Текст книги "Босс под елкой (СИ)"
Автор книги: Мария Вельская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Часть 19. Бабушка и любовь
Картина маслом – Крокодиловна замерла перед нами с ласковой улыбкой целой анаконды, Чез, не меняясь в лице, смотрит со своим фирменным прищуром «фи, какая гадость тут ползает», ну а я точу топор войны. Это вам не универ, она больше не моя преподавательница… хотя все ещё мэровская дочка, к сожалению.
– Вам не кажется, что врываться без спроса в чужое уединение и мешать людям отдыхать – это хамство? – голос Чезаре равнодушный, отстранённый и самую капельку насмешливый – ровно в той степени, чтобы собеседник понял – его не воспринимают всерьез. – Не знаю вашего имени, но степень вашего воспитания определенно могу оценить, – говорит, едва заметно дернув уголком губ.
Этот тон выливается на Акуловну, как ведро помоев. Честное слово, если бы не место – я бы уже бегала вокруг, танцуя пресловутый танец индейцев.
Но я же скромная интеллигентная девушка, мне должно хотеться сумочку и мороженку, а не хук справа. Тихонько вздохнула про себя, продолжая вежливо скалиться на опешившую врагиню.
– Анастасия Александровна Тоцкая, – поджимает губы, – я ведь звонила вам, и мы знакомы с вашей матерью… мой отец – Александр Тро…
– Меня не интересует ваш отец, Анастасия Александровна. Сейчас, при всем уважении, я имею дело с вами, а не с этим достойным человеком, – Нери хмурит темные брови, становясь похож на эдакого темного властелина из любимых Алькой фэнтези.
– Но господин Нери, – дует губки Акуловна, – я всего лишь хотела засвидетельствовать свое уважение вам, – на меня она даже не смотрит.
– Странно, что при этом вы совсем не замечаете мою невесту, – язвительно бросает Чез, – вот уж не думал, что уровень культуры в России так резко упал.
– Н-невесту? – быстрый взгляд исподлобья. Я не обольщаюсь.
На самом деле Акуловна рвет и мечет про себя, да ищет возможности поквитаться. Эта так просто не отстанет, не те у неё цели. Не то воспитание. Она привыкла всеми зубами в жертву вцепляться.
– Да, Нора А… Викторовна, – вдруг неожиданно даже для меня говорит Чез. Это отдается теплом в сердце и на кончиках пальцах. А я ведь только подала заявку на изменение паспортных данных… Вскользь упомянула – хотела папе сделать сюрприз, а Чез запомнил, – и не стоит делать вид, что вы незнакомы, ведь вы даже успели попреподавать у группы Норы… впрочем, не слишком успешно. Понимаю, это не ваша стезя, – небрежно бросает Чез.
Я впервые вижу, как Крокодиловну корежит от злости, но она не находится, что сказать.
Чезаре умеет быть и прямым, и жестким. И, кажется, ему совершенно наплевать, что папочка Акуловны может вставить палки в колеса его бизнесу… или я чего-то не знаю?
– Настенька, ты ли это? – раздался вдруг за нашими спинами насмешливый голос. В нем звякала такая сталь, что мне показалось – Акуловну сейчас просто перекусят… клац – и нет. – Как ты изменилась! Постарела, потолстела… совсем за собой не следишь! Нет, чтобы замуж выйти, все по клубешникам своим мотаешься? А Сашка что? А, ему же не до тебя, у него предвыборная кампания проваливается, – все так же язвительно поведал голос.
Оп-па!
Кажется… да нет… неужели?
Раздался тихий звонкий стук… нет, не каблуков. Сначала показалась… трость. И какая это трость была! С большим набалдашником в виде головы дракона – китайского, усатого, гладенькая вся, светло-серебристого цвета, а в глазах дракона, похоже, вставлены драгоценные камни – рубины, если я не ошибаюсь – уж слишком горят алым, так и переливаются!
Так вот – сначала показалась трость, а потом и её владелица.
Весьма представительная дама лет сорока шести-восьми от силы на вид. В легкой струящейся блузе с рукавами-фонариками, с небольшой сборкой под грудью и, словно в противовес этому легкомыслию – строгой темно-синей юбке чуть ниже колена.
Леди – язык не поворачивается назвать эту даму бабушкой – едва заметно прихрамывала на одну ногу, но это казалось чем-то незначительным, частью образа.
