Текст книги "Клеопатра в Шаркс Бэй"
Автор книги: Марк Довлатов
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Клеопатра в Шаркc Бэй
Эротический рассказ
Марк Довлатов
© Марк Довлатов, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Михаил открыл глаза и посмотрел в просвет между шторами: уже рассвело. Он тихо встал и на цыпочках прошел в душ. Через пятнадцать минут, уже в шортах, майке и темных очках, он шлепал по дорожке, спускавшейся вниз. Дорожка повернула влево, потом вправо и врезалась в каньон из стен, обложенных камнем. Следующий поворот открыл просвет, и Михаил увидел море: оно блестело как зеркало – был полный штиль. Небо было покрыто перистыми облаками, горизонт затянут дымкой, из которой поднималась каменная пирамида острова, из-за нее выглядывало солнце. На пляже никого еще не было, ряды пустующих лежаков под тростниковыми зонтиками подмигивали ему блестящей от росы поверхностью, справа в море вдавался понтон. Непонятно откуда лилась заунывная песня муэдзина.
Оставив одежду и очки на лежаке, Михаил босиком прошел к понтону. Первые метров тридцать море, подсвечиваемое песчаным дном, было золотистое, потом дно ушло вниз, цвет воды сменился на зеленовато-аквамариновый с пятнами бирюзы. Он остановился у края понтона: прозрачная синь позволяла видеть дно с разноцветными кустами кораллов, меж ними неспешно сновали десятки рыб.
Прямо в понтон врезалась сверкающая дорожка, проложенная солнцем, он прыгнул в нее, вынырнул и поплыл вперед. Густая соленая вода омывала кожу, гладила ее, ласкала, выталкивала его тело наверх, к солнцу. Голова у него была пустая: только вкус и прикосновения воды, только свет и цвет моря; он развернулся и посмотрел на берег: пустой пляж, пальмы на террасах и первая линия корпусов отеля. Михаил лег на спину, раскинул руки и замер – первое, самое важное, свидание состоялось, никто не помешал, все было хорошо; он старался запомнить чувство радости, наполнившее его, спрятать и забрать с собой.
На берегу он достал сигарету – после моря ему всегда хотелось курить, присел на край лежака и посмотрел на горизонт: дымка разошлась, задул легкий ветерок, волны шепотом стали читать его гороскоп: будет тепло, мягко, нежно, приятно. Михаил оделся и пошел обратно в номер.
Черт, а какой же у меня номер… Ноги привели его сами, на газоне недалеко от входа он увидел араба в зеленом комбинезоне с садовыми ножницами в руках. Михаил подошел, достал из заднего кармана доллар и помахал им в воздухе.
– I need flowers.
Араб потянулся рукой к купюре, с сожалением проследил, как она уплыла обратно в карман, забормотал что-то по-своему и побежал к клумбе. Вернулся он минут через пять с охапкой фиолетовых, красных и желтых цветов, получил обещанное, заулыбался и опять забубнил, – Михаил сказал ему сенкс, забрал цветы и вошел в номер.
Шторы были так же почти закрыты, солнце заходило в комнату через просвет и освещало широкую кровать: на ней, обняв подушку, спиной к нему, лежала обнаженная девушка – правая нога ее была согнута в колене и заброшена на одеяло, темно-рыжие волосы искрились под лучом света. Михаил подошел к кровати, положил цветы на край и прильнул к девушке, обнял ее за плечи, сдвинул волосы и поцеловал ее в шею – она повернулась к нему, но глаз не открыла. Губы ее шевелились, Михаил поймал своими верхнюю, ощутил легкий пушок, вспомнил персик и почувствовал на своей нижней губе язык.
– Мииишка! Да ты соленый как… А мне больница снилась: будто у меня день рожденья, все пришли меня поздравлять… коробки принесли какие-то, шарики воздушные, лезут обниматься-целоваться, главврач говорит про исполнение желаний… А тебя нет… А я хочу, чтобы ты пришёл и принёс просто цветы.
Михаил потянулся рукой к углу кровати и положил букет девушке на грудь.
– С днем рожденья, Бельчонок.
Белка открыла глаза.
– Так у меня ж правда день рожденья! А больница?
– Больница была дома. А сегодня море. Мы прилетели ночью. Проснулась?
– Так мы уже на море, а я сплю! Какие цветы! Какой ты у меня хороший! Спасибо!
– Вставай, маленькая. Пошли в душ.
– Вместе?
– Ну конечно.
– Пошли! А ты будешь ко мне приставать?
– Да ты что! Никада!
