Текст книги "Ольга Жеребцова"

Автор книги: Марк Алданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Марк Алданов
ОЛЬГА  ЖЕРЕБЦОВА
I

«Я вообще не любил важных людей, особенно женщин, да еще к тому же семидесятилетних; но отец мой спрашивал второй раз, был ли я у Ольги Александровны Жеребцовой? И я наконец решился проглотить эту пилюлю. Официант провел меня в довольно сумрачную гостиную, плохо убранную, как-то почерневшую, полинявшую... Минут через пять вошла твердым шагом высокая старуха со строгим лицом, носившим следы большой красоты; в ее осанке, поступи и жестах выражались упрямая воля, резкий характер и резкий ум».

Читатели, вероятно, помнят эту страницу из «Былого и дум». К Жеребцовой Герцен обратился в 1840 году за защитой в связи с высылкой его из Петербурга. На внучке важной сановной старухи был женат всемогущий в то время Орлов. Ольга Александровна сделала что могла; Герцена тем не менее выслали. Несколькими годами позднее он, по ее протекции, получил заграничный паспорт.

У этой старой женщины было большое прошлое, связанное и с русской историей. Тем не менее биография Жеребцовой еще не написана – и многое в ее жизни покрыто тайной. Герцен знал кое-что из ее прошлого. К сожалению, он очень кратко рассказывает о Жеребцовой. «Если она делила сатурналии Екатерины и оргии Георга IV, – говорит несколько загадочно Герцен, – то она же делила опасности заговорщиков при Павле».

*

Ольга Александровна была родная сестра князя Платона Зубова, последнего фаворита императрицы Екатерины.

История возвышения Зубовых достаточно известна. Они принадлежали к небогатому старинному дворянскому роду. Были среди них даровитые люди. Вся семья отличалась необыкновенной красотой. Младший из братьев, Валерьян, был еще красивее Платона. О красоте Ольги Александровны по Европе ходили легенды. Сложная интрига, на помощь которой пришел случай, выдвинула двадцатидвухлетнего поручика. Престарелая государыня влюбилась в него без памяти.

В то время борьба династий уже кончилась в России, а борьба партий (в нынешнем смысле слова) еще не начиналась. Политические страсти, неизбежные во всяком обществе, в конце царствования Екатерины II выливались главным образом в борьбу кандидатов на «первый пост в империи». После кончины князя Потемкина никто не имел успеха в борьбе с Платоном Зубовым. Впрочем, одна попытка его свержения (малоизвестная и в подробностях не исследованная) была сделана иностранцем. Кончилась она трагически.

В ту пору гремел в великосветских кругах Европы незаконный сын герцога Саксонского, носивший имя шевалье де Сакса. Он был знаменит своим образом жизни, успехами у женщин, огромной физической силой и особенно поединками, успех в которых создал ему репутацию короля дуэлистов. Революция разорила шевалье де Сакса. Ему пришла мысль: отправиться искать счастья в Петербург. Мысль, впрочем, была весьма банальная: в течение XVIII века путешествие в Россию было почти обязательно для европейских авантюристов высокого полета. Все знаменитые проходимцы веселого столетия – д'Эон, Калиостро, граф Сен-Жермен, Казанова – побывали в России, и о поездке каждого из них плодовитый писатель мог бы написать роман. Разумеется, ездили не одни только авантюристы. Шевалье де Сакс проходимцем не был: приличия тогда были другие и подходить к ним с современным мерилом не следует. Мысль свою шевалье привел в исполнение: в 1794 году он благополучно прибыл в Петербург, получил аудиенцию у государыни и ей понравился. О нем заговорили. Ему неожиданно была назначена приличная денежная субсидия.

По-видимому, прием этот произвел неблагоприятное впечатление на Платона Александровича. По крайней мере, сам шевалье де Сакс именно ревностью и интригами Зубова объяснял то, что с ним произошло в Петербурге. Способ действий в подобных случаях был в ту пору во всей Европе испытанный: надо было так или иначе удалить опасного соперника. Может быть, де Сакс и ошибался, приписывая все дело фавориту императрицы. Во всяком случае, верно то, что шевалье был выслан из России в результате скандала. Героем этого дела был очень молодой человек – князь Николай Щербатов.