Светло-золотистые волосы были собраны в пучок, но несколько кокетливых прядок словно бы случайно выбивались из прически, украшенной драгоценным ободком в виде бутонов и цветков роз.
Глаза – темно-синие, ясные, умные, смотрели остро и внимательно. Дама за пару секунд оценила нашу композицию и приступила к воплощению своего плана. Надо ли говорить, что наш план наверняка отличался? Но Чез промолчал – он явно любил и уважал эту женщину едва ли не больше, чем мать.
Картина «А бабули здесь тихие». Ага, как же.
Тихие мы были… давненько и неправда. Да, Ирма Генриховна?
– Ну, здравствуйте, господа присяжные заседатели, – мне подмигнули. – Настенька, ты как, что-то ты бледненькая? Может, домой поедешь? А то смотри, устрой себе шопинг, пока папа наплаву, – Анастасию Александровну перекосило.
– Да как вы смеете! – Едва не визжит.
К нам уже двигается один из охранников – вежливый и мускулистый молодой человек с бейджиком «Сергей».
Похоже, Акуловна понимает, что сегодня ей светит только захлебнуться собственным ядом, поэтому бросает на Чеза последний уничижительный взгляд и круто разворачивается, шипя что-то под нос.
– И да, Анастасия, я не советую вам, пытаться нанять ваших друзей из неблагополучных районов или пользоваться услугами людей вашего отца, – в голосе Чеза – лязг затвора, – Александр Трофимович ходит сейчас по тонкому льду и на выборах ему не победить. Хорошо, если выйдет сухим из воды. Надеюсь, мы друг друга поняли?
Трость ловко бросается Акуловне под ноги и та едва не падает.
Бабушка усмехается с ленивым оскалом сытой хищной кошки:
– Давай, девочка, шевелись, да не забудь сказать папе, что немцы с ним контракт не подпишут, не любят они, когда их обманывают с товарами. И сама ходи, оглядывайся… а то тяжко иметь трех молодых любовников, они ведь могут и прознать про то, что не единственные, и даже обидеться.
На красивом скуластом лице женщины без возраста расцвела коварная усмешка. Глаза-осколки льда смотрели ясно и жестко. Мы с Чезом сами чуть не поперхнулись от таких интересных фактов, а уж Акуловна…
В общем, поверженный враг со скулежом отползал в сторону выхода и старался не оглядываться.
Правда, мне и самой зябко стало. Не то чтобы за мной великие грешки какие водились – не больше, чем у любой другой студентки, все по мелочи. Но теперь я не сомневалась, что если не понравлюсь этой самой бабушке – выживет она меня, как пить дать выживет! Только Романовы не сдаются!
Чез подскочил и помог Ирме Генриховне присесть на соседний диванчик.
– Добрый день, – широко улыбаюсь я, – рада вас видеть!
– И я тебя, Норочка, и я, – загадочно улыбается эта непостижимая женщина.
– Ба, ты мне Нору не пугай, – как-то серьезно смотрит Чез, – мне ещё её в ЗАГС тащить, а то ведь сбежит, – и щурит свои бесстыжие черные глазищи.
– Чез! – возмущенно ахаю.
А Ирма Генриховна вдруг запрокидывает голову и смеется.
Смех у неё красивый – настоящий, женский. И вообще она совсем не старая. Я понимаю, что ей не меньше пятидесяти, но смотрю – и вижу все ещё молодую, живую, полную кипучей энергии женщину.
У меня папа старше выглядит – колит под сердцем укором. Клянусь, я заработаю достаточно денег, чтобы обеспечить отцу самых лучших врачей. Сделаю все, что папа вспомнил – его жизнь ещё вовсе не кончена, а, можно сказать, он только в самом расцвете сил!
– Простите, – говорю, – боюсь, что я такими темпами сбегу от него гораздо раньше ЗАГСа, в который меня, к слову, никто не приглашал.
– Это мое упущение, – серьезно смотрит Чез, и я понимаю, что разговор сворачивает куда-то не туда.
Странное дело – мне, конечно, хотелось узаконить наши отношения. Мне хотелось быть не просто девушкой Чеза – женой. Но стоило представить, что это все будет взаправду, что он организует – а ведь организует же – сумасшедший дом под названием «свадьба», в ней примут участие его родичи, дело дойдет до моего отца, и… можно я сбегу, ладно?