– Как это?! Ты заболел? А ну раздевайся – щас будет медосмотр.
– Совсем раздеваться? И трусы?
– Конечно!
– Не. Я стесняюсь.
– Ничего, тебе это полезно, не все же мне одной. Давай! Оооо, что это с Вами, Михаил… ну-ка… ну-ка… Боже, что это с ним!
– Ну Белка… ну не таскай его.
– Тебе не нравится?!
– Да нравится. Но ты же знаешь, что он может утворить.
– Ну и пусть… я ему разрешаю… он хороший… давай уже… твори… сюда… на цветы.
– Ууух… и бесстыжая ты у меня медсестра.
– Зато теперь у меня какой букет! Никогда такого не было! А пахнет как! Морем!
– Ну вот. А ты? Ты специально это сделала.
– Ну да. А теперь ты сделай.
– Ладно. В душе.
– Я буду вся мокрая.
– Будешь. Ты у меня здесь все время будешь мокрая. Я тебе обещаю. Пошли.
– Ну пошли.
Они сидели на террасе ресторана: перед ними искрился бассейн неправильной формы, слева в него вдавался полуостровом бар, в центре был небольшой островок с тремя пальмами – к нему от бара шел мостик.
– Мишка, ешь давай. Я всегда после этого голодная. Я тебе столько всего принесла, а ты кофе сербаешь. Что ж мы – зря деньги платили.
– Не волнуйся – все оллинлюзив.
– А что это – оллинклюзив?
– Это значит, ешь, сколько хочешь, хоть пять раз в день.
– А я и хочу. Пять раз в день.
– Голодной ты тут не будешь. Я тебе обещаю.
– Ну смотри, Мишка, ты меня знаешь.
– Я тебя знаю. Раз уже было – осталось четыре.
– Ну вот, тебе лишь бы считать. Ты сам пристал. С утра. Бедная девочка спит, а ты…
– А я говорю: вставай – одевайся.
– Ну не ври – одевайся. Ты не так сказал.
– Ну сказал. А ты бы не согласилась.
– Ну конечно – не согласилась. А с утра знаешь, как хочется.
– А сейчас.
– Сейчас есть хочется.
– Ну и ешь – бананов вон нагребла целую тарелку.
– А вкусные! Со сливками!
– Ты как кошка – тебя хлебом не корми…
– Нет, Мишка. Хлебом ты меня не корми.
– А чем.
– Сливками.
– Ладно. За этим не заржавеет.
– Ешь грейпфрут. Мне девчонки знаешь, что говорили.
– Что.
– Что если ты будешь целый день есть фрукты…
– То что.
– Вкус передается.
– Так ты хочешь фруктовый коктейль?
– Ну да. Интересно попробовать.
– Попробуешь. Вечером.
– Ладно.
После завтрака они двинулись вдоль бассейна, который закончился небольшим водопадом и потек дальше вниз речушкой в выложенном камнями русле.
– Мишка! Красиво как! Пальмы, цветы. А море скоро?
– А вот сейчас мы повернем… теперь сюда…
– Ой, море! Пошли скорей!
Пляж наполовину уже был заполнен, но хорошие места еще были; они устроились под зонтиком, постелили на лежаки полотенца. Белка взялась руками за края малинового топика, потянула его вверх, потом расстегнула пуговицу на коротких джинсовых шортиках с бахромой и, повиляв бедрами, опустила их вниз. Под ними осталась малиновая же горизонтальная полоска с крошечным треугольником, переходящим в вертикальную. На бедрах были бантики.
– Белка! У тебя от плавок одно название. Я даже подумал, что ты их забыла надеть.
– Ну тут все так ходят, посмотри.
– Да, но не у всех есть такая попка. Голая. Похожая на две булочки. С малиной.
Девушка прикрыла булочки ладошками.
– Ну что ты на весь пляж кричишь.
Михаил, успевший уже раздеться, обнял девушку за плечи.
– Пошли в море, Бельчонок голопопый.
– Пошли.
Они шли по понтону, глядя в воду; облака разбежались, дул ветерок, по морю шли небольшие волны.
– Мишка, смотри какие рыбы! Синие, желтые, полосатые! И не боятся никого. Ой, глянь, какая длинная! И прозрачная. Похожа на…
– Это рыба-игла.
– А если она… ко мне…
– А ты не расставляй ноги. Знаешь, почему у русалок ног нет?
– Почему?
– Их царь морской наказал. Чтоб не расставляли почем зря.
– Ну Мииишка!
– Прыгай!