Случилось так, что юноша этот, встретив на Екатерингофском гулянье ехавшего верхом шевалье де Сакса, спросил его: «Как поживаете?» Шевалье ответил находчиво: «На своем коне». Каламбур, собственно, не заключал в себе ничего обидного. Но, очевидно, юного князя убедили в том, что ему нанесено смертельное оскорбление и что древнее имя Щербатовых покроется несмываемым бесчестием, если он оставит это дело без последствий. Юноша был потрясен: предпочитая смерть позору, он вечером, по окончании спектакля во французском театре, приблизился к шевалье де Саксу и назвал его крепким словом. Произошло некоторое подобие той сцены у Вальтера Скотта, когда на турнире в Ашби де ла Зуш молодой Айвенго ударом копья в щит вызывает на смертный бой непобедимого храмовника Бриана де Буагильбера. Разъяренный шевалье ударил юношу, Щербатов в ответ изо всей силы хватил де Сакса по голове специально на этот случай припасенной толстой палкой. В ту же секунду вмешалась полиция и арестовала обоих участников дела. Скандал вышел необычайный: о происшествии надлежащим образом доложили государыне, которая терпеть не могла скандалов. Щербатова отправили в деревню к родителям для домашнего внушения, а шевалье де Сакс был немедленно выслан из России. Из заграницы он послал Платону Зубову вызов с приглашением прибыть для дуэли за границу. Зубов отнесся к приглашению вполне равнодушно. Не получив ответа, шевалье напечатал в иностранных газетах свой вызов, составленный в самых оскорбительных выражениях. Это тоже не произвело никакого впечатления на Платона Александровича.

Трагическую развязку дело получило лишь через несколько лет. Пришли иные времена. Князь Платон Зубов отправился путешествовать за границу. Быть может, он к тому времени давно забыл о де Саксе. Но оскорбленный шевалье о нем помнил и, узнав о поездке князя, поскакал в Вену ему навстречу. Зубов принял вызов.

Очевидец, секретарь русского посольства в Вене, в юмористической форме (вероятно, сгущая краски) описывает то, что затем последовало:

«В то время как шли переговоры касательно этого поединка, Зубов не раз приходил ко мне в комнату, занимаемую мною в посольстве. Тогда убедился я, как мало было твердости духа в этом баловне счастья. Правда, он шел на поединок, но он не мог иначе поступить после полученных им от шевалье публичных оскорблений, и на поединок этот он шел, как слабая женщина, приговоренная к мучительной операции... Зубов дрался крайне смешно: прежде чем взяться за шпагу, он стал на колени, долго молился, потом, наступая на шевалье, он наткнулся рукой на его шпагу и, чувствуя, что получил царапину, объявил, что далее не может драться. Шевалье, нанеся ему удар, воскликнул: вы мне надоели».

Однако торжество де Сакса было непродолжительным. Вслед за Зубовым в Австрии появился князь Николай Щербатов, который достиг совершеннолетия. Он в свою очередь потребовал удовлетворения у шевалье и поставил чрезвычайно тяжкие условия поединка: было решено стреляться, а затем, в случае промаха, продолжать бой на шпагах. Щербатова друзья, вероятно, уже мысленно хоронили. Дуэль состоялась в Петерсвальде, и результат ее произвел сенсацию в светских кругах и в летописях поединков: первым же выстрелом молодого русского князя знаменитый дуэлист был убит наповал. Каламбур, сказанный им за несколько лет до того на Екатерингофском гулянье, стоил ему жизни.

Это, повторяю, случилось много позже кончины государыни, когда для Зубовых настали худые времена. Пока императрица жила, князь Платон Александрович был самодержавным властелином России. Бесчисленные показания очевидцев свидетельствуют о культе, окружавшем последнего фаворита императрицы. Один из современников, притом далеко не худший, сравнивал русского Платона с древнегреческим и во всех отношениях отдавал предпочтение русскому. Другие придворные говорили и делали еще не то.

Сам Зубов ко всем относился крайне пренебрежительно. Суворова, приехавшего к нему с визитом, он принял в «домашнем сюртуке», что совершенно не допускалось приличиями. Фельдмаршал затаил обиду, но, когда ему доложили об ответном посещении Зубова, старик мигом разделся и принял гостя в нижнем белье.

С особы князя Зубова культ переносился и на его молоденькую сестру, которая вдобавок была любимицей государыни. Ольга Александровна в глубокой старости так вспоминала об этих днях своей жизни.

