Текст книги "Погребённые заживо"

Автор книги: Марк Биллингем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Глава пятая

В пятнадцати минутах езды от дома Малленов, в роскошном пригороде Стэнмор, на пятидесяти гектарах плодородной земли раскинулся парк, окружающий основанную почти сто лет назад школу Батлерс-Холл.

Они остановились в конце подъездной дорожки, протянувшейся на полтора километра. Холланд остался ждать в машине и познакомился с краткой историей школы, бегло просмотрев хвалебные проспекты. Из двухсот пятидесяти с лишним учеников – большинство из них перешли сюда из расположенной неподалеку начальной школы, которая входила в комплекс Батлерс-Холл, – почти треть жила при школе. Из общего числа школьников около 40 процентов составляли девочки, которых впервые допустили в средние классы в начале 1980-х и лишь десятилетие спустя стали принимать в старшие классы.

Кенни Парсонс, который уже минут пятнадцать как ушел искать туалет, постучал в окошко машины. Холланд оторвался от проспектов и опустил стекло.

– Если ты можешь позволить себе отправить детей учиться сюда, могу поспорить, что ты можешь себе позволить и заплатить приличный выкуп, – сказал Парсонс. – Эти дети могут с таким же успехом носить на своих спинах мишени.

– Вот этого им не разрешат, – ответил Холланд, потрясая брошюрой. – Здесь с формой очень строго.

Парсонс оглянулся на школу.

– Тут строго со всем.

Холланд вышел из машины, бросив брошюру на заднее сиденье, и они пошли в сторону здания школы.

– Ложь для меня оскорбительна, – произнес Дейв.

– Что ты сказал?

– По-видимому, это перевод с латыни. «Обман унижает меня» или что-то вроде этого. Девиз школы.

Парсонс рассеянно кивнул.

– Сейчас отпустят младший шестой класс, [17]17
  В английских частных школах обучаются, как правило, дети, уже окончившие начальную школу (5—11 лет). Период обучения в средней школе – семь лет (с 11 до 18 лет), при этом курс последнего – шестого – класса охватывает два года.


[Закрыть]– предупредил он.

Учебный день в школе был спланирован таким образом, что учащиеся средних и старших классов покидали школу с двадцатиминутным интервалом. Портер и ее коллеги были уже на территории школы; разбившись на пары, они опрашивали в присутствии родителей и учителей учащихся четвертых-пятых классов. Когда Холланд и Парсонс подошли к парадному входу, они присоединились к другой паре полицейских и последовали за ними через парковку: «порше-кайены», «вольво», БМВ пятой серии. Один из полицейских, тощий прыщавый парень из Эссекса, мимоходом прижался лицом к тонированному окну «лексуса», пытаясь заглянуть внутрь.

– Где эти люди работают? – удивился он.

Холланд, Парсонс и остальные остановились у огромных дубовых дверей школы, которые с грохотом распахнулись, когда из них повалили первые ученики. Полицейские были одеты в штатское, но стильно: полувоенные брюки цвета хаки и свободный пиджак поверх спортивной рубашки с короткими рукавами. Они легко могли сойти за учителей, а кое-кто – и за учащихся, не надевших форму.

Было видно, что Парсонс, наблюдая за первой волной учеников, все еще раздумывает над вопросом коллеги. Перекрикивая болтовню детей, он заметил:

– Не думаю, что многие из них – дети полицейских, да я и не представляю, чтобы из этих деток вырастали полицейские.

– В школе есть и бюджетные места, – сказал Холланд. – Знаешь ли, не у каждого ведь папочка нефтяной магнат или футболист.

– Это верно, – вклинился парень из Эссекса. – Возьмем хотя бы Маллена. Небось, ему пришлось здорово прогнуться, чтобы пристроить сюда сына.

Парсонс пробормотал что-то о пенсии детектива, о том, что Маллен имеет действительно неплохие деньги, работая консультантом по вопросам безопасности, но Холланд его не слушал. Он наблюдал за двумя девушками лет пятнадцати, которые, склонившись друг к другу, о чем-то шептались. Дейв думал о Хлое и о том, что – пусть до этого еще и слишком далеко – он не возражал бы, чтобы его дочь, появись у нее такая возможность, училась в подобной школе. А также о том, что он будет до последнего вздоха возражать, если она вдруг надумает пойти работать в полицию.

Впервые сотрудники полиции приезжали в Батлерс-Холл вечером в понедельник – когда бригада по раскрытию похищений была только привлечена. На следующий день они продолжали опрос свидетелей. Было ясно, что Барри Хигнетт хочет опросить каждого, кто мог хоть что-то добавить. Однако еще более ясно было то, что, пока люди, удерживающие Люка Маллена, не решат сообщить полиции и родителям о своих требованиях, полицейские не смогут добиться существенных результатов.

Учеников опрашивали в школе. Им сообщили, что Люк Маллен до сих пор не объявился и, если они чувствуют, что им есть что сказать по делу, сотрудники полиции готовы их выслушать. Директор школы без устали повторял, что невыполнение своего гражданского долга – та же ложь и во всех отношениях бесчестный поступок. Учеников убеждали поделиться любой информацией – какой бы незначительно она ни казалась – относительно минувшей пятницы, когда увезли Люка.

Малый из Эссекса и его напарник расположились в противоположном конце двора, но нельзя было сказать, что к ним или к Холланду с Парсонсом толпились сгорающие от нетерпения юные информаторы.

Те немногие ученики, с которыми Холланду и Парсонсу все же удалось побеседовать, твердили одну и ту же историю. Стало ясно, что за последние дни школьное «сарафанное радио» поработало отлично, и теперь было непросто отделить факты от небылиц.

Один мальчик заверил Холланда, что Люк Маллен сбежал с сексапильной взрослой женщиной. Несколько учениц шестого класса давали голову на отсечение, что видели, как Люк и эта таинственная женщина целовались двумя или тремя днями ранее. Один из одноклассников Люка сказал, что у Люка была тайная подружка и он намекал, что собирается с нею куда-то убежать. В Испанию, а может, во Францию.

Ничто из сказанного учениками ни на шаг не продвинуло полицейских в поисках машины. Возможно, это все-таки был «пассат», вероятнее всего – темно-синий или серый, но пара цифр номера оказалась бесполезной, поскольку всплыли еще с десяток букв и цифр этого номера – очевидцы клялись, что они видели, как именно в этой машине увезли Люка Маллена.

Описание женщины практически совпадало с тем, которым полиция уже располагала, хотя опять же доверие к этим показаниям намного уменьшилось, когда стало понятно, что очевидцы уже пообщались друг с другом. Женщина лет двадцати семи – тридцати. Блондинка. Очень худая. «Хотя и симпатичная, – сказал один из одноклассников Люка, – Люк считал, что она в хорошей форме. Но, вы же понимаете, с кем ему было сравнивать-то?»

Акцент в этом деле, как и всегда при общении с людьми, делался на поисках пропавшего мальчика. О похищении, естественно, речи не было – в соответствии с общей практикой полицейские за пределами управления или дома Малленов даже само слово «похищение» не произносили.

Однако любая школа – благодатная почва для слухов и догадок, как и для кишечной палочки или герпеса.

– Эта женщина похитила Маллена, да? – Мальчишке было пятнадцать, на год моложе Люка, но из-за манеры солидно держаться он казался года на три-четыре старше.

– К сожалению, я не могу разглашать подробности дела, – ответил Холланд. У парня был аккуратный пробор, в руках маленький портфель. Холланд подумал, что, скорее всего, в регби он не блещет.

– Ясно.

Холланд тут же понял, что с мальчишкой лучше разговаривать открыто, как со взрослым.

– Но мы действительно заинтересованы в том, чтобы ее найти.

– Что вам известно о ее внешности? – поинтересовался юноша.

Холланд и Кенни Парсонс обменялись взглядами, потом рассказали основное.

– Честно говоря, если ты можешь добавить еще что-то…

– Я посещаю уроки живописи и считаюсь на них одним из лучших учеников, – гордо заявил парень.

Холланд непонимающе смотрел на него.

– Я довольно хорошо рассмотрел женщину, которая была с Люком. Если хотите, я мог бы ее нарисовать.

– Это мы организуем, и как можно скорее, – оживился Холланд.

Парсонс записал имя и адрес мальчишки. Они задали ему еще несколько вопросов: где именно он стоял? На каком расстоянии от Люка? Был ли рядом с ним кто-нибудь еще?

– Поговаривали, что она вроде бы подружка Люка, – совершенно неожиданно заявил парень, – но я бы этого не сказал.

– Почему? – Холланду с трудом верилось, что мальчуган может разбираться в таких делах; он не тянул на «предмет обожания» школьных официанток.

– Язык тела. – Он ответил так, как будто это было очевидным и беседа стала ему немного надоедать. Однако говорил он убедительно, так что Холланд, хотя и удивился, был вынужден признать его слова заслуживающими как минимум внимания.

– А что Люк? Каким он казался?

– Думаю, весьма довольным. Они прошли буквально рядом со мной, он что-то ей говорил.

– А ты не?..

– К сожалению, мне ничего не удалось расслышать, но он выглядел… довольным.

– А не было впечатления, что он идет против воли, по принуждению? Может, он выглядел напуганным?

– Он – нет, она – да. – Мальчик в смущении вертел портфель. Смотрел мимо Холланда и Парсонса, в сторону ворот школы, как будто ждал приятеля. – Она выглядела напутанной до смерти.

Торн явно с толком воспользовался своим проездным.

Он побывал в Баркинге, побеседовал с детективом из отдела по сбору, потом полтора часа добирался до Финчли, чтобы побеседовать с начальником «Летучего отряда». Оба рассказали ему, каким славным малым был Тони Маллен, какая это была потеря для Конторы, когда он так рано вышел на пенсию, и как ужасно, что его семья стала мишенью для преступников. Один из собеседников признался, что начал собирать деньги в своем подразделении, но потом вернул их, когда понял, что не знает, на что именно собирает.

Они просмотрели уже усеченный список Маллена. Оба воздержались от комментариев, но каждый рассказал историю-другую, вспоминая свои – совместные с Тони – заслуги в поимке и водворении в тюрьму указанных в списке особ. Торн слушал, в нужных местах смеялся, поощрял собеседников к тому, чтобы они еще вспомнили былые дела, которыми занимался Маллен и которые, как им кажется, могут иметь отношение к происходящему. Он готов был включить в список любое имя, которое требует, по их мнению, проверки – просто для того, чтобы исключить всякие сомнения. Так всплыли еще два имени – теперь в списке, который имел с собою Торн, направляясь в Колиндейл на запланированную встречу в Пиль-центре, было четыре фамилии.

В «кабинете особо важных дел» на четвертом этаже Бекке-хауса Торн провел пятнадцать минут, сплетничая со своими сослуживцами: попил кофейку с Ивонной Китсон, которая казалась несколько озабоченной собственными мыслями; обменялся шутками с Самиром Каримом и Энди Стоуном, которые заверили, что для всех он словно и не откомандирован из отдела. Просунул голову в дверь кабинета Рассела Бригстока в тщетной надежде на моральную поддержку.

Начальник управления уголовного розыска Тревор Джезмонд, как только Торн вошел, дал ему понять, что у него нет времени на посторонние разговоры.

– Это не займет много времени, сэр!

– Ладно. Я весь внимание.

Торн, как мог коротко, ввел Джезмонда в курс дела Люка Маллена. Он объяснил, что они всерьез полагают: главный мотив похищения сына Тони Маллена – месть отцу; что они ищут любого, кто мог бы затаить на него обиду. Из слов Торна выходило, что Джезмонд отлично знает Маллена, проработал с ним бок о бок несколько лет, поэтому он, как никто другой, сможет грамотно и профессионально вникнуть в самую суть списка подозреваемых. Торн явно хватил через край, но, хотя он и видел, что Джезмонду прекрасно понятна его грубая лесть, прием сработал.

– Естественно, я с удовольствием помогу, – сказал Джезмонд.

Торн полез в карман за списком.

– Конечно…

– Тони и Мэгги сейчас приходится туго.

– Со времени нашего последнего телефонного разговора добавились еще две фамилии…

Джезмонд встал и направился мимо Торна к двери, снял с металлической вешалки пальто.

– Продолжим наш разговор по дороге. Так я смогу одновременно заниматься и другими делами.

– Это совсем коротенький список…

– Как там любят говорить женщины? Что мы, мужчины, не можем делать несколько дел одновременно?

Торн промолчал, с беспокойством заметив, что тонкие губы Джезмонда расплываются в неком подобии улыбки.

Одним из «других дел» оказалось долгое и утомительное посещение автошколы при управлении, где по совсем непонятной причине они стояли и наблюдали, как слушатели курса вождения повышенной сложности ездят по треку или проносятся по испытательной дорожке со скользким покрытием.

Джезмонд жестом подозвал одного из инструкторов, потом спросил, перекрикивая гул мотора:

– Вы любите мотоспорт, Торн?

Торн сделал вид, что не расслышал, и попросил Джезмонда повторить вопрос, тем временем обдумывая, что же соврать. Он наблюдал, как «ауди», пронзительно визжа тормозами, лавирует между рядами столбиков-заграждений.

– Только когда машины сталкиваются, – в конце концов ответил он.

На том и порешили.

Автошкола располагалась как раз напротив легкоатлетического стадиона. Совсем не впечатленный видом маневрирующих на предельной скорости машин, Торн посмотрел в другую сторону и увидел толпу новобранцев, бегущих медленной трусцой по асфальтовой внешней дорожке. Каждый был одет в синий спортивный костюм, но некоторые совсем не походили на спортсменов. Многие явно с куда большим удовольствием разгоняли бы демонстрантов или подбирались к вооруженному преступнику.

– Тони Маллен всегда был в приличной физической форме, – сказал Джезмонд. – В такой, что дай бог всякому! Торн, вы не хуже меня знаете, что большинство негодяев, которых мы сажаем за решетку, относятся к аресту как к части нашей работы. Они не воспринимают его как сведение личных счетов. Если они будут пытаться поквитаться с каждым полицейским, который отправил их за решетку, у них просто не останется времени на свое основное ремесло, чтоб его черт побрал!

Торн знал, что в целом так оно и есть, но он также знал (может, даже лучше многих), что всегда есть исключения из правил. Когда речь шла об убийцах, встречались такие, для кого арест был далеко не профессиональным долгом полицейского; реакцию подобных типов, когда их ловили и они уже больше не могли потакать своей навязчивой идее, нельзя было назвать предсказуемой.

Позже, когда Холланд увидел его среди очень разношерстной группы школьников, стало понятно, что этот мальчишка выделяется на их фоне: он был из тех, кто привлекает внимание, с кем бы рядом ни находился. Что-то в его внешности притягивало взгляд – эдакий надутый индюк, который всем своим видом говорит: «Хотите – можете мною полюбоваться». Самоуверенности ему было не занимать. Конечно, многие ученики этой школы были самоуверенными – это было видно по их форме, слышалось в голосе, читалось в глазах; они сознавали, что очень неплохо устроятся в жизни – разве что им помешает что-то совсем уж невероятное. Однако этот мальчишка был не похож на них: он явно считал себя каким-то особенным и не собирался этого скрывать.

Холланд и Парсонс побеседовали с несколькими девочками лет шестнадцати-семнадцати, тоже самоуверенными, но совершенно по-иному, чем их одноклассники. Парни отвечали лаконично и в свою очередь задавали встречные вопросы. Девчонки же кокетничали и хихикали. Холланд смеялся им в ответ, отлично понимая, что некоторые из них – очень хорошенькие и прекрасно об этом знают. Он посмотрел им вслед, потом повернулся и увидел, что Парсонс не сводит с него глаз – с притворной суровостью и поднятой от удивления бровью.

– Полегче, тигр…

– Ты что, совсем спятил? – Холланд резко оборвал Парсонса и тут же вспомнил, что Торн отреагировал почти такими же словами, когда ему завуалированно намекнули на Луизу Портер. Потом он повернулся ко входу в школу и впервые увидел того самого мальчишку.

Парень выходил на школьный двор еще с тремя ребятами; он не был самым высоким, не шел впереди всех, но все равно был в центре внимания. Он что-то сказал – остальные засмеялись, и Холланд сразу же понял, кто здесь лидер, вокруг кого крутятся остальные мальчишки.

Когда их группка подошла ближе, Холланд заметил, как мальчишка в один миг изменился внешне: одним быстрым движением руки ослабил узел галстука, другим взъерошил светлые волосы, а в левом ухе после этой манипуляции вдруг появилась золотая серьга в форме крестика. Обычное в общем-то превращение школьника в уличного парня.

Но Холланд глаз не сводил с этой серьги. Было в ней что-то знакомое, что-то очень важное.

Парсонс поманил рукой компанию к себе.

– Мы опрашиваем всех, кто мог видеть, что произошло с Люком Малленом в прошлую пятницу.

Последовала пауза. Они смущенно пожимали плечами, переминались с ноги на ногу, а их взгляды устремились к мальчишке с серьгой.

– Может быть, когда вы выходили из школы, – продолжал Парсонс, – то заметили, как Люк Маллен садится в машину.

В ответ прозвучали довольно бессвязные фразы.

– Да мало ли кто садится в машины…

– Я в ту пятницу в регби играл…

– А у нас было собрание о том, как мы на зимних каникулах лыжами займемся…

– Думаю, мы вряд ли будем вам полезны.

Последняя реплика принадлежала мальчишке с серьгой; в его речи слышался странный акцент – наполовину английский, наполовину американский. Такой же Холланд успел заметить у многих учеников этой школы – восходящая интонация в конце каждого предложения. Как будто в каждом слышался вопрос – мягкий, ненавязчивый, но безусловно требующий ответа. Мальчик говорил за всех четверых, и Холланд заметил, что те только рады этому. Он был тем, с кем каждый из одноклассников хотел «тусоваться» и кому хотел подражать. Холланд вспомнил о мальчике с портфелем, юном художнике, с которым беседовал чуть раньше. Этот парень был полной противоположностью того и, вероятно, изо всех сил к этому стремился.

Если быть честным, сам Холланд был непохож ни на одного, ни на другого. В школе в Кингстоне двадцать лет назад он корпел над книжками и был середнячком. Увы, он ничем не выделялся в классе, и глаза у него вечно были опущены.

Четверка уже развернулась и пошла по своим делам, но Кенни Парсонс быстро обогнал их и снова остановил:

– Минутку, юноши, мы еще не закончили.

– Неужели? – удивился парень с серьгой.

– Пропал один из ваших приятелей.

– Мы были едва знакомы, – засмеялся другой. Парень с серьгой бросил на него взгляд, от которого тот мгновенно сник.

– Значит, вы учитесь с ним в разных классах?

– Верно. В разных.

– Но в одной параллели?

– Тоже верно. Только вот понятия не имею, чем это может помочь! – Он снова развернулся и, перекинув сумку через плечо, решительно направился к главной дороге.

Холланд наблюдал, как парень с серьгой и его друзья уходят прочь. Что-то знакомое было в лице мальчишки, что-то важное. Дейв вспомнил, как тот разговаривал с Парсонсом, как смотрел на полицейского. Чернокожего полицейского…

– Наглый маленький ублюдок! – сказал Парсонс.

И Холланда как молнией ударило, внутри все похолодело (как когда едешь по горбатому мосту). Он наконец навел фокус. Крестик, болтающийся в ухе… Это лицо он видел раньше.

– Я считал, что у «золотой молодежи» манеры получше.

Холланд кивнул, понимая, что дело именно в этом; если его догадка верна, то «наглый» – это еще о нем мягко сказано.

Мальчишка с серьгой мог себе позволить быть самоуверенным. И дело, конечно, не только в форме школы и акценте, дело в том, что люди судят о характере по достоинству, с каким ты держишься. Большинство полагает, что такие вещи говорят сами за себя.

Холланд ухватил за воротник ближайшего из проходивших мимо мальчишек и указал на парня с вызывающе взъерошенными волосами. Он задал вопрос и узнал имя. Потом он увидел, как парень по имени Адриан Фаррелл обернулся, посмотрел на них и медленно пошел дальше; его светлые волосы все еще мелькали в толпе, постепенно теряясь в сине-серой массе дружно спешивших с занятий школьников.

Что ж, Фаррелл без труда мог позволить себе самоуверенность: внешние приличия были соблюдены, а полицейские, да и кто угодно еще могли теряться в дурацких догадках.

Торн привык больше размышлять, чем жаловаться, но иногда он был не прочь поплакаться в жилетку, а Кэрол Чемберлен – в хорошем настроении – была отличным слушателем. Он поплакался ей по телефону на больную спину, пожаловался на перевод в отдел по расследованию похищений и на то, что его единственно стоящая версия расследования быстро заходит в тупик. Однако сегодня Кэрол Чемберлен была не в духе.

– Тебе нужно с кем-нибудь проконсультироваться, – сказала она.

– С кем – с психиатром?

– Тоже не помешает. Но сейчас я говорю о твоей спине. Прекрати стонать и сходи к врачу.

После разговора с Джезмондом Торн пешком вернулся в Бекке-хаус и прогнал два новых имени по базе данных полиции. Билли Кемпбелл, как было сказано, посещает реабилитационный центр для алкоголиков и наркоманов в Шотландии. Уэйн Барбер наконец воплотил в реальность свою давнюю мечту поработать на благо родины и теперь отбывает двадцатипятилетний срок в тюрьме Уэйкфилда. Значит, оставались только двое из первоначального списка Маллена, но Джезмонд ясно дал понять, что считает эту затею пустой тратой времени.

Торну и самому стало казаться, что он продвигается слишком медленно. Он взял в столовой сэндвич и вернулся в кабинет, раздумывая над тем, кому бы позвонить пожаловаться, пока он будет есть.

Он уже несколько лет был знаком с бывшим старшим инспектором Кэрол Чемберлен. Ее отозвали с пенсии на службу, когда ей исполнилось пятьдесят, и направили в консультативный отдел окружного управления – небольшое подразделение, которое состояло преимущественно из отставных офицеров. Их задачей было использовать свой коллективный опыт для реанимации «глухарей». Между собой действующие сотрудники управления добродушно называли их «Слегка помятый отряд».

Впрочем, миссис Чемберлен можно было назвать какой угодно, но только не старой и помятой.

Торн знал, что она бывает сварлива и не стоит попадаться ей под горячую руку, но год назад он своими глазами видел, как броня суровости и ядовитой иронии дала трещину, а затем и вовсе слетела с миссис Чемберлен, словно тонкая пленочка. Оказалось, то была лишь внешняя оболочка, вроде кожуры персика, тогда как внутри у нее бурлили, разъедая душу, чувства. Стоило эфемерной преграде исчезнуть, и ему, как откровение, приоткрылась подлинная душа миссис Чемберлен – такая, какой он и сам хотел бы ее видеть. В тот же момент и она увидела подлинную сущность Торна и прониклась к нему глубокой симпатией. Но за откровение всегда приходится платить. Правда, они предпочитали никогда даже не упоминать о тех безумных мгновениях ярости и боли, благодаря которым они нашли человека, который поджег некую девушку. Торн также никогда бы не узнал, что его отец все еще жив, – для миссис Чемберлен, правда, последнее так и осталось тайной.

Кэрол была его другом, но, как и большинство людей, которых Том Торн уважал, она его немного пугала.

– Я лучше перезвоню позже, – сказал Торн. – Видно, вы очень заняты: гладите кошку или разгадываете кроссворд.

– Нет, вы посмотрите на этого наглеца! И все лишь из-за того, что я не хочу слушать твой скулеж!

– Я позвонил, потому что иной раз выдаете неплохие советы.

– А еще потому, что я знакома с Тони Малленом.

– Не понял? – Торн отложил свой бутерброд.

– Ты разве не знал?

– Если бы я знал, то позвонил бы вам немедленно. И давно вы знакомы?

– Я работала с ним в уголовном розыске в Голдерс-Грин где-то двенадцать-тринадцать лет назад. Он тогда был, по-моему, еще сержантом, а может, только ожидал присвоения этого звания. А когда я уходила на пенсию, его, кажется, прочили в начальники отдела.

Торн схватил клочок бумаги и стал быстро делать пометки.

– И что же?

– Что? Думаю, он был подходящей кандидатурой. Насколько я могу судить, честный человек – впрочем, это еще ни о чем не говорит. Я знаю уйму людей, которые с годами так или иначе оступились.

– Тогда что вы можете сказать об этих двух фамилиях? Коттерилл и Квинн, – Торн слышал, как на том конце провода играет классическая музыка. Джек, муж миссис Чемберлен, увлекался музыкой.

– Знаю, ты ожидаешь услышать другое, но Джезмонд, по-видимому, прав. Не могу представить этих двоих в роли похитителей. – Она помолчала. – А что, Гранта Фристоуна никто не упомянул?

– А это важно? – Торн записал фамилию.

– Ну, может, и не очень, но я удивлена, что его имя вообще не всплыло.

– Я весь внимание.

– Фристоун изнасиловал несколько детей где-то в 1993 или 1994 году. И девочек, и мальчиков – думаю, ему было все равно. Он держал их в гараже за своим домом.

Держал их…

Торн постарался отогнать видение мешка, который надевали мальчику на голову.

– Я недолго занималась этим делом, – продолжала Чемберлен, – а Тони Маллен вел его, даже, кажется, сам арестовывал насильника. Все знали, что это отвратительное дело – ну, так вот, Фристоун сыпал угрозами с момента задержания до самого оглашения приговора.

– Угрожал Маллену?

– Может, он и еще кому-то угрожал, но что Маллену – это я точно помню. Я тогда один раз присутствовала в суде и помню взгляд, который бросил на него Фристоун: не то чтобы сумасшедшая ярость, но… До сих пор не могу забыть этот взгляд…

– Спасибо, Кэрол. Я проверю.

Пару секунд она молчала, потом музыка стала тише.

– Позволь, я этим займусь.

Торн медленно подчеркнул имя Гранта Фристоуна.

– Я, видишь ли, думал, что вынюхивать – дело мегер.

– Будем считать, что я этого не слышала. Нет, серьезно, Том, ты не хочешь, чтобы я кое-кого поспрашивала, а потом перезвонила тебе?

Торн слышал, как у миссис Чемберлен мгновенно изменился голос. В отделе она работала не каждый день, да и толку от этой работы было очень мало. Он знал, насколько ей нравится чувствовать себя полезной, как хочет она приняться за работу – какую бы то ни было работу. Он также знал, что у Кэрол все еще широкий круг связей, что она отличный профессионал. Да она, черт побери, своим проницательным взглядом увидит больше, чем может дать любой компьютерный поиск.

– К тому же у Джека с годами стала болеть спина, – сказала она. – У него есть мазь, которую он втирает на ночь. Я могу принести ее тебе на нашу следующую встречу.

– Спасибо.

– Тогда ты убьешь сразу двух зайцев.

Торн подумал о пленке, о человеке со шприцем. Неужели это тот же человек, лицо которого врезалось в память Кэрол Чемберлен в зале суда более десяти лет назад? Человек, который раньше похищал детей!

Одной рукой он потянулся за своим забытым бутербродом, другой взял ручку и стал торопливо писать.

Он снова и снова обводил рамочкой имя этого мужчины.