Текст книги "Шах и мат"

Автор книги: Марк Максим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 9. Два изречения миллиардера Хорлэя

Перед мистером Хорлэем стоял главный управляющий заводами. Спина главного управляющего образовала почти прямой угол, так он сгибался перед властью, выше которой, по его мнению, не было на целом свете: властью миллиардеров. Мистер Хорлэй, посасывая сигару, смотрел на управляющего. Нижняя челюсть мистера Хорлэя выдавалась несколько вперед и производила впечатление такой несокрушимой силы, что управляющему было жутко смотреть на эту стальную челюсть, выделявшуюся на гладко выбритом лице всесильного миллиардера. Мистер Хорлэй Младший уже получил прозвище на бирже и на Бродвее, и на собственных заводах. Это прозвище было не менее ярко, чем прозвище старшего Хорлэя и вполне определяло характер нового властелина: «Акула Хорлэй» называли мистера Хорлэя. В противоположность старшему, младший Хорлэй без разрешения принял новый титул: он признавал за собой некоторые особенности, дававшие ему право на такое прозвище.

Мистер Хорлэй снова поглядел на управляющего, пососал сигару и сказал внушительно:

– Покажите списки служащих на заводе № 14.

Книга списков показалась из портфеля управляющего и была положена на стол перед миллиардером.

Глаза Акулы Хорлэя медленно просматривали списки рабочих, при этом он постукивал слегка рукой по столу. Затем спросил скрипучим голосом:

– Кроме Хэллтона и Кэлли кто у вас на подозрении как неблагонадежный?

Управляющий торопливо начал:

– Прошу прощения, сэр…

Он был прерван в самом начале:

– Короче.

Управляющий торопливо сказал:

– Мы уволили согласно распоряжению все неблагонадежные элементы. Подозреваемые в сочувствии коммунизму занесены в черные списки. В расчетных книгах сказано, что они не рекомендуются для работы на каком-либо другом заводе в Америке.

Палец миллиардера остановился на одном имени.

– Почему была уволена вот эта мисс… как ее… конторщица Мэри Браун?

Лицо управляющего снова приобрело пурпурный оттенок заката солнца, а затем побледнело:

– За дерзость, сэр, за неисполнение приказаний.

– Так. А вот этот рабочий, как его… с иностранной фамилией.

– Он выразил, сэр, сочувствие русским рабочим и их методам…

Управляющий вновь был прерван мановением пальцев.

– Хорошо, хорошо, достаточно… Назовите мне подозрительных рабочих и живее. Не пытайтесь уговорить меня, что у вас на заводе исключительно кроткие овечки.

Управляющий поднял глаза к потолку… Он подумал и вспомнил, что уловил еще вчера насмешливый взгляд негодяя из котельного цеха. И этот взгляд относился определенно к его, управляющего, личности.

– Том Грэди, сэр, – сказал он без заминки.

– Возраст?

– 32 года.

– Время службы?

– Два года.

– Откуда?

– Миссисипи сэр. Работал на плантациях и…

– Довольно. Вы можете идти.

Управляющий повернулся, но был вновь остановлен.

– Вы знаете мой принцип?

– Я, сэр…

– Довольно. Я могу изложить его в двух словах: «Одной или двумя, или тысячью жизней больше или меньше – неважно, важен дивиденд».

– О, сэр…

– Довольно. Вы можете идти.

За дверью управляющий вытер пот со лба с помощью довольно подозрительного платка и сказал самому себе:

– Я питаю уважение к личности столь всемогущей, как мистер Хорлэй. Когда я подумаю, что у него в распоряжении столько денег, сколько не было у моих предков за тысячу лет – я проникаюсь еще большим уважением. Но…

Управляющий поднял палец и показал его самому себе:

– Имя, данное ему, не напрасно дано: «Акула». Лучше нельзя было бы его окрестить, если даже над этим ломали бы головы все президенты, начиная с Вашингтона.

Он покачал головой и пошел к выходу. Голова его продолжала покачиваться: управляющий размышлял, ибо в свободное от надзора время он любил пофилософствовать. Во все остальное время он наблюдал за рабочими и почитал хозяев.

