355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Марк Твен » Простофиля Вильсон » Текст книги (страница 4)
Простофиля Вильсон
  • Текст добавлен: 25 сентября 2016, 22:29

Текст книги "Простофиля Вильсон"


Автор книги: Марк Твен


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Ладно, ваше дело. У вас была сейчас возможность, но вы растоптали ее. В следующий раз вы уж будете на коленях ползать и меня упрашивать.

Сердце Тома похолодело – почему, он и сам не знал, ему не пришло в голову, что подобная тирада в устах рабыни, да к тому же еще произнесенная столь многозначительным тоном, не могла не поразить своей несообразностью. Однако Том ответил так, как было ему свойственно, – грубо и с издевкой:

– Это ты-то толкуешь мне о какой-то возможности, а? Так не бухнуться ли мне прямо сейчас тебе в ноги? Но скажи на милость, а вдруг я не захочу, что тогда?

– А вот что: я пойду прямо к вашему дядюшке и расскажу ему все, что про вас знаю.

Том побледнел, и Рокси это заметила. Тревожные мысли пронеслись у него в голове: "Откуда могла она узнать? Но вот ведь пронюхала, видать по глазам! Дядюшка всего три месяца назад написал новое завещание, а я опять по горло в долгах; я уж и так лезу из кожи вон, чтобы избегнуть разоблачения и гибели; может, мне бы и удалось скрыть все подольше, да эта чертовка каким-то образом дозналась. Интересно, много ли она разведала? Ох, ох, ох, от этого можно спятить! Ну прямо ложись и помирай! Но с ней, однако, надо поласковей, другого выхода нет".

И делая жалкие попытки принять шутливый тон, он сказал, деланно хихикнув:

– Ладно, ладно, Рокси, голубушка, мы с тобой старые друзья, о чем нам спорить? На тебе доллар, бери и рассказывай, что ты узнала.

Он протянул ей ассигнацию лопнувшего банка, но она продолжала стоять, не двигаясь с места. Теперь настал ее черед ответить презрением на любые уговоры, и она не собиралась упустить этот случай. Вид ее был столь неумолим, что Том и тот понял: даже бывшая рабыня может на какой-то десяток минут вспомнить обиды и щелчки, которые вечно получала в награду за свою беззаветную преданность, и тоже не прочь при первой возможности отомстить за них.

– Что я узнала? – переспросила Рокси. – Сказать вам, что я узнала? Во всяком случае, достаточно, чтобы от завещания вашего дядюшки не осталось и следа; и еще кое-что, еще кое-что... слышите?

Том был ошеломлен.

– Кое-что еще? Что же именно? Что может быть еще?

Презрительно рассмеявшись, Рокси тряхнула головой и подбоченилась.

– Ну да! Хотите, чтоб я вам все выложила за вашу рваную долларовую бумажку! Чего ради стану я вам рассказывать? У вас же нет денег! Лучше рассказать вашему дядюшке. Вот пойду к нему сейчас, и он заплатит мне за мой рассказ пять долларов, да как еще рад будет отвалить мне денежки!

Она высокомерно повернулась и шагнула к двери. Тома обуяла паника. Он схватил Рокси за юбку и начал умолять, чтобы она подождала. Рокси смерила его взглядом и важно молвила:

– Ну, что я вам сказала?

– Что... что... не помню сейчас. Что ты мне сказала?

– Я сказала, что, если захочу, вы в другой раз будете ползать передо мной на коленях и умолять меня...

На миг Том просто онемел. От волнения у него перехватило дух. Потом он еле выговорил:

– О Рокси, ты не потребуешь такой жертвы от своего молодого господина! Ты, верно, шутишь!

– Скоро узнаете, как я шучу! Вы накричали на меня, чуть не плюнули мне в лицо. А за что? Я пришла сюда и начала говорить тихонько и вежливо, какой вы стали взрослый и красивый, и вспоминать, как я кормила вас своим молоком, как воспитывала вас и ухаживала за вами, когда вы болели, – вы ведь остались сиротой, без матери, и я заменяла вам мать; я пришла попросить у вас на хлеб, а вы стали гнать меня, бедную старуху, и обзывать по-всякому, – пусть вас бог за это накажет! Так вот, сэр, последний раз даю вам возможность поправить дело и разрешаю подумать полсекунды. Слышите?

