Текст книги "Серебряная книга романов о любви для девочек"
Автор книги: Мария Чепурина
Соавторы: Анна Воронова,Юлия Фомина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
В среду, возвращаясь в потемках из художки, Нюта решила срезать путь и свернула к узкому проходу между детским садиком и стадионом. Там, по народной тропе среди сугробов, получалось напрямую. А она жуть как торопилась. Сегодня как раз обещала Бобру первый раз сходить с ним на тренировку. Для начала просто посидеть, посмотреть, как они занимаются. Вовка-то, конечно, заранее раскатал губу. Надеется, что она сразу запишется на его любимое карате.
Ну ладно, там видно будет.
Перед премьерой Шеф отменила занятия, оставила только репетиции. Сама сидела в зале, как людоед в берлоге.
Артисты стонали, впадали в истерику, беспорядочно бегали по 38-му, лихорадочно доделывали и переделывали костюмы, забывали давно выученные наизусть роли…
Нюта устала от всего этого безумия. Потому и согласилась сходить с Бобром на тренировку. Развеяться.
Бегом, подпрыгивая, она подскочила к ледяной раскатанной дорожке, лихо прокатилась и нырнула в проход. Справа был высоченный глухой забор стадиона, а слева – низкий сетчатый заборчик детского сада. Она пробежала половину пути, когда в спину ей крепко влепили снежком.
Нюта покачнулась.
Раздал обидный гогот.
Из ближней детсадовской беседки вынырнули темные фигуры.
Ее накрыл страх. Унизительный, обжигающий страх. Как будто плеснули внутрь кипятка. Мгновенно стало жарко, струйки пота противно поползли по спине.
Нюта дернулась – бежать, сообразила, что догонят, полезла в карман, в панике пытаясь нащупать мобильник под курткой и под свитером.
И тут поняла – не они! Не те, кого она боялась. Не гоблины. Просто какие-то малолетки.
Страх отпустил, стало весело. Хотя веселиться особо не стоило. Сейчас начнется любимое развлечение подростков – охота на глупых одиноких девчонок, которые на свою беду решили сократить дорогу. Ну, это не смертельно…
Нюта рванула вперед. Сзади засвистели, заорали. Еще несколько снежков гулко влепилось в доски забора. А впереди, на выходе из переулка, ее ждали.
Делать нечего, пришлось остановиться. Она прижалась к забору спиной. Преследователи, зная, что ей деваться некуда, подходили не торопясь, торжествуя.
– Эй, ты че, коза, тут бегаешь?
– Да вот, захотелось на вас, козлов, посмотреть, – машинально огрызнулась Нюта.
Ну, все! Такого ей не простят. Сейчас собьют с ног, изваляют в сугробе и еще снега за шиворот напихают. К ней уже тянулось несколько рук, когда сзади нарисовался невысокий щуплый парнишка.
– Эй, – заорал он, – отвали! Не троньте ее!
Все уставились на него. В том числе и Нюта.
– Это Вовки Бобра… подружка! – выпалил невысокий.
Если б он сказал, что Нюта – подружка, допустим, министра обороны России, фраза не произвела бы столь убойного эффекта. Протянутые руки опасливо отдернулись. Малолетки дружно отступили, освобождая дорогу.
Но самый убойный эффект эти слова произвели на саму Нюту. «Я? – ошарашенно думала она. – Я? Подружка?! Бобра?!»
Чувствуя себя предельно глупо, она шагнула вперед, оглянулась… Парни растолковали ее движение по-своему.
– Слышь… – неуверенно протянул щуплый, – мы тя не трогали, верно? Ты того… Бобру не скажешь?
– Чего?
– Ну че, мы того… снежком в тебя кинули. Мы ж не знали, че ты – это, типа, ты. Сечешь?
– А я – это, типа, я? – уточнила Нюта.
– Ага! – радостно кивнул щуплый.
«Замечательно поговорили! – вертелось у нее в голове. – Как много нового можно о себе узнать. Мало того, что я – подружка Бобра! Под-руж-ка Боб-ра!!! Так я еще – типа, я! Потрясающе…» Занятая этими мыслями, она молча, в упор, смотрела на парней. Те заволновались.