Изречение, столько поразившее управляющего, не было единственным изречением мистера Хорлэя. Акула Хорлэй был человеком одаренным и четверть часа спустя он изрек второе:

– Убийцу найти легче, чем это кажется сыскному отделению Нью-Йорка, – сказал Акула Хорлэй человеку средних лет со странными глазами, из которых один был серый, другой карий, а оба вместе носили выражение такого беспримерного плутовства, что при одном взгляде этих разноцветных глаз люди хватались за боковой карман в полной уверенности, что он вырезан, а содержимое похищено.

Человек кивнул головой: он вполне понимал изречение.

Миллиардер перегнулся через стол:

– Рабочий с завода № 14 Том Грэди. Примите меры и научите этих дураков из сыскного с их идиотскими собаками.

Карий глаз несколько прищурился в то время, как серый с ясным и невинным выражением смотрел на мистера Хорлэя. Мистер Хорлэй привык понимать без слов: он выписал чек, показал его через стол человеку с разноцветными глазами и, подписав, передал.

Участь рабочего Тома Грэди была решена двумя людьми и одним чеком на предъявителя в Сити-Банк, коммерческий отдел, комната № 143.

Глава 10. «Правосудие свершается!»

Том Грэди стал в течение одного дня популярней в Америке, чем Вильсон, Чарли Чаплин и Мэри Пикфорд. Его имя тысячу раз повторяли газеты. Гарри Стоун сбился с ног, принимая меры к доставке интервью с Томом Грэди, жена и дочь Томаса Грэди были сфотографированы тысячу двести раз, а сам Том Грэди стал героем дня. «Убийца Хорлэя» – этот заголовок не сходил со страниц желтой прессы Америки.

С момента ареста главным чувством, овладевшим Грэди, было огромное, ни с чем не сравнимое изумление. С того момента, как он был арестован, с того момента, как у него в квартире были найдены некоторые вещи, забрызганные кровью и тщательно спрятанные в таких местах, о которых и в голову бы не пришло подумать самому Грэди, его изумление превратилось в окаменение. Ему казалось, что все это снится, что вот он проснется, чихнет и скажет жене:

– Черт знает, что за дичь мне снится, Энни, после пирога с картофелем.

Ибо главной страстью Грэди был пирог с картофелем. Его жена и двое маленьких детей были так же настолько потрясены арестом, что в комнате, которую занимал Грэди с семьей, воцарилось огромное отчаяние. Этот маленький, тщедушный Грэди, который, казалось, курицы обидеть не мог, этот Грэди – поднял руку на самого свирепого Самюэля Старшего. Это не укладывалось в сознании жены Грэди. Что касается до вещей, полотенца и рубахи со следами крови, найденных в квартире, то жена Грэди могла бы поклясться, что это были не его вещи. Уж она-то знала его белье, сама его метила зелеными нитками. Но судебные власти не слушали маленькую болезненную женщину с ребенком на руках. Улики были: предстоял сенсационный процесс.

Том Грэди сидел в одиночной камере, растерянный и убитый до того, что казался самому себе неживым человеком. Трое людей только проникли в камеру Тома Грэди. И эти трое людей были настолько разнообразны, так не похожи друг на друга, что о них стоит рассказать подробно.

Утром Нью-Йорк был потрясен известием, переданным Гарри Стоуном по радиотелефону из тюрьмы, где Стоун ночевал даже в последнее время, чтобы не пропустить сенсации. Это известие было о том, что дочь покойного мисс Этель Хорлэй собирается навестить тюрьму, чтобы лично увидеть человека, убившего ее отца. «Ее горячо любимого отца», – писал Гарри Стоун, имея в виду вкусы семейной публики. Это известие было придумано вдохновенным репортером в один момент и набрано газетами треста гигантскими буквами. Мисс Этель прочла это известие и внезапно решила в самом деле навестить убийцу своего отца. Это и было первое лицо, которое увидел окаменевший Том Грэди.

В его камеру вошла высокая белокурая девушка в сопровождении своего секретаря. Ее серые, холодные глаза смотрели в упор на Тома Грэди. Том Грэди молчал, глядя на нее почти не видящими глазами. Ибо Том Грэди думал о своей жене и о двух малышах.