Том рухнул на колени, взывая:

– Гляди, я умоляю тебя, честное слово! Скажи только мне, Рокси, скажи!

Дочь того племени, которое в течение двух веков подвергалось неслыханным оскорблениям и надругательствам, поглядела на него сверху вниз, явно упиваясь этим зрелищем, и сказала:

– Важный, благородный белый джентльмен на коленях перед бабой-негритянкой? Всю жизнь хотела я поглядеть на это хоть разок, прежде чем господь призовет меня к себе. Теперь, архангел Гавриил, труби в свою трубу, я готова... Вставайте!

Том подчинился.

– Рокси, не наказывай меня больше, – робко заговорил он, – пожалуйста. Я заслужил твою кару, но сжалься, смилуйся! Не ходи к дяде. Лучше расскажи мне все и возьми эти пять долларов с меня.

– Ясно возьму, да и побольше, чем пять! Но здесь я вам ничего не стану рассказывать.

– Помилуй бог, не здесь?

– Вы боитесь дома с привидениями?

– Н-н... нет.

– Тогда приходите туда сегодня вечером от десяти до одиннадцати, влезьте наверх по приставной лестнице – крыльцо сломано, – я буду там. Я устроилась в этой голубятне, потому что у меня нет денег, чтобы снять квартиру. – Рокси направилась к двери, но с порога скомандовала: – Ну-ка, давайте ваш доллар!

Том отдал ей доллар. Рокси осмотрела его со всех сторон и усмехнулась:

– Хм, небось банк лопнул! – Она уже готова была уйти, но вдруг вспомнила: – Есть у вас виски?

– Немножко есть.

– Тащите сюда!

Том побежал наверх в свою комнату и принес неполную бутылку. Рокси запрокинула ее и отхлебнула прямо из горлышка. Глаза ее заискрились от удовольствия. Причмокнув, она спрятала бутылку под шаль.

– Хорошая штука! Возьму с собой.

Том покорно распахнул перед ней дверь, и она удалилась, прямая и важная, как гренадер.

ГЛАВА IX

ТОМ УПРАЖНЯЕТСЯ В НИЗКОПОКЛОНСТВЕ

Почему мы радуемся рождению человека и грустим

на похоронах? Потому что это не наше рождение и не

наши похороны.

Календарь Простофили Вильсона

Находить недостатки дело нетрудное, если

питать к этому склонность. Один человек жаловался,

что уголь, которым он топит, содержит слишком много

доисторических жаб.

Календарь Простофили Вильсона

Том бросился с размаху на диван, уткнулся локтями в колени и сжал руками виски. Он раскачивался из стороны в сторону и стонал:

– Я стоял на коленях перед черномазой бабой! Прежде мне казалось, что я пал ниже низкого, но, оказывается, то были сущие пустяки по сравнению с сегодняшним... Одно утешение – что теперь я достиг дна; ниже не падают!

Но Том поспешил с выводом.

В тот же день, в десять часов вечера, обессиленный, бледный и жалкий, он вскарабкался по приставной лестнице в дом с привидениями. Услышав шаги, Рокси встретила его на пороге.

Это был двухэтажный бревенчатый дом; несколько лет тому назад прошел слух, что в нем водятся привидения, и с тех пор он стоял заброшенный. Люди боялись в нем жить и даже днем его старательно обходили стороной, а уж ночью и подавно. Так как в городе у него не было конкурентов, то он именовался просто "дом с привидениями", и все понимали, о каком именно доме идет речь. Он так долго стоял заброшенным, что совсем покосился и пришел в полную ветхость. Триста ярдов пустыря отделяли его от владений Простофили Вильсона. Он был последним домом на этом краю города.

Том последовал за Рокси в комнату. В углу была расстелена чистая солома, служившая ей постелью, на стене висела бедная, но чистая одежда, на полу тускло горел жестяной фонарь и стояли ящики из-под мыла и свечей, заменявшие стулья. Они сели. Рокси сказала:

– Ну вот сейчас все вам расскажу, а денежки начну получать с вас потом – мне не к спеху. Вы как думаете, о чем я собираюсь вам рассказать?

