именно поэтому их так сложно поймать.
1. Начало
Я поступил на службу в полицию в 19, окончив школу. Это решение далось не особо сложно – до своего официального назначения я уже работал добровольным помощником, – но и простым его тоже назвать было нельзя. К тому же я получил предложение отправиться в Новую Зеландию играть в местной полупрофессиональной регбийной команде. Я долго и упорно думал, и, хотя до сих пор с удовольствием смотрю регби по телевизору, чтобы расслабиться, или хожу на матчи своего сына, никогда не сожалел о сделанном выборе.
Я был тихим ребенком. Настолько тихим, что мои родители даже в какой-то момент забеспокоились и показали врачу, направившему меня к специалисту. Несколько лет я проходил логопедическое лечение – они думали, что я вообще не умею разговаривать. Я толком не разговаривал до шести лет и так и остался весьма застенчивым мальчиком. В моем личном деле – одном из документов, оставшихся после обучения в полицейской академии – было написано: «Необходимо чаще привлекать к общественной деятельности, очень тихий, пожалуй, самый тихий в группе». Работая в полиции и каждый день сталкиваясь с разными людьми, я стал куда менее замкнутым – не думаю, что кто-либо из тех, с кем мы знакомы сейчас, назвал бы меня тихим. Я всегда говорю начистоту, высказывая свои мысли относительно любого дела, так что рискну предположить, что большинство знающих меня людей назвали бы меня человеком решительным.
Почти 12 лет я проработал на полицию Суррея. Когда мне было уже под тридцать, меня сделали детективом, и, получив эту должность, я задумался: «Хочу ли я работать полицейским до конца своих дней или же следует взяться за что-то новое?» Работа полиции к тому времени сильно изменилась, если сравнивать с периодом начала моей карьеры: профилактике преступности стали уделять гораздо меньше времени и сил (а в наши дни это стало особенно острой проблемой). Любое расследование сопровождалось грудами бумаг, которые нужно было заполнять.
В середине своей карьеры (в 20 с небольшим) я стал сотрудником полиции по связям с семьей – главным связующим звеном между родными жертвы и старшим следователем. Будучи в этой должности, я нередко оказывался в весьма непростой ситуации. Прекрасно известно, что большинство преступлений совершают знакомые жертвы или даже члены ее семьи. Таким образом, я тайком проникал в семейное окружение, чтобы понять, есть ли у родных какие-либо конкретные сведения о совершенном преступлении, скрываемые от следователя.
Любой, кому приходится разгребать последствия совершенного преступления, усваивает главный урок: никогда нельзя забывать, что у обеих сторон – как у преступника, так и у жертвы – есть близкие, на которых произошедшее оказывает непосредственное влияние. За годы работы я имел дело со многими расследованиями убийств, и практически каждый раз сценарий был одним и тем же: об обеих семьях попросту забывали. Нам даже в голову не приходит, что последствия преступления ощущает на себе не только семья жертвы, но и родные преступника, которые могут даже не догадываться о его действиях. Когда преступника привлекают к ответственности, у него зачастую остаются мать с отцом, братья, сестры и даже дети, и полиция, как и общество в целом, запросто могут упустить это из виду. В одном деле, которым я недавно занимался, родители преступника узнали о выдвинутых их дочери обвинениях лишь из новостей по телевизору. Такого не должно происходить! Полицейские должны лично сообщать родным о подобных событиях.
Полиция Суррея застрелила в Доркинге мужчину, угрожавшего своей девушке, и было известно, что у него есть оружие. Меня приставили к полицейским из полиции Хэмпшира, расследовавшим стрельбу полиции Суррея (именно таким был порядок проведения расследований), чтобы присматривать за семьей жертвы. Это назначение далось мне особенно тяжело, поскольку я чрезвычайно сопереживал семье, увидев, как случившееся отразилось на детях. В этом деле мне не нужно было внедряться в семью, но я невольно начал задаваться вопросами об обстоятельствах произошедшего. Справедливо ли был убит их отец? Какие были приняты меры, чтобы предотвратить у его детей развитие ненависти к властям, относившихся к ним с презрением – потому что именно так им, должно быть, и казалось? Они не несли ответственности за действия отца, но люди со стороны вели себя так, будто дети были тоже причастны. Мне приходилось стараться изо всех сил, чтобы сохранять беспристрастность – оказывать поддержку, не вставая на их сторону.
Начав свою карьеру в полиции, я намеревался проработать в ней 30 лет, рассчитывая уйти со службы в 49 и жить на полицейскую пенсию. Реалии работы, однако, оказались отличными от ожиданий, и со временем я начал думать: «На самом деле, даже не знаю, смогу ли заниматься этим всю свою трудовую жизнь». К тому времени я был полицейским уже 12 лет и решил, что пора двигаться дальше.
Не думаю, что в этом плане я сильно отличаюсь от большинства людей. Давно минули те дни, когда люди выбирали себе профессию и оставались в ней до пенсии. В наше время люди часто меняют работу и сферу деятельности. Постепенно мы узнаем все больше о мире за пределами профессии, и должности, о существовании которых в начале своей работы мы даже не догадывались, открывают привлекательные перспективы. Я считаю, что мы сами творим свою судьбу, имея возможность выбрать подходящее для себя место и занять его. Жизнь – сложная штука, трудностей никому не избежать, и нужно быть к ним готовым. Кроме того, мы постоянно переосмысливаем самих себя: наши желания в 20 лет не будут совпадать с теми, которые появятся, когда мы станем старше. Я не считаю, что у человека меняются основные черты характера. Поступив на службу в полицию, я хотел помогать людям, и хоть теперь занимаюсь немного другой деятельностью, движущее мной желание никуда не делось.
Едва уйдя из полиции (я хотел учиться вести бизнес, наблюдая за работой бывшего английского игрока в регби Джереми Джениона), наткнулся в одном полицейском журнале на объявление: известная телестудия искала консультанта из полиции. Я связался с ними и выразил заинтересованность в работе, рассказал о нескольких своих появлениях на экране за годы работы в полиции – в новостях, роликах с призывом помочь в поиске пропавших людей и все в таком духе – и изложил свой опыт работы со СМИ (которого у меня почти не было), изрядно все приукрасив. Мне назначили встречу, и я несколько раз ходил в офис телестудии, прежде чем получил предложение стать консультантом для сериала под названием «Профилактика убийств» на пятом канале.
Я обрадовался подвернувшейся возможности, но помню, как, вернувшись домой, уселся за обеденный стол и подумал: «Что я делаю? Как я с этим справлюсь?» Впрочем, сомнения одолевали недолго, продлившись долю секунды. «Разумеется, у меня все получится, – заверил я себя. – От меня лишь требуется объяснить все, что знаю о процедурах работы полиции, людям, не владеющим этой информацией». Для меня это было обычным делом, поэтому на съемочной площадке удавалось легко все объяснять, и вскоре то, что поначалу пугало, начало приносить мне удовольствие.
Впоследствии я стал консультантом и для других криминальных телесериалов вроде «Воскрешая мертвых», «Тугая струна» и «Инспектор Линли расследует»[1]1
Здесь и далее переведенные названия взяты с «КиноПоиска».
[Закрыть]. В какой-то момент я, наверное, выступал консультантом по большинству криминальных сериалов, показываемых тогда по телевизору. Съемки стали для меня настоящим откровением: я наблюдал, как съемочная группа берет протоколы, которые служат полицейским непреложной истиной, и либо переделывает их, либо рвет на кусочки, создавая собственные версии. Я быстро понял необходимость объяснить им, что какие бы изменения не вносились, чрезвычайно важно, чтобы их версия выглядела правдоподобной: если сделать что-то слишком отличающимся от реальности, зрители сразу же это увидят.
Зачастую съемочная группа стремилась выйти за рамки, но я твердо стоял на своем. Наблюдая за вольным обращением с процедурами, составленными определенным образом по конкретным причинам, я призадумался и стал контактировать непосредственно со сценаристами до того, как они сдавали сценарии, и начинались съемки. «Прежде чем что-либо написать, поговорите со мной, – говорил я им. – Я смогу в общих чертах объяснить вам, как это сделала бы полиция».
Я считал, что сериал должен быть как можно более правдоподобным, и этого гораздо проще добиться в самом начале его создания, чем в середине или конце – сложно изменить сценарий, когда съемки уже начались. Сценаристы с радостью выслушивали мои соображения, в том числе и потому, что я значительно облегчал им работу.
Мне казалось, что зрителям будет интереснее смотреть что-то, соответствующее реальности, и радовался, когда удавалось способствовать правдоподобности показанного на экране. Я выступал консультантом для сериала «Воскрешая мертвых», в котором снимался Тревор Ив[2]2
Британский актер театра, кино и телевидения.
[Закрыть], на протяжении шести лет, и работать со съемочной группой было одно удовольствие. На каждом этапе производства сериала – от сценария до декораций и подбора актеров – уделялось феноменальное внимание деталям. Приятно, что в основу некоторых сюжетов сериала легли настоящие уголовные дела, с которыми мне довелось иметь дело. Я предлагал их сценаристам, которые потом, разумеется, слегка меняли детали.
Я по-прежнему с удовольствием смотрю криминальные сериалы, наблюдая, как используется опыт консультантов. Во многих сериалах вижу, как пересекаются реальный и вымышленный миры, и ближе к развязке реальные события и лежащие в основе сюжета факты сменяются художественным вымыслом для достижения драматического эффекта.
Криминальные сериалы, такие как «Расследователь», преследуют те же цели, что и передачи, которые я снимаю: создать продукт, который люди будут обсуждать. Разумеется, у каждого типа программ свои трудности. Сериалы хороши тем, что можно придумать концовку. В реальности, однако, развязка бывает не всегда. Становится еще сложнее, когда рассказываешь о случае, расследование которого продолжается в настоящее время – в чем, собственно, и заключается принцип создаваемых мной передач, – невозможно написать концовку прежде, чем она наступит. В этом-то и состоит основная трудность для меня и моей команды: сделать так, чтобы передача была увлекательной, захватывала внимание, но вместе с тем точно передавала реальные события. В сериале всегда есть начало, середина и конец, что позволяет добиться необходимого темпа. Каждую серию можно закончить так, чтобы зрителю захотелось посмотреть следующую. Как правило, съемочная группа знает, чем в конечном счете все завершится, в то время как я, начав съемки, не имею об этом ни малейшего понятия.
Порой это незнание попросту неизбежно, в противном случае не было бы и смысла проводить расследование. И я не всегда могу гарантировать, что непременно смогу узнать все наверняка и изобличить злодея, чтобы потом отправить его за решетку. Нам неизвестно, какую информацию удастся узнать, что она поведает о преступлении, а также чем в итоге закончится расследование – для телевизионного редактора звучит не особо многообещающе, но такова суть нашей работы.
Я начал тесно сотрудничать с новостными каналами Sky News и ITV News, помогая им главным образом освещать серьезные преступления и давая различные наводки. Чтобы иметь возможность это делать, я старательно обзаводился контактами в полицейских управлениях по всей стране, желавшими видеть на экране справедливое освещение своей работы. Они были заинтересованы рассказать широкой общественности о совершенных преступлениях, время от времени обращаясь с призывом к свидетелям дать показания и проследить за точностью описания происходящего в их регионе. Я всегда старался поговорить как можно с большим числом людей, чтобы всегда было к кому обратиться за необходимой информацией. Именно благодаря одному из таких контактов я узнал о занимательном деле, разворачивавшемся в Уэльсе в 2008 году.
В то время на канале ITV шел цикл передач под названием «Сегодня вечером», редактором которых был Майк Льюис. Я пришел к нему со словами:
– Я тут узнал об одной шокирующей истории, связанной со священником из Германии, который переписывается с одним ребенком в Уэльсе с целью его совращения. На самом деле от имени ребенка с ним общается полицейский под прикрытием. Думаю, нам нужно отправиться в Германию и встретиться с ним.
– Блестяще, – ответил Майк. – Отличная идея, то что надо.
Я решил не упускать возможность:
– Я хотел бы этим заняться.
Майк немного смутился.
– Ты не можешь, поскольку не представляешь наш канал. Я приставлю тебя к одному из журналистов.
Такое решение мне показалось разумным, и я согласился – что ж, хотя бы попытался.
Полиция охотно разрешила нам действовать – в Германии их доказательства не вызывали особого энтузиазма. Вместе со съемочной командой мы отправились устроить священнику очную ставку, но журналист, с которым должны были работать, еще не закончил предыдущее задание в другой стране. Он мог присоединиться к нам не раньше чем через два дня.
Сразу после прибытия в Германию мы с группой посетили отделение полиции, чтобы представиться и рассказать начальнику о священнике и о том, с кем на самом деле он переписывался в интернете. Мы объяснили, что хотим поговорить с этим парнем, причем не только по поводу его переписки – он сообщил полицейскому под прикрытием об имеющейся у него детской порнографии.
Начальник отделения внимательно нас выслушал, после чего вызвал одного из своих подчиненных. Он показал принесенные нами фотографии священника, и полицейский его узнал. Помню, мне это показалось многообещающим началом: он явно держит преступников на своем участке под контролем, если так быстро узнал одного из них. Начальник рассказал цель нашего визита, и полицейский пообещал заняться этим в течение недели. Я поспешил объяснить, что у нас на съемки всего один-два дня, после чего мы отправимся домой, поэтому нам нужно встретиться с ним уже на следующий день.
Оба немецких полицейских в ужасе вскинули руки: «О нет, у нас нет для этого нужных ресурсов. Мы не можем сделать это так быстро».
На следующий день немецкая полиция все-таки арестовала священника. Установив за ним слежку, мы видели, как полицейские прибыли, посадили его в машину и увезли, но потом отпустили домой под залог. Они обыскали его дом и изъяли компьютер, и, казалось, этим все закончилось. Затем случилось невероятное. Не успела полиция доставить священника домой, как он сел в свою машину, и мы поехали следом за ним в какую-то промышленную зону. Там он с кем-то встретился и, недолго поговорив, вернулся в машину и поехал в интернет-кафе.
Вместе со съемочной группой мы отправились за ним, помощник продюсера прошмыгнул в кафе и уселся за соседний компьютер, чтобы следить за священником. Он включил в своем кармане телефон, через который с нами переговаривался:
– Он с кем-то переписывается. Не знаю, с кем.
– Нам следует вмешаться, – сказал я продюсеру. – Нужно прямо сейчас войти и устроить ему очную ставку. Не знаю, с кем он сейчас общается – это может быть тот полицейский под прикрытием из Уэльса, но может быть и другой ребенок. С ним сегодня разговаривала полиция, но он все равно решил направиться прямиком сюда. Он в отчаянии, и, возможно, вот-вот как-нибудь навредит ребенку, которому мы не сможем помочь.
Журналист, с которым мы должны были работать, был все еще в пути из-за границы, поэтому продюсер соединил меня с Майком Льюисом в Лондоне.
– Марк, – сказал тот, – ты справишься с этим? Готов устроить ему очную ставку?
– Ну это просто, – ответил я, напомнив, чем занимался в полиции. – Вообще без проблем, я просто с ним поговорю.
Майк дал добро, и мы со съемочной группой зашли в интернет-кафе – мне предстояло впервые появиться на телевидении в программе-расследовании. Когда мы вошли внутрь, священник, как и следовало ожидать, был шокирован. На него были направлены камеры и лампы, и выглядел он, словно кролик на дороге в свете фар. Я поспешил переключить его внимание на себя, заговорив с ним напрямую и заявив, что знаю, с кем он переписывается, после чего объяснил, что это была никакая не девочка, а полицейский под прикрытием – его удивлению не было предела. В итоге он во всем признался, рассказал о половом влечении к детям определенного возраста и попытался объяснить свое поведение.