Мисс Этель спросила ясным и звонким голосом:

– Чувствуете ли вы угрызения совести?

Том Грэди отрицательно покачал головой. Он ничего не чувствовал. Он чувствовал только окаменение и отчаяние настолько холодное и глубокое, что оно превращалось в нечто, чему Том Грэд не подобрал названия.

Мисс Этель внимательно посмотрела на убийцу. Затем кротко спросила:

– Что побудило вас к убийству моего отца?

Том Грэди посмотрел на нее и вдруг почувствовал сквозь окаменение нечто такое жуткое, чего он не чувствовал за всю свою жизнь.

Он встал и сказал неожиданно сильным голосом:

– Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! Это говорю вам я, Том Грэди, за всю свою жизнь ничего не сделавший, кроме любви к жене и ребенку. Я, Том Грэди, никогда не занимавшийся политикой, я, Том Грэди, всю жизнь работавший на вас, я говорю вам: придет и день вашей гибели. Будьте вы прокляты!

И тут случилось нечто, чего не предвидели ни секретарь, ни тюремный надзиратель. Том Грэди плюнул прямо в лицо мисс Этель, наследнице капиталистического престола Хорлэев, самой богатой невесте Нью-Йорка.

Он был немедленно награжден пинками надзирателя. Мисс были принесены извинения администрацией тюрьмы, мисс вымыла лицо сулемовым раствором, мистер Вуд, провожая мисс, сказал ей:

– Я говорил вам, что не следовало приходить сюда.

Что касается слов Тома Грэди, то они были сказаны для судебного протокола.

Вторым лицом, навестившим Тома Грэди в его камере, был представитель самой крупной фирмы в Америке «Аткинсон и Сын». Эта почтенная фирма изготовляла пуговицы. Представитель фирмы, очень тучный человек, долго убеждал Тома Грэди, что его последним словом перед казнью должны быть всего только три слова:

– Лучшие пуговицы Аткинсона!

За это представитель фирмы обещал передать жене Тома Грэди две тысячи долларов наличными. Том Грэди долго слушал представителя, не понимая, в чем дело, а затем зарычал так, что представитель выкатился из камеры и огорченно сказал:

– Этот человек не понимает, что значит рациональная реклама.

Том Грэди начинал чувствовать в себе зверя.

Третьим лицом, посетившим убийцу, был не кто иной, как Гарри Стоун, король репортажа. Как он проник в камеру, установить не удалось, но для Гарри Стоуна не существовало никаких препятствий. Он долго пытался соблазнить Тома Грэди тем, что интервью с ним будет помещено в самой распространенной газете в Соединенных Штатах на первой странице. Но это не тронуло Тома, и он молчал, совершенно обессилевший.

Интервью было, однако, напечатано, и в нем Гарри Стоун передавал такие слова Тома Грэди, что после них стало ясно: электрический стул, во всяком случае, не минет Тома Грэди.

В день суда над Томом Грэди улица перед зданием суда была так запружена автомобилями, что наряд полисменов с ног сбился, распределяя места подъезда. Вся Пятая Авеню, улица миллиардеров, присутствовала на суде. Разряженные жены и дочери королей масла, стали, автомобилей, бетона, железных дорог, пароходств, в мехах и драгоценностях разместились для редкого спектакля в партере суда. Репортеры, потные и запыхавшиеся, отмечали в своих блокнотах:

«Миссис Астор, шеншеля, бриллианты, сто двадцать каратов. Мисс Этель Хорлэй, черное платье, жемчуга, цена сто пятьдесят тысяч долларов. Миссис Форд, вечерний туалет, розовый жемчуг, три тысячи долларов».

Фраки, лорнеты, запах духов. И только одна-единственная женщина не могла пробраться в здание суда, ее отгоняли от подъезда суда полисмены: это была маленькая худощавая женщина в старом платье с ребенком на руках, это была жена Тома Грэди, для которого собрались сюда все короли Пятой Авеню.

Том Грэди стоял перед судом, сгорбившись. Он отвечал на вопросы едва слышно.

– Вы убили мистера Хорлэя?

– Нет.

– Вы категорически отказываетесь?

– Да.