Особенно от этого мудрого всепонимающего взгляда.
– Чез, милый, сходи поинтересуйся, есть ли у них мой любимый фруктовый десерт? – по факту Чеза выпроваживали и мне как-то стало немного не по себе…
Мою ладонь аккуратно и нежно сжали. Чез подмигнул, легко поднялся и направился вглубь зала, где была небольшая стойка и витрина со сладостями.
– Я не кусаюсь, Нора, – сообщили мне совершенно серьезно.
– Простите, Ирма Генриховна, да я и не думала, – поспешно решила отговориться и получила взамен:
– Просто Ирма, дорогая. Мы уже почти одна семья, а я, пожив в Европе, поняла, насколько же могут старить все эти наши отчества! Тут совсем древней себя почувствуешь! – и снова мне улыбается.
Нет, не понимаю я её…
– Ирма, – послушно повторяю, а потом неожиданно для себя спрашиваю, – скажите, а как вы встретили дедушку Чеза? Это же было в советские времена? Не страшно было уехать заграницу? Да ещё и остаться жить в совершенно незнакомой стране, и…
Да, это был мой собственный страх. Все-таки знание языка – это ещё не все. Культура, обычаи, повседневное поведение… Здесь, дома, мне все было ближе, несмотря на любовь к Италии.
– Ой, девочка, в те времена это было не самой моей большой проблемой, – открыто улыбнулись мне снова, – ну, слушай, раз уж спросила…
Уже вернулся Чез, уже принесли горячие блюда и закуски, а я, как зачарованная, слушала поистине невероятную и достойную серии романов историю бедной переводчицы из столицы и заезжего, принесенного каким-то ветром во времена Олимпийских игр в Москве, итальянского дельца, наследника богатого состояния.
Там тебе и бегство, и мафиози, и похищения, и приключения! Уф, как хорошо, что у нас с Чезом есть всего-то одна неугомонная Акуловна да его родственники!
В общем, когда история закончилась, блюда пришлось подогревать заново – поел только тихо фыркающий Чез – потому что он-то явно слышал эту занимательную историю уже неоднократно.
– Между нами-девочками, – подмигнула Ирма, – потом встретимся без этого занудного сухаря, – тычок в сторону Чеза, – и я тебе расскажу ещё более интересные подробности.
Куда уж интереснее!
– Пикантного свойства, – ухмыляется бабушка, с завидным аппетитом уплетая лазанью и закусывая большим куском пиццы.
Но даже это ей удавалось делать с неповторимым изяществом, как будто на званом ужине.
Обед прошел в удивительно теплой и уютной атмосфере. Я немного рассказала о своей семье, мне рассказали о детских выкрутасах Чеза и его двоюродных-троюродных братьев. Потом разговор ушел в сторону итальянской культуры и литературы. После – в сторону литературы вполне русской – бабушка оказалась «в тренде» и была большой любительницей жанра фантастика, правда предпочитала боевики и приключенческие романы. Точно надо с Алькой её познакомить!
Расстались мы почти объевшиеся и очень довольные друг другом – с тем, чтобы обязательно встретиться на днях снова и съездить вместе куда-нибудь за город. Ирма горела желанием познакомиться с папой, и я понимала, что удержать её от этого после выхода отца из больницы будет просто невозможно.
Впрочем, я была совсем не против. Ирма мне понравилась – и даже очень – пожалуй, больше всех родичей Чеза вместе взятых. Она была как сложная шкатулка – возможно, что и с двойным дном, но ни свое образование, ни воспитание, ни нынешнее положение она не выпячивала, спокойно и с достоинством общаясь на равных.
– Ты бабушке понравилась, – усмехнулся Чез, когда мы уже подъезжали к дому – на работе было уже все равно делать нечего.
Я улыбнулась, откидываясь на спинку кресла в машине.
Посмотрела на спокойный строгий профиль, утонула сияющих ярких черных глазах.
Я видела в них себя. И любовь, которую мужчины обычно так боятся показывать.
Машина с легким толчком остановилась на парковке, Чез заглушил мотор и повернулся ко мне. Большой палец лег на губу, погладив. По телу пробежали мурашки, нахальный взгляд твердил о том, что драгоценный итальянец что-то задумал.
– Люблю тебя, – сообщили мне прежде, чем увлечь в головокружительный поцелуй.
Сердце выпрыгивало из груди, голова была ватной и пустой, тело плавилось в сильных умелых руках, а в висках билось: «и я тоже, подарочек мой под елку, и я тоже безумно, бесконечно тебя люблю»…
Заслужила ли я это счастье? Что ждет нас впереди?
Ответит только время. Но я точно знаю – это по-настоящему. Искренне. Глубоко. И у каждого из нас под самым сердцем. Вот такая она – наша любовь.
Часть 20. Семейный праздник
Мою безоблачную жизнь омрачала теперь одна маленькая проблемка – и нет, это было вовсе не связано с тем, что Чез уволил к лешему десятерых, в том числе, оказывается, и присной памяти Стервеллу. Мало того что её отдел давно выезжал на бесправных новичках, так она ещё и вовсю приторговывала информацией о контрактах, даже тогда, когда её отстранили от дел и устроили служебное расследование.
Бесстрашный в своем желании подзаработать человек. Не знаю, чем там дело кончилось и дошло ли до неба в клеточку, да и знать не хочу – в моей жизни есть другие проблемы и приключения, чтобы ещё думать о бывшей начальнице и прочей веселой компании, которые стучали, как дятлы, в разные стороны.
Да, моя главная проблема – это папочка, вы угадали. Папа у меня отнюдь не дурак, поэтому наедине я очень старалась с ним подолгу не оставаться. Понятно, что чем больше я избегала вопросов о Чезе, тем больше раздувала отцовское любопытство. Понимала, что бегаю как маленькая девочка, никак не могу рискнуть и поговорить с ним по-настоящему, открыто, но… я совершенно по-детски в глубине души опасалась его неодобрения, даже понимая, что для меня оно уже ничего не изменит и уж тем более не заставит бросить Чеза. Но… папа мой единственный близкий и дорогой человек, он тот, кто всегда был рядом, тот, к кому я бежала с детскими промахами, с обидами на мальчишек и одноклассниц, на строгую учительницу. Тот, к кому я прибегала после драк. С кем делилась первыми успехами и… у нас никогда не было друг от друга тайн. Начинать не хотелось бы…
Однако, внутри каждый раз при попытке рассказать правду вставал барьер. Как комом в желудке. А если ему это не понравится? А если он посчитает, что Чез для меня неподходящий… кто? Парень? Это слишком мелко. Жених? Муж?
Я не знала, что делать. Не знала, как правильно подвести разговор, как подготовить. Чез сначала подсмеивался и подначивал, но в последние дни подозрительно притих.
А потом выяснилось, что мы, оказывается, всей компанией с Чезом, Алькой, Марком, Чезовой бабулей (она меня правда пугает, простите, Ирма Генриховна) и сестрой Бьянкой едем к нам на природу праздновать выписку папы.
– Прости, что? – я только и могла, что глупо таращиться.
Резко потеплело, по улицам бежали ручьи, весна вовсю вступала в свои права, а мне все ещё казалось, что я сплю – настолько это заявление было нереально. Настолько екало что-то внутри при мысли, что две моих жизни, таких разных, вдруг пересекутся.
– Ты не думаешь, что это перебор, Чез? – мрачно уточнила, натягивая любимую светлую водолазку.
И чуть не упала, когда спины коснулась горячая ладонь и легонько погладила, пробежалась по всем позвонкам, а горячее дыхание коснулось шеи, заставляя тихонько ерзать.
– Чез? – я затаила дыхание.
Теплые губы коснулись мочки уха. Легонько подули в ушную раковину, шаловливо прикусили, а потом… меня прижали к чужому разгоряченному телу, показывая, что кто-то уж точно проснулся и очень, ну очень сильно мне рад.
Пальцы нырнули вниз, коснувшись талии, на меня фыркнули, обнаружив нижнее белье – ты с ума мол сошла женщина, зачем с утра вообще одевалась?
Но… милый, вот не по твою душу! Не сейчас! Ты меня с мысли не собьешь, диверсант хренов!
– Чез, нам выезжать пора уже! Сам это устроил, сам и расхлебывай, – прошипела, шлепнув по безобразнице-руке и стараясь не показывать, как гулко стучит сердце, как сбивается дыхание, как я буквально схожу с ума от неприкрытой, яркой, невыносимой жажды… обладать. Любить. Сгорать.
Как хочется всего – и как мало поцелуя, который сметает мое слабое сопротивление. Водолазка отброшена и Чез с огромным удовольствием скользит пальцами по животу, спине, рукам. Второй же рукой перехватывает меня за волосы, удерживает голову, продолжая целовать – так, что наши языки то и дело сталкиваются, продолжая вести свою битву, так, что я, изнывая от горячего кома, от огненных ярких ручейков, которые разбегаются по всему телу, грозясь вот-вот взорваться сверхновой, когда… убери руки, Чез!
Ох, нет, лучше не убирай! Не убирай, иначе я точно совершу непредумышленное убийство, честное итальянское!
В общем, когда мы, запыхавшиеся, раскрасневшиеся и кое-как собранные оказываемся в машине, выяснять отношения становится откровенно лень. Впервые меня переполняет ощущение какого-то воздушного счастья, легкого, невесомого, яркого, как мотылек. Не хочется сейчас ни о чем думать и тревожиться, не хочется строить теории и что-то придумывать, не хочется… да ничего, собственно, не хочется.
Будь что будет. В конце концов я знаю, что папа нормально относился к Чезу, уже знал его, как моего начальника, скорее всего, видел, что между нами что-то есть… Так что не думаю, что он в самом деле будет гонять его по деревенской улице с ружьем наперевес.
– Боишься? Зря, – негромкий голос Чеза вывел из раздумий. Итальянец сосредоточенно вел машину, то и дело успевая бросать на меня задумчивые взгляды.
Зря, Чез, не волнуйся, не собираюсь я выкидывать какие-нибудь феерические глупости.
– Да не боюсь я, – пробормотала почти умиротворённо, – а всего лишь капельку беспокоюсь, потому что…
– Это же папа, – Чез понимающе улыбнулся.
Светлая, слишком теплая для мужчины улыбка. Он мягко рассмеялся, увеличивая скорость, благо, дорога была почти пустой.
– Вы с ним очень близки, Нора, я это уже понял. Виктор Анатольевич прекрасный человек – и совсем неглупый. Ты же не думаешь, что он ни о чем не догадался при условии, что мы часто ездим с тобой к нему вместе, редко когда ты выбираешься одна, да и твои друзья и знакомые отнюдь не давали клятвы молчания.
Тьфу. И этот, как говорится, туда же.
– Чез, да все я понимаю, – вышло беспомощно, – но просто, это…
Это что? Комплекс примерной дочери? Боязнь того, что отец начнет сравнивать меня с матерью и решит, что я его брошу? Я и сама бы не смогла подобрать сейчас правильный ответ, просто было как-то немного тревожно.
Горячая теплая рука накрыла мою.
– Все будет хорошо, Нора. Все будет хорошо, – низкий мягкий голос, перекатывающий гласные, ухнул куда-то в самое сердце, выпуская прожорливых обожравшихся от счастья мотыльков.
Банальные слова, но… я поверила. Может, ещё и потому, что мы уже приехали. Виднелись знакомые треугольные крыши, украшенные незатейливыми завитушками фасады и окна, слышалось мычание коров и квохтанье кур, а ещё… воздух! Такой, что можно пить его, знакомый с детства, чуть сладковатый, напоенный свежестью, водой, талым снегом. Ммм… домом. Стареньким, но с блестящими наличниками, чистым, уютным по-деревенски, с банькой, маленьким хозяйством и… нет, туалет у нас был в доме и даже небольшая ванная – папа провел воду, не хотел ребенка морозить на улице, за что заслужил славу деревенского выпендрежника, живущего явно не по средствам.
Мне и в голову не пришло стыдиться дома, хотя подозреваю, что у Чеза есть особняки раз так в десять больше. Да что там – даже наша квартира – и то больше старого домика!
Но он мой. Родной. С ним связаны самые светлые воспоминания, с ним и с яблонями в саду, и с шумящими березами, и с полем за околицей, куда мы бегали запускать воздушных змеев.
Конечно, наделала наша компания шума. Вижу, как любопытные носы так и торчат из каждого двора – просто не заходят пока, рановато для сплетен, нужно успеть, так сказать, паузу выдержать.
Остальные подъедут чуть позже, мы первые ласточки.
Папа встречает нас с Чезом у калитки, распахивает гостеприимно укрепленную железную дверь – забор мы поставили хороший, одно время повадились у нас заезжие шариться.
– Ну здравствуйте, здравствуйте, гости дорогие, – усмехается в усы.
Выглядит он гораздо лучше, чем даже до травмы. Одет в псевдовоенный камуфляж – так он явно чувствует себя уверенней.
– Папуль, – шагаю вперед и крепко наматываюсь ему на шею, как когда-то в детстве. Папа крякает – но стоически выдерживает мой рывок. Улыбается довольно, и сам обнимает в ответ крепко-крепко.
Спиной чувствую спокойный теплый взгляд Чеза.
– Проходите, располагайтесь. Угостимся сегодня первым шашлычком, у Дарьи Сергеевны по такому случаю ягненка выпросил – довольно усмехается отец.
– Спасибо, Виктор Анатольевич, мы тоже не без ничего, – Чез шагает вперед, крепко пожимая руку отцу.
С удивлением замечаю, как после этого он открывает багажник и принимается выгружать сумки – ой, вот явно больше, чем мы собирали. Прохиндей, и что он туда напихал, хотелось бы мне знать?
Впрочем, долго раздумывать мне не приходится – вижу фирменные марки известных зарубежных брендов, в том числе продуктовые. Чего тут только нет!
– С ума сошел? – тихонько дергаю Чеза за рукав, когда отец скрывается за дверью нашего домика. – Ты там половину магазинов скупил?
– Почему не порадовать хорошего человека, когда мне это ничего не стоит? – пожимает плечами Чез. – Да и вкусная еда изрядно смягчает характер, – подмигивает мне хулиганисто.
– Бараньи ребрышки, отбивные, цыпленок… скажи честно, ты просто вызвал из Италии всю свою семейку, а? – шутливо замахиваюсь упаковкой салфеток. – Потому что мы все это точно не съедим, побойся Бога, Чез!
– Это у тебя просто ещё аппетит не разыгрался, – хмыкает этот совершенно бессовестный мужчина.
Мы перетаскиваем по очереди сумки в дом – причем тяжести мне поднимать категорически не разрешают. А отец смотрит на все это безобразие, трет щетину на подбородке и задумчиво хмыкает, явно что-то уже прикидывая про себя! Те мы ещё конспираторы… вернее, прекрасно понимаю, что Чез делает все это специально, но никак не могу этому противостоять. Хотя и стараюсь сдерживаться, но…
И птички поют уже по-весеннему, и день солнечный, можно даже без шапки гулять, и вообще… Во дворе уже стоит мангал – даже два мангала. Один папин, старенький, но любовно обновляемый каждый год, а второй – наш, новый, который Чез привез, заявив, что на такую компанию надо сразу жарить на двух мангалах, ибо он своих прожорливых родственников знает очень хорошо.
Я как раз убирала продукты – в числе которых обнаружила и икру, и три каких-то вида колбасы, и балычок, и ветчину, и даже сало – прямо с рынка, свежее, когда папа неслышной тенью замер в дверях и тихо кхекнул.
Посмотрел на меня внимательно, задумчиво, поманил пальцем. Мы молча вышли через заднюю дверь в сад. Отсюда было слышно, как Чез с отнюдь не итальянской сноровкой колет дрова и возится с мангалом, периодически экспрессивно ругаясь – благо, что на том же итальянском.
Ух, какие интересные вещи он скрещивает между собой!
В саду было тихо, деревья ещё были лысые, трава только-только вылезала из-под снега – ещё рыжеватая, обмороженная, но уже полная сил и жизни… Пахло пожухлой старой листвой, теплой землей, солнцем, и чем-то едва уловимым – ярким, светлым, щемящим – из детства.
Мы остановились около большой березы – на участке хватало и других деревьев, а в дальнем конце от дома и вовсе был маленький лес из рябин, дубков, осин, лип, тех же самых берез… Помню, как в детстве обожала кататься на маленькой гибкой рябине – забиралась на неё – с моим-то куриным весом, хваталась за кончик ствола и бесстрашно прыгала с ним вниз – дерево пружинило, подгибалось – и я оказывалась на земле – довольная и хохочущая, а потом отпускала своего коняшку, чтобы дерево снова выпрямилось.
Улыбнулась своим мыслям. Папа улыбался в усы. Да, он тоже помнил.
Похлопал по карманам – сигареты искал, а ему сейчас нельзя! Не нашел, болезненно скривился, фыркнул.
– Па-ап! – строгое.