– Слышь, – неуверенно протянул другой, коренастый, – ну хошь, мы тя до дому проводим?
– Угу, – кивнула Нюта, – меня как раз Бобр у подъезда ждет.
И пошла по тропинке. Сзади стояла почтительная тишина.
Первым делом, добравшись до дома, она позвонила Бобру.
– Вовка, ты про меня никому не трепался?
– Че значит – трепался? – не понял Бобр.
– Ну… что мы с тобой дружим?
– А мы че, не дружим, че ли?
– Нет, я не в том смысле… – Нюта разозлилась на собственное косноязычие и брякнула прямо: – Короче, ты говорил кому-нибудь, что я – твоя девушка?
– А ты б хотела? – заинтересовался он.
– Чего? – не поняла Нюта.
– Ну типа… быть.
– Типа, быть твоей девушкой? – уточнила она.
– Типа, того.
Нюта отвела трубку от уха и посмотрела на нее, словно ожидала увидеть внутри притаившегося Бобра.
– Слышь, Вовка, – начала она осторожно, – тебя на тренировке по голове никто не бил?
– А че? – удивился Бобр. – Тренировки еще не было.
– Да так. Ерунду гонишь…
– Ничего я не гоню, – слегка обиделся Вовка. – Я сам хотел того… предложить. Ну, типа – будь моей девушкой.
– Как-то это все очень неожиданно, – пробормотала Нюта, – даже не знаю, что сказать. Надо подумать.
– А, ну ты думай! – оживился Бобр. – Я заскочу минут через пять.
– А мне разве хватит? – испугалась Нюта.
– Чего? – не понял Бобр.
– Пяти минут. Чтоб подумать.
– А, ну дак ты не сразу можешь отвечать. Типа, завтра. Или послезавтра. А через пять минут мы на тренировку валим.
– А, ну да, – кивнула Нюта. – Спасибо, что напомнил.
Повесила трубку и осталась сидеть, глядя на телефон. Телефон зазвонил.
– Алле, Ань! – прогудел Вовка. – Ты, это…
– Я еще не подумала! – испуганно воскликнула Нюта.
– Да не… Отменяется тренировка. Там у наших в театре случилось что-то. Собирайся, я щас забегу.
Глава 9
Последний герой
Огромный щит с декорацией косо привалился к заднику. Это была любимая Нютина картина – с ледяным дворцом, со снежными волками и мчащейся поверху фигурой Ночи. Только теперь она выглядела ужасно. Кто-то вылил поверх снежных спиралей черную краску, проткнул в нескольких местах ткань, испачкал, изгадил, изляпал все, что мог.
Кругом угрюмо застыли студийцы.
– Как? – выдохнула Нюта. – Кто?
– Фиг знает кто, – отозвался Миха. – Может, малолетки какие баловались…
– Как же! – перебил его Славян. – Малолеткам такую дуру не перевернуть. Тут дяди постарше отметились.
– Узнаю – руки оторву! – мрачно заключил Олег. (Он, оказывается, тоже был тут. А Нюта и не заметила.)
Бобр упруго ходил вдоль щита, словно тигр, жаждущий крови. Кулаки у него чесались. Ему очень хотелось куда-нибудь бежать и кого-нибудь бить. Но бежать было некуда и бить некого.
– Ой, ребята-а! – с тихим отчаянием протянула Юлька. – Премьера через три дня…
– Надо позвонить Леве! – Стю первая сообразила, что пора переходить от причитаний к действиям. – Натянем новую ткань, он перерисует…
– Нет, не перерисует, – Нюта сказала это тихо, но все услышали, – он уезжает сегодня. До Нового года. У нас последнее занятие было.
И все замолчали. И в молчание словно ворвался насмешливый свист поземки. Как будто сама Снежная королева, пролетая мимо, улыбнулась им застывшей ледяной улыбкой.
– Ну и ладно! – Бобр резко остановился. – И не надо картинок! Сделаем что-нибудь по-быстрому. Сзади простыни натянем…
– Какие простыни, Вова? – вздохнул кто-то.
– Белые!
– А на Королеву натянем белые тапочки… – хмыкнул Славян, не удержавшись. Бобр набычился и посмотрел на него долгим немигающим взглядом. Ему очень хотелось набить кому-нибудь морду.