– Вы их еще не знаете, – говаривала она, провожая киванием головы разных толстых и худых сенаторов и генералов, – а уж я довольно на них насмотрелась, меня не так легко провести, как они думают; мне двадцати лет не было, когда брат был в пущем фаворе, – императрица меня очень ласкала и очень любила. Так поверите ли, старики, покрытые кавалерия ми, едва таскавшие ноги, наперерыв бросались в переднюю подать мне салоп или теплые башмаки. Государыня скончалась, и на другой день дом мой опустел, меня бежали, как заразы, знаете, при сумасшедшем-то{1} – и те же самые персоны...

В екатерининское время Ольга Александровна жила очень весело. Трудно, однако, понять, что, собственно, имел в виду Герцен, когда говорил о «сатурналиях», в которых будто бы она участвовала вместе с государыней. Откуда у него могли быть такие сведения? 75-летняя Ольга Александровна, конечно, об этом не стала бы рассказывать молодому человеку (в сущности, и малознакомому), если даже все это было чистой правдой. Вероятно, Герцен кое-что слышал от своего отца, которого связывала с Жеребцовой старая дружба. В строгой точности этих рассказов позволительно, однако, и сомневаться. О «сатурналиях» императрицы Екатерины трубили на все лады иностранные памфлеты периода Французской революции. Но к обличениям «Северной Мессалины» в добродетельных иностранных памфлетах нужно подходить по меньшей мере осторожно. Необходимо считаться с высоким процентом чистого и весьма развязного вранья. Вечно юное литературное производство, специально разоблачающее «тайны Зимнего дворца» и тайны всяких других дворцов, по качеству почти всегда чрезвычайно низко. В восемнадцатом веке к тому же и враги дворцов отнюдь не отличались строгостью нравов. Молва усиленно занималась Мирабо, Дантоном, Демуленом. Добавлю, что ни в одном из произведений обличительной литературы конца XVIII века я не встречал указаний на участие в «сатурналиях» Жеребцовой.

Ольга Зубова рано вышла замуж за Александра Александровича Жеребцова, человека очень родовитого (Жеребцовы значатся в Бархатной книге) и ничем не замечательного. Герцен о нем, по-видимому, даже и не слыхал: говоря об Ольге Александровне (в павловское время), он называет ее «молодой вдовой генерала». В действительности Жеребцов в ту пору был жив и был он человек штатский, – на старости камергер и тайный советник. Но в судьбе Ольги Александровны ее муж, по-видимому, не играл никакой роли. Жизнь ее в царствования Екатерины II и Павла I тесно сплетается с жизнью другого человека, шумная связь с которым ввела в историю Ольгу Жеребцову. Это был английский посланник{2} в Петербурге лорд Чарльз Уитворт.

II

Русский историк Адрианов говорит: «Новый чрезвычайный посол английский был человеком еще совсем молодым; он приехал в Петербург, имея всего 28 лет от роду... Сойдясь с Платоном Зубовым и часто бывая у него, Уитворт познакомился и сблизился с его сестрою. Жеребцова произвела на юного дипломата неотразимое впечатление, и он решил во что бы то ни стало завладеть ее сердцем»{3}.

Все это довольно неточно. Уитворт родился в 1752 году и был, следовательно, лет на пятнадцать старше Жеребцовой. Двадцати восьми лет от роду он еще и дипломатом не был, а служил у себя на родине поручиком в первом пехотном гвардейском полку. Многое можно сказать и о страстной влюбленности «юного дипломата» в Жеребцову. В.Н.Головина в своих известных записках прямо говорит, касаясь другого романа Уитворта (с графиней А.И.Толстой): «По-видимому, в этой интриге английский посланник в особенности был озабочен тем, чтобы сблизиться с великим князем Александром. У Уитворта были в то время разные заботы более серьезного характера. Он стремился к низвержению Павла I, согласившись для этого (en se concertant pour cet objet) с красавицей Ольгой Александровной Жеребцовой, сестрой Зубова, с которой у него была давняя связь».

Сэр Чарльз Уитворт принадлежал к довольно знатной семье, имевшей давние связи с Россией. Брат его деда (тоже Чарльз) занимал в течение шести лет должность английского посланника в Петербурге и пользовался благосклонностью Петра Великого; при отъезде посланника царь подарил ему свой портрет, украшенный алмазами. Отец сэра Чарльза (и он Чарльз) был членом парламента и публицистом. Сам Уитворт, как и оба его брата, избрал для себя военную карьеру.

