Текст книги "Первая палубная"
Автор книги: Марк Колосов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Колосов Марк
Первая палубная
Марк КОЛОСОВ
ПЕРВАЯ ПАЛУБНАЯ
1
Перегонное судно "Аджаристан", только что спущенное со стапелей Балтийского завода, вышло из ленинградского порта в начале августа. Оно должно было бы выйти раньше, но встретились затруднения с экипажем. Судно предназначалось к плаванию между Одессой и Батуми, в перегонный рейс вокруг Европы шло без пассажиров и без груза. Старые матросы неохотно поступают на такое судно. Кое-как собрали экипаж, в том числе несколько подростков.
Бисо Ахметели, маленький коренастый аджарец с черными, без блеска глазами и такими же расчесанными на косой пробор жесткими волосами, подошел к штурману Алеше Лаврову.
Бисо подстерег его при выходе из кают-компании и, страшно тужась, сказал:
– Скажи, пожалуйста: в большой путь идем, много стран видеть будем? В каких портах стоять будем?
– В каких? Что ты, друг мой?! – насмешливо воскликнул штурман, приложив белую руку к широкому, прямому лбу матроса. – Ты что, не болен, душа моя? Дай бог в один зайти... Стамбул...
Но Бисо точно не расслышал слова штурмана:
– Слушай сюда, пожалуйста... Учи меня, какие будем проходить страны, сколько за это возьмешь?
– Ничего не возьму. И так буду учить... чему надо!
Они уединялись после вахт на спардеке. Звучный голос штурмана разносился по всей верхней палубе, а матрос слушал, уставив прямые глаза куда-то вдаль.
Второй подросток был Катернов Егор из Астрахани. Он был нешумный, работящий, со скуластым, степным лицом. Воспитывался он в детском доме, потом работал курьером в какомто астраханском учреждении, пристрастился к физкультуре, был голкипером в команде водников. Здесь наслушался он былей и небылиц про заграницу и возымел желание поглядеть на все эти еще не виданные страны с их особой, приспособленной для любопытства жизнью.
Третий был Сашка – мальчик из одесской парикмахерской, беспокойный, судорожный шутник. Он стыдился своей любви к матери и сестрам, ко всему домашнему и потому особенно непристойно ругался. Свое умение грубовато и увлекательно смешить он использовал во время вахт. Его назначили дневальным, он должен был мыть посуду, но это не привлекало его, и он ухитрялся, чтобы это делали другие.
Как-то у него вышла ссора с боцманом из-за нежелания мыть гальюн. Боцман пожаловался капитану, тот вызвал Сашку.
Капитан Лука Кириллыч, самоучка, крестьянский сын из деревни Голая Пристань, стоял у рулевого указателя верхнего поста управления. Ему было не до Сашки.
– Ты зачем здесь? Почему не у себя? – недовольно проворчал он.
– Я... Я могу уйти, товарищ капитан... – замялся парень.
– Ну... и ступай... Впрочем, постой. Зачем пришел?
– Вы же вызывали меня... боцман докладывал...
– А, насчет гальюна? Ну, так в чем же дело? Почему не подчиняешься?
– Кто? Я не подчиняюсь? – удивился Сашка, стукнув себя по груди кулаком. – Я подчиняюсь, я только уборные не могу мыть – ведь я же этими руками посуду мою... У меня же запасных рук нет.
– Ступай в кубрик, – стараясь не вспылить, сказал Лука Кириллыч, только мы тебя за это на берег в Стамбуле не пустим!
– Т-то есть как? – хотел было снова удивиться Сашка и уже хнова хлопнул себя по груди кулаком, по, постояв с минуту, побежал мыть гальюн.
2
Теплоход, не останавливая еь, прошел Кильский канал. Пошла Эльба, желтая, густая, с тонкими полосками берегов, с крупными и мелкими судами под разноцветными флагами. Ребята стали было по ним определять, кому какое принадлежит судно, но сбились. Уже смеркалось, дул сильный холодный ветер с моря, и Сашка побежал в кубрик накрывать к ужину.