Славян выпрямился (он чуток не доставал Бобру до плеча) и тоже уперся в Вована недобрым взглядом. Каждому хотелось сорвать на ком-нибудь злость.
– Ребя, погодь! – тут же полез разводить ситуацию Миха. – Подраться мы всегда успеем. Тут думать надо. Еще идеи есть? Кроме белых простыней?
Все замолчали. И снова будто ледяной смешок прошелестел в тишине.
– Есть! – рявкнул вдруг Бобр. – Придумал!
– Че, синие простыни? – подколол Славян.
Но Вовка на подкол не отреагировал. Радостная мысль осветила его физиономию, будто лампочка Ильича.
– У нас же есть!.. Она и того…
– Чего того? – нетерпеливо переспросила Стю.
– Нарисует!
– Кто?
– Во, – толстый палец Бобра торжествующе уперся в Нюту, – она! Художник. Ферштейн?
Все дружно уставились на Нюту, будто она только что слетела с потолка. Или соткалась из пыльного воздуха, подобно тени отца Гамлета.
– А ведь точно, – с надеждой протянул Славян, – ты ведь черкаешь в своем блокнотике…
– И в художку ходишь…
– Костюмы рисуешь…
– Анька, давай!
– Ура!
– Вы че? – ужаснулась Нюта. – Я не смогу… не умею…
Ей хотелось немедленно исчезнуть. Да вот хотя бы провалиться прямо сквозь сцену, в запыленный подвал.
Но народ, не обращая внимания на ее слабые протесты, уже плясал вокруг в приливе буйного оптимизма.
– Эй! – отбивалась она. – Я не могу…
И тут Олег схватил ее за руку.
– Анька! Молчи! Я в тебя верю! Ты можешь! Ты справишься!
Совсем близко оказались его глаза – верящие, сияющие…
Но тут Бобр могучим плечом оттер Рэда в сторону и на радостях потряс Нюту так, что у нее клацнули зубы. Его распирало от гордости. За нее, ну и немного за самого себя – ведь это он родил гениальную идею.
– Давай, рисуй!
Нюта молча схватилась за голову. Ей было страшно. Ужасно страшно. Но в душе уже рушились крепостные стены, сдвигались железные колеса, открывались потайные дверцы.
– Ладно, – прошептала она, – ладно… Я попробую…
Все было не ладно. Все было совсем не ладно. Наоборот. Был ужас, ужас и еще полный кошмар в придачу.
Никогда раньше Нюта не ощущала такой каменной тяжести ответственности. Груза чужих надежд.
С подготовкой к работе все устроилось на следующий день удивительно быстро. Стараниями Шефа нашлась новая ткань. Притащили краски, губки, кисточки, щетки, банки, тряпки, оставшиеся от Левы. Притащили и установили у стены испорченную декорацию – для образца.
Перед началом Нюта всех выгнала. Если уж суждено ей опозориться и подвести коллектив, то ее позора хотя бы никто не увидит.
Стю, поняв ее без слов, заперла дверь на щеколду. Они остались вдвоем.
Нюта переоделась в старый свитер, походила вдоль рамы. Залила краски теплой водой. Можно начинать. Но было страшно. Очень страшно.
Вот какая странность – вечером на берегу рокочущего темного озера ей не страшно. И даже в темноте на старом кладбище – не страшно.
А тут, средь бела дня, вдруг сделалось невыносимо жутко. Хотелось все бросить и зареветь. У нее ничего не получится. Ничего! Никогда!
– Я не смогу! – с отчаянием простонала она.
– Ты хотя бы начни! Вдруг получится? – заволновалась Стю. – Че сразу-то отказываться?
И другой голос прозвучал в голове: «Я верю в тебя, ты справишься…»
Ладно. Стю права. Надо попробовать. Главное – действовать, как обычно. Как будто это обычное занятие в художке. Сначала – набросок.
Нюта взяла мелок.
Первым делом она отмерила центр, расчертила щит на четыре равных квадрата. Потом прошлась вдоль, намечая то тут, то там линии, фигуры, порой отмеряя расстояние ладонью, порой отходя назад, а порой даже влезая на стул, чтобы дотянуться до самого верха. Линии выходили неуверенными, дрожащими. Но, как ни странно, работа сдвинулась.