– Гм, гм... ты... Да брось меня мучить, Рокси! Говори быстрее! Я понимаю: ты где-то разузнала, в какую я влип историю по глупости своей и беспутству.

– Как вы сказали? По глупости? По беспутству? Нет, сэр, не в этом дело! Это все пустяки по сравнению с тем, что знаю я!

Том недоуменно воззрился на нее.

– Не понимаю, Рокси, что ты имеешь в виду?

Она встала и мрачно и торжественно, точно судьба, поглядела на него сверху вниз.

– А вот что – и это правда, клянусь богом! Ты не ближе по крови старому мистеру Дрисколлу, чем я, – вот что я имею в виду! – И в ее глазах вспыхнуло торжество.

– Что???

– Да, сэр! И погоди, это еще не все! Ты – черномазый! Черномазый, и к тому же раб. Родился негром и рабом – и рабом остался, и стоит мне об этом заикнуться, двух дней не пройдет, как старый мистер Дрисколл продаст тебя в низовья реки.

– Врешь ты все, несчастная пустомеля!

– Ничуть не вру! Это правда, чистейшая правда, бог свидетель! Да, ты мой сын...

– Ах ты чертовка!

– А тот бедный малый, которого ты колотишь и обижаешь: он сын Перси Дрисколла и твой господин...

– Ах ты скотина!

– И это он – Том Дрисколл; а ты – Вале де Шамбр, без фамилии, потому что у рабов нет фамилий.

Том вскочил, схватил полено и замахнулся, но его мать лишь усмехнулась и сказала:

– Садись, щенок! Ты что, напугать меня хочешь?! Таких, как ты, никто не боится. Небось рад бы выстрелить мне в спину, – вот это на тебя похоже, я вижу тебя насквозь! Да я не боюсь, можешь убивать: все, что я тебе рассказала, записано на бумаге, и бумага эта хранится в верных руках; и тот человек, у которого она спрятана, знает, что ему делать, если меня убьют. Коли думаешь, что мать твоя такая же дура набитая, как ты, так ты здорово ошибся, голубчик! Стало быть, сиди тихо и веди себя как следует и не смей вставать, пока я не скажу: "Встань!"

Охваченный бурей беспорядочных мыслей и чувств, полный злобы и ярости, Том все же нашел в себе достаточно самоуверенности, чтобы сказать:

– Все это враки! Убирайся и поступай, как хочешь, мне до тебя дела нет!

Рокси не ответила. Она взяла фонарь и пошла к выходу. Том мгновенно застыл от ужаса.

– Воротись! Эй, воротись! – завопил он. – Я пошутил, Рокси, я беру назад свои слова, я никогда так не буду говорить! Воротись, пожалуйста, Рокси!

Рокси постояла с минуту не двигаясь, потом веско произнесла:

– Слушай, Вале де Шамбр, тебе придется бросить эту привычку: ты не смеешь называть меня Рокси – ты мне не ровня. Дети так не разговаривают с матерью. Ты будешь называть меня мама или маменька – слышишь ты! – хотя бы когда мы одни. Ну-ка, повтори!

Тому пришлось сделать над собой усилие, чтобы выдавить из себя это слово.

– Вот и молодец! И заруби себе это на носу, если не хочешь нажить беды. Ты мне сейчас обещал, что больше не станешь говорить: "Басни! Враки!" Так вот помни, скажешь так еще хоть раз – и конец: я тут же пойду к судье и расскажу ему, кто ты, и докажу это. Можешь не сомневаться!

– Еще бы! – простонал Том. – Я и не сомневаюсь, я тебя знаю.

Рокси поняла, что это полная победа. Доказать она ничего не могла и лгала, будто все где-то записано, но она знала, с кем имеет дело, а потому угрожала, уверенная, что добьется своего.

Она опять подошла к сыну и опустилась с видом победительницы на ящик из-под свечей; и она восседала на нем с таким горделивым и важным видом, словно это был не ящик, а трон.

– Ну, Чемберс, – сказала она, – давай поговорим с тобой всерьез, и больше не дури! Во-первых, ты получаешь пятьдесят долларов в месяц. Так вот, половину будешь отдавать теперь матери. Ну-ка, выгребай все из карманов!