Красный уголок в кубрике, где ужинали матросы, был продолговат, бел, светел. У одной из стен на вделанной подставке стоял бюст Ленина. Свежие, красочные плакаты призывали строить пятилетку, звали на борьбу с кулачеством. Вдоль уголка, на самой середине его, стоял стол – длинный, узкий.
– Что-то у нас, ребята, Сашка нынче не весел? – отхлебнув первую ложку палящих щей, спросил моторист первого класса Моргунец. – А, ребята?
И тут все удивились перемене в Сашке.
– А ну, поглядите в иллюминатор, не меняется ли море, – он недолюбливает погоды. Факт, Сашка?
Из иллюминатора действительно подуло и донесло несколько брызг, кубрик слегка качнуло, стало совсем темно.
Кто-то зажег электричество, закрыл иллюминаторы, и разом прекратились шутки. Первым желанием Сашки было по; бежать в кубрик и уснуть, но он не мог уйти с дежурства.
Когда матросы поужинали, корабль выровнялся, и Сашка пришел в себя. Но едва он стал убирать посуду, его снова замутило, и так продолжалось до того времени, пока наконец кок, высунув из рамы бескровное лицо, не прокричал ему:
– Все! Домывай посуду и ступай спать...
Сашка налил воды в таз, сгреб в него посуду, намочил губку. Он доставал тарелку, быстро проводил по ней губкой, и тарелка с грохотом летела в ящик. Когда уже ничего не оставалось в тазу, Сашка пошел на выход. Кок стоял у двери, одетый в черный суконный пиджак поверх синей спецовки.
– Сразу не ложись, сначала выйдь на палубу... – сказал он так, что Сашка не мог понять, смеется кок или говорит правду.
Схватившись за перила трапа, он, пошатываясь, полез наверх. Вдруг его ослепило сизым блеском. Огромный головокружительный горизонт падал и поднимался, волны, набирая высоту, внезапно рушились, отвратительно пенясь.
В каюте Сашка лег, стараясь заглушить преследовавший его запах водорослей и мыла, подступавший прямо к горлу. Он попробовал представить себе Стамбул, но его воображение не шло дальше узких и кривых улиц и ущербного турецкого полумесяца, забившегося между двумя высокими домами, один из которых – мечеть, другой – церковь,
3
Штиль, зной, утро. Теплоход проходит Ла-Манш. По правому борту видны скалы, отвесно спускающиеся в море.
Могучий поток воды мчится из брандспойта, заливая палубу. Матросы палубной команды в одних трусах, вооруженные железными скребками, драят доски. Бригадир в сползающих полотняных брюках, с ремнем на голом животе, с кисточкой в одной руке и с ведерком в другой ходит вдоль бортов, подкрашивая перила. Сашка говорит:
– Ребята, посмотрите на эти острова. Разве из-за них стоит мучиться морской болезнью? Другое дело – Стамбул. Скажите нет, ребята?!
И, видя, как поблескивают у ребят глаза, Сашка продолжает:
– Будто я не знаю ваших планов насчет этого местечка...
Хотите, скажу?
– Молчи, трепач! – ворчит Катернов, разгибая спину и забрасывая голову. – Уйди, а то сейчас утоплю!..
– Зачем, зачем? – живо откликается Биео. – Ты ему про шторм скажи, про погоду скажи. Скажи – через час шторм будет... Слышь, Сашка?
4
Смеркается. Волны, сверкающие за бортом, становятся сизыми. Кое-где на корабле зажгли электричество, но та часть палубы, где после работы на скамейках отдыхают матросы, еще погружена во мрак. Требуется усилие, чтобы увидеть лицо соседа.
Откуда-то доносятся голоса штурмана и Бисо.