– Вы состояли в коммунистическом обществе, имеющем целью свержение существующего в Соединенных Штатах строя?

– Нет.

– Вам не помогут запирательства. Сядьте!

Показания давал человек с разноцветными глазами. Для торжественного случая он надел розовый галстук и смокинг; он недурно зарабатывал в последнее время. Серый глаз был прищурен, карий смотрел прямо на судей, когда он повествовал, как заподозрил Тома Грэди в убийстве, как сделал у него обыск и нашел вещественные доказательства: белье, забрызганное кровью.

Мнения экспертов разделились: одни утверждали, что это кровь человека, то есть кровь Хорлэя, другие утверждали, что это установить невозможно.

По всей Америке сотни тысяч людей сидели за радиотелефонными приемниками и жадно слушали слова процесса.

Подпольная коммунистическая газета выпустила листовки, в которых говорила, что собираются убить совершенно ни в чем не повинного человека. Эту листовку отбирали полисмены; те, у кого была найдена эта листовка, заносились в подозрительные и отмечались в особых списках.

Суд удалился на совещание. Присяжные состояли из двух фабрикантов, одного врача, служащего в больнице, субсидируемой Хорлэем, и одного почтово-телеграфного чиновника.

Уставшие от наплыва впечатлений жены миллиардеров обмахивались драгоценными веерами.

Через двадцать минут суд вынес приговор.

– Да, виновен.

Электрический стул ждал Тома Грэди, маленького тщедушного Тома Грэди, который очень любил жену и двух детей, и пирог с картофелем, и который всю жизнь проработал на фабриках, добывая себе и своей семье этот пирог.

Сотни биноклей щелкнули, уставившись в Тома, чтобы посмотреть, как он примет приговор. И маленький Том Грэди нашел в себе силы для того, чтобы выйти с честью из последнего испытания. Он выпрямился и оглянулся на аудиторию, из сотни разряженных женщин и людей во фраках. И сказал четким и спокойным голосом:

– Будьте вы прокляты! Настанет день, когда вам воздастся за мою кровь и за кровь многих других.

Тома Грэди подхватили и повели из зала. Толстый представитель фирмы «Аткинс и Сын» сказал своему соседу:

– Не понимаю этих людей. Вместо того чтобы заработать две тысячи долларов, он говорит совершенно ненужные и даже вредные слова.

Мисс Этель вышла из здания суда в сопровождении секретаря мистера Вуда. Усаживаясь в автомобиль, она сказала с облегчением:

– Правосудие совершилось.

Мистер Вуд кивнул головой и сказал шоферу:

– Уолл-стрит. Медленно, хорошая погода.

Вечерние газеты сообщали о последних минутах Тома Грэди: этот маленький заморыш, этот измученный человек уселся на электрический стул так же непринужденно, как сел бы на скамью трамвая. Последних слов Тома газеты не приводили, считая это вредным. Зато гигантскими буквами они печатали о великой милости мистера Хорлэя: он велел выдавать по пятьдесят долларов ежемесячно на воспитание детей Грэди. Но его жена отказалась от этих денег. Газеты очень скорбели о такой грубости и неблагодарности жены Грэди.

Воспитание детей взяла на себя группа рабочих завода № 14. Том Грэди перестал существовать, и Гарри Стоун и остальные репортеры обратились к новым сенсациям: приезд Ллойд-Джорджа в Америку и мировой рекорд бокса негра Кимлэя.

Дело об убийстве миллиардера Хорлэя, взволновавшее всю Америку, кончилось. Но, по мнению некоторых, о которых речь будет впереди, оно еще только начиналось…

Глава 11. «Акула» отправляется на добычу

Яхта «Акула», двухтрубная, белоснежной окраски – самое быстроходное судно, приписанное к Нью-Йоркскому порту, – принадлежала Хорлэю. Капитан Сток был самый испытанный капитан, о нем поговаривали, что он прошел достаточно почтенный стаж в качестве контрабандиста и морского разбойника в свое время. Капитану Стоку было всего пятьдесят восемь лет, но и их нельзя было дать этому крепкому, загорелому моряку, с жесткими неподвижными глазами цвета морской воды и постоянной трубкой во рту. Дисциплина на яхте была образцовая; на языке моряков, подобных Стоку, это называется: прежде всего неумолимая жестокость, а затем уже остальное. Яхта «Акула», которая по чистой случайности носила прозвище своего владельца, была оборудована с чисто царской роскошью. На ней были салоны, площадка для прогулок, ванные, комнаты для занятий и библиотека. Радиотелеграф и кинематограф, целый штат людей обслуживали яхту «Акулы Хорлэя».

