Текст книги "Любовь в режиме ожидания (Клиника обмана)"

Автор книги: Мария Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава третья

Валентин сидел в шезлонге с ноутбуком. Сначала он планировал по-прежнему каждый день ездить в офис, а потом подумал: зачем? Почти все вопросы можно решить из дома, с помощью телефона и электронной почты. А бумаги на подпись ему могут и сюда привезти. В конце концов, имеет он право поболеть раз в пятнадцать лет?

Представив, как развеселятся тетки в бухгалтерии, когда он принесет им больничный лист, Сумароков хмыкнул и глотнул минеральной воды. Время катило к пяти вечера, он с большим удовольствием выпил бы коктейль, но просить несовершеннолетнюю девицу смешивать для него джин с тоником было непедагогично. А самому тащиться на костылях – лень.

Катя вприпрыжку пронеслась мимо него к кустам малины. Загремел бидон, привязанный к тонюсенькой талии поясом халата.

Девчонка занималась хозяйством ловко и весело. Проводив дочь, Валентин запоздало вспомнил, что дал отпуск и кухарке, поскольку планировал питаться в городе. Поначалу он хотел предложить подработать соседской прислуге, но Катя заявила, что справится сама, и подавала ему вполне приличные обеды.

Поверх монитора Валентин загляделся, как она собирает малину, вытягивая из зарослей особо урожайные плети. И вдруг как впервые увидел тонкие руки с хрупкими шариками плеч, сосредоточенное личико с пухлыми, перемазанными малиновым соком губами, грудь под тонкой тканью футболки…

Да что же это такое?!

Он смотрел и видел не девочку Катю, которую всегда воспринимал только как компаньонку дочери, а незнакомую юную женщину… И – самое ужасное – испытывал к ней острое желание!

Валентин поставил компьютер на садовый стол и с силой потер лицо. Вот до чего доводят жара и безделье! Он возжелал шестнадцатилетнюю девчонку, которая никогда нисколько ему не нравилась! Больше всего на свете ему хотелось снова посмотреть на Катю равнодушными глазами.

Он отвел руки от лица.

С полным бидоном малины девчонка шла прямо к нему. Он чуть не застонал.

– Вам ничего не нужно, Валентин Константинович? Может, кофе сварить?

– Иди, Катя, не мешай работать, – буркнул он, снова уткнувшись в ноутбук. – Если что-то понадобится, позову.

– Малинки? – Она протянула несколько ягод на раскрытой ладони.

Понимая, что ни при каких обстоятельствах не может к ней прикоснуться, он отрицательно покачал головой.

Катя пошла к дому, и он повернул голову, провожая ее взглядом.

Немедленно отослать девчонку в город! Придумать предлог! Или самому уехать в городскую квартиру.

Но как он потом объяснит это Ане?

Да никак не будет объяснять! Скажет – надоела, вот и весь разговор. Конечно, Аня расстроится, но ведь то, что может случиться, гораздо хуже!

… А вот самый простой выход – признаться Кате во всем и предложить ей утолить его голод. За хорошее вознаграждение. Наверняка он будет у нее не первым, для этого она слишком красива. Тогда он поймет, что она такая же, как остальные, и успокоится. Единственная проблема – она обязательно расскажет Ане. Пусть не сразу, но расскажет, никакие деньги тут не помогут. Женщины так устроены, что не могут держать при себе такие тайны.

Интересно, что вообще Аня думает о его личной жизни? Понимает ли, что у него бывают связи с женщинами? Валентин никогда не задумывался на эту тему. Может, и Аня об этом не думает? Но если она узнает, что он совратил ее несовершеннолетнюю подругу, это просто убьет ее, при ее-то взглядах.

Надо убедить себя, что Катя – картинка из модного журнала. На глянцевых девочек приятно смотреть, но никто не сходит по ним с ума.

И вообще – чего стоит мужчина, позволяющий руководить собой самым своим низким страстям?

…Последующие недели превратились для него в пытку. Он избегал ничего не подозревающую Катю, затворничал, отговариваясь то болями в ноге, то срочной работой. Но все равно слышал ее легкие быстрые шаги, жужжание миксера, стук дверей, представлял себе всю ее и чуть не плакал от вожделения и стыда. Какой позор! А что будет, когда Аня вернется? Неужели и в присутствии дочери он будет страстно желать ее подругу?

А Катя пребывала в полной безмятежности. Она старательно занималась хозяйством, и то, что Сумароков избегает ее общества, казалось ей вполне нормальным. Мало ли какие у него дела?

Он глядел из окна, как она, раздевшись до купальника, читает в шезлонге книгу.

«Как только Аня вернется, тут же вышибу ее из дому! – мрачно думал он. – Куда только смотрят ее родители? Бросили ребенка на мое попечение и рады! Неужели ни разу не задумались, с какой стати одинокий вдовец принимает в их доченьке такое участие? Удивительная беспечность! Разве они не видят, что Катя – настоящая секс-бомба? Да ее без охраны на улицу выводить нельзя!»

Но, яростно обвиняя Катю и ее родителей, Валентин понимал, что лжет самому себе. Во всем виноват только он, он один, и больше никто. Он вел с собой нескончаемые нравоучительные беседы.

Однажды у него даже мелькнула мысль – быстренько жениться на Ладе, уж она-то надежно защитит его от подобных страстей, – мелькнула и исчезла…

Валентин считал дни до возвращения дочери. К счастью, их оставалось уже немного.

* * *

Лада хлопотала над столом, придавая блюдам особый шик. Банкет по случаю первого сентября – это святое. А нынешний вообще особенный, потому что последний, ведь Аня идет в одиннадцатый класс…

Десять лет, десять праздников, исполненных надежд, томительно-сладкого ожидания новой жизни и – одновременно – горечи разочарования: вот, прошел еще один год, и что изменилось? Время летит неумолимо, ждешь-ждешь чудесных перемен, и вдруг оказывается, что прошел целый год, ничего не сбылось и надо начинать надеяться заново…

Как славно сидят они за столом: Лада, Валентин и Анечка с подружкой – настоящая семья! Неужели Валентин не хочет, чтоб так было каждый день?

Лада украдкой вздохнула. Сколько можно? Не пора ли уже ей самой объясниться с Валентином? Сказать: решай, да – да, нет – нет. Но за без малого двадцать лет ожидание чуда стало ее привычкой. Другие привыкают быть матерями семейства или трудоголиками, а она привыкла ждать счастья. Она умела это делать, как другие умеют готовить борщ или водить машину. Прожив столько лет бок о бок с несбывшейся любовью, Лада притерпелась и примирилась с ней.

Затрезвонил мобильник. «Неужели Валентин звонит сообщить, что праздник отменяется?» – испугалась Лада. Но это оказался профессор Колдунов.

– Ты дома? – спросил он напористо.

– Да.

– Не хочешь принять уставшего друга, дежурящего вторые сутки подряд?

От больницы, в которой работал Колдунов и где до сих пор трудилась на полставки она сама, до ее дома было пять минут ходу. В прежние времена сослуживцы часто забегали к ней пообедать или выпить чаю, но теперь, когда она проводила в клинике Розенберга целые дни до позднего вечера, ее навещал только Ян Александрович.

Она помедлила с ответом. Колдунов нарушит задуманную семейную атмосферу, но… Вдруг его присутствие послужит для Валентина катализатором? Может, он решит, что Ян ухаживает за ней, ведь на нем не написано, что у него пятеро детей.

– Приходи, – решительно сказала она. – Во сколько тебя ждать?

– Как прикажешь. Мне бы помыться и кофе выпить по-человечески, а то я с корабля на бал. Вчера сутки в академии провел, сегодня из больницы звонят: спасите-помогите, у нас дежурный хирург заболел, кроме вас, работать некому. Согласился, конечно, но тяжело уже такие марафоны выдерживать. Обход сделал, дай, думаю, тебе позвоню, вдруг ты дома – тогда напрошусь. Если что, сразу прибегу обратно.

– У меня сегодня Сумароковы в гостях.

– А, тогда извини.

– Нет-нет, приходи! В шесть часов все вместе сядем за стол, договорились?

– Ладушка, ты моя добрая фея!..

* * *

Зорким женским взглядом Лада сразу заметила, что Катя одета не так, как обычно. Слишком шикарно. Куртка стоила тысяч пятнадцать, не меньше, ярко-красные туфли и сумочка составляли вызывающе нарядный комплект.

«Откуда? – меланхолично подумала она. – Неужели Валентин изменил своим принципам?»

Он всегда оплачивал только те Катины расходы, которые были связаны с Аней, то есть путешествия и спорт. Однажды Лада намекнула, что неплохо бы слегка приодеть девочку, чтобы у нее не было повода завидовать более обеспеченной подруге, но Валентин резко ответил: у Кати есть собственные родители.

Может, они разбогатели? Это вряд ли. Лада бывала на родительских собраниях в Аниной школе, встречалась с Катиным отцом и была о нем очень невысокого мнения. Кажется, он даже не имел постоянной работы.

Но, случайно перехватив взгляд, которым Валентин проводил Катю, Лада поняла, что родители девочки тут ни при чем. Она похолодела. Этого не может быть! – оборвалось сердце.

Гости прошли в комнату. Лада жадно наблюдала за Сумароковым, надеясь убедиться, что ей показалось. Но ужасная догадка находила все больше подтверждений. Валентин так старательно не смотрел на девчонку, так избегал с ней даже мимолетных физических контактов!.. За столом Лада специально посадила Катю рядом с ним, и Валентин мгновенно пересел, неловко объявив, что хочет быть поближе к блюду с рыбными медальонами.

Неужели мечта и цель всей ее жизни Валентин Сумароков влюблен, и не в нее?! В сопливую девчонку, которой она, Лада, недавно завязывала бантики! Вот кто ее соперница! Как это унизительно, Господи!..

Да уж, история повторяется, первый раз она происходит в виде трагедии, второй – в виде фарса. Двадцать лет назад она была девушкой, безответно влюбленной в молодого человека, который предпочел ей другую. А сейчас… Кто действующие лица этой истории? Юная, но зубастая красотка, успешный бизнесмен, которого внезапно потянуло на клубничку, и она – ревнивая старая дева. Водевиль, да и только!..

С получасовым опозданием пришел Колдунов. Стратегия его была Ладе понятна – он не хотел маяться возле накрытого стола в ожидании других гостей.

Он был знаком только с Аней, и Лада быстренько познакомила его с остальными. Усевшись на свободное место рядом с Катей, Ян Александрович принялся энергично наполнять свою тарелку. Валентин налил ему вина, причем не стал тянуться к прибору Колдунова, как сделал бы раньше, а попросил того передать бокал. Этот штрих тоже был отнесен Ладой к разряду улик.

Потрясенная своим открытием, она не участвовала в застольном разговоре, а горько думала, что до Катиного совершеннолетия осталось каких-то полтора года. Продержится ли Валентин, или… Или у них уже все случилось? Она внимательно всмотрелась в красивое лицо девочки и ничего в нем не прочитала. А Аня? Онато замечает, что происходит между ее отцом и подругой? Кажется, нет. Вон как весело она болтает с Колдуновым! А ведь если узнает, это станет для нее ужасным потрясением!

Господи, как тяжело осознавать, что вся твоя самоотверженная любовь, все заботы и хлопоты не стоят одного взгляда девчонки, у которой только и есть что смазливая мордашка да пресловутые «девяносто-шестьдесят-девяносто»!

Сейчас Ладе хотелось только одного – чтобы гости поскорее ушли и дали ей спокойно горевать о загубленной жизни. Какой же овцой она была на протяжении этих двадцати лет…

– Хозяйничайте, девочки, – сказала она мрачно. – Аня, ты знаешь, где что лежит.

Если Сумарокову так нравится Катя, пусть она и подает ему чай. А Лада больше не собирается суетиться вокруг него, хватит!

Девочки забегали вокруг стола, Лада ревниво наблюдала за Катей – та управлялась весьма споро.

Разобрав чашки, гости разбрелись по комнате. Катя пила чай, стоя у окна, Валентин остался сидеть за столом, будто случайно повернувшись к ней спиной. Колдунов устроился на диване, приладив на его ручку тарелку с куском торта, Аня, взяв на руки Ладиного кота, присела рядом.

– Вы помните Витю Сотникова? – спросила она.

Ян Александрович энергично поглощал торт, поэтому только кивнул.

– Агриппина Максимовна вас часто вспоминает, она очень благодарна вам. И я тоже, – добавила Аня.

– Агриппина – замечательная женщина, – сказал Колдунов, дожевав. – Привет ей передавай. А с Сотниковым действительно неплохо получилось. Он выздоровел и даже поступил к нам в Военно-медицинскую академию. Настоящая рождественская история.

– Вы, наверное, помогли ему поступить? – предположила Аня.

– Помог, конечно, но он и сам хорошо соображает. Как говорили в старые времена – умная голова, да дураку досталась. Но надеюсь, пережитых потрясений хватит ему, чтобы больше не куролесить.

Сотников не переставал удивляться, как легко ему удалось поступить в академию. Конечно, его страховал Колдунов, но Витя без особых усилий выполнил все физкультурные нормы, которые полагаются при поступлении в военное училище, и на экзаменах отвечал очень прилично.

Вскоре выяснилось: он ничем не отличается от других парней, поступивших на факультет, больше того, пользуется у них уважением. После больницы и санатория он легко привык к казарменной жизни, а решительность и физическая сила оберегали его от попыток дедовщины. К нему не вязались, но Витя пресекал любые поползновения и в отношении других ребят. В драках он не знал себе равных – натренировался в уличных боях, пока бичевал, но драться не хотел, понимая, что может вылететь из академии и подставить своего патрона Колдунова.

Сотников не был рьяным поборником справедливости, домашних, слабых ребят он защищал, поскольку постоянно думал об Ане. Она заботится о тех, кто сам не может о себе позаботиться, так же будет поступать и он.

Обосновавшись в общежитии, Витя позвонил приемным родителям, чтобы сообщить свои новости. Сергей Иванович выразил обидное удивление тем, что Вите удалось поступить в такой престижный вуз, и разговор опять не получился. Тем не менее в первую же увольнительную Витя собрался их навестить – все-таки они воспитывали его и пытались научить только хорошему, и неизвестно, кто виноват в том, что это не получилось…

С порога он вручил Маргарите Семеновне заранее купленную коробку конфет – Витя помнил ее любовь к шоколаду.

– Зачем ты это принес? – надменно поинтересовался Сергей Иванович. – Заберешь назад.

После такого вступления его посадили за стол и стали кормить обедом. Разговор не клеился, Витины рассказы об учебе в академии вызывали у родителей только насмешливые переглядывания: мол, перед кем ты хвастаешься?

– Я так и не понял: чем мы обязаны твоему появлению? – спросил Сергей Иванович, когда Маргарита поставила перед Витей второе.

Он отставил тарелку. Кусок уже давно не лез ему в горло.

– Я виноват перед вами и хочу помириться. Я на самом деле раскаиваюсь…

– Ты сам не понимаешь, насколько ты виноват, и твое раскаяние не кажется мне таким уж искренним. – Сергей Иванович с наслаждением откинулся на спинку кухонного уголка. – То, что ты каким-то чудом выполз из помойной ямы, в которую сам заталкивал себя с завидным упорством, еще не говорит о том, что ты изменился к лучшему. И если ты думаешь, что мы, которые столько лет терпели твои выходки, растаем от несчастной коробки конфет, то ты очень ошибаешься.

Выйдя из дома своего детства, Сотников вполголоса выругался. Почему в семье от него ждут только плохого? Почему, даже добившись серьезных успехов, он остался для своих приемных родителей исчадием ада? Просто они живут, презирая и ненавидя весь мир за то, что там все устроено иначе, чем в их доме. Наверное, если бы он опустился окончательно, то был бы для них милее, чем сейчас. Они могли бы корить его и гордиться собой – милосердными людьми, принявшими в лоно семьи заблудшую овцу.

Да, они всегда учили его только хорошему, говорили, что надо быть добрым, честным и трудолюбивым, но не помогали стать таким, а только указывали, насколько он далек от идеала.

«Если сравнивать воспитание с научной работой, то родители ставили передо мной цель, но не определяли задачи», – неожиданно подумал он.

Его мысли перескочили на медицину.

Некоторое время назад Колдунов отвел Витю на кафедру легочного туберкулеза и познакомил с фтизиохирургами. Теперь, когда образовывалось свободное время, Сотников бегал туда – ему разрешили участвовать в обходах и даже присутствовать на операциях. Но больше, чем хирургия, его увлекала вечная битва двух организмов, человека и туберкулезной палочки. Витя хотел изучать закономерности этой битвы, чтобы помогать человеку победить. Он знал, что многие врачи считают изучение туберкулеза чем-то старомодным: вроде как все уже изучено и разложено по полочкам. Но на самом-то деле проблем полно!

Глава четвертая

Луна плавала в небе, как ломтик лимона в очень крепком чае.

Наступил ноябрь, холодный и темный, но в то же время уютный месяц, когда все живые твари расползаются зимовать по своим теплым норкам.

Интересно, что сейчас делает Аня? Вите так и не удалось с ней встретиться. Он навещал отделение, где лежал два года назад, разговаривал с больными детьми и Агриппиной Максимовной, которая, несмотря на возраст, все еще держалась молодцом, но за три месяца ему ни разу не удалось оказаться там одновременно с Аней, как он ни старался. Вот и сегодня ему сказали, что она полчаса назад уехала…

Сотников очень хотел увидеть ее, но и боялся предстоящей встречи, с которой было связано слишком много надежд. Лежа на койке в курсантском общежитии, он мечтал об Ане, томился от любви, строил воздушные замки, но ведь он даже не был уверен, что она его помнит! Мало ли больных лежало в отделении? Ну встретятся они, посмотрит она в его сторону, кивнет вежливо, а дальше что?

Не зная ответа на этот вопрос, Сотников вернулся из увольнительной на два часа раньше контрольного времени.

С порога кинув фуражку на деревянный штырек вешалки, он не попал и чертыхнулся.

– Привет, Сотник! – Витин сосед Стасик Грабовский сел на койке. – Пожрать принес что-нибудь?

Второй сосед, Миша Ширшов, тоже встрепенулся:

– Давай, харчи на стол. А я тебе череп дам, смотри какой классный. – Он показал Вите упомянутый предмет.

Череп действительно был хорош, не пластиковый макет, а настоящая кость. Крышка, или, выражаясь по научному, свод черепа, откидывалась; изучив внутренности, ее можно было опять закрыть и запереть на маленький крючок. Нижняя челюсть тоже не болталась отдельно, а была хитроумно прикручена к черепу и двигалась, как на шарнирах.

– Прикольная штука. Федоров дал?

– Ага, но только на сегодня. Сейчас я, потом Гроба очередь, а потом ты.

Витя кивнул. Анатомию изучали на препаратах. В специальном зале для самоподготовки под залог курсантской книжки выдавались кости и заспиртованные органы, но выносить препараты за пределы зала было строго запрещено. Поэтому череп, хранившийся в семье потомственных врачей Федоровых, оказался очень кстати – его называли «пиратской копией» и бережно передавали из рук в руки.

– Так что с харчами? – Миша требовательно посмотрел на приятеля.

Витя виновато развел руками.

– Как, совсем ничего?

Сотников вспомнил о коробке конфет, отвергнутой приемными родителями и валявшейся с тех пор в его рюкзаке. Он молча выложил коробку на стол, взял литровую банку и пошел за водой на кухню.

Первые недели Грабовский настаивал, чтобы покупать воду в бутылках, и они исправно скидывались. А потом плюнули – денег жаль, да и лень в магазин лишний раз тащиться.

Вернувшись, Витя сунул в банку кипятильник и взял с подоконника чашки.

Когда вода закипела, курсанты по-братски размочили один пакетик на троих и принялись за чай. Сладкоежек среди них не было, но содержимое коробки в пять минут исчезло в глотках молодых мужчин, пребывающих на государственном пайке.

Вспомнив об очереди на череп, Миша отошел от стола и вместе с кружкой укрылся за бастионом атласов по анатомии, откуда моментально понеслось бормотание:

– Форамен овале… форамен лацерум… о, блин, а это еще что?

Витя понял, что его очередь наступит не скоро.

– Гроб, я спать. Разбудишь, когда наиграешься.

Но не успел он снять форму, как в комнату заглянул незнакомый парень, судя по нашивкам, третьекурсник.

– Сотников? Спустись на вахту, к тебе пришли.

– Кто? – изумился Витя.

Из-за книжной горы высунулась Мишкина рыжая голова, Грабовский оторвался от тетрадей. Чтобы дежурный по КПП лично поднялся за сопливым первокурсником… Не иначе, по Витину душу явился сам министр обороны!

– Иди, узнаешь, – отрезал третьекурсник и исчез.

К Вите никто не мог прийти! Наверное, ошибка, мало ли Сотниковых на свете?

В холле стояла Аня.

У Вити моментально пересохло во рту, и он остановился на последней ступеньке: проверил пряжку ремня, пригладил волосы, забыв, что теперь носит ежик.

Она скользнула по нему взглядом, не узнала, нахмурилась.

– Аня… – еле выдавил он.

– Виктор! – Ее лицо просияло, она быстро подошла.

Он стоял и смотрел, какая она красивая, какая ладная у нее фигурка и легкие движения.

– Вот, заехала вас навестить.

– Спасибо.

Они стояли у лестницы, прямо на дороге, и курсанты, обходя, с интересом разглядывали их. От восторга Сотников ничего не соображал. Кончилось тем, что Аня сама взяла его за рукав и отвела в сторонку – к окну.

– Я ужасно рада, что у вас все так замечательно сложилось! – Аня говорила так же быстро, как в тот раз, когда она сидела у него на больничной койке, а он собирался прощаться с жизнью. – Мне профессор Колдунов про вас рассказывал, и Агриппина Максимовна тоже. Наверное, учиться в академии очень сложно, да? Я бы ни за что не смогла. Но Ян Александрович считает, вы очень умный. У меня тоже сейчас ответственный год, последний класс, папа говорит, надо напрячься перед экзаменами, а мне никак не собраться.

Витя стоял и чувствовал, как рот против его воли расползается в идиотскую улыбку до ушей. Собеседник из него был никакой, и Аня, похоже, это понимала. Рассказав о себе, она стала задавать Вите самые простые вопросы.

– Как вы себя теперь чувствуете? Хорошо?

Витя кивнул.

– А вам увольнительные на целый день дают?

Новый кивок.

– Вы сможете приехать к нам? Мы выходные за городом проводим, у нас там дом.

Витя подумал, что ослышался.

– Что вы сказали, Аня?

– Приехать к нам. Можете?

Он снова кивнул.

– Я сейчас нарисую, как найти. Ручка и бумажка у вас есть?

Сотников рванулся к окошку КПП и потребовал канцелярские принадлежности таким голосом, будто от этого зависела жизнь всех обитателей Земли.

Покрутив пальцем у виска, дежурный оторвал клочок от амбарной книги и протянул ручку, привязанную к столу длинным шнурком.

Но Аню не смутило столь убогое снаряжение.

– Можно ехать на электричке, но можно и на маршрутке от Озерков, – говорила она. – Увидите высокие флаги – это наш поселок. Пройдете красный кирпичный забор, и сразу сворачивайте направо. Вот наш телефон. Я вам еще и мой мобильный запишу. Когда соберетесь, позвоните. Все, Виктор, мне надо идти, меня шофер ждет.

Он даже не сообразил, что может проводить ее до машины…

Вернувшись в свою комнату, Сотников, не раздеваясь, рухнул на кровать и, закинув ноги на спинку, предался напряженным размышлениям.

«Когда соберетесь»! А когда он соберется? Увольнительную ему, как хорошо успевающему и дисциплинированному курсанту, дадут хоть в ближайшие выходные. Но не будет ли это наглостью – явиться так скоро? Вряд ли Аня приехала потому, что сильно по нему соскучилась. Наверное, она просто его пожалела… И если он явится по первому зову, папа с дочкой переглянутся и решат, что он просто обнаглел. Пожалуй, он может откликнуться на приглашение через месяц.

Да, через месяц, не раньше.

С нового года Лада решила окончательно уволиться из больницы – работа в клинике Розенберга была ответственной и хлопотной, занимала много времени, и полставки дежурного реаниматолога, которые она сохранила за собой «для души», стали для нее ненужной повинностью. Просто ей было стыдно превращаться из практикующего врача в администратора.

«Стыдно перед кем? – спрашивала она себя теперь. – Кому вообще интересна твоя жизнь? Какой смысл красоваться перед самой собой, если ты знаешь, что всем на свете на тебя наплевать?»

Она дорабатывала в больнице последние недели.

Услышав треньканье древнего телефона, Лада сняла трубку.

Звонили из приемного, просили принять больную в алкогольной коме.

Лада хмыкнула:

– Что, с утра пораньше? Да положите в уголок на холодок, человек проспится и домой пойдет. Какая реанимация, в самом-то деле? Ну кладем мы алкашей, но ведь ничего с ними не делаем, зато санобработка столько сил отнимает!

– Эта вроде приличная женщина. Одета хорошо.

– А вы черепно-мозговую травму исключили? А то бывает, пьяный-пьяный, а на вскрытии – огромная гематома.

В трубке помолчали. Ясно, что доктор настроился сбагрить пациентку в реанимацию. Лада покосилась на пустые койки. Если доктор вредный, может пожаловаться начмеду на реаниматолога, который отказывает при наличии свободных мест.

– Хорошо, – сдалась она.

Женщина действительно была прилично одета, но опытного врача это не могло ввести в заблуждение. Одутловатое, рыхлое лицо, подсушенные ноги и усиленный рисунок вен на животе говорили о том, что эта молодая женщина пьет давно и сильно.

Лада пролистнула тоненькую историю. Подобрали на улице, но на титульном листе стоят имя и фамилия, значит, при документах. Интересно, сколько она провалялась, прежде чем граждане вызвали «скорую»? Так, невропатолог смотрел, очаговой симптоматики нет. Впрочем, от дамы такой выхлоп, что никакая травма головы ей не страшна. Клетки мозга в глубоком ступоре.

Лада сделала обычные для алкогольной интоксикации назначения и, убедившись, что другие больные стабильны, отправилась в ординаторскую – просматривать счета розенберговской клиники. Это занятие требовало сосредоточенности, и она не заметила, как подошло время обеда.

Но только она налила себе суп, отрезала кусок хлеба и поднесла ложку ко рту, как позвонила сестра: явился родственник новой больной и желает говорить с врачом. Представив себе такого же пропитого персонажа, Лада решила проявить твердость и сначала пообедать.

Она не любила алкашей, да и кто их любит? Все прошедшие через ее руки спившиеся люди имели схожий характер: они были грубы, чересчур требовательны к врачам и сестрам, считая, что те уделяют им недостаточно внимания, абсолютно не могли терпеть боль и, все как один, ругали жизнь, которая обошлась с ними незаслуженно жестоко. Что тут было причиной, а что следствием – то ли слабый характер приводил человека на дно, то ли, наоборот, водка разрушала нравственные устои, – Лада не знала и не хотела знать. Но при этом она испытывала к алкоголикам определенный сорт благодарности: если бы не вереница наглядных примеров того, что с человеком может сделать алкоголь, кто знает, может, она и сама бы начала пить после всех несчастливых оборотов своей судьбы?

Нужно снимать алкашей и показывать во всех школах, считала она, причем не просто алкашей в реанимации, а с предысторией – фотографии в школе, в институте, свадебные, а потом уже шокирующие ролики. А то ведь дети уверены, что эти люди родились алкашами и бомжами, а не выросли из обычных детей, таких же, как они сами.

Все-таки она поднялась. Нет, определенно сознание, что ее ждут, отравит ей весь обед. Лучше она быстренько поговорит, а потом поест спокойно, за пять минут суп не остынет.

Внутрь реанимационного отделения посторонних не пускали, и Лада вышла в холодный коридор.

На деревянной скамейке возле двери сидел, вытянув ноги, Олег Владимирович, шофер Сумарокова.

– Что случилось?

А сердце уже билось в тревожных и сладких предчувствиях… Что могло случиться, если Валентин не позвонил, а послал шофера?

Между тем Олег выглядел удивленным.

– Вы? Лада Николаевна?

– Конечно, я! А кого вы ждали?

– Врача, – сказал Олег и потупился. – У вас лежит моя жена, – неохотно буркнул он.

Тяжело вздохнув, Лада села рядом с ним, закурила и стала рассказывать о состоянии больной.

– Спасибо, Лада Николаевна. – Олег тоже достал сигареты. – Даже не знаю, можно ли вас попросить никому не рассказывать. Так не хочется, чтоб Валентин Константинович узнал. Он меня сразу уволит.

– За что?

– Ну как же? Если жена пьет, значит, и я тоже, просто скрываю. Да и не запьет жена у хорошего мужа. Думаю, он решит именно так. А я ведь Аню охраняю. Он мне полностью доверял до сегодняшнего дня, а если узнает, засомневается. И я работу потеряю.

Лада закинула ногу на ногу. «Вот и хорошо! – пришла в ее голову злорадная мысль. – Еще неизвестно, как бы у нас с Валей все сейчас было, если бы ты не отнял у меня возможность заботиться о ребенке. Да, кстати, сколько ему понадобится времени сообразить, что он не один такой педофил на свете? Раз он хочет Катьку, значит, Олег вполне может вожделеть его собственную дочь! Так что, любезный друг, тебя могут выпереть со службы даже и без пьянства жены».

Хотя… Она покосилась на галльский профиль Олега. Ему лет тридцать, не больше. Рановато пускать слюни по девочкам.

– Врачебная тайна есть врачебная тайна, – сказала она. – Хотите, из реанимации переведу ее в хорошую психиатрию? Может, и завязать получится!

Олег энергично покачал головой:

– Ни в коем случае! Если она поймет, что психически нездорова, запьет еще сильнее!

– Да уж куда сильнее…

– Боюсь, что с этого все и началось. Ее мучила тревога, беспричинный страх смерти, а я не обращал на это внимания. То ей нечем дышать было, то комок в горле, то боли в сердце…

Лада кивнула, угадав истероидный склад личности.

– Меня вечно дома не было, так она маму мою донимала, чтоб пришла, посидела с ней, мол, одна боится. Потом перестала на улицу выходить, я, говорит, там падаю и умираю. Ну, маме надоело, она ведь и работает, и с детьми моей сестры сидит, а тут – бросай все и мчись к Ларисе, да еще по дороге еды купи. Ну, она и повела жену к психиатру! Причем заранее не предупредила, сказала, к терапевту. А этот терапевт хренов возьми да и скажи, что жена с головой не дружит. И все! Ах, раз я сумасшедшая, то нате, получите!

Лада сочувственно хмыкнула.

– Одного, правда, мама добилась: Лариса теперь ее не трогает, одна по городу ходит. Стакан выпьет, и никаких страхов!

– И все же я вызову к ней психиатра, он, может быть, таблетки подберет.

– И вместо водки она будет закидываться колесами, так? Если человеку невыносима реальность, он всегда найдет способ от нее убежать. Пусть пьет, лишь бы колоться не начала.

– Но…

– Думаете, я не пробовал? – зло спросил Олег. – Тысячу раз! И кодировал, и подмешивал в еду всякие алкогоны, и кино водил смотреть, двадцать пятый кадр. Фигня все это! Развод на бабки, больше ничего.

– Ладно, попрошу нашего рефлексотерапевта иголочки ей поставить. Вреда точно не будет.

– Спасибо. Так я могу рассчитывать, что вы не скажете Валентину Константиновичу? А если вы все же считаете нужным поставить его в известность, то я хотел бы сделать это сам.

Лада покачала головой. Ох уж эти пионерские принципы!