Она не сбилась с размера, не намельчила, не перекосила композицию. И ледяной замок, и летящая фигура Ночи получились примерно такими же, как и у Левы. Нюта отошла подальше, чтобы рассмотреть набросок целиком. Она так волновалась, что рисунок плыл перед глазами.
– Стю, глянь…
Подруга встала рядом. Пауза затягивалась. Сейчас скажет, что все криво, косо и уродливо.
– Да в тебе, оказывается, Ван Гог пропадает! Все нормально! – раздался над ухом жизнерадостный голос.
– Стю, хватит издеваться, – отмахнулась Нюта. – Криво, да?
– Ничего не криво!
Нюта начала сердиться.
– Как это – не криво? Я уверена, что криво!
– А вот и нет! Все четко.
Тут Нюта не выдержала и сама уставилась на рисунок. И верно… вроде все четко. Но такого просто не может быть! Она же не умеет рисовать на больших листах! Или, получается, умеет?
Нюта еще раз придирчиво осмотрела набросок.
– Ага! – завопила она радостно. – Вон у Ночи крыло кривое!
– Ерунда, – отмахнулась Стю, – мелочь!
– Волки плохо получились…
– Лучше, чем у Левы.
– Замок перекосился…
– Это у тебя глаз косит.
– Ничего не косит! – обиделась Нюта.
– Значит, мозг перекосило…
– Ты издеваешься?
– А ты? Криво, косо… Говорю же – все о'кей!
Нюта еще раз придирчиво осмотрела набросок. Похоже, Стю права. Только мелкие недочеты. Но ведь надо еще раскрасить…
– Ладно, – кивнула она сама себе, – поехали дальше.
Развела краску пожиже и, как Лева, взяла самую широкую губку.
Мазки поначалу выходили слабенькими, но потом она приноровилась. Краска ложилась хорошо. Осмелев, Нюта принялась писать фон широкими плавными линиями, невольно подражая своему учителю.
И тут в дверь постучали. От неожиданности Нюта вздрогнула и выронила губку. Плюх! На ботинке образовалась веселая цветная клякса.
Стю невозмутимо подошла к дверям.
– Кто там? – спросила она.
– Славян!
– Чего приперся?
– Ну, это… может, помочь надо?
Нюта замахала руками – не впускай, не впускай!
– Ага, – тут же сориентировалась Стю, – надо помочь…
– О! Открывай скорее…
– …нужно взять ноги в руки и сбегать в 38-й кабинет…
– И чего? – Судя по всему, Славян с той стороны двери уже подпрыгивал от нетерпения.
– Ничего. Открой окно и собери побольше снега с подоконника. Только много! Целый сугроб… Скатай в огромный комок…
– И сюда принести?
– И засунь его себе за шиворот!
– Зачем? – глупо спросил Славян.
– Затем! Остынешь. В дверь перестанешь ломиться, нетерпеливый ты мой.
Нюта хихикнула, подобрала губку и принялась рисовать дальше.
Набросав главные цветовые пятна, она снова всмотрелась в картину. Вновь накатила паника.
– Ой, ужас! Цвета глухие…
– А также слепые, немые и одноногие… – подхватила Стю.
– Ты опять? – вскинулась Нюта. – Тебе нравится издеваться, да?
– Балда! – весело отозвалась подруга. – Ну че ты все причитаешь – ужас, ужас? Нормально все. Просто супер!
– Супер?
– Супер, супер!
В дверь постучали.
– Кто там?! – рявкнула Стю.
– Да это я, – прогудел из-за двери Бобр.
– Помочь пришел?
– Угу!
– Так! Вали в 38-й кабинет…
– Снег собирать? – уныло переспросил Вовка.
– Нет. Вскипяти чайник…
– И сюда принести?
– Нет. Вскипяти и вылей себе на ногу.
– На фига? – удивился Бобр.
– Захромаешь и перестанешь сюда бегать.
– А-а-а… – разочарованно протянул Вовка и отвалил.
– И Славяну можешь кипяточку за шиворот плеснуть! Чтоб у него там сугроб быстрее растаял! – крикнула вслед безжалостная Стю.