Он был замечательно хорош собою. О его красоте Наполеон вспоминал на острове св. Елены. Дамы в разных европейских столицах сходили с ума по Уитворту. «Во все периоды его жизни королевы, герцогини и графини осыпали его знаками внимания», – сообщается в английской статье о нем. Говорили, что в молодости он пользовался покровительством самой королевы Марии-Антуанетты. Уитворт быстро дослужился в гвардии до чина подполковника, затем перешел на дипломатическую службу. Ему покровительствовал большой английский вельможа, герцог Дорсетский. Герцог был женат на молодой женщине, которая тоже очень благосклонно относилась к Уитворту – даже настолько благосклонно, что вышла за него замуж вскоре после смерти герцога.

В России Уитворт пробыл в качестве посланника двенадцать лет. Успех его у петербургских дам был сказочный. Кроме Жеребцовой, у него был зачаток романа с княгиней Еленой Радзивилл и настоящий, довольно бурный роман с графиней А.И.Толстой, о котором рассказывает В.Н.Головина. Она рисует английского посланника холодным совратителем. Лорд Уитворт был современником Байрона. Для байроновского героя он был, пожалуй, чрезмерно респектабелен, слишком любил пышные дворы и хорошие должности. Обе русские его поклонницы, Жеребцова и Толстая, последовали за ним за границу. Но герцог Дорсетский к тому времени умер; герцогиня и с ней тринадцать тысяч фунтов годового дохода ждали посланника. Он женился через три недели после дела 11 марта. Известие об убийстве Павла пришло к свадьбе. Лорд Уитворт поспешил депешей приветствовать нового императора, – он уверял Александра I, что годы, проведенные в России, были лучшим временем его жизни. Уитворт и впоследствии жил чрезвычайно приятно: занимал прекрасные должности, получил еще графский титул и очень увеличил состояние своей жены: к концу его дней из тринадцати тысяч фунтов годового дохода образовалось тридцать пять тысяч.

Под конец своей долгой жизни он был в Англии популярен, хоть у него не было, как у некоторых современных знаменитостей, специальных секретарей по делам рекламы. Как хорошо воспитанный человек, он твердо знал меру и следовал испанской поговорке: «Есть золотая середина между могильным безмолвием и барабанным боем». Вальтер Скотт, который ничего не понимал в людях без лат и шлемов, восторженно отзывается об Уитворте. Знаменитому романисту, по его характеру и взглядам, было бы, впрочем, трудно отзываться неодобрительно об английском графе, после и кавалере ордена Бани. Знал лично графа и британский летописец той эпохи Рэксолл. Он говорит о муже герцогини Дорсетской отнюдь не восторженно и даже намекает на дела весьма сомнительные. Наполеон, считавший лорда Уитворта чрезвычайно респектабельным авантюристом, был, вероятно, всего ближе к истине.

Люди, подобные Уитворту, в ту пору в Англии назывались «beau», – англичане щеголяют французскими словами, как французы щеголяют словами английскими. Оксфордский словарь так переводит это слово: «beau – человек, который обращает особое или чрезмерное внимание на одежду, внешний вид, социальный этикет; большой любимец женщин». Один английский историк посвятил двухтомное исследование главным beau той эпохи: Георгу IV, графу Барримору, герцогу Норфолку и др. Об Уитворте он в своем труде ни разу не упоминает; очевидно, Уитворт к главным все-таки не принадлежал.

В русской истории на долю этого beau выпала таинственная, до сих пор далеко не во всем выясненная роль – участие в подготовке убийства императора Павла.

III

Как известно, в последние месяцы царствования Павла война между Россией и Англией стала совершенно неизбежной. Вопрос ставился приблизительно так: если Павел будет жив, Россия выступит с Францией против Великобритании; если Павел скоропостижно умрет, Россия выступит с Великобританией против Франции. Питт и Бонапарт давали друг другу в Петербурге политическое сражение огромной важности: исход его решился в спальне Михайловского замка в ночь на 12 марта 1801 года.

По-видимому, еще с конца 1799 года Уитворт стал подозревать (и кажется, не без основания), что шифр, которым он пользовался для сношений со своим министром, известен русскому правительству и что его депеши перлюстрируются в черном кабинете. Посланник, человек весьма ловкий, сделал соответствующие практические выводы: в своих шифрованных депешах он расточал похвалы благородству и добродетелям императора; но к шифрованным депешам, предназначавшимся не столько для британского, сколько для русского правительства, он делал еще приписки симпатическими (невидимыми) чернилами. Эти химические депеши до нас дошли. В одной из них лорд Уитворт пишет: «Нам надо быть готовыми ко всему. Должен сказать с сожалением, что император – сумасшедший в буквальном смысле слова (is literally not in his senses). Истина эта уже много лет известна ближайшим к нему людям, и я сам имел не раз возможность лично в ней убедиться. Но с тех пор как он вступил на престол, его безумие постепенно усиливалось».