Михаил обхватил девушку за талию и прыгнул с понтона. В воде он открыл глаза и увидел длинные ноги Белки, поймал ее за бедро, провел по нему ладонью, поднял ее вверх по внутренней стороне. Белка брыкнула ногами, изогнулась назад и оторвалась от него, развернулась, поймала его за руки и вынырнула вместе с ним.
– Как хорошо! Какая вода нежная! И теплая. И соленая. Совсем прозрачная. Она меня будто гладит.
Они болтали ногами и держались за руки, гладили друг друга ладонями; прикосновения в соленой воде были мягкими и приносили наслаждения вдвое больше. Они трогали друг друга будто в первый раз – они стали другими, новыми и спешили узнать эти новые ощущения, представляя, что их ждет еще.
– Мишка.
– Да.
– Это какая-то волшебная вода. Я опять хочу.
– Живая. И я.
– О. Да ты не врешь.
– Это когда я тебе врал.
– И что мы будем делать.
– Тут никак нельзя – все видно.
– Вот всегда ты так. Только бедная девочка захочет…
– Ну если бедная девочка будет каждые два часа хотеть – это будет не пять, а двенадцать.
– Опять считаешь! Какой ты подлец все-таки.
– Какой.
– Любимый.
– Вот брихуха. Чего ж ты под водой убежала.
– Глупый ты какой у меня. Я и буду от тебя убегать – чтоб ты меня догнал. Бедную девочку. Страшный пиратище.
– Так ты может по плену соскучилась.
– Я по тебе уже соскучилась.
– А что мне с ним теперь делать.
– Что ж с ним делать – скажи, чтоб подождал.
– Ну вылазь первая. Я поплаваю еще, попробую его уговорить.
– Ладно.
Минут через десять Михаил подошел к зонтику, Белка лежала на животе, подняв руки вверх, подставив всю себя солнцу; он достал сигарету и отвернулся, чтобы не началось опять, закурил и улегся на спину. На пляже был свой бар, от него доносилась музыка. Спасибо не русская попса. Он смотрел на море: от его утренней девственности не осталось и следа – катера сновали туда-сюда, из-за правого мыса появилась двухмачтовая парусная шхуна, стилизованная под старину, с квадратными люками для пушек. На мостике у круглого руля стоял капитан в треуголке и тельняшке в крупную полоску. На палубе видны были пассажиры в купальниках, с левого борта над водой нависла рея, с нее свисал канат, на котором над самой водой парил смуглый парень.
– Смотри, Белка.
– Ух ты! Пираты!
– Хочешь к ним?
– Да у меня и свой есть – не знаю, куда от него бедной девочке деться.
– А она хочет куда-нибудь деться?
– Бестолковые какие-то пираты пошли. Она только делает вид. Что это за пленница, если она не хочет убежать.
– Белка.
– А?
– А давно ты не была пленницей.
– Так что ж ты меня – к зонтику привяжешь. Это же не Голубая лагуна. Люди кругом.
– Ну и люди.
– Так они ж смотреть будут.
– Пусть смотрят. И завидуют.
– Ну стыдно, Мишка.
– Голой попкой ей не стыдно светить.
– Тебе не нравится?
– Да нравится. Прижаться хочется. Легонько так.
– Ага, знаю я твое легонько.
– Чуть-чуть. Соглашайся.
– Я соглашусь, а ты потом до обеда надутый ходить будешь.
– Да. Нет в жизни счастья.
– Ну как нет, Мишутка. Утром было. Разве нет? Твое счастье до сих пор еще в номере на цветах.
– Так то давно. Про счастье всегда говорят, что оно было, а не есть.
– Я и сейчас счастливая. Даже не знаю, чего бы мне еще хотелось. Ой, смотри, парашют! Классно как!
– Хочешь полетать, Бельчонок?
– Страшно! Я боюсь. А вдруг меня ветер унесет.
– Я тебя не отдам никакому ветру. Полетаем?
– А можно вдвоем разве?
– Можно. Пошли. Посмотрим на акул сверху.
– Так тут и акулы есть?!!!
– Да нет. Это просто название – Shark’s Bay – Акулья бухта.
– Ну пошли.
Катер с реющим парашютом стоял метрах в двадцати от края понтона, к нему нужно было добираться на резиновой лодке с мотором. Руководил всем араб, который назвался Ахметом, – он спросил, как они хотят: качелями или паровозом. Михаил выбрал паровоз, и Ахмет помог им надеть сбрую, подтянул парашют вниз лебедкой и пристегнул к нему карабин.
– Are you ready?
– Давай!
– Ааааааааааааа!
Парашют резко взмыл вверх, катер рванул вперед, Белка заорала и замотала ногами, Михаил обнял ее за плечи и закричал в ухо.
– Ну все, все. Уже летим. Все хорошо.
– Ух, классно! Страшно как! А красиво! Вся бухта видна. И вон тот мыс правда похож на акулу.
– Похож. Я вот буду твоей акулой. Вот она к тебе сзади так подбирается…
– Ты и тут сзади пристроился. И уже уперся в меня.
– А ты не верти попкой.
– Это ветер меня всю вертит и крутит и несёт.
– Хорошо?
– Да. Лямка только ногу жмет.
Михаил поправил лямку и ладонями провел по внутренней стороне бедер девушки, потом засунул руку ей в плавки.
– Ой, Мииишка! Ну ты что! Он же на нас смотрит. Ахмет.
– Ему солнце бьёт в глаза, он не видит.
– Так он услышит.
– А ты тихонько.
– Ты сдурел! Я не могу тихонько. Я щас улечу как ракета.
– Ну ладно. Не хочешь – как хочешь.
– Ну ты подлец какой! Давай! А то умру. Давай уже его!
– Хорошие у тебя плавки – и снимать не надо.
– Тебе ж не нравились.
– Нравились. А сейчас еще больше нравятся. А тебе так нравится?
– Ууух, Мишка! Ну что ты опять со мной делаешь!
– А ты не хочешь?
– Ну хочу! Я не могу сдвинуть ноги! Потрогай меня! Всё… всё… ооох… пусти… пусти меня. Я не могу больше. Давай ты. Боже, как хорошо! А ты говоришь – счастья нет.
– Есть?
– Вот, сейчас. Разве нет?
– Да. Сейчас. В небе. С тобой.
– Не могу поверить: мы с тобой летим… над морем… и опять ты меня… поймал.
– Такой у тебя день рожденья. В небе. Над морем.
– Девчонки умрут просто!
– Так ты им расскажешь? Всё?
– Ну Мииишка!
Парашют стал медленно снижаться, трос подтягивал его к катеру, пока их ноги не коснулись кормы. Ахмет застопорил лебедку и помог освободиться от подвесной системы.
– It was a good flight?
– Ох и good! Лучше не бывает!
Щеки Белки стали под стать ее купальнику, она не смотрела на араба. Они уселись на заднее сиденье, и катер повернул к берегу.
– Опять надругался над бедной девочкой. Ну вот. Ты из меня теперь вытекаешь.
– Сэкономишь на креме.
Белка повозила ладошками по внутренней стороне бедер, потерла щеки и лизнула палец, потом опустила руку за борт и провела языком по ладони.
– Как море. Теперь я всегда буду вспоминать море.
– Хорошо было?
– Еще никогда так не было!
– А почему?
– Ну мы летели… я и летела, и была у тебя в плену… никуда не могла деться… и я не могла сдвинуть ноги… и Ахмет твой смотрел…
– А тебе это нравилось.
– Ну не спрашивай!
– А ты скажи.
– Ну это стыдно!
– А ты мне на ухо. Признайся.
– Не дождешься!
– Ну давай. Я никому не скажу.
– Знаешь, я в больнице как-то была в родильной палате.
– И что.
– Женщина лежала с раздвинутыми ногами, а вокруг были врачи разные. Мужчины. Мне так стыдно было, будто это я лежу.
– Так ты себя представила – с раздвинутыми ногами. И все на тебя смотрят. А ты этого хочешь. Чтоб смотрели.
– Ну откуда ты все про меня знаешь!
– И тебя это завело?
– Ну… да. Ужасно.
– И сегодня так же?
– Да.
– И от этого сильнее было?
– Ну так сильно – чуть не умерла. Я все время думаю: сильнее уже быть не может. А потом ты опять что-нибудь утворяешь, и бывает сильнее и лучше. Ты и дальше так делай, Мишка. Разное. Всякое. Что хочешь. Мне все нравится. Я сначала пугаюсь, а потом нравится. Ой, а что это у тебя с ним опять такое? Я же его даже и не трогала.
– Ты его словами трогала. Ты когда про себя правду рассказываешь – ему это очень нравится.
– Правда? Словами? А ты можешь меня словами потрогать.
– Ты моя маленькая пушистая пи… ка, – Михаил пригнул к себе голову девушки и зашептал ей в ухо.
– Ну Мииишка! Ну так неприлично говорить! Перестань! Я опять захотела!
Михаил присел на лежак, достал сигарету, жадно закурил и откинулся на спину, Белка опять лежала на животе и болтала ногами; смотреть на нее было сладко и мучительно, он перевел взгляд на море. Господи, как хорошо. Неужели бывает так хорошо.
– Белка, мы перед обедом зайдем в номер – душ принять?
– Ага, зайдем – тогда мы обед точно пропустим.
– Ну пошли так. А в душ после обеда.
– Пошли. Я голодная как неделю не ела!
Они шли с тарелками в руках вдоль стоек, разглядывая причудливые блюда, рядом с которыми стояли таблички с надписями на четырех языках.
– Мишка, а что такое ге-мю-се?
– Гемюзе – овощи по-немецки. Смотри ниже – там есть по-русски.
– Ой, смотри, что написано: лизанья. Это прямо тут… что ли.
– Вот дурында ты у меня какая. Ла-занья, итальянское блюдо такое. Попробуй.
– Дааа, знаю я итальянцев этих. Те ещё ли… ла… дно, попробую. А что это такое белое длинное.
– Это кальмар.
– А похоже на… А вот смотри – пишут, чтоб я сушила что-то. А я уже вся и высохла. И откуда они знают, что я мокрая была.
– Да нет, посмотри наверх – это рыба японская. Сырая. С рисом.
– Ну нет – хватит с меня рыбы на сегодня. А на десерт что будем.
– Можно тортики.
– Не, мне нельзя, я в платье не влезу.
– Ну пошли к фруктам.
– Ой, Миш, смотри, сколько бананов. И все порезанные.
– Так что. Их только что порезали, видишь – сок.
– А я люблю, чтоб был длинненький.
– Будет тебе и длинненький.
Кондиционер в номере сдувал пот с горячей кожи. Белка лежала на животе и снова болтала ногами, Михаил рисовал пальцем у неё на спине ромбики.
– Ну что, хватило длины?
– Вот ты всегда так, Мишка. Подкалываешь меня.
– Хорошо тебе сегодня?
– Мне уже три раза хорошо сегодня было. А знаешь, что лучше было всего.
– Что.
– Когда мы летели… Ну там… в небе. Я никогда ещё так себя не чувствовала. Сначала так страшно было. А потом хотелось петь и кричать. Хотелось вырваться и улететь. А ты меня держал. И трогал. Там. И я не могла сдвинуть ноги. И Ахмет внизу. Он же знал, что ты со мной делаешь. Так стыдно было. И так приятно. Обалденно просто. Почему так, а, Мишка.
– Ну вот ты в детстве конфеты из буфета потихоньку от мамы таскала?
– Откуда ты знаешь.
– Да я спросил просто. Все таскают. Боялась, что мама накажет?
– Дааа.
– А конфета от этого вкусней не становилась?
– Наверно. Стыдно было, но так хотелось.
– Ну вот.
– Что вот.
– Ты перебарывала страх и стыд, и от этого было ещё вкусней. Когда ты отпускаешь себя, стряхиваешь то, что тебя сковывает изнутри, делаешь то, что хотела сделать, но боялась или стеснялась, ты становишься немного свободней, чем раньше, и от этого испытываешь… радость, иногда даже и…
– Но я никогда не хотела, чтобы ты меня… при ком то…
– Ты просто не думала об этом. Ты не знаешь всех своих желаний. Но это не значит, что в тебе их нет.
– Так значит, ты меня знаешь лучше меня самой.
– Выходит, что лучше.
– Какой ты у меня умный, Мишка. А ты не можешь сказать, что я ещё хочу, но стесняюсь, чтобы я…
– Нет, Бельчонок.
– Почему.
– Всему своё время. Давай собираться, погуляем до ужина.
Белка выгнала Михаила на балкон покурить и полчаса чем-то шуршала, потом позвала его. Волосы её были подняты вверх и заколоты в высокий узел, только перед ушами спускались два завитых локона. На ней было серое эластичное платье в обтяжку, отливавшее перламутром, оно оставило открытыми плечи, сверху держалось на торчащих сосках, почти все ноги были голые. Завершали наряд босоножки из серебристых полосок на шпильках.
– Если я вот так пойду.
– Тебя сразу же украдут.
– Смеешься.
– Если бы ты была совсем голой, я бы тебя меньше хотел.
– Так тебе нравится платье.
– Мне нравишься ты в этом платье. Ты как конфета в блестящей обертке. В буфете.
– Так тебе хочется меня стащить? Из буфета.
– Мне так хочется с тебя его стащить, что лучше выходи скорей, а то мы пропустим все на свете.
Уже вечерело, они шли по ярко освещенной Soho Square, Белка согнула левую руку Михаила и держала ее двумя своими, шпильки ее громко цокали по тротуару.
– Мишка, у них тут Новый год, что ли.
– У них тут каждый день Новый год.
– А что это за телефонные будки такие – красные.
– Это же Сохо – под Лондон сделано. Вот, смотри – Черчилль сидит.
– А это кто.
– Премьер-министр у них такой был.
– Был? Уволили уже?
– Да он умер уже.
– Опять издеваешься над бедной девочкой. Как же он может сидеть, если умер.
– Да он бронзовый сидит. На бронзовой скамейке. Смотри – с сигарой. Садись рядом, я тебя пощелкаю.
Белка наконец увидела, уселась рядом, закинула ногу на ногу и томно положила голову Черчиллю на плечо.
– Давай теперь я тебя.
– Не, я лучше с Мэрилин Монро. Вот она.
– А чего это у нее платье задрано.
– Ветер.
– Мишка, ну какой ветер – она же бронзовая.
– Белка, у тебя и без ветра больше видно, чем у нее. А я совсем не бронзовый… так что смотри…
– А давай мы тебе сигару купим.
– Зачем.
– Ну… она такая длинненькая. Мне нравится.
– Что-то тебя сегодня на длинненькое тянет. Давай лучше мы тебе мороженое купим. Эскимо. На палочке.
– Давай!
Зазвучала музыка, и в небо из центра фонтана взвилась струя воды, упала, по кругу поднялись другие: они двигались в такт и подсвечивались разноцветными огнями.
– Мишка! Как красиво! Я такого никогда не видела!
– Это в честь твоего дня рожденья.
– Правда?! А как они узнали?
– Ну, у тебя же в паспорте написано.
– Точно! Класс! А ты можешь меня щелкнуть, а то девчонки не поверят, что такое бывает.
– Ладно. Пошли теперь еще походим, а то ужин пропустим.
Рестораны сменялись магазинами, витрины притягивали к себе девушку магнитом, она удержала Михаила под вывеской «Ali-Baba Jewelry», под ней витрина полыхала радугой драгоценных камней и золотых украшений.
– Мииишка! Давай зайдем! Посмотрим хоть.
– Конечно, маленькая. Тебя хлебом не корми…
Магазинчик был небольшой, но ярко освещенный; за прилавком стоял пожилой египтянин, он поздоровался с ними по-русски.
– Что пожелаете? У меня есть все, что нужно такой красивой девушке. Вчера пришла новая партия жемчуга из Каира.
– А можно, мы посмотрим?
– Конечно. Можно и примерить. Вам нравится жемчуг?
– Очень нравится! Он такой… нежный.
– И подойдет к Вашему платью. Вот интересная подвеска.
Хозяин достал с витрины подвеску на цепочке в виде причудливой спирали, похожей на скрипичный ключ: она была сделана из белого и желтого золота, грани ее были ребристыми, преломляли свет и разбрасывали блики вокруг, внутри дрожала жемчужина величиной с крупную горошину. Он знаком развернул девушку и застегнул цепочку на ее шее. Белка порозовела от удовольствия и закрутилась перед зеркалом.
– Правда, красиво, Мишка?
– Тебе очень идет.
Египтянин внимательно следил за глазами девушки, не упуская из виду и Михаила.
– К этой подвеске у меня есть изумительные серьги, – он достал из ящика под витриной пару сережек висюльками с каплями жемчужин на конце. – Примерьте. В углу есть хорошее зеркало. Как это – триляж? Проходите.
Белка поцокала в угол, а Михаил спросил:
– И сколько они стоят?
– Для такой красавицы никаких денег не жалко – нет? Если возьмете и подвеску – будет хорошая скидка – только сегодня. Дешево отдам! Вы так дешево нигде не найдете – хоть в Каир поедете.
В углу Белка крутилась перед зеркалами, поворачивалась сама и поворачивала боковушки трельяжа, приподнимала ладонями свои конические девичьи груди, улыбалась, хмурилась, делала надменное лицо, вертела головой и, в конце концов, стала совсем пунцовой от возбуждения, оторвалась от зеркала, тяжело вздохнула и вернулась к витрине. Хозяин был к этому готов.
– Поверьте мне – я продаю жемчуг сорок лет – никогда не видел, чтобы он был кому-нибудь так к лицу. Наша царица Клеопатра очень любила жемчуг – она его даже пила, растворив в уксусе. Вы на нее очень похожи.
– Я?! На Клеопатру?! Царицу?!
– Да, моя дорогая. Вот у меня есть книга – «Каирский исторический музей» – тут есть ее портрет. Посмотрите.
Египтянин полистал альбом и показал Михаилу фото древней камеи, где в профиль была изображена любовница Цезаря и Марка Антония, потом вышел из-за прилавка и развернул девушку боком: действительно, прическа ее была похожа на прическу царицы, остального на камее было не разглядеть.
– Ну что? Похожа? Что я говорил?
– Ладно. Уговорил. Белка, будешь теперь Клеопатрой.
– Ну Мишка! Мне так нравится! А ты прикалываешься – всегда ты так.
– И мне нравится. Я только не знаю – у Клеопатры были такие же короткие платья или как. Походи туда-сюда – мы на тебя посмотрим.
Белка иронию отвергла высокомерным взглядом и начала дефилировать по магазину, начиная шаг от бедра и разглядывая свое отражение в зеркалах и витринах.
– Ты уже своими ногами полдороги до Лондона отмерила. Может, пора развернуть их к ресторану? Я что-то голодный. Как Цезарь после Рубикона.
– Ну вот ты какой все-таки, Мишка! Так хочется поносить.
– Да успеешь еще. Хоть всю ночь носи.
– А мы что – сюда вернемся? Да тут же ночью закрыто! Опять ты!
– Ну что ты, Бельчонок. Пошли.
– Ладно, снимаю.
– Зачем? Это как раз для вечера. На пляж такое не носят.
– Ты хочешь сказать, что мне их дали на прокат? Как в «Красотке»?
– Я хочу сказать, что уже заплатил, пока ты разглядывала пыль на зеркалах.
– Правда?! А откуда у тебя такие деньги?
– Да мы с Темкой запустили один проект.
– А почему же ты мне не говорил?
– Хотел тебе сделать сюрприз. На день рожденья.
– У тебя получилось! Спасибо!!! Хотя я до сих пор не верю, что могу так и уйти, – девушка с опаской посмотрела на хозяина – тот покивал головой и улыбнулся, – тогда она обхватила Михаила руками за шею и поцеловала в губы: сначала тихонько, потом сильней и сильней, – так, что у него захватило дух и джинсы стали тесными. Хозяин поймал его взгляд и глазами спросил: «Ну что, разве это не стоит этих денег?» Стоит. Это стоит всех денег, какие у тебя есть. И какие будут. Разве это можно измерить деньгами. Разве счастье можно мерить деньгами. Запомни это: вот, сейчас – тебя обнимает девушка, которую ты любишь, ты подарил ей немного радости, и ты счастлив.
Ужин уже давно начался, было много людей, но к ним подошел метрдотель и провел их к свободному столику, снял табличку Reserved и пожелал приятного вечера. На столике горела свеча в матовом колпаке. Перед террасой была маленькая эстрада, на которой женщина в длинном черном платье пела в микрофон старые шлягеры, ей аккомпанировал гитарист с косичкой. Дальше шел подсвеченный бассейн, бар слева работал, островок с тремя пальмами был виден силуэтом.
Ели разное мясо, которое повара готовили прямо на террасе, пили шампанское, а в конце к их столику под грохот барабанов, бубнов и визг флейт подтянулась вереница арабов в бурнусах – первый нес торт со свечами, они пели и что-то галдели, пока Белка не задула свечки.
– Загадала желание?
– Загадала.
– Какое.
– Не скажу.
– А как же я его исполню.
– А ты догадайся.
– Ладно. Попробую.
После ужина они дошли до бара и уселись за столик, Михаил закурил.
– Дай мне сигарету.
– Зачем тебе.
– Ну я хочу попробовать.
– Попробуешь щас у меня.
– Ну вон девчонки все курят. Так красиво. Она такая длинная… Берешь ее так… в рот… тянешь…
– Я тебе дам… в рот. Палучишь у меня.
– Ну Мишка. Ну они же все так делают…
– А если они сейчас тут трусы начнут снимать… Ты тоже…
– Не, я не смогу.
– Слабо?
– Та нет.
– А что.
– А на мне их просто нет.
– Врешь.
– Дай руку. Чувствуешь?
– Так ты хотела это сделать. И сделала.
– Я не задумывала это заранее. В последний момент захотелось. Ты теперь будешь стесняться со мной идти?
– Глупая ты моя. Нужно было раньше сказать.
– Зачем.
– Я бы гордился. В Сохо.
– А ты бы мне жемчужины подарил?
– Я бы там все деньги оставил.
– Так мы ж ещё только приехали.
– Это меня и пугает. Что ты еще утворишь.
– Ну не бойся, Мишка. Мне ещё никто не дарил таких подарков. Я так рада. Но я не за это тебя люблю.
– А за что.
– Я и без жемчужин чувствую себя с тобой…
– Как.
– Как Клеопатра.
– Ты и есть Клеопатра. В юности. Ты становишься ею. Каждый день.
– Это ты меня ею делаешь. Я хочу коктейль.
– Какой.
– Высокий. Разноцветный. С трубочкой. Она такая длинненькая… Ой.
– Белка!
– Ну вон смотри – девчонки пьют.
– Ладно.
Михаил поманил официанта и заказал коктейль, тот принес его через пять минут. Белка потянула жидкость через трубочку.
– Вкусный. Мишка, а пойдем на остров.
– Пойдем.
Они перешли мостик, и Белка прислонилась спиной к пальме.
– Подними платичко.
– Зачем?
– Я приласкаю твоего бельчонка.
– Ну они же увидят!
– Нет. У них свет, а мы в тени.
– Ну услышат.
– Нет. Музыка.
Девушка потянула подол вверх левой рукой.
– Я так люблю, когда ты так делаешь. Так нежно. Так приятно. И где ты научился так делать. Сильней! Ой, Мииишка! Опять! Целый день сегодня. Вставай. Теперь давай я. Подержи коктейль. Ниже опусти. Где он у тебя. Ему тоже нужна свобода. Сейчас я вас освобожу. Хочешь? А он? Держишь его в плену все время. А он вырывается. Вот. Ну давай… давай, мой хороший. Мой бананчик любимый. Мой сладкий. Вот. Да нет, давай его сюда, будет у меня коктейль, царский. Это Клеопатра так жемчуг пила? Мы тоже так можем. Все… все. Вкусно получилось! Легче тебе? Опять я тебя полечила. Спасла. От мучений. Понравилось вам?
– Ооох, Белка, ууух блин! Ох и хорошо! Ох и классно! Ну ты и придумала!
– Тише, Мишутка. Музыка кончилась. Как ты думаешь, знают они там, что мы делаем?
– Уффф. Не знаю. Пойдем спросим.
– Шутишь опять.
– Нет. Пойдем посидим за столиком. На террасе. Допьешь коктейль.
– Думаешь, я боюсь? И пойдем.
Они уселись за столик, Михаил жадно закурил, Белка села боком к столу и положила ногу на ногу. Ужин закончился, люди слушали музыку, болтали – был обычный вечер. Кто-то собирался в город, кто-то в Сохо. Женщины были нарядно одеты и накрашены, мужчины, по большей части, в джинсах и поло, – они разглядывали чужих женщин и гордились своими. Михаил видел, как их взгляды скользили по бедрам Белки, гладили ее голые плечи, проникали сквозь ткань платья к торчащим соскам. Она это тоже чувствовала, но не смущалась, помешивала трубочкой коктейль и отсербывала, с вызовом глядя вокруг, снимала ногу с колена и клала другую, медленно, как Шэрон Стоун в «Основном инстинкте». Она протянула руку через столик, взгляд ее говорил: «Пусть они смотрят, пусть знают, пусть хотят – все это только твое». Михаил вложил свою руку в руку девушки, они касались и взглядами и понимали друг друга без слов.
Разве она похожа на медсестру из заштатной мухосранской больницы? И когда она стала такой. Или она такой была. Нет, она стала другой. А ты заметил, как этот бутон распустился и превратился в цветок. И почему это произошло. Никакая косметика не сделает девушку красивой, если… Если что. Если она не ощущает поток… любви. Не простой похоти, а нужности кому-то одному. Ощущение единственности для кого-то. Никакие звезды Плейбоя не нравятся тебе так, как нравится она. И так не возбуждают. Почему это так. Где скрыт этот секрет. Ты же видел такие же бедра, такую грудь. Вот – секрет в глазах. Они загораются по-другому, и ты видишь ее совсем по-новому. Да. Свет любви в глазах превращает бутон в прекрасный цветок.
– Белка.
– Да.
– Ты сегодня как цветок. Цветешь и пахнешь.
– Какой цветок?
– Не знаю. Все цветы в одном. Оллинклюзив.
– Ты правда так думаешь?
– Да. Я думаю, что я тебя люблю.
– Ты сам первый никогда этого раньше не говорил.
– Вот, говорю.
– Спасибо, Мишка.
– За что.
– За то, что ты у меня такой есть.
– Какой такой. Я просто Мишка Дуридомов. Из Мухосранска. Ничего во мне нет особенного.