Но у Тома за душой было только шесть долларов. Он отдал их матери, пообещав начать честный дележ со следующего месяца.

– А много ты должен, Чемберс?

Том вздрогнул и ответил:

– Почти триста долларов.

– Как ты собираешься их отдавать?

– Ох, сам не знаю, – простонал Том, – не задавай мне таких страшных вопросов.

Но она не отставала от него, пока не добилась признания. Оказалось, что он, переодевшись, совершает мелкие кражи в домах у местных жителей и успел изрядно поживиться за их счет еще две недели назад, когда все считали, что он в Сент-Луисе. Все же для расплаты с кредиторами ему не хватает денег, а он боится продолжать это занятие, так как город и без того сейчас взбудоражен. Мать похвалила его и предложила свою помощь, но это привело его в ужас. Весь дрожа, он пролепетал, что лучше бы она уехала, тогда ему было бы спокойнее. Как ни странно, ее не пришлось уговаривать, – Рокси заявила, что она сделает это с удовольствием: ей-то все равно, где жить, лишь бы, как договорились, получать свое содержание. Она согласна поселиться за городом и раз в месяц являться в дом с привидениями за деньгами. В заключение она сказала:

– Теперь я тебя уж не так ненавижу, как раньше. Да ведь было за что: подумать только, я тебя так удачно подменила, дала тебе хорошую семью, хорошее имя, сделала тебя богатым белым джентльменом. Ты теперь носишь вещи из магазина, а мне за это какая благодарность? Ты меня всю жизнь унижал, грубил мне при людях, не давал никогда забыть, что я черномазая и... и...

Тут она разрыдалась.

– Позволь, – сказал Том, – но я ведь даже понятия не имел, что ты моя мать, и к тому же...

– Ладно, не будем вспоминать прошлое, бог с ним. Я хочу все это забыть. – И она добавила с новой вспышкой гнева: – Только не вздумай сам никогда мне об этом напоминать, не то пожалеешь, так и знай!

Когда они прощались, Том спросил самым вкрадчивым тоном, на какой был способен:

– Мама, не скажешь ли ты мне, кто был мой отец?

Он боялся, что этот вопрос сконфузит Рокси, но он ошибся. Она выпрямилась, гордо тряхнула головой и ответила:

– Почему ж не сказать, скажу! И уж поверь, тебе нечего стыдиться твоего отца! Он был из старинной фамилии, из самой высшей знати нашего города. Его предки были первыми поселенцами Виргинии. Не хуже, чем Дрисколлы и Говарды, как бы они ни задавались! – Рокси еще больше выпятила грудь и внушительно проговорила: – Ты помнишь полковника Сесиля Барли Эссекса, который умер в один год с папашей твоего хозяина, Тома Дрисколла? Помнишь, какие ему устроили похороны все эти масоны, тайные братства и все наши церкви? Такие шикарные похороны нашему городу никогда и не снились! Вот кто был твой отец!

Это воспоминание вызвало у Рокси такой прилив гордости, что она вдруг будто помолодела и приобрела благородную торжественность в осанке, которую можно было бы назвать даже царственной, если бы окружающая обстановка чуть больше соответствовала этому.

– Во всем нашем городе нет раба такого знатного происхождения. А теперь ступай! И можешь задирать нос как тебе угодно, – чтоб мне пропасть, если ты не имеешь на это права!

ГЛАВА X

КРАСОТКА ОБНАРУЖЕНА

Все говорят. "Как тяжко, что мы должны

умереть". Не странно ли слышать это из уст тех, кто

испытал тяготы жизни?

Календарь Простофили Вильсона

Когда рассердишься, сосчитай до трех; когда

очень рассердишься, выругайся!

Календарь Простофили Вильсона

Том улегся спать, но то и дело просыпался, и первой мыслью его было: "Слава богу, что это только сон!" А в следующий миг он со стоном валился снова на подушки и бормотал:

– Черномазый! Я – черномазый! Ох, лучше бы мне умереть!