– Ну, теперь понял, что такое долгота и что такое широта? – это голос Лаврова. – Покажи меридиан! А параллель!
Да нет же ж, параллель!.. Ну, то-то... Ну, теперь определи, на каком градусе широты и долготы мы находимся.
Молчание.
– Мы проходим девятый градус западной долготы, считая от Гринвичского меридиана, и сорок четвертый градус северной широты – от экватора. Понял?
– А сколько градусов до Стамбула? – внезапно перебивает Бисо.
Теперь несколько секунд молчит штурман. Наконец он говорит с усмешкой:
– Ты хочешь сказать, в скольких милях мы от Стамбула?
– Да.
– До Стамбула еще около трех тысяч миль.
– Так много? – вздыхает матрос.
– Далеко? – спрашивает штурман.
– Очень! – проникновенным шепотом говорит Бисо.
Окончив занятия, Алеша Лавров идет в штурманскую. Бисо бродит вдоль борта, всматриваясь в темноту, изредка разрезаемую лучами португальского маяка.
– Ну, как успехи в географии? – спрашивает его Сашка.
– В Стамбул не скоро придем... Три тысячи миль... Никак нельзя меньше сделать.
5
В кают-компании идет общее собрание экипажа. На кожаных диванах сидит вся команда, машинная и палубная, кроме вахтенных. За одним из столиков, разложив перед собой листы бумаги, стоит болезненного вида рыжевато-русый человек. Это председатель судкома моторист Лебедев. Он говорит:
– Товарищи! У нас плохо обстоит дело с соревнованием.
Посмотрите на другие суда. Тот же "Декабрист" или тот же "Пестель" они имеют соревнующиеся вахты, а мы...
Сашка сидит возле иллюминатора, в который видно нестерпимую голубизну неба и моря. Он слушает внимательно. Он смотрит прямо в рот Лебедеву. Он думает: "Что такое соревнование? Наверное, это что-то озорное: "Вот вы все так, а мы вот как? Видали? Мы еще не так можем!"
– Я скажу, товарищи, – продолжает между тем Лебедев, – что при таком темпе, когда моторист опаздывает на вахту, неаккуратно сдает машину, льет масло куда попало... при таком темпе никогда мы не придем в Одессу!
– Стой! – прерывает его Моргунец, шевеля игольчатыми усами. – Стой! Дай слово сказать... "Пестель"! "Декабрист"!..
Был бы я на "Пестеле", в четыре-пять портов наверняка зашли б. Для команды отдых. А тут жди Стамбул, да еще сколько там простоишь... Сравнил!
Лебедев долго возражал ему.
Комично поднимая и опуская плечи, Сашка как-то боком подходит к столику председателя.
– Товарищи! – начал он. – Я... как бы сказать... Что ж, ребята, я так думаю, что соревнование нам определенно светит. Я – за! В самом деле, почему бы нам не прийти в Стамбул на сутки раньше? Что же, это совсем не плохо... Скажите нет, ребята? – посмотрел он на своих сверстников. – Ты, Бисо, и ты, Егор, писать вас?
– Пиши! – сказал Катернов.
– И меня пиши! Я тоже согласен! – сказал Бисо.
Первая ударная вахта была создана.
6
Вскоре в красном уголке уже висела доска соревнования с изображением аэроплана, автомобиля, голубя, мотоцикла, лотадн, матроса, рака и черепахи.
На всем протяжении пути по Средиземному морю, от Гибралтара до Греческого архипелага, первая палубная красовалась под аэропланом.
Когда теплоход вошел в Мраморное море, в рубрике "Экономия" значилось уже тридцать четыре часа. До Стамбула оставалось около семисот миль. Уже тянулись пепельно-зеленые массивы островов со спрятанными в глубине селениями, издали похожими на выводки гусят.