В этот день капитан Сток встал не в духе. У него сильно ломило голову, редкий случай, когда капитан Сток чувствовал недомогание. Но количество виски, влитое капитаном Стоком накануне в свой собственный желудок, всякого другого повергло бы в состояние белой горячки. Капитану Стоку оно причинило только головную боль и скверное расположение духа. Это расположение не замедлило сказаться, когда капитан в белом кителе и с неизменной трубкой вышел утром на палубу. Уже из того, что капитан стал обращаться к команде на «вы» с безукоризненной вежливостью, явствовало, что шторм близок. И он разразился. Весь экипаж, тридцать два человека, включая сюда двух негров-кочегаров и китайца-повара, почувствовал, что такое капитанский гнев.

Но шторм не успел разразиться, как следует: капитану Стоку подали запечатанный конверт. Капитан Сток, упоминая в разных сочетаниях о тысячах ведьмах и о том же количестве дьяволов, вскрыл конверт. В нем оказался второй, запечатанный сургучной печатью. Записка, находившаяся в нем сообщала, что пассажиры должны прибыть на судно сегодня. Капитан Сток снова упомянул о тысяче ведьмах и отдал приказ готовить «Акулу» к отходу. Избитый в кровь кочегар-негр поплелся к машинному отделению. Скрывшись в нем, он остановился на минуту и погрозил по направлению капитана кулаком. «Акула» стала разводить пары.

Между тем в маленьком отеле за Мэдисон-сквером происходило срочное совещание. Несколько человек, наклонившись друг к другу, в течение трех с половиной часов обсуждали, очевидно, очень важные вещи. Среди них был Хорлэй. До слуха лакея, тщательно следившего в замочную скважину, долетало:

– Ку-клукс-клан…

В полдень пассажиры прибыли на судно. Это были мистер Хорлэй, встреченный капитаном и двумя помощниками с надлежащим почетом. С мистером Хорлэем были три джентльмена: опытное око капитана Стока немедленно определило их сущность.

– Бандиты, – сказал капитан самому себе сквозь зубы, выпуская струю синеватого дыма из трубки.

Кроме них было еще человек десять, игравших, очевидно, служебную роль.

«Акула» медленно стала отходить, держа курс в открытое море. В комнате радиотелеграфа мистер Хорлэй, наклонившись к телеграфисту, диктовал последние распоряжения в Нью-Йорк. Тайна, окутавшая отбытие «Акулы», не рассеялась даже тогда, когда в портовом управлении на Лонг-Айленд отметили: «Яхта „Акула“, владелец Хорлэй, назначение неизвестно».

Но в глубине своих трюмов «Акула» помимо легальных уже упомянутых пассажиров везла еще двух, о которых никому не было известно, кроме одного негра-кочегара. Эти двое устроились в самой глубине трюма между ящиками и бочками, и о их пребывании на судне не было известно ни портовой полиции, ни капитану Стоку, ни кому бы то ни было в Нью-Йорке.

– Хэллтон, – сказал один из них, присаживаясь, – слышишь, мы вышли в море.

– Путешествие начинается, Кэлли, – последовал ответ. – Крепи шкоты, парень, нам придется вынести не один шторм. А мертвой зыби и считать нечего.

Кэлли усмехнулся:

– Я представляю себе физиономию Акулы, если бы он узнал, что с ним едут два таких безбилетных пассажира, как мы с вами, Хэллтон…

В это же время в другом конце трюма находился еще третий, тоже неизвестно как попавший на судно пассажир. Этот пассажир проник в трюм, очевидно, совершено непостижимым способом. Ибо, если первых двух пропустил ночью на судно негр-кочегар, то как попал туда третий неизвестный пассажир, так и осталось навсегда тайной.