Когда на рассвете Том проснулся и снова пережил весь этот ужас, он решил, что сон – коварная штука. Он принялся думать, и мысли его были отнюдь не веселы. Вот примерно что он думал:

"Для чего понадобилось создавать черномазых и белых? Какое преступление совершил тот первый черномазый еще в утробе матери, что на него легла печать проклятия уже при рождении? И почему существует эта ужасная разница между белыми и черными?.. Какой страшной кажется мне судьба негров с нынешнего утра! А ведь до вчерашнего вечера эта мысль даже не приходила мне в голову!"

Так, во вздохах и стенаниях, прошел у него целый час.

Потом в комнату робко вошел "Чемберс" и доложил, что завтрак сейчас будет подан. "Том" багрово покраснел при мысли, что этот белый аристократ раболепствует перед ним, негром, и называет его "молодой хозяин".

– Убирайся прочь! – сказал он грубо и, когда юноша вышел, пробормотал: – Он-то, бедняга, ни в чем не виноват, но пусть сейчас не мозолит мне глаза: ведь это он – Дрисколл, молодой джентльмен, а я... Ох, лучше бы я умер!

Гигантское извержение вулкана, подобное недавнему извержению Кракатау{359}, сопровождаемое землетрясениями, огромной приливной волной и тучами вулканической пыли, меняет ландшафт до неузнаваемости, срезая холмы, вздымая низменности, образуя дивные озера там, где была пустыня, и пустыни там, где весело зеленели луга. Так и чудовищная катастрофа, постигшая Тома, изменила его нравственный ландшафт. Все, что казалось ему низменным и ничтожным, поднялось в его глазах до идеала, а то, что он возвеличивал, рухнуло в пропасть и лежало во прахе, среди руин и пепла.

Том провел несколько дней, бродя по глухим местам, и все думал, думал, стараясь решить, как он должен теперь себя вести. Для него это усилие было непривычным. Встречая какого-нибудь приятеля, Том замечал, что прежние его привычки куда-то таинственным образом исчезли: прежде он всегда первым протягивал руку, теперь же она у него невольно повисала, словно плеть, – это давал себя знать рабский дух "черномазого", – и Том краснел и конфузился. И "черномазый" в нем замирал от удивления, когда белый приятель протягивал ему руку. Так же невольно "черномазый" в нем заставлял его уступать дорогу белым гулякам и буянам. Когда Ровена – самое драгоценное для него существо на свете, идол, которому он втайне поклонялся, – пригласила его зайти к ней, "черномазый" в нем пролепетал какую-то неловкую отговорку, побоявшись переступить порог дома и сесть на правах равного рядом со страшными белыми. И этот "черномазый" в нем старался сделаться незаметным и прятался за чужую спину при всяком удобном случае, ибо ему стало казаться, что на лицах людей, в их тоне и жестах проскальзывает подозрение и, пожалуй, даже догадка. Поведение Тома было настолько странным и необычным, что люди это замечали и, встречаясь с ним на улице, останавливались и глядели ему вслед; а он тоже оглядывался не в силах удержаться и, поймав в их глазах удивление, холодел от страха и спешил унести подальше ноги. Он чувствовал себя затравленным, и вид у него был затравленный; он стал искать уединения на вершинах холмов, говоря себе, что над ним нависло проклятие Хама{360}.

Особенно сильный страх овладевал им, когда собирались к столу: "черномазый" в нем робел перед белыми и дрожал, страшась разоблачения. Как-то раз судья Дрисколл даже спросил его: "Что с тобой? У тебя какой-то жалкий вид, прямо как у негра!" И тут Том почувствовал то, что, должно быть, чувствует тайный преступник, слыша разоблачающие его слова: "Ты убийца!" Том ответил, что ему нездоровится, и вышел из-за стола.

Заботы и нежности его мнимой тетушки теперь приводили Тома в ужас, и он старательно избегал их.

И все это время в душе у него росла ненависть к мнимому дядюшке, потому что его мучила мысль: "Он белый, а я его раб, его собственность, его вещь; и он может продать меня так же, как продал бы свою собаку".

Тому казалось, что за эту неделю его характер коренным образом изменился. Но это ему только так казалось, потому что, в сущности, он не знал себя.