В полдень показались Дарданеллы. Сашка видел ветхие дома, облезшую мечеть, остатки старинной крепости. Два-три каменных здания грязновато-серого цвета, очевидно, были заняты казенными учреждениями.
Такая же убогая, немая жизнь тянулась по правой стороне пролива. Теплоход круто поворотил. Две фелюги показались из-за мыса. "Аджаристан" входил в Босфор. Сначала проступила топкая и еле видимая цепь огней-, огни размножились, и наконец огромная светящаяся бухта обозначилась перед глазами.
"Аджаристан" замедлил ход и стал на рейде. Тотчас же, визжа сигнальными рожками, из темноты стремительно приблизились к нему новый полицейский катер и старый, похожий на чисто выскобленное корыто, буксир "Гарвет".
По трапу поднялись тощие турецкие полицейские. Два лодочника зацепили свои утлые лодчонки за открытый иллюминатор одной из нижних кают и беспечно покачивались на волпах.
Капитану спустили шлюпку. Он вышел одетый в черный, плотно облегающий его приземистую фигуру штатский костюм, в шляпе и с тростью, торжественно поглядывая по сторонам.
Поздоровался с полицейскими. Из темноты завопил новый рожок, подплыл еще один катер; на корме его стоял мужчина в роговых очках и в мягкой фетровой шляпе, съехавшей на затылок.
– Эй, – обратился он к стоявшим на палубе матросам. – Хорошо ли привязан трап?.. Ну, здравствуйте! С прибытием!
Кто капитан? – спросил он, очутившись на палубе.
– Я, – сказал Лука Кириллыч, выступив вперед.
– Здешний представитель Совторгфлота, – приветливо улыбнулся человек, приподнимая шляпу. – Вы пришли на двое суток раньше. Грузы не готовы. Завтра погружу на "Декабриста".
– Я... Мы... – начал было Лука Кириллыч. – Следовало бы... Грузов, значит, нет? Тогда-а...
– Ну да! Чего вам тут стоять! – торопливо проговорил мужчина в роговых очках, надевая шляпу. – Ну-с, товарищи, счастливого пути! Всего хорошего. Привет Одессе!..
И, сделав ручкой, сбежал по трапу. За ним быстро сошли турки. Раздались снова визг и клекот сигнальных рожков, буксир и катер шумно отвалили. Проснувшиеся лодочники, спохватившись, отвязали свои лодки.
– Вира шлюпку! – приказал капитан. – Якорь! Боцман, передайте команде грузов нет. Стоянки не будет!
– Первая палубная, к якорю! – крикнул боцман. – Почему стоите? Или это вас не касается? – обратился он к Катернову и Бисо.
Но те не двинулись с места.
– Не имеем права! – шевеля игольчатыми усами, произнес Моргунец. Матрос не имеет права миновать Стамбул!
Лука Кириллыч посмотрел на Сашку, на его комичную, страдальческую улыбку и вдруг что-то как бы сообразил.
– Саша! – сказал капитан тихо. – Грузов нет, стоять не для чего. Надо подымать якорь на Одессу! Может быть, ты скажешь им что-нибудь смешное, Саша?
Сашка подошел к ребятам.
– Слушай сюда, Бисо! Слушай сюда, ребята! – страстно заговорил он. Что мы не видали в Стамбуле? Нищих мы там не видали? Фески с кисточками? Зачем же волноваться, парни! Вот еще немного – и покажется Екатерининский маяк. Это же наш, чисто советский маяк, ребята! И вообще, я вам скажу еще одно замечание. Мы соревновались для Стамбула. Будем соревноваться для Одессы. Что? Или это вам не светит, вахта?!
1930
КОЛОСОВ Марк Борисович (р. 1904). Первая палубная. Впервые опубликован в журнале "Молодая гвардия", 1930, № 12. Печатается по изданию: Колосов Марк. Сложная жизнь. Повесть. Рассказы. Очерки. М.: Советская Россия, 1979.