Во всяком случае, он там был и чувствовал себя крайне жизнерадостно. Он мотал головой, слушал, как дребезжали якорные цепи и, наконец, услышав, что вышли в море, разразился хохотом. «Молодчина!» – повторил он себе несколько раз в полном восторге от собственной персоны.

Мерное колыхание судна и стук винтов, однако, скоро надоели таинственному пассажиру. Он поднялся наверх и вышел на палубу, пройдя мимо помощника капитана совершенно хладнокровно, как будто дело происходило на Бродвее, а не на палубе судна, идущего с неизвестной целью в дальнее плавание.

– Том, – сказал помощник младшему помощнику, изумленно глядя вслед новому пассажиру. – Том, я готов поклясться, что этого джентльмена не было на «Акуле»…

Оба они с разинутыми ртами следили за медленно прогуливавшимся по палубе неизвестным джентльменом в дорожном пальто, с сумкой через плечо.

Через минуту капитан Сток был оповещен о новом таинственном пассажире, а еще через минуту капитан стоял перед неизвестным пассажиром и коротко спрашивал:

– Вы колдун, сэр?

Неизвестный пассажир вежливо ответил, что он не имеет чести состоять в этом почтенном сословии.

– Так не по радио же телеграфу вы прибыли сюда, – взревел капитан Сток. И он упомянул при этом, что это совершенно невозможный случай, тысяча чертей и две с половиной тысячи ведьм.

Неизвестный пассажир ответил безукоризненно вежливо, что, по его личному мнению, нет ничего невозможного в мире, в особенности в наш век сильно развитой техники.

Капитан Сток, оцепенев от ярости, глядел на неизвестного пассажира. Его трубка задымилась бурно, и все предвещало наступление бешеного шторма. Однако шторм не наступил.

Неизвестный пассажир сказал:

– Будьте добры, капитан, проводите меня к мистеру Хорлэю, я объясню, в чем дело…

Бессильный от ярости капитан повиновался. И неизвестный пассажир очутился перед мистером Хорлэем. Он вежливо снял шляпу, достал из дорожной сумки блокнот и спросил онемевшего от изумления миллиардера:

– Ваше мнение, сэр, о конечной цели поездки этой очаровательной яхты?

– Кто вы такой, черт возьми? – спросил изумленно мистер Хорлэй, выдвигая нижнюю челюсть.

Неизвестный джентльмен улыбнулся:

– К вашим услугам мистер Хорлэй. Гарри Стоун, король репортажа, сотрудник самой распространенной в Нью-Йорке газеты.

Рты капитана и мистера Хорлэя являли поразительное зрелище: они были раскрыты и зияли, как две пещеры. В одной из этих пещер, Хорлэевской, сверкали три золотых зуба.

– Как вы попали сюда?! – заревел взбешенный миллиардер.

Капитан Сток повторил, как эхо:

– Как вы попали сюда?

Гарри Стоун сказал вежливо и скромно:

– Редакционная тайна, джентльмены. Смею спросить: как ваше мнение относительно последнего рекорда боксера Кимэля?

Капитан и миллиардер, выпучив глаза, смотрели друг на друга. Гарри Стоун выждал с минуту и сказал так же учтиво:

– Вы разрешите мне, джентльмены, пройти к радиотелеграфу, чтобы передать последнее известие – мнение мистера Хорлэя о рекорде боксера Кимлэя?

Он вежливо приподнял шляпу и отправился к радиотелеграфу, никого не спрашивая о дороге: Гарри Стоун ориентировался на судне так, как будто он прожил на нем с самого детства.

Через минуту он уже диктовал телеграфисту:

– Последние известия. На палубе «Акулы» миллиардер Хорлэй рассуждает о последнем рекорде боксера Кимлэя. Куда едет Хорлэй? Таинственная поездка! Капитан и его судно! Мраморные ванны на яхте миллиардера! Кто лучше обставил яхту: Хорлэй и Астор? Как проводят время миллиардеры на яхте во время таинственной морской прогулки? Читайте заметки нашего собственного корреспондента.

Со сдвинутой на затылок шляпой, с упоенным лицом Гарри Стоун работал во славу прессы в радиотелеграфной комнате яхты «Акула».