Кое в чем его взгляды претерпели большие изменения и теперь уже никогда не могли снова стать прежними, но в основе своей характер его не изменился это было бы невозможно. Одна или две довольно важные черты его характера, правда, изменились, и со временем, при благоприятных условиях, это могло бы дать некоторые результаты, пожалуй даже значительные. Под влиянием огромного умственного и нравственного потрясения характер и привычки Тома заметно преображались, но едва лишь буря начала стихать, как очень скоро все стало на прежнее место. Мало-помалу Том вернулся к привычной, беспечной и распущенной жизни, возродились его старые повадки и манеры, и никто из знакомых не смог бы уже обнаружить ничего отличающего нынешнего Тома от прежнего – слабохарактерного и легкомысленного баловня судьи Дрисколла.

Воровская деятельность Тома оказалась успешнее, чем он даже предполагал. Полученной суммы хватило для того, чтобы расплатиться с карточными долгами, спасти себя от разоблачения и сохранить тем самым завещание. Том и Роксана научились отлично ладить между собой. Правда, мать пока еще не пылала любовью к сыну, считая, что он того не стоит, но так как ее натура постоянно требовала господства над чем-нибудь или над кем-нибудь, то за неимением лучшего годился и Том. Его же восхищал сильный характер матери, ее настойчивость и властность, хоть эти качества он испытывал на себе чаще, чем ему хотелось бы. Впрочем, находясь с ним вместе, она значительную часть времени уделяла колоритному пересказу подробностей интимной жизни всех столпов местного общества (а знала Рокси все это потому, что, являясь в город, собирала дань у них на кухнях). Том любил ее рассказы. Это было в его характере. Он честно делился с матерью своим месячным содержанием и приходил в этот день в дом с привидениями, предвкушая удовольствие от беседы с нею. А в середине месяца она и сама не раз наносила ему внеочередные визиты.

Иногда Том уезжал на несколько недель в Сент-Луис и в конце концов опять не устоял перед соблазном: он выиграл в карты кучу денег, но тут же спустил их и сверх того проиграл значительную сумму, пообещав уплатить ее в самое ближайшее время.

С этой целью он задумал новое покушение на Пристань Доусона. На другие города он не распространял своей деятельности, опасаясь залезать в незнакомые дома, не зная ни распорядка жизни там, ни ходов и выходов. В среду, накануне появления в городе близнецов, он явился в дом с привидениями, переодетый в чужое платье, предуведомив тетушку Прэтт, что приедет в пятницу, а сам полтора суток скрывался у своей матери. В пятницу перед рассветом он направился к дому дяди, отпер дверь черного хода собственным ключом и проскользнул в свою комнату, где к его услугам имелись зеркало и туалетные принадлежности. Он принес с собой в узелке девичий наряд, а сейчас на нем было платье Рокси, вуаль и черные перчатки. Когда рассвело, он уже был готов отправиться на промысел, как вдруг увидел в окно Простофилю Вильсона и понял, что тот, в свой черед, заметил его. Тогда он начал принимать кокетливые позы, чтобы ввести Вильсона в заблуждение, а через некоторое время спрятался и снова переоделся в платье матери. Затем осторожно, стараясь не шуметь, спустился с лестницы, потихоньку вышел через черный ход и отправился в центр города – на разведку места своих будущих операций.

Но его мучила тревога. Чтобы усилить маскировку, он, сгорбившись, плелся старушечьей походкой. Если Вильсон и продолжает шпионить, то у него вряд ли возникнут подозрения при виде жалкой старухи, вышедшей чуть свет из дома соседей с черного хода. А вдруг Простофиля все-таки что-то заподозрил и последовал за ним? При этой мысли Том похолодел. Он решил на сегодня отложить грабеж и поспешно зашагал к дому с привидениями, петляя по самым глухим улицам. Матери своей он не застал, но она вскоре вернулась с сообщением о замечательном приеме у Пэтси Купер и сумела быстро убедить Тома, что сама судьба ниспосылает ему такой превосходный случай. И Том, преодолев свой страх, пошел и успел весьма недурно поживиться за то время, пока весь народ находился у Пэтси Купер. Удача приободрила его, придала такую отвагу, что, передав матери в безлюдном переулке всю свою добычу, он тоже отправился на прием к Пэтси Купер и сумел прибавить к награбленному несколько ценных вещиц из ее дома.