Есть много оснований думать, что невидимыми ли чернилами или как-нибудь иначе Уитворт сообщал своему правительству сведения еще неизмеримо более конфиденциальные. Но точных доказательств этого мы не имеем: в британском министерстве иностранных дел кроме архива, доступного в научных целях избранникам, есть еще архив секретнейший, к которому и по истечении столетий не допускаются ни иностранные, ни даже (насколько мне известно) английские исследователи. Однако и без документальных доказательств участие лорда{4} Уитворта в подготовке цареубийства представляется почти несомненным. Наполеон, который через своих агентов был прекрасно осведомлен о подготовке этого дела, чуть ли не в лицо называл Уитворта (он был впоследствии великобританским послом в Париже) убийцей императора Павла. Так же смотрело на события 11 марта русское общественное мнение, тесно связывавшее роль британского посланника в деле с ролью Ольги Александровны Жеребцовой.

Вот, например, что рассказывал в глубокой старости князь П.П. Лопухин, брат фаворитки императора Павла Анны Петровны Гагариной:

«Князь Лопухин глубоко убежден в непосредственном участии английского правительства в кончине императора Павла. Уитворт через посредство О.А.Жеребцовой был в сношениях с заговорщиками; в ее доме происходили сборища; через ее руки должна была пройти сумма, назначенная в награждение за убийство или по меньшей мере за отстранение императора Павла от престола... За несколько дней до 11 марта Жеребцова нашла более безопасным для себя уехать за границу и в Берлине выжидала исхода событий... Как только известие о кончине императора Павла дошло до Берлина, Жеребцова отправилась дальше, в Лондон. Там она получила от английского правительства сумму, соответствовавшую двум миллионам рублей. Эти деньги должны были быть распределены между заговорщиками, в особенности между теми, которые принимали наиболее деятельное участие в убийстве. Но Жеребцова предпочла удержать всю сумму за собою, будучи уверена, что никто не отважится требовать заслуженного вознаграждения»{5}.

До нас дошло и много других рассказов в том же роде – о грудах английского золота, о гинеях, которыми будто бы щедро сыпал в 1800 году Уитворт, нанимая убийц для императора Павла. Серьезные исследователи утверждают и по сей день, что весь дом Жеребцовых, где была генеральная квартира заговорщиков, содержался на средства английского посланника. Ольга Александровна, ее муж и Зубовы принимали гостей, а лорд Уитворт платил за пиры. «Как джентльмен, – говорит С.Адрианов, – Уитворт считал для себя неприличным пировать на счет мужа своей любовницы и сам за все расплачивался. Благодаря неиссякаемому кошельку благородного лорда, по вечерам в доме на Английской набережной шампанское лилось рекой, и гости наслаждались всеми затеями французской гастрономии».

В этих рассказах много наивного и неверного. Когда Зубовы получили разрешение вернуться в столицу, Уитворта в Петербурге уже не было. Сообщение о двух миллионах, задним числом уплаченных британским правительством в вознаграждение за убийство русского царя и положенных Жеребцовой в свой карман, едва ли стоит опровергать. В представлении иностранцев английский лорд всегда несметно богат, чрезвычайно щедр и сыплет гинеями направо и налево. Русским современникам могло казаться, что Уитворт еще до заговора чуть ли не содержал Жеребцову и всю ее семью. Как мы увидим, в этом нет ни слова правды. Вопрос о том, кто кого «содержал», очень нуждается в пересмотре. Жеребцовы были богаты и в гинеях не нуждались. Князь Платон Зубов был одним из богатейших людей в России: он оставил около двадцати миллионов рублей. А лорд Уитворт едва ли принадлежал к тем людям, которые очень тратятся на женщин. «Неиссякаемый кошелек благородного лорда» – это клише, перебравшееся в историю из плохой литературы.

Ольга Александровна, как сестра опальных Зубовых, естественно, должна была сочувствовать заговору. Все три ее брата принимали близкое участие в деле 11 марта. Граф Николай Зубов был даже, как известно, одним из физических убийц императора.

