Текст книги "Погребённые заживо"

Автор книги: Марк Биллингем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Глава двадцать первая

Импровизированная сцена была установлена в комнате его отца, окна которой выходили на улицу.

Сидя на единственном стуле, Торн слышал голоса, раздававшиеся из-за наспех сделанного занавеса, – его отец со своим другом Виктором готовились к выходу. Торн оглянулся на старые мамины часы, стоящие на каминной полке. Ему нужно было возвращаться на работу, и на это все у него действительно не было времени.

– Вы еще долго там?

Его отец из-за занавеса проорал в ответ:

– Оставь свой чертов парик!

Торн замер, когда увидел, что из-под плотного черного материала клубится дым. Он встал и побежал к занавесу, но понял, что не может к нему дотянуться. Он рвался на свежий воздух и кричал своему отцу, находящемуся по ту сторону занавеса, чтобы он выходил.

– Успокойся, – ответил отец. – Сядь. Мы будем готовы через минуту.

– Тут дым…

– Нет, блин, тут никакого дыма!

– Хватит ругаться.

– Как же тут не ругаться!

Занавес поднят, Торн падает на стул, когда отец с Виктором делают шаг вперед сквозь пелену искусственного дыма, доходящего им до пояса.

Джим Торн ухмыльнулся и подмигнул:

– Говорил же тебе, это не дым, сосунок!

Само по себе представление оказалось неплохим.

Виктор подошел к пианино и начал играть. Отец Торна запел, но эффектное начало было смазано, когда он практически сразу забыл слова и стал отчаянно переигрывать, потом сказал: «Завязывай!», потому что посчитал это пустой тратой времени. Затем они перешли на свой жаргон…

– Тебе известно, что на разработку «Виагры» тратится больше средств, чем на борьбу с болезнью Альцгеймера?

– Это ужасно, – заметил Виктор.

– Ты мне это говоришь! У меня член постоянно стоит, а я не могу вспомнить, что с ним нужно делать!

И дальше в таком же роде. Все обычные шутки, которые сыплются без перерыва одна за другой; Виктор в роли простачка радостно подыгрывает своему старинному другу. Всякая чепуха из уст отца Торна о том, что болезнь Альцгеймера не так уж и плоха: по крайней мере, ему не приходится смотреть повторы программ по телевидению, он может сам спрятать свои же пасхальные яйца и всегда встречает новых друзей.

– Пока ты не забываешь и своих старых, – заметил Виктор.

– Ну, еще бы! – Мгновение. Взгляд. – А ты кто такой?

Торн наслаждался каждой минутой этого представления, с радостью видя, как счастлив его отец. Торн забыл о времени и работе, которая его ждет, пока эти проявления провалов памяти, которые он так всегда опасался увидеть, трансформировались в нечто комичное. Пока его отец не сводил с него своих сияющих глаз, выражающих притворное недоумение.

Торн засмеялся и зааплодировал еще одной безнадежно устаревшей импровизации. Звук его аплодисментов замер, как по сигналу, когда его отец повернулся к Виктору и громким шепотом уголком рта произнес:

– Я их убиваю.

– Ты горишь, Джим.

– Ты чертовски прав! Горю!

Торн засвистел, когда старик повернулся и взору зрителей предстало искусно вышитое цветное пламя на спине его пиджака. Он затопал ногами, когда Джим Торн начал танцевать, двигая бедрами и вращая плечами, отчего казалось, что пламя медленно ползет вверх по его спине.

– Папа…

Его отец обернулся и посмотрел на сына:

– Не паникуй, сынок! Все совсем не так, как кажется.

Но внезапно Торн понял, что языки пламени настоящие, что они прожигают синтетический костюм отца и сжирают находящуюся под ним плоть.

Он мог явственно ощутить, насколько реален этот запах.

Он потянулся, чтобы нажать большую красную кнопку, расположенную возле его стула, и тут зазвонил звонок. Оглушительно громко, но звук стихал – совсем как его аплодисменты – каждый раз, когда говорил его отец.

– Это настолько грубо!

– Что именно? – спросил Виктор.

Торн закрыл уши ладонями. Он не слышал, как кричал отцу, чтобы тот заткнулся и убирался отсюда, умолял Виктора о помощи.

– Чертовски смешно звучащий фургончик с мороженым, – ответил Джим Торн.

– Это пожарная тревога, ты, старый тупица!

– Не стоит делать поспешных выводов.

– Нам нужно сейчас же уходить. Это пожарная тревога!

Улыбку отца Торн видел сквозь венец языков пламени. Несмотря на болтовню, было слышно, что его голос надтреснул, что потрескивают горящие волосы.

– Пожарная тревога, Том? Ты уверен?

Торн поднял голову и потянулся к телефону, отгоняя череду бесконечных видений, которые повисли между ним и крышкой стола.

– Ты спал?

– Нет…

– Из тебя плохой лжец, – заметил Хендрикс. Он что-то уловил в голосе Торна. – Тот же сон?

Торн выпрямился, потом медленно встал.

– Можно сказать и так, – ответил он. Охнул, когда стал крутить головой. Его спина дала о себе знать, и он чувствовал, как будто кто-то наступил ему на шею.

– Жаль, что у меня совсем нет времени вздремнуть, – поддел Хендрикс.

– День был очень тяжелый.

– И у тебя, и у меня – у обоих, приятель.

– Да, извини. Я чуть не забыл, что ты тоже выезжал сегодня утром.

– Поверь мне, лучше бы не выезжал. Иногда я жалею, что занялся медициной. Когда думаю, что следовало бы послушать родителей и упорно заниматься, чтобы стать артистом балета, как они мечтали.

Подобные комментарии в исполнении Хендрикса с его монотонным манчестерским акцентом редко когда не поднимали Торну настроение. Видение постепенно исчезло, но запах до сих пор стоял отвратительный…

– Ничего неожиданного при вскрытии не выявлено?

– Совсем ничего, если говорить о причинах смерти. Хотя в желудке Кэтлин Бристоу я обнаружил большую опухоль. Даже не знаю, была ли она в курсе.

Женщина уже умерла, поэтому было не совсем понятно, почему это так огорчило Торна.

– В котором часу ты будешь дома? – поинтересовался Хендрикс.

Торн взглянул на часы. Почти половина восьмого. Он проспал где-то полчаса, но, когда он закрывал глаза, за окном еще было светло. А сейчас уже начинало темнеть. С Бригстоком он согласует свое отсутствие, и, принимая во внимание, что он полностью выдохся после нескольких восемнадцатичасовых дежурств подряд, вряд ли кто возразит – ведь он вкалывал, как проклятый.

– Мне нужно заехать в Аркли, но это не займет много времени. Думаю, в половине десятого, в десять я буду дома.

– Может, позже встретимся в «Принце»? Сыграем пару фреймов в пул?

Торн до сих пор не был уверен, увидятся ли они сегодня с Портер, но посчитал, что Хендрикс не обидится, если получится так, что Торн подведет и не придет.

– Почему бы и нет? Я все равно не буду спать…

– Если только ты не будешь прикрываться больной спиной, когда я одержу верх. Пять фунтов фрейм?

Открылась дверь, и Ивонна Китсон прошла к своему рабочему месту. Лицо ее говорило о том, что еще чуть-чуть – и она пошлет эту работу к черту. Она бросила свою сумку, зажгла лампу, потом подошла к стене и облокотилась о нее. Было видно, что она хочет поговорить. Хочет, чтобы Торн о чем-то узнал.

– Фил, мне нужно идти. Я позвоню, когда буду дома.

– Ладно. Увидимся.

– У тебя все в порядке?

– Да, все отлично, – заверил Хендрикс.

Из него был такой же лгун, как и из Торна.

– Ты слишком заводишься из-за этого дела, потому что считаешь, что в прошлый раз все испортила, – сказал Торн, когда положил трубку.

– Ошибаешься, – возразила Китсон.

– В чем именно?

– Я знаю наверняка, что в прошлый раз все запорола.

Китсон очень нервничала: она ходила туда-сюда по маленькому кабинету, как будто не могла решить, что же ей нужно – жилетка, чтобы поплакаться, или лицо, чтобы дать в зубы.

– Достанешь ты и тех двоих, – заверил ее Торн. – Обязательно. Если Фаррелл сам не расколется, нужно будет просто надавить.

Она замерла, пристально посмотрела на него, как будто не слышала ни слова.

– Том, мне правда нужны эти двое. Я знаю, его убил Фаррелл, но остальные стояли рядом и смотрели, как он убивает. В прокуратуре меня заверили, что смогут засадить всех троих засранцев за убийство. Может, в суде обвинение переквалифицируют, но мы можем попытаться!

– Тогда арестуй приятелей Фаррелла – Нельсона и Херберта, как ты ему и грозилась. Вероятно, это они и есть.

– У меня другой план, – ответила Китсон.

– Если пораньше уйти в отставку, то я с тобой.

– Я хочу отпустить Фаррелла под залог, вызвав его завтра на допрос. А самим организовать наблюдение и посмотреть, с кем он свяжется. Он должен позвонить остальным, чтобы сообщить им, что он ничего не сказал.

Торн подумал, что идея вполне здравая, – о чем и сказал Китсон. Потом повторил еще раз, потому что не был уверен, что она ему поверила с первого раза.

– Ты славно поработала над этим делом, Ивонна.

– Я ездила к родителям Амина Латифа, – призналась она, – чтобы сообщить им о Фаррелле.

– Держу пари, им полегчало.

– Я не сказала им, как мы на него вышли. Стыдно, – и тут же на ее лице уже написано смирение, – мы могли его арестовать еще полгода назад. Я знаю, что это когда-нибудь выплывет и нам придется оправдываться, но, когда я сидела с миссис Латиф у нее в гостиной, не захотела омрачать радостную новость. Для его родителей это на самом деле радость.

Торн лишь кивнул и поправил пару вещиц на своем столе.

– Извини, мне еще надо поговорить с Бригстоком о том, чтобы организовать наблюдение. – Она направилась к двери. – И подписать документы на освобождение под залог…

После того как Китсон ушла, Торн увидел, как дождь прорезает тьму. Он был благодарен за эти несколько минут одиночества. За возможность мысленно посмеяться над окончанием папиного выступления.

«Не паникуй, сынок! Все совсем не так, как кажется».

Дым, который совсем не дым, и пожарная тревога, которая оказалась звонком телефона.

«Не стоит делать поспешных выводов».

Он подошел к двери своего кабинета, откуда мог видеть, как Китсон беседует с Каримом и Стоуном в «кабинете особо важных дел». Пока он смотрел, в его голове заискрилась и вспыхнула идея, и тут же поглотила его, как огонь поглощает синтетику.

Когда Торн вышел в коридор, лицо его отца потонуло в красном и золотом.

– Боюсь, я не имею права разглашать причины ее смерти, сэр.

– Неужели вам не кажется, что это просто смешно? – спросил Ларднер. – Вы звоните мне, чтобы сообщить о том, что убили женщину, а потом я должен тут сидеть и догадываться, что с ней сделали – застрелили, зарезали или утопили в ванной.

– Да, вероятно, это просто смешно, – согласился Холланд. – Но такова процедура, следовательно…

– Она была довольно милой женщиной, насколько я помню. Любила везде совать свой нос, но, полагаю, это касалось только работы. Это как пьющие журналисты… или циничные копы.

Холланд сделал глоток чая и хрюкнул.

– Ладно, что тут скажешь.

– Мы лишь побеспокоились о том, чтобы сообщить вам, что миссис Бристоу мертва.

– А мне следует?

– Простите, не понял?

– Мне следует беспокоиться? Считаете, на нас идет охота? – Ларднер как-то безрадостно засмеялся. – Может, Грант Фристоун перестал прятаться и намерен нас всех убить.

– Не думаю, что об этом вам не стоит беспокоиться…

Отобедав, как и предвещала Китсон, какими-то помоями, Уилсон поспешно покинул стены участка, как только ему сообщили, что Фаррелла освобождают под залог: необходимо было как следует поужинать. Он договорился со своим клиентом встретиться здесь же, в участке, завтра днем.

Китсон стояла рядом с Фарреллом перед конторкой, пока надзиратель осуществлял необходимые процедуры. Сержант, хитрый старый лис, смотрел в сторону, на Китсон, когда она представлялась сама и представляла Фаррелла, прекрасно зная, что всего несколько часов назад она готова была засадить парня за решетку. Он видел, что она что-то задумала, но был достаточно умен, чтобы держать свои догадки при себе.

После того как он заполнил в графе присутствия – «Отпущен под залог с обязательной явкой на следующий день», сержант сообщил Фарреллу, что данный залог является санкционированной мерой, которая предполагает его явку в участок завтра в четыре часа. Что его отпускают под опеку родителей.

Казалось, Фаррелл воспрянул духом, забыл о том, что произошло в комнате для допросов. Он лишь кивал головой всякий раз, когда его спрашивали, понимает ли он смысл сказанного. Затем он опять спросил, когда вернут его шикарные кроссовки «Найк».

– Ты лучше держи свой язык за зубами, пока мы не передумали, – предупредил его сержант.

Фаррелл подписал документ, что ему вернули все его вещи. Он с радостью надел свои эксклюзивные часы и проверил, ничего ли не пропало из бумажника. Потом он подписал документ, удостоверяющий то, что он видел протокол своего пребывания в заключении, что в нем все точно и детально отражено. Он подписал форму освобождения под залог и заявление о том, что твердо намерен вернуться в участок в установленное время.

– Я предполагаю, что за мной будут следить, – заметил Фаррелл.

Китсон промолчала, лишь оторвала взгляд от бумаг.

– Вы, должно быть, считаете меня идиотом?

– Я знаю, что ты совсем не идиот, – ответила Китсон.

– Вы ничего обо мне не знаете, – Фаррелл отвернулся от нее, полностью погрузившись в выполнение оставшихся формальностей.

– Эти копии документов – тебе.

Фаррелл взял у сержанта пачку документов.

– Позвонить твоим родителям? Пусть приедут и заберут тебя?

Фаррелл отвернулся и покачал головой, фыркнув, как будто ему сказали что-то смешное.

– Ладно, я вызову такси. Оно приедет через пару минут. Если у тебя нет с собой денег, по прибытии с водителем рассчитаются твои родители. Это не ударит им по карману?

– Думаю, не ударит…

Когда сержант снял трубку телефона, Китсон поблагодарила его за помощь. Тот кивнул ей с таким видом, который говорил: надеюсь, вы понимаете, что делаете. Китсон вывела Фаррелла из камеры предварительного заключения и провела через участок к главному входу.

Она проинструктировала дежурного полицейского, прежде чем оставить Фаррелла дожидаться такси. Она открыла замок, проведя своей пластиковой карточкой, и распахнула дверь, чтобы вернуться назад на службу. Потом повернулась к Фарреллу:

– Ничего не хочешь мне сказать перед уходом?

Фаррелл продолжал приветливо улыбаться, но его глаза превратились в узенькие щелочки.

– Ничего из того, что вам хотелось бы услышать, – ответил он.

Когда Китсон ушла, Фаррелл шагнул к автоматическим дверям, которые разошлись при его приближении. Дежурный предложил дожидаться такси внутри, заметив, что на улице льет как из ведра. И добавил, что туда ему и дорога, когда Фаррелл заявил, что лучше он намокнет.

На улице Фаррелл укрылся под навесом и стал смотреть на дорогу.

Прошло не более двенадцати часов, но ему казалось, как будто прошло лет десять, вся жизнь перевернулась. И он знал, что это только начало.

Его сердце бешено колотилось, мысли путались, но он понимал, что должен сохранять спокойствие, должен неспешно пройти в дверь, как будто ничего не произошло. Несмотря на спектакль, который он разыграл перед этим ублюдком за конторкой, он больше всего хотел увидеть родителей. Хотел вернуться туда, где тепло и безопасно, где, как он знал, его защитят и поддержат, что бы ни случилось.

Он вглядывался сквозь пелену дождя, все еще помня вкус силы, когда он с приятелями подошел к автобусной остановке шесть месяцев назад. Было чуть прохладнее, чем сегодня, или нет, стоял такой же промозглый вечер…

Притормозил темный «шевроле кавалир», из него, не глуша мотор, вылез коренастый азиат.

– Такси? – прокричал Фаррелл.

Водитель вернулся к машине.

Адриан Фаррелл натянул поглубже капюшон и потрусил за ним.

Глава двадцать вторая

– У нас по воскресеньям настоящий сумасшедший дом, – сказал Нейл Уоррен. – Пересменка, поэтому сам черт ногу сломит, если прибывают новые «клиенты» или кто-то выезжает. Плюс я занимаюсь семейным бизнесом и делами, связанными с церковью. Я организую небольшие службы и тут, в приюте, для тех, кому это интересно…

– Ничего страшного, – ответил Холланд. На письменном столе перед ним лежала стопка разноцветных самоклеющихся листочков для записей. Он поставил «галочку» напротив имени Нейла Уоррена.

– Я просто хотел объяснить, почему не смог перезвонить вам раньше.

– Я понимаю.

– Теперь я чертовски неловко себя чувствую.

– Мне очень жаль, – сказал Холланд.

– Встречаешь человека, он попадает в поле твоего зрения, а потом… Жизнь не стоит на месте, понимаете? Пути расходятся, и чаще всего ты даже и не вспоминаешь о нем. Я не вспоминал о Кэтлин Бристоу лет пять, пока вы не пришли сюда и не стали расспрашивать о Гранте Фристоуне. А теперь она мертва. Вероятно, я должен был бы огорчиться больше…

– Как вы заметили, вы не вспоминали о ней несколько лет.

– Я попрошу, чтобы помолились за ее душу.

Холланд взглянул на часы: пять минут десятого. Раз он всех обзвонил – может быть свободен. Хлоя будет уже спать, но так приятно провести часок-другой перед сном наедине с Софи.

– Я так понял, полиция не считает это простым совпадением, – заметил Уоррен.

– Что вы имеете в виду, сэр?

– Тот факт, что как только вы стали расспрашивать людей о том, что тогда произошло, о Фристоуне и об остальном, – тут же убили одного из членов комитета.

– Полагаю, связь между этими событиями маловероятна.

– Вы беседовали с остальными?

– Да, с большинством.

Уоррен секунд десять – пятнадцать помолчал. Когда Холланд услышал щелчок зажигалки, он догадался, что Уоррен закурил сигарету. Долгий выдох, еще одна пауза. Потом Уоррен спросил:

– Она сильно страдала?

Обычно в подобных ситуациях Холланд говорил что-то стандартно ободряющее. Сам не понимая зачем, не будучи уверен, что Уоррен говорит начистоту – хотя казалось, что врать не в его привычках, – Холланд ответил:

– Да, думаю, она сильно страдала.

От Хендона до Аркли было минут двадцать езды. Песни Грема и Эммилу [34]34
  Наиболее яркие представители стиля рокабилли – кантри-рока.


[Закрыть]чудесным образом подняли Торну настроение, но все их благотворное влияние пошло прахом при одном взгляде в лицо Тони Маллена.

После их последней стычки Торн не ожидал теплого приема, но на лице хозяина читалась не просто прогнозируемая антипатия. В его поведении, в том, как он молча отступил в сторону, пропуская Торна войти, сквозило смирение. У Тони Маллена был вид человека, который уже не ждет хороших новостей.

Как у отца, у Тони Маллена все еще оставалась крошечная надежда, пока не обнаружено тело, но Торн понимал, что как бывший полицейский Маллен мучительно осознавал, что время работает против их семьи. Что шансы, довольно реалистичные вначале, стали незначительными. Как быстро они превратились в пшик!

Прошло уже девять суток с момента исчезновения Люка. Практически пять – с момента получения видеокассеты. Семьдесят два часа с того момента, как Люка похитили во второй раз. И с тех пор – никаких известий от того, кто удерживает мальчика.

Торн все еще видел ярость в глазах Маллена, но она соседствовала со сломленным боевым духом.

– Что бы вас ни привело, надеюсь, это не займет много времени, – сказал он. – Мы все очень устали.

– Честно говоря, я пришел кое-что спросить у Джульетты.

– Зачем?

Торн секунду помолчал и решил, что Маллену эту информацию вполне можно сообщить, возможно, это даже поможет навести мосты.

– Мы беседовали с одним парнем из школы, где учатся ваши дети. Совсем по другому делу. Оно почти наверняка не имеет отношения к нашему расследованию. К похищению Люка…

– Почти наверняка?

– Мы считаем, что он по каким-то причинам врет, что не знаком с Люком. Нам известно, что он несколько раз звонил сюда, и мы хотим удостовериться, что он звонил именно Люку. Я всего лишь хотел убедиться, что он звонил не вашей дочери. Думаю, это займет не больше десяти минут.

– Как зовут парня?

На этот раз Торн колебался несколько дольше.

– Фаррелл.

Никакой особенной реакции не последовало, но Торн засомневался: ему показалось, что Маллен все-таки вздрогнул, прежде чем повернул голову и обратился к своей жене.

Торн сначала не заметил Мэгги Маллен. Она сидела метрах в трех от них, на лестнице, ведущей на второй и третий этаж, – на маленькой площадке между лестничными пролетами. На ней были черные спортивные брюки и коричневый свитер. Волосы, такие же серые, как и ее лицо, как пепел от сигарет, которым (как предполагал Торн) была полна пепельница у ее ног, были собраны сзади.

– Мэгги, ты бы позвала Джул, – попросил Маллен.

Его жена смотрела прямо перед собой, как будто не слышала, что он ей говорит, потом взглянула на Торна. Он улыбнулся и кивнул. Оба жеста получились немного снисходительными, как будто он утешал очень старого и очень больного человека.

– Она что-то натворила?

– Нет, ничего подобного, – ответил Торн. – Просто хочу задать ей пару вопросов.

Маллен обошел Торна, перегнулся через перила у подножья лестницы.

– Дорогая, просто крикни, чтобы она спустилась, ладно?

Мэгги подняла пепельницу и встала. Она стряхнула пепел с колен, повернулась и пошла наверх в комнату к Джульетте. Полминуты спустя Торн услышал едва слышный стук в дверь, а затем неясное бормотание – один голос звучал громче другого. Потом хлопнула дверь, и две пары ног стали спускаться по лестнице.

Пока Торн ждал в прихожей, он изучал семейные фотографии на столике у входной двери, потом, почувствовав себя неуютно, стал рассматривать обои. Он слышал, как рядом с ним Маллен слегка ударился о стену головой, когда откинул ее назад. Слышал, как он выругался, ни к кому конкретно не обращаясь.

Фаррелл подумал, что сержант, который вызывал такси, назвал его адрес – водитель явно знал, куда ехать. Этот жалкий ублюдок за время пути не произнес ни слова, но Фарреллу это было даже на руку. Он не хотел ни с кем разговаривать. Он хотел закрыть глаза и собраться с мыслями.

Он уперся лбом в окно и слушал, как по крыше барабанит дождь и скрипят «дворники». Сзади пахло бензином и одним из тех сосновых освежителей воздуха, которые выпускаются в форме дерева. Кусок дерьма, вероятно, и страховки не имеет – азиаты всегда стараются сэкономить где только можно. Он вспомнил анекдот, гулявший в их школе об азиатах. О том, что папаши их соучеников, владеющие сетью газетных киосков и шикарными магазинами специй, продолжают ходить в кабинет директора, чтобы поторговаться об оплате за обучение…

Когда такси остановилось, Фаррелл подумал, что он, должно быть, задремал и проспал большую часть пути. Казалось, прошло всего лишь минут пять, как они отъехали от участка.

Открылись обе задние двери. Когда они закрылись, он оказался зажатым между двух азиатов.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – Но не успел он и рта раскрыть, как противный холодок побежал по спине.

Они с ним не разговаривали.

Они не смотрели ни на него, ни друг на друга.

Водитель щелкнул переключателем, зажегся сигнал, что машина занята, и автомобиль медленно влился в поток движения. Таксист включил радио, нашел восточную радиостанцию. И стал монотонно, в такт двигаться.

Фаррелл все еще был стопроцентно уверен, что полиция отпустила его под залог только затем, чтобы за ним проследить. Посмотреть, не свяжется ли он с кем-то из друзей. Будучи крепко зажат между двумя мужчинами, он не мог развернуться на сто восемьдесят градусов, но он, насколько мог, повернул шею в отчаянной надежде, что не ошибся и за ними едет полицейская машина. Но он видел лишь дождь и фары каких-то автомобилей, а когда снова повернулся вперед – глаза водителя в зеркальце заднего вида. Глаза были холодными и пустыми, они на секунду вспыхнули желтым светом, когда «шевроле» проезжал под уличным фонарем.

Электронные часы на кухонной плите показывали 21:14, когда Джульетта взгромоздилась на черную гранитную рабочую поверхность с баночкой диетической «Кока-колы». Тапкой она легонько постукивала по нижним ящикам стола.

– Это тот дебил из шестого класса с торчащими волосами, да?

– Очень точное описание, – согласился Торн.

– Много о себе воображает.

– Значит, он не твой приятель?

– Нет…

Торн сидел за кухонным столом. Угощался свежесваренным кофе.

– Хотя, если без шуток, он красивый мальчик. Ты так не считаешь? Держу пари, что девчонки из твоей параллели сохнут по нему, разве нет?

– Может, самые мрачные.

– Но не ты?

Он бросила на него исполненный жалости взгляд. Торна он убедил. Он уже знал, какая реакция последует, спроси он у Джульетты, не разговаривала ли она с Адрианом Фарреллом по телефону.

– А твой брат?

– Что мой брат?

– Они с Фарреллом дружат?

Она глотнула из баночки, подавив отрыжку.

– Я не знакома со всеми его друзьями, хотя и нельзя сказать, что их у него было полно. Но в этом я очень сомневаюсь.

– Почему?

– Как я уже говорила, Фаррелл идиот. Он хвастун, а Люк таких за версту чует. Если Фаррелл «задружил» с Люком, это могло произойти только хохмы ради. Или ему от Люка что-то было нужно.

– А что именно, не знаешь?

– Понятия не имею. Может, Люк помогал ему с домашними заданиями?

Торн кивнул. Это первое, что пришло ей в голову, – самое простое и очевидное объяснение. То же самое сказал и Фаррелл, когда пытался чем-то оправдать свои телефонные звонки.

Джульетта смяла пустую банку и смахнула со стола, предварительно открыв дверцу отделения, где находилась корзина для мусора.

– Это имеет какое-то отношение к исчезновению Люка?

– Не думаю. Не уверен…

– Считаете, Люк еще жив?

Торн поднял глаза на девушку. Во всем ее облике должен был по идее читаться страх и напряжение, разочарование и отчаяние. Однако в тот момент, при ярком свете, он видел перед собой всего лишь розовощекого ребенка, шум дыхания которого внезапно перекрыло мерное гудение холодильника. И все же за темным макияжем и погрызенными ногтями Торн чувствовал всепоглощающую боль и страдание.

И он видел, что от вранья ей не стало легче.

– Это я тоже не могу сказать наверняка.

Джульетта кивнула, оценив его честность.

– И я не могу, – ответила она.