После столь пространного отступления мы наконец возвращаемся к тому моменту, когда Простофиля Вильсон в ожидании близнецов сидел и гадал, что за странное видение явилось ему в это утро – девушка в комнате Тома Дрисколла. Но сколько Вильсон ни злился, сколько ни ломал голову, он так и не догадался, кто была эта молодая бесстыдница.

ГЛАВА XI

ПОРАЗИТЕЛЬНОЕ ОТКРЫТИЕ ПРОСТОФИЛИ

Существуют три безошибочных способа доставить

удовольствие писателю; вот они в восходящем

порядке: 1) сказать ему, что вы читали одну из его

книг; 2) сказать ему, что вы читали все его книги;

3) просить его дать вам прочесть рукопись его

будущей книги. № 1 заставит его уважать вас; № 2

заставит его хорошо относиться к вам; № 3 завоюет

вам прочное место в его сердце.

Календарь Простофили Вильсона

По поводу имени прилагательного:

Коли чувствуешь сомненье,

Зачеркни без сожаленья.

Календарь Простофили Вильсона

Но вот явились близнецы, и потекла беседа. Это была приятная, откровенная беседа, какая помогает упрочить дружбу. По просьбе гостей Вильсон достал свой календарь и прочел несколько заметок, и они удостоились горячей похвалы. Это доставило автору такое удовольствие, что в ответ на просьбу близнецов дать им почитать календарь дома он с радостью вручил им всю пачку своих листков. В своих скитаниях по свету братья убедились, что существуют три верных способа доставить автору удовольствие, и сейчас прибегли к самому действенному из всех трех.

Внезапно их беседа была прервана. Вошел Том Дрисколл и присоединился к компании. Пожимая знатным иностранцам руки, он прикинулся, что видит их впервые, хотя на самом деле уже видел их мельком на приеме у вдовы Купер, когда обворовывал ее дом.

Каждый из близнецов отметил про себя, что у Тома холеное и довольно красивое лицо и в движениях его нет угловатости: они плавны и, пожалуй, даже изящны. Анджело понравился его взгляд, но Луиджи показалось, что он подметил в нем что-то затаенное и хитрое; Анджело нашел, что у Тома приятная, свободная манера речи, но Луиджи счел ее даже чересчур свободной. Анджело мысленно назвал его довольно симпатичным молодым человеком, но Луиджи воздержался пока от выводов. Том вмешался в беседу, задав Вильсону вопрос, который повторял уже раз сто. Он всегда делал это в тоне добродушной шутки, однако всегда причинял этим Вильсону боль, ибо касался его тайной раны; сегодня же боль была особенно чувствительной, потому что присутствовали посторонние.

– Ну как, юрист? Нашлось для вас какое-нибудь дельце, а?

Вильсон прикусил губу, но, стараясь казаться равнодушным, ответил:

– Пока нет.

Судья Дрисколл великодушно умолчал об юридическом образовании Вильсона, когда рассказывал близнецам его биографию.

Том весело рассмеялся и пояснил:

– Джентльмены, Вильсон – юрист, но у него нет практики.

Несмотря на ядовитый сарказм этого замечания, Вильсон сдержался и сказал спокойным тоном:

– Верно, у меня нет практики. Верно, мне ни разу не поручали ни одного процесса, и вот уже двадцать лет, как я должен зарабатывать себе на хлеб, приводя в порядок счетные книги, – да и это бывает не так часто, как хотелось бы мне. Но скажу вам не хвалясь: у меня хорошая юридическая подготовка. В твоем возрасте, Том, я уже избрал себе профессию и вскоре обладал достаточными знаниями, чтобы применить их на деле. – Том поморщился, а Вильсон продолжал: – Я пока еще не получил возможности испытать свои силы на этом поприще, может быть, никогда и не получу, но зато уж если получу, то в грязь лицом не ударю, потому что все годы я не переставал совершенствовать свои познания в этой области.

– Вот! Вот! Железная выдержка! Мне это нравится! Знаете, что я надумал? Поручить вам все свои дела. Мои дела да ваш юридический опыт – вот это будет весело! Верно, Дэв? – И Том захохотал.

– Если бы мне поручили... – Вильсон вдруг вспомнил девушку в спальне, и ему очень захотелось сказать: "Если бы мне поручили ту подозрительную часть твоих дел, которую ты держишь в тайне, мне бы работенки хватило!" Но он вовремя одумался и проговорил: – Впрочем, это не тема для общей беседы.

– Ладно, поговорим о другом; я чувствую, вы хотели подпустить мне какую-то шпильку, так что я рад переменить разговор. Как процветает ваша Жуткая Тайна! Господа, Вильсон задумал вытеснить с рынка все обыкновенное оконное стекло и заменить его стеклом с узорами от жирных пальцев; он собирается стать богачом – будет продавать это стекло по бешеным ценам коронованным особам Европы для украшения дворцов. Ну-ка, покажите свою коллекцию, Дэв!

Вильсон принес три стеклянные пластинки и сказал:

– Я прошу собеседника провести правой рукой по волосам, чтобы пальцы покрылись тонким слоем естественного жира, а затем приложить кончики пальцев к стеклу. На стекле отпечатается тончайшая паутина линий, и она может сохраниться навсегда, если уберечь стекло от трения о другие предметы. Начнем с тебя, Том!

– А ведь вы, кажется, уже раза два снимали у меня отпечатки пальцев?

– Правильно, снимал, но это было давно, когда тебе было лет двенадцать.

– Ага. Разумеется, с тех пор у меня все изменилось, а коронованным особам необходимо разнообразие!

Том провел всей пятерней по своим густым, коротко остриженным волосам, потом прижал поочередно каждый палец к стеклянной пластинке. Анджело сделал отпечатки своих пальцев на другой пластинке, Луиджи – на третьей. Вильсон подписал снизу имена, месяц и число и убрал свои стеклышки. Том хихикнул и сказал:

– Не мое дело вмешиваться, но если вы гонитесь за разнообразием, то вы зря испачкали одно стекло. Ведь у близнецов отпечатки одинаковые!

– Ну, теперь уж поздно говорить об этом, да и мне хотелось иметь от каждого из них отдельно память, – отвечал Вильсон, снова садясь на свое место.

– Кстати, Дэв, – не унимался Том, – раньше вы, бывало, предсказывали судьбу тех, у кого брали отпечатки пальцев. Да будет вам известно, джентльмены, что Дэв у нас вообще гений, прирожденный гений, великий ученый, зря прозябающий в этом захолустье, пророк, которого постигла участь всех пророков в своем отечестве. Ведь людям здесь наплевать на всякую ученость; наоборот, они считают, что у него голова набита глупостями. Разве не так, а, Дэв? Но ничего, он еще оставит после себя след... я хотел сказать – след от пальцев, ха-ха-ха! Нет, правда, попросите его когда-нибудь взглянуть мельком на ваши ладони: замечательное представление и почти задаром. Не понравится, можете получить деньги обратно! Он прочитает каждую складочку у вас на ладони, точно по книге, и назовет не только пятьдесят – шестьдесят событий, которые вас ждут, но даже пятьдесят – шестьдесят тысяч, которые не ждут. Ну-ка, Дэв, докажите этим джентльменам, что в нашем городе имеется талантливый, разносторонний ученый, о существовании которого никто не подозревает!

Вильсон морщился от назойливой и не очень-то вежливой болтовни, и гости сострадательно поглядывали на него. Они правильно решили, что лучший способ помощи Вильсону – это принять все услышанное всерьез и с уважением; и вот, пропустив мимо ушей довольно плоские остроты Тома, Луиджи сказал:

– За время наших странствий мы немного познакомились с хиромантией и отлично знаем, какие изумительные тайны может она раскрыть. Уж если это не наука и не одна из самых великих, тогда не знаю, чем ее и считать. На Востоке, например...

Поглядев на него удивленно и с недоверием, Том сказал:

– Вы называете это шарлатанство наукой? Да вы, верно, шутите!

– Нисколько. Четыре года назад нам прочитали всю нашу жизнь по руке, как по книге.

– То есть вы хотите сказать, что это было похоже на правду? – спросил Том, уже не так недоверчиво.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю