Текст книги "Учитель на замену (СИ)"

Автор книги: Мария Зайцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Он понимает, ускоряется еще больше, делая больно, и эта боль выводит ее на новый уровень ощущений, и Анна кричит, кричит, выгнувшись, ударяясь затылком о кирпичную грубую стену, и не ощущая этой, такой незаметной боли за дикой, накрывшей ее с головой волной удовольствия.

Майк как раз успевает кончить, рыча и матерясь, и поставить ее на ноги.

И даже платье на ней успевает одернуть.

За минуту до того, как  его принимают копы.

Глава 15

Звонок телефона вырывает Доун из сна совершенно неожиданно и грубо. Она встряхивает головой, выпрастывает руку из-под одеяла, лихорадочно шаря в поисках проклятого устройства.

Злость накатывает неконтролируемо. Ведь сказала же, ведь предупредила же! Если это что-то менее важное, чем конец света и зомбиапокалипсис, она будет убивать.

Наконец выцепив телефон с тумбочки, Доун рявкает в трубку:

– Да!

На том конце начинают быстро и четко говорить, и Доун, какое-то время послушав, уже более спокойным тоном говорит:

– Да.

И отключается.

Со вздохом откидывается на подушки. Вот и все. Вот и кончился ее отпуск. Проклятый, проклятый Ричер!

Ну чего еще ждать от скота, кроме проблем!

А, может, ну его? Перетопчется пару часов. Или сутки…

Поборов в себе невероятное желание оставить ситуацию на самостоятельное разрешение, Доун вздыхает.

Потом поворачивается и шарит рукой под одеялом, нащупывая раскинувшегося на  всем свободном пространстве кровати мужчину.

Поглаживает, в бесконечный уже раз с удовольствием проводя пальцами по мускулистой спине. Ужасно не хочется его будить. Учитывая, что уснуть удалось только пару часов назад.

Он такой сладкий, когда спит, такой … Аж слюнки текут.

Но надо. Он не простит, если она уйдет, ничего ему не сказав.

Все-таки брат его.

Внеплановый отпуск Доун начался неделю назад. В тот день, когда Дэнни Ричер, брат Майка Ричера, повел ее показывать озеро в лесу.

На само озеро, и в самом деле очень красивое и безумно холодное из-за бьющих со дня ключей, Доун тогда едва обратила внимание, полностью поглощенная своим спутником, мерно вышагивающим впереди.

Она не могла, просто не могла не смотреть на его широкую спину, на сильные руки, с рельефно вылепленными мышцами, на крепкую шею, полуприкрытую растрепанными волосами, на подтянутый зад, угадывающийся, хорошо угадывающийся в мешковатых грязных джинсах…

Отводила взгляд, ругала себя, чуть ли не щипала, чтоб привести в чувство! И никак, никак !

Это был просто ужас. Зачем она вообще за ним пошла? Ведь знала же, что мучение будет сплошное!

Надо было уехать, вызвать такси и уехать. Но, когда он своим тихим, хрипловатым голосом, буквально царапающим низ живота, уже и без того  заходящийся в мягких, томительных спазмах, предложил показать озеро…

Она не смогла сказать “нет”.

Это было глупо.

Все ее поведение, все ее состояние до такой степени противоречило ее образу мыслей, образу жизни, вообще всему, что было в ее мире, что происходящее просто выбило из колеи и вынесло из головы все с таким трудом вложенные, заработанные тяжким горьким опытом установки.

Она осознавала, что сейчас это не она, это ее гормоны заставляют вести себя , словно сука в течке.

Она все прекрасно осознавала.

Но перестать смотреть не могла.

И перестать идти за ним не могла.

Озеро открылось неожиданно. Красивое, яркое  в свете дня, гладкое в безветренную погоду, как стекло. Вокруг было тихо. Так пронзительно тихо, что с трудом верилось, что совсем рядом гудит большой город.

Это был совершенно другой мир.

И Доун было очень легко представить, как он приходит сюда каждый день, садится на берег, курит, смотрит на стеклянную гладь. Или, может, купается по утрам в холодной воде, ныряя с разбегу с виднеющихся неподалеку мостков.

Она засмотрелась на озеро, впервые за это время отведя глаза от своего спутника, еще больше( а разве можно больше?) покраснев от возникшей в голове картины, как он выходит  из воды, и капли стекают по его груди, и…

И он смотрит на нее.

Прямо сейчас.

                                                                                             ***

Дэнни не верил сам себе.

Он, вообще, категорически не умеющий разговаривать с женщинами, не способный что-то предложить толковое, кроме: “Пойдем потрахаемся”, пригласил (и получил согласие, невероятно, черт!) , и привел в красивое, романтическое (это че с ним? это откуда это слово выкопалось в его башке???) место понравившуюся ему девушку!

И нереально  странно себя ощущал, изо всех сил стараясь вести себя нормально, не пялиться на нее, как дебил, даже на вопросы ее отвечая без мата!

Она стояла рядом с ним, смотрела на озеро, такая маленькая, хрупкая, беспомощная даже.

И никак, ну вот никак в голове его не укладывалось, что она …

Что она – это она.

Та самая Леннер.

Тварь Леннер. Майк без этой приставки ее  и не называл никогда.

Что она – коп. И не просто коп, а лейтенант целый, черт!

И Дэнни знал, че надо сделать, чтоб этого добиться в ее (сколько же ей лет???) возрасте.

Это явно ошибка какая-то. Явно он че-то не так понял.

Она смотрит на озеро, а он смотрит на нее, не отрываясь, смотрит, как  в глазах ее отражается вода.

И глаза у нее цвета этого озера, цвета глубокого , самого темно-синего омута в этом озере.

И тонуть в этом омуте – охренительно приятно.

 И только в этот момент Дэнни осознает, что она уже какое-то время смотрит прямо на него. Не на озеро.

На него.

Этими своими омутами.

А он пялится.

Как идиот.

И пугает ее, наверно.

Потому что она отступает на шаг назад, а он неосознанно тянется за ней, не желая всплывать на поверхность.

Скажи, скажи уже хоть че-то, чертов дебил!

Ведь уйдет сейчас, убежит от тебя, как от прокаженного маньяка!

Еще и долбанет чем-нибудь, она же коп. Привыкла таких , как он, усмирять…

– Ну вот… Озеро…

Круто, че! Ты – отстой, мужик!

– Да, красиво.

Нежный голос какой. Не верится, ну не может женщина с таким голосом быть лейтенантом. Копом.

Таким голосом только мурлыкать, сладко, мягко на ухо мужику. И мужик, звеня яйцами,  сделает все, что угодно, все, о чем попросит!

– Вода холодная все время.

Черт, чего ж голос какой хриплый, словно бухал неделю?

– Да?

Она идет к мосткам, и Дэнни может опять, не сдерживаясь, пялиться на тонкую фигурку.

Опустившись на колени, достает ладошкой воду.

Весело взвизгивает.

– Ой! И правда холодная какая!

– Ее можно пить.

                                                                                                 ***

Доун зачерпывает воду горстью, пробует, проливая часть на подбородок и грудь.

Самое то, что надо, чтоб охладиться немного. Как хорошо, что можно сбежать от него подальше, собраться с силами, переключиться.

Вода холодная, до ломоты в зубах. И вкусная. Никогда она такой вкусной воды не пила.

Не сдержавшись, девушка плещет себе в лицо, пытаясь остудить горящие щеки.

Вот ведь дура!

Он, наверно, думает, что она дура.

Поймал ее за разглядыванием, так неловко, так глупо!

Все, вроде успокоилась, пора возвращаться.

Она дойдет с ним до дома, вежливо попрощается, и вызовет все-таки такси. Потому что ехать с ним в одной машине будет невыносимо.

А завтра опять запишется к гинекологу. И пусть что угодно назначает, какие угодно гормональные препараты, но это бешенство матки надо успокаивать.

Уже поднимаясь с колен, Доун, неожиданно поскользнувшись, неловко взмахивает руками, и понимая, что сейчас рухнет прямо с мостков, привычно группируется, чтоб смягчить удар.

Но не падает.

Как он так быстро оказался рядом?

Она даже движения не заметила.

Шустрый  какой.

Придерживает ее рукой за локоть, деликатно так, аккуратно.

Внимательно и тревожно глядит:

– Осторожней! Здесь не надо падать, сразу вниз утащит.

– Ох! Спасибо! – Доун улыбнулась,помедлила, потом  неловко повела рукой.

Не надо ему позволять прикасаться к себе.

Не стоит.

Выдержка -то не железная, все-таки.

К счастью, он понял, нахмурился, но руку не отпустил. Потянул за собой с мостков, явно желая проконтролировать, как она дойдет до берега.

Доун аж умилилась этому неожиданному проявлению заботы, защиты. Раньше никто, ни один человек не заботился о ее безопасности, не обращался с ней, словно с хрупкой вещью, которую страшно сжать, разбить.

Она покорно позволила довести себя до берега.

– Спасибо еще раз. Но не стоило. Я умею плавать.

Он не спешил отпускать локоть, и Доун посмотрела на его загорелую кисть, все еще придерживающую ее.

Красивые длинные пальцы, крепкая ладонь, предплечье с четкими рельефными мышцами, татуировка.

Что-то непонятное. Какая-то птица?

– Демон.

Ох, Боже! Она что,вслух спросила?

– Почему демон?

– Чтоб помнить.

– Что?

– Кто я такой.

– А ты такой?

– Да. Еще на спине есть. Тоже демоны.

– Да?

– Да. Показать?

– Да.

Господи, это транс какой-то. Гипноз. И слова эти, и голос его, и вообще вся ситуация. Бред, наваждение.

Но Доун плевать, потому что ей  до безумия, до ломоты во всем теле  хочется увидеть его демонов.

                                                                                                 ***

Дэнни свой голос, предлагающий посмотреть его татухи, услышал словно со стороны. И охренел.

Не, охренел-то он уже давно. Наверно, с того самого момента, как предложил показать озеро. Или даже раньше. Когда увидел ее во дворе своего дома.

Все утро, после ее появления он был словно в помрачении. Чего-то говорил, глупо рассматривал, вообще вел себя, как дикарь, в жизни баб не видевший.

И вот теперь явно была кульминация этого бреда.

Финал.

Финиш.

И явно он надышался чего-то, пока шел к озеру, и сам не заметил, потому что в нормальном, обычном состоянии позволить кому-то, а уж тем более привлекательной женщине, рассматривать свои татухи, свою спину, он бы не позволил.

А тут сам предложил.

Может, она ведьма? Ведь повело-то его , когда в ее глаза заглянул. Конкретно так повело. И совершенно снесло башню, когда смотрел, как она воду из озера пьет, и на грудь проливает.

И прозрачные капли текут по шее, забираясь за край майки.

И как-то очень легко представилось, что эти капли скользят до ложбинки между грудями, и ниже, по животику…

И дико, до одури захотелось сдернуть с нее эту здоровенную широкую майку, и посмотреть, не расходятся ли его фантазии с реальностью. И потом слизать с нее эти прохладные капли. И почувствовать вкус воды, смешанный со вкусом ее кожи. И…

И тут она пошатнулась. Дэнни не думал, чисто на инстинктах оказываясь рядом подхватывая ее.

И разглядывая жадно.

И, особо не вслушиваясь в ее бормотание, аккуратно ведя к берегу. Нехер. Упадет еще. Дэнни по себе знал, что бывает, когда с жары попадаешь в такую ледяную воду.

Запросто судорога, а внизу водоворот, и даже крикнуть не успеть.

И привел на берег, и стоял, борясь с собой, уговаривая себя, кляня последними словами.

Надо отпустить, вон уже руку выворачивает.

Надо. Но нереально.

Че? Птица? Какая?

И дальше этот тупой разговор.

И его глупое предложение.

Он еще раз внимательно посмотрел ей в глаза, сжимаясь от желания повернуться и уйти. Вот это точно было бы глупо.

Она хочет посмотреть демонов? Он ей покажет.

Дэнни поднял руки и быстро снял рубаху через голову.

И повернулся спиной.

                                                                                           ***

Доун не ожидала такого резкого движения. Она думала, что он сначала расстегнет пуговицы, и, может, приспустит рубашку с плеч, но он взялся двумя руками за ворот сзади и по-мужски быстро стянул ткань через голову.

И Доун задохнулась, забыла как дышать.  Всего секунду он стоял к ней лицом, потом повернулся. Но этого мгновения хватило, чтоб оценить грудь, разворот плеч, подтянутый живот. Подтянутый постоянной тяжелой работой на воздухе, жизнью в движении, а не тренировками в зале, как у многих ее знакомых.

Он повернулся спиной, и Доун резко выдохнула слишком долго задержавшийся в груди воздух.

И, ни слова не говоря, протянула руку, провела пальцем по коже спины. Гладкой.

И по татуировке. Два демона, застывших в вечной схватке. У них не будет покоя, перемирия.

Дэнни не двигался, только дышал трудно, шумно сглатывая, когда она прикасалась к нему, проводила пальцами по спине, по следам его прошлой жизни.

Потом повернулся, тоже резко. И посмотрел в глаза. Доун не знала, чего он ждал, но явно не дополнительных вопросов, восторгов или , наоборот, не восторгов. Она и не могла так среагировать.

Она просто молча смотрела на него, не говоря ненужных слов, не собираясь ничего выяснять. Это все неважно. Не важно.  Важно другое. То, с чем она не может бороться, просто неспособна. Бороться. Сейчас.

Доун сделала крохотный шажок, сокращая расстояние между ними до минимального, и положила прохладную, все еще влажную от озерной воды ладонь ему на грудь.

Дэнни перевел взгляд на ее руку, потом опять посмотрел в глаза, словно спрашивая.

И получая разрешение.

И моментально накрывая ее плечи своими большими ладонями, прижимая к  груди, обжигая голой кожей. Задерживая на миг дыхание, все еще не веря, не веря…

И втягивая подрагивающими ноздрями ее аромат, находя , наконец уже, ее губы, холодные, свежие, мягкие, раскрытые для него.

Доун не смогла стоять на ногах, полностью повиснув в его руках, когда Дэнни поцеловал, нет, не поцеловал, ворвался в ее рот, завораживая диким напором, жадностью своей, своим вкусом.  Низ живота, и так уже каменный, теперь просто разрывался от боли, требуя разрядки. Здесь. Сейчас.

И плевать, плевать на все, вообще на все! Ничего в мире нет.

Только его руки, так сильно, так горячо сжимающие, обласкивающие ее плечи, спину, талию, спускающиеся к застежке на джинсах, забирающиеся вниз, все ниже и ниже, за кромку белья, стаскивающие  одежду , высвобождающие ее ногу из штанин с тем , чтоб подхватить под бедро и задрать повыше, себе на талию.

Только его губы, так жадно исследующие ее шею, ключицы, грудь, прямо через майку, прямо через мягкий спортивный лифчик прихватывающие соски, уже ставшие невозможно чувствительными и жесткими.

Только его глаза, темные, глубокие, охватывающие, кажется, ее всю, с ног до головы, заставляющие млеть, томиться, хотеть его так сильно, как никогда, никогда…

Доун почувствовала под спиной мягкую траву, и только тогда поняла, что уже лежит, а Дэнни, чуть отклонившись, широкими, ласкающими движениями оглаживает ее от шеи и груди, легко касаясь чувствительных сосков и заставляя ее несдержанно стонать, и до бедер, стаскивая белье, отбрасывая в сторону. Когда он успел снять с нее майку и спортивный топ, Доун не уследила.

Она вообще ни за чем не могла уследить сейчас, полностью отдавшись своим эмоциям, ощущениям, так долго сдерживаемому желанию.

Дэнни не торопился, словно хотел запомнить ее такой, разнеженной, раскинувшейся для него, ждущей.

Она нереальна. Она, черт, ему снится, это точно. Ну не может ее случиться в его реальности. Не может просто такого быть.

Тем не менее, вот она. И Дэнни никак не насмотрится,  не натрогается, не наощущается… И все время, все то время, пока целует, пока раздевает, пока укладывает прямо на траву на берегу озера, ожидает подвоха.

Херни какой-нибудь.

Что одумается она. Что очнется. Что оттолкнет.

Но ничего не происходит.

Она лежит под ним, смотрит этими невозможными озерными, омутными глазами.

Ждет. Его ждет.

Она – его.

И даже если это сон, то он точно просыпаться не намерен. Пока не насладится. Пока не получит.  Пока не возьмет все, что она ему отдает.

Она сдавленно вдыхает, когда он входит в нее, не отрывая горящих глаз от тонкого нежного лица, жадно впитывая эмоции, и резко выдыхает, когда он начинает двигаться, не быстро, пробуя, подстраиваясь, интуитивно верно понимая, как ей надо, как ей хочется, как ей больше всего нравится.

Доун смотрит в глаза, обнимает за загорелую шею, проводит руками по отросшим небрежным волосам, притягивая к себе. Так хочется его опять поцеловать, почувствовать вкус его кожи, его пота, его губ. Он наклоняется ниже, ухватывает зубами  тонкую кожу на шее, шумно сопит, не прекращая сильных, размашистых движений, подхватывая ее под талию, прижимая к себе еще сильнее, меняя угол проникновения.

И от этого Доун просто сходит с ума, стонет все громче, сбивчиво упрашивая двигаться сильнее, быстрее, еще быстрее, еще… Пока не кричит совсем уже несдержанно, сжимая его бедрами , выгибаясь под ним.

Эхо от ее крика разносится по всему озеру, и вполне возможно, что кто-то может прийти, поинтересоваться, кого здесь убивают, но плевать. Плевать. Пле-вать!

Потому что хорошо. Потому что так хорошо, как никогда, ни с кем… Потому что, едва отдышавшись, хочется еще. Потому что не насытилась.

Дэнни понимает  без слов. Нахрена слова, когда  все так… Так, как в сказке, которых ему в детстве не читали.

У нее тонкое, мускулистое, нежное, короче, нереально, какое шикарное тело, обвивающееся вокруг него змеей. И голодные, хищные глаза. Как у пумы.

И он теперь точно знает, чего она хочет. Потому что он хочет того же, и не меньше. И он дает ей то, чего она хочет, еще раз. Уже по-другому, уже грубее, уже жестче. Потому что знает, что она будет  не против. Что она будет за.

И вся неловкость, все глупое ожидание тотального краха исчезает. И, что бы ни случилось, не вернется уже.

Он не особо помнит, как они выбираются из леса, как он оставляет этому говнюку записку, чтоб не терял, как сажает ее в машину и везет к ней, по пути останавливаясь, потому что ну невозможно же она хороша, с этими своими закусанными распухшими губами, с этими свежими (его!) метками на шее, с растрепавшимися светлыми волосами. Так хороша, что терпеть нереально. Да и незачем. Потому что она только за.

Доун теперь прекрасно понимает, что значит, сойти с ума. От страсти, от любви, от желания. Как в романах, смешных дамских романах, описывающих нефритовые стержни и пылающие пещерки. Она фыркала всегда, когда ее мать читала их. И смеялась над одноклассницами.

Она не думала, что с ней это произойдет.

Но вот она.

Едет к себе с самым охренительным мужчиной в своей жизни, звоня по дороге  на работу и беря неделю отпуска. И ее отпускают, без звука, потому что она уже долгие годы не брала ни дня, даже по болезни.

Они захватывают продукты со стоянки супермаркета, где она только сегодня утром( а кажется, вечность назад, в другой жизни) увидела пьяного в дым Ричера.

Они поднимаются в лифте, обжимаясь нетерпеливо, как подростки.

И, жадно обхватывая, изучая, нацеловывая своего (ох ты ж боже мой! своего…) мужчину, Доун понимает, что ни одна минута из вырванной зубами у начальства недели не пройдет впустую.

Что она не успокоится, пока не поимеет  этого шикарного, неизвестно за какие заслуги посланного ей мужчину во всех двух комнатах, кухне, ванной, балконе, на всех поверхностях своей квартирки.

И она успешно, очень успешно претворяет свой грандиозный план в жизнь, собираясь взять еще недельку, потому что маловато, маловато будет!

Когда все ее надежды на продолжение обламываются одним телефонным звонком.

Долбанный скот – Ричер!

Глава 16

– Незаконное проникновение на частную территорию. Без ордера, Ричер! Причинение тяжких телесных повреждений двум сотрудникам службы безопасности клуба. Они до сих пор в реанимации, Ричер! Причинение телесных повреждений средней тяжести шести, шести, Ричер!, сотрудникам службы безопасности клуба.

– Эй, стоп! Стоп, я сказал! Да ты еб… В смысле, ты ошибаешься, Доун.

Ричер аж вскидывается на железном стуле, прикрученном к полу допросной  камеры.

– Какие, нах… В смысле, там человека три от силы было…

– Рекомендую замолчать, Ричер.

Голос непосредственной (мать ее) начальницы сух и желчен.

Она стоит напротив , пристально изучая помятую физиономию подчиненного, ссадину на скуле, сбитые костяшки.

И огромный, лиловый засос на шее.

– Далее. Клубу причинен ущерб.

Она демонстративно перелистывает несколько страниц , не собираясь тратить время на перечисление по пунктам.

– На сумму двести семьдесят пять тысяч долларов.

– Да это че такое-то? – Ричер опять не выдерживает, – да это пиз… В смысле, это неверные сведения! Да на эти бабки можно три таких рыгаловки отстроить!

– Молчать.

Голос Доун не повышает. Незачем.

Тон и так не допускает никаких возражений. Майк знает ее достаточно, чтоб понимать, что начальство на взводе. Нехило так на взводе. Лучше не злить дополнительно.

– Кроме этого, – неумолимо продолжает Леннер, – дополнительный иск о защите чести и достоинства от владельца клуба. Он направил его вчера, вдогонку к основному, когда из больницы домой его перевезли. Ты в курсе, что он не сможет ходить ближайшие пару месяцев?

– Да он ох… Бл*! – Майк все-таки не может сдержаться, срывается, зная, что делать этого не надо, что только хуже будет, но уже похер.

Все похер.

– Он охерел! Бл*! Че там защищать? Че защищать-то? Да нахер! Ты поняла меня? Нахер всех! И его! И его гадюшник! И тебя тоже!

Доун спокойно пережидает истерику.

Все-таки редкостный скот.

Ну вот как так? Братья , а такие разные.

При воспоминании о Дэнни низ живота опять тяжелеет.

Хочется послать все к черту, а особенно этого говнюка ( правильно его брат называет), и вернуться обратно в квартиру. В постель. К нему.

Но нельзя. Работа. И надо что-то решать с этим идиотом,так бездарно и глупо подставившимся.

– Закончил?

Майк задыхается от возмущения. Все мосты уже сожжены, и теперь можно не сдерживаться.

– Нихера!

– Рот закрыл.

Команда, отданная четким, сухим, безэмоциональным голосом, тем не менее, дает нужный эффект.

В основном , потому, что раньше Майк не слышал, что Доун грубила.

Она подходит ближе, швыряет бумаги на стол.

Наклоняется к нему, шипит по-змеиному. Впервые за это время, да и вообще за все время, что Майк с ней работает, она выдает эмоции.

Злость.

Ярость.

– Ты – никчемный, жалкий кусок говна, пьянь, скотина, мерзавец. Если бы у тебя не были лучшие результаты в отделе, давно бы уже загорал в патруле. Или туалеты охранял на вокзале. Какого хера, я тебя спрашиваю, какого хера ты туда поперся? Один? Ты – коп  или бандит? Что за дебильная привычка все решать методом силы? Почему какие-то кадеты смогли все сделать правильно, как только ситуация стала опасной? Да, Ричер, нашлись нормальные полицейские, будущие полицейские, которые верно спрогнозировали ситуацию и вызвали подкрепление. Пока мой лучший оперативник справлял героическую нужду. В одиночку, как всегда. Забыв, что он – представитель закона. И действовать надо в рамках закона!

И, видя, что Ричер опять пытается что-то  возразить, резко стучит ладонью по столу.

– Этих ребят, умеющих верно расставлять приоритеты, я возьму на стажировку в свой отдел. А потом, возможно, и  предложу постоянную работу. А ты сейчас заткнешься, засунешь свой грязный язык в свою грязную жопу, а потом соберешь в кучку то, что у тебя вместо мозга. Уж не знаю, где ты это найдешь. Явно не в голове. И этой кучкой подумаешь. Слышишь ты, дебил? Подумаешь! А потом возьмешь ручку и напишешь отчет.

– Ка-ка… Кхмммм… – Майк от неожиданности начинает заикаться, лихорадочно соображая, не сдвинулся ли он окончательно.

Непосредственная (чтоб ей!) начальница в жизни не сказавшая ни одного бранного слова матерится, как … как его сержант в армейке! И это настолько не вписывается в привычную картину мира, что Майк на полном серьезе решает, что он не здесь.

Он, наверно, в больничке, лежит под препаратами ловит глюки о матерящемся начальстве.

Особо кошмарные глюки.

Он прокашливается, и еще раз пытается задать вопрос:

– Какой отчет?

– О проделанной работе, конечно.

– Ка – ка… Да бл*! Какой работе?

– Под прикрытием, Ричер, под прикрытием. По особому распоряжению руководителя.

И, с удовлетворением и наслаждением даже  разглядывая его вытянувшуюся физиономию, Доун добавляет:

– А ты что думал, что я своего лучшего оперативника на растерзание наркоторговцу отдам? К тому же, у тебя свидетельница есть… Интересная, кстати, девушка. Собирается защищать тебя в суде.

– Ааааа….

– Рот закрой. Мозги из жопы вынь. Ручку возьми.

Майк подчиняется отрывистым командам, с трудом соображая, что писать и что это за свид… Бляяяя…

Анна!

Конечно же, Анна!

Когда его взяли, она никак не хотела отходить, цеплялась за него, пока не рыкнул.

Он совершенно не желал ее впутывать.

Нехер.

Сам разберется.

Но она все решила сама. Вот стерва!

Ну что делать с ней? С такой непослушной стервотиной?  Только наказывать остается! Вынуждает, прям!

Майк даже отвлекся от написания, представляя, как он ее накажет. Разнообразно и изощренно. Душевно так.

Через час с писаниной было покончено. Доун прочитала, три раза заставила переписывать скрипящего зубами подчиненного, потом ушла.

Еще через час Майка выпустили.

Он вышел на крыльцо участка, закуривая и наблюдая, как его непосредственное (чтоб ее черти сожрали!) начальство, теплых чувств к которой не прибавилось совершенно, несмотря на то, что в трудной ситуации она его не кинула, идет к своей машине.

И внезапно сворачивает в сторону. И направляется к байкеру, только что заехавшему на стоянку. Майк, покуривая,  рассеянно подмечает знакомую посадку водителя, лениво размышляет о том, что даже такую суку кто-то трахает(ну надо же, а?), что байк че-то знакомый… Видел в городе, наверно. Тут Доун подходит, наконец, к водителю, тот снимает шлем, цапает ее за талию, притягивая поближе, жадно целуя.

Сигарета падает на землю.

– Это че? Это че такое, а? – Майк изо всех сил щипает себя за руку, не веря, просто не веря глазам.

– Я сдох, что ли? В аду?

И, наблюдая, как его непосредственная (аааа!!!!) начальница обжимается прямо на стоянке возле участка с его младшим братом, повторяет уже с уверенностью :

– Я  в аду.