Искренняя и страстная любовь Жеребцовой к Уитворту заставила ее всецело отдаться заговору. Переодетая нищенкой, она ходила от одного заговорщика к другому и передавала поручения. Быть может, для этого не требовалось переодеваться нищенкой. Но так выходило еще романтичнее. Впрочем, и без того выходило достаточно романтично. Тем более что романтика легко могла кончиться Тайной Канцелярией.

Тайная Канцелярия, правда, была подчинена главе заговорщиков графу Палену. Но могли быть всякие сюрпризы. «Участвовать в заговорах все равно что пахать море», – говорил Боливар, который всю жизнь только этим и занимался. Совершенной неожиданностью для заговорщиков была высылка из Петербурга лорда Уитворта, последовавшая по приказу царя в мае 1800 года.

Быть может, несмотря на невидимые чернила, на переодевания, на всю конспирацию, Павел I смутно догадывался о роли английского посланника. Как бы то ни было, с весны 1800 года начинается ряд действий, едва ли не беспримерный в истории дипломатических сношений между великими державами: Англия идет на всевозможные унижения, чтобы избежать войны с Россией.

Британское правительство присылает в Петербург особого уполномоченного для разрешения возникших недоразумений. Уполномоченный пишет одно за другим несколько писем Ростопчину с просьбой о приеме – и не получает никакого ответа. Он обращается с той же просьбой прямо к царю и получает ответ: ему предлагается уехать назад в Англию. Почти одновременно император предписывает русскому посланнику в Лондоне графу С.Р.Воронцову покинуть Великобританию. Воронцов, давно считающий Павла человеком ненормальным, сдает дела советнику Лизакевичу, а сам остается в Англии в качестве частного лица. Лорду Уитворту Павел приказывает немедленно убираться из России. Расстроенный Уитворт просит разрешения оставить в Петербурге хоть секретаря посольства, чтобы избежать полного разрыва. Разрешение дается и тотчас же отбирается, – всю британскую миссию высылают чуть только не по этапу. Полиция провожает посланника до заставы и там заставляет ждать паспортов. Всем находящимся в России английским купцам предписывается представить «имения своего балансы»; на британские корабли налагается эмбарго; экипаж их ссылается во внутренние губернии. В Англии в это время находится, как бы нарочно для репрессалий, восемнадцать тысяч русских солдат и пятнадцать военных кораблей. Это были остатки сил, действовавших против Франции в 1799 году{6}.

Узнав обо всем, что происходило в России, советник Лизакевич, по-видимому, совсем потерявший голову, сам приготовил для себя паспорт и под вымышленным именем бежал из Англии. Дела он передал состоявшему при посольской церкви священнику Смирнову. На случай, если бы англичане узнали об исчезновении русского дипломатического представителя, Смирнов должен был отвечать, что Лизакевич уехал на дачу. К великой радости Бонапарта, разумеется, приложившего ко всему этому руку, война между Англией и Россией стала делом решенным. Император Павел послал даже в Париж военный план, выработанный им для руководства Наполеону.

Но, как сказал кто-то из британских государственных людей, Англия во все времена, во всех военных и дипломатических столкновениях проигрывает все сражения, кроме последнего. В ночь на 12 марта 1801 года император Павел «скоропостижно скончался от апоплексического удара».

Ольга Александровна, как я уже писал, бежала из Петербурга за границу за некоторое время до цареубийства{7}. По-видимому, граф Пален дал вовремя знать Жеребцовой, что ею заинтересовалась Тайная Канцелярия. Известие о кончине Павла I Ольга Александровна получила в Берлине на балу у прусского короля. Весть эта ее так обрадовала, что она тут же с восторгом объявила о ней гостям, чем вызвала большой скандал. Прусский король был убежден ный монархист, и радость, обнаруженная русской дамой по случаю убийства ее императора, показалась ему в высшей степени неприличной. Герцен говорит, что Жеребцовой приказали в 24 часа выехать из Пруссии. Это едва ли верно. Есть свидетельство о том, что она находилась в Берлине еще в июле 1801 года.

Цель Ольги Александровны была достигнута. Она торопилась в Англию, где ее должен был ожидать Уитворт, ради которого она в течение долгих месяцев ежедневно рисковала казнью. В действительности Жеребцову ждал удар, потрясший ее на всю жизнь: через несколько дней после бала у прусского короля она получила известие о женитьбе лорда Уитворта на герцогине Дорсетской.