Нюта выбрала кисть и принялась прописывать детали. Работа ее увлекла. Все удавалось. Черная обводка, синие тени, белые блики. Метель свивалась в спиральные вихри. Снежная королева сжимала тонкие злые губы. Волки летели сквозь тьму. Ночь расправляла крылья.
Нюта несколько раз тронула волчьи морды тоненькой кисточкой – и отошла посмотреть. Стю молча встала рядом. Картина жила. Она получилась немного не такой, как у Левы. Но все-таки получилась! Ура!
И тут в дверь забарабанили кулаками.
Стю, не отзываясь, подкралась, повернула щеколду и рывком открыла. В зал ввалился Олег.
– Вы че молчите, как партизаны? – смущенно пробормотал он и тут увидел готовую декорацию.
Он смотрел на нее, а Нюта смотрела на него.
– Здорово… – сказал наконец Олег.
Взгляды их встретились. Стю, наблюдавшая эту волнующую сцену, вздохнула, как утомленный пылесос. Момент казался удобным. Давай, Нюта, скажи ему о своей великой любви…
Но тут в зал ворвалась целая толпа. Пришли все, кто болтался в этот час в ДК. Даже танцевалка, не имевшая никакого отношения к театру. Впереди, как предводитель дикого племени, выступала Шеф.
Нюту дергали, теребили, кричали в оба уха сразу и тянули за руки в противоположные стороны. Короче, создавали такой шум, гам и тарарам, от которого хотелось не просто провалиться сквозь землю, а провалиться до самого земного ядра. Танцевалка, не понимая, в чем причина веселья, тоже на всякий случай толпилась возле Нюты, исполняя какой-то диковинный канкан. Отбиваться не было сил. Приходилось терпеть нежданные последствия народной благодарности.
Шеф покивала одобрительно, величественно махнула рукой, требуя тишины, и пророкотала:
– Я ни секунды не сомневалась, Аня, что ты нарисуешь не хуже Льва Николаевича!
– И я! И я не сомневался! – заорал сияющий Бобр. И тут же подозрительно зыркнул на остальных, словно пытаясь отыскать в толпе сомневающихся.
– Ты молодчина!
– Клево!
«Получается, я одна сомневалась в себе», – думала Нюта, когда радостная толпа тащила ее в 38-й пить победный чай.
Глава 10
Черно-белый снег
Прогон – последняя, генеральная репетиция перед премьерой – пролетел в горячем тумане, так что никто ничего не успел понять.
Нюта волновалась. Стю волновалась. Олег волновался. Все волновались.
Бобр волновался так, что у него начинала дрожать челюсть, и он зажимал ее левой рукой. Правой рукой он размахивал здоровенным томом пьес Шварца, подыскивая, кого бы треснуть по голове, чтобы успокоиться.
Одна только Шеф говорила всем, что ничуть не волнуется, при этом дымила, как паровоз, постоянно поджигая сигарету не с того конца.
Нюта больше всего боялась, что кто-нибудь забудет текст. Сидя в глубине зала, она таращила глаза и следила за каждым словом (давно все успела выучить). Пару раз актеры начинали спотыкаться, и тогда она замирала, сжимая кулаки, беззвучно моля: «Ну давай, давай! Вспоминай! Ты же знаешь! О, слава богу…»
Славян, выбегая на сцену, зацепился за декорацию и чуть не грохнулся. Снежная королева, величаво поднимаясь по ступеням трона, наступила себе на подол платья. У Вовки, который играл Советника, шляпа сползала на глаза, и ему приходилось вскидывать голову. Музыка порой чуть запаздывала. Тогда на сцене все пугливо косились в сторону звукорежиссерского балкончика. Там, невидимый, сидел Игорь. В такие минуты Нюта снова сжимала кулаки и шептала: «Ну, давай, давай Игорян! Врубай! Пора! Слава богу…»
Стю носилась по сцене, как комета. Слова отскакивали у нее от зубов. Она, как и полагалось по роли, лихо выхватывала из-за пояса пистолет, размахивала кинжалом, гоняла других разбойников. Нюта, наблюдая за ней, расслабилась, пока подруга не метнула в нее отчаянный взгляд. Мамочки! В глазах плескался обжигающий мандраж самой разрушительной силы!
Нюта всполошилась и зашептала: «Стю, держись! Давай! Ты же можешь! О господи, когда это кончится».
А на выходах Олега, которого Шеф переставила из второго состава в первый, Нюта вообще опускала голову, упиралась безумным взглядом в ботинки. На Олежку у нее вообще слов не было, только беззвучное отчаянное: «Боже, боже мой…»
Но кончилось все хорошо. Никто не забыл слов, не свалил декораций, не запутался в костюме и не рухнул со сцены. Музыка не вырубилась, свет не погас, звукорежиссерский балкончик не упал на головы зрителям, сцена не провалилась в преисподнюю.
Знакомые, по сто раз отрепетированные эпизоды неожиданно сложились в единое стройное действие. И вот уже финальный поклон. Уфф, какое счастье! Закончилось! Гора с плеч!
В зале дружно захлопали. Вообще-то посторонних решили на прогон не пускать. Но своих набралось человек пятьдесят – младшая группа «Часов», тетки из ДК, братья и сестры новоиспеченных театральных звезд. Присутствовал даже один черный нечесаный пес, кстати, очень внимательно следивший за игрой. В самых напряженных местах он начинал взволнованно подвывать. Теперь пес радостно залаял и полез облизывать ближайшего двуногого собрата по разуму.
Потом все ввалились в 38-й. Сил не было никаких. Вообще. Даже чайник воткнуть в розетку.
38-й напоминал поле брани, усеянное бездыханными телами павших бойцов. Кто-то рухнул на стул, кто-то упал прямо в гигантскую кучу поролонового снега, сваленного в углу. Все потрясенно молчали. Никто до конца не верил, что прогон закончился. И, главное – что он закончился благополучно.
Шеф сиплым голосом раздавала последние указания:
– Не расслабляться! Впереди премьера. Сегодня вы работали для себя, а послезавтра будете работать на зрителя. Я верю – все получится! Советник, подтяни резинку на шляпе, чтоб не сползала! Ворон, доведи до ума клюв! Королева, подшей подол, спотыкаешься! Завтра всем отдыхать, спать! Из головы все выкинуть, роль не повторять ни в коем случае! Послезавтра к двум всем быть на месте! Ну, дети мои, с богом!
Нюта отметила, как стали срастаться роли и имена, стоило ребятам один раз выйти на сцену. Раньше бы Шеф сказала – Вовка, Олег, Жанна… а теперь – Советник, Ворон, Королева…
Наконец один за другим павшие герои зашевелились, стали переодеваться и расходиться по домам.
Стю со Славяном и Жека с Нютой вышли вместе. Бобр остался переделывать свою знаменитую шляпу. Олег тоже – клюв до ума доводить. И Юлька с ними.
Нюта вертела головой, словно только что проснулась. Тихий вечер обнимал город. Серебристо светила луна. Поблескивал снег. От сугробов и деревьев протянулись длинные синие тени. Ели, словно черные зубчатые ворота, нависали над головой.
– Ну, ладно, пока! Послезавтра увидимся! – Стю привычно подхватила Славяна под руку. В меховой шапочке она казалась выше своего спутника. Но тот нисколько не расстраивался.
– Ага, увидимся! – Нюта смотрела, как они идут к облепленной снегом лестнице. У начала ступенек Славян потащил Стю вбок. Там была огромная раскатанная ледяная горка.
Нюта слышала, как засмеялась подруга, усаживаясь на промороженную картонку, и они лихо покатили с горы. Счастливые! Какие у нее все-таки замечательные друзья!
В душе разгорался мягкий свет.
Она так переволновалась. Все прошло так хорошо, так здорово… Не хотелось сразу возвращаться домой, не хотелось расплескать это чудесное настроение.
– Давай погуляем по лесу? – Нюта потянула Жеку в сторону.
Они свернули на дорожку между сугробами. Лес сиял, как замок Снежной королевы. Тропинки извивались молочными ручейками. Луна, словно маленькое голубое солнце, освещала каждую ветку, каждую снежную звездочку. Снег мягко глушил звуки. Они беззвучно шагали вперед и сами себе казались лунными привидениями, летящими на синих крыльях теней.
Тропа вывела их на широкую лесную дорогу, укатанную машинами. Это была та самая памятная дорога к кладбищу. Они пошли рядом. Нюту переполняли доброта и легкая грусть. В этот миг она любила всех студийцев, любила Шефа, любила своих родителей, любила родной город, любила этот заснеженный лес. Казалось невозможным удерживать в себе столько любви. И Жеку, молча шагавшего рядом, она тоже любила. Захотелось сделать для него что-нибудь приятное.
– Ты в последнее время какой-то странный, – начала она.
Он глянул на нее сверху. На лицо падала глубокая тень от надвинутого капюшона.
– Так вот. Не знаю, что у тебя там стряслось после той драки…
Слова вылетали в облачках пара и повисали в тишине.
– …но ты изменился.
Нюта попыталась заглянуть ему в глаза. Даже приподнялась на цыпочки. Но Жека молчал.
– А я все равно хочу тебе сказать…
Нюта вздохнула – все-таки неловко, непривычно было о таком говорить – и мужественно продолжала:
– Я хочу сказать, что я тебя ужасно люблю!
Жека вздрогнул. Мягкий ком снега свалился с ближней еловой ветки и заглушил последние слова.
– …ужасно люблю. У меня никогда не было такого друга! Я вообще не умею дружить с парнями. А ты такой классный…
Жека чуть наклонился. Дрогнули ресницы.
– Как будто я знала тебя всю жизнь. С детского садика. И такой смелый! Уродов этих не испугался! В общем…
Нюта сделала паузу, подыскивая нужные слова. Жека замер.
– Ты самый-самый лучший мой друг!
Жека выпрямился и медленно откинул капюшон. Нюта увидела, какое у него странное лицо. Она заторопилась:
– И поэтому я хочу предложить… Пускай все будет, как раньше! Ну, когда мы познакомились! Чтобы ты опять был веселый, приходил к нам, пил чай, дрался подушками…
Жека смотрел на нее. Нюта помялась. Все же она ждала, что он ответит что-нибудь. Отреагирует.
– Может, ты обиделся на меня – не знаю, правда, из-за чего, – так это все ерунда! Ну, прости меня! Ты ведь мне как брат! Да? У меня есть Бобр, конечно, есть Славян… Но ты – мой самый-самый первый друг! Я тебе даже открою по дружбе свою самую большую тайну, – тут она перешла на шепот: – Я влюбилась в одного парня из нашей школы… По-настоящему… Только ты никому не говори.
Жека дернулся. Нюта зажмурилась. И зачем она ему это сказала? Разве парням такое говорят? И как она вообще могла произнести это ужасное слово «влюбилась»? Как она могла выдать себя?
Но ей так хотелось, чтобы Жека перестал быть далеким и непонятным! И поэтому она поделилась с ним самой драгоценной тайной. Дороже этого у нее ничего не было. Если он этого не оценит – тогда все. Дружбе конец.
Нюта распахнула глаза.
Жека вдруг подпрыгнул и ухватился за еловую ветку, нависающую над дорогой. Целая лавина снега сорвалась сверху. Миг – и снег облепил их с ног до головы.
– Ты что, озверел? – изумленно рявкнула она, отряхиваясь. А он провел ладонями по мокрому лицу и, кажется, улыбнулся.
– Это вместо драки подушками! – ответил хрипло и подпрыгнул еще раз. Сверху сорвалась новая лавина.
– Ах, так! – счастливо завопила Нюта.
Он понял! Он оценил!
Нюта мигом зачерпнула полные пригоршни пушистого снега. Подскочила к нему и швырнула прямо в лицо. Жека отпрянул, поскользнулся и рухнул с тропинки в придорожный сугроб.
Они хохотали. Жека валялся в сугробе, болтал длинными ногами, а Нюта чувствовала, что еще минута – и она лопнет от смеха! Уже и живот болел, и слезы из глаз, а остановиться никак нельзя. Наконец, Жека выбрался наружу.
– Драка подушками! – хмыкнул он, вытряхивая снег из капюшона.
И Нюта почувствовала, что прежний, родной Жека вернулся окончательно.
После взрыва веселья оба притихли. Но это было уютное молчание, молчание, как будто сидишь вечером у теплой деревенской печки…
Они поднялись на пригорок и остановились. Внизу начиналось старое кладбище. Сейчас оно было укутано снегом, только забор косо торчал из высокого сугроба, да смутно прорисовывались между деревьями засыпанные почти доверху кресты и памятники.
– А помнишь, как ты в августе меня отсюда тащил? – прищурилась Нюта. – Я даже испугалась…
– Нашла чего пугаться – старой газеты! – хмыкнул Жека.
– Да я не старой газеты испугалась! Я тебя испугалась! Ты бежал, как бешеный лось!
– А чего нас, лосей, бояться? Мы, лоси, совсем не страшные.
– Смотри, Жека, договоришься! Вот пойду сейчас гулять на кладбище, тебе, лосю, назло. И что ты будешь делать?
Жека благоразумно промолчал. Нюта про себя усмехнулась. То-то! Все-таки это он тогда испугался. А ей на кладбище совсем не страшно.
Они еще постояли и повернули обратно к городу. Расставаться не хотелось. Незаметно они снова вышли к ДК.
– Ой, смотри, – встрепенулась Нюта, – в 38-м еще кто-то сидит! Мастерит!
И правда. Среди темных окон второго этажа золотисто светилось окошко их студийного кабинета. Только огонечек был очень слабеньким. Нюту одолело любопытство.
– Интересно, кто там? Вовка или Олег?
– Давай глянем!
Рядом с кабинетом на втором этаже как раз примостился маленький балкончик.
– Жека, давай ты меня приподнимешь, а я влезу на этот балкон?
– Не! – отверг более опытный по части лазания Жека. – Так не получится. Лучше я посажу тебя на шею, а ты потом встанешь ногами мне на плечи.
Так и сделали. Нюта легко ухватилась за балкончик снизу и осторожно стала подниматься. Выпрямилась, стоя у него на плечах. Жека застыл как вкопанный и на всякий случай придерживал ее руками за ноги.
– Все, отпускай! – скомандовала она. – Тут я уже могу на балкон перелезть.
Она шагнула по металлическому выступу с внешней стороны балкона, перебирая руками по перилам. И перед тем как забросить ногу на балкон, глянула в совсем близкое теперь освещенное окно. И замерла.
Внутри, на столе, горело несколько свечей. Вот почему свет казался слабым и мерцающим. За столом сидели двое. Пламя качнулось, и в золотистом круге высветилось лицо Олега. Он беззвучно шевелил губами. Звук не долетал. Олег чуть повернулся, и стало видно, что у него в руках гитара. Он играл. И пел. А напротив, в ореоле золотистых волос, сидела Юлька. Он пел для нее.
Жека снизу крикнул что-то, обеспокоенный тем, что она долго неподвижно стоит, но Нюта его не услышала. Она не чувствовала холода, идущего от железных перил, не замечала снега, который закружился в воздухе. Она смотрела в золотое окно.
Рэд перестал играть, глянул на Юльку и поцеловал ей ладонь. Это был жест рыцаря. Но в то же время – мужчины. Влюбленного. Любящего. И любимого.
Юлька потянулась к нему, и…
Нюта поняла, что больше не может смотреть, что холод, идущий от ледяных перил, сейчас доберется до самого сердца. И она превратится в прозрачную ледяную статую. Упадет вниз и разобьется на тысячу колючих осколков…
Она отцепила руки, повернулась и спрыгнула.
Жека выдернул ее из сугроба, тряс, словно мышь. И орал. А она не понимала слов, не понимала, почему сидит в сугробе, почему Жека наклоняется к ней, тормошит, глядит в лицо испуганными глазами. Сверху прилетела огромная снежинка и опустилась прямо на щеку. Она была холодной. И черной. Нюта протянула ладонь, и на нее тут же уселась еще одна.
Она очнулась, только когда Жека выволок ее на дорожку, и правая нога выстрелила острой режущей болью. Нюта охнула и пожаловалась:
– У меня нога болит… наверно, подвернула.
На самом деле ей было все равно – подвернула, сломала или вовсе ногу оторвало… Просто боль была такой сильной, что мешала подняться. Жека неловко пытался помочь, суетился и почти волоком дотащил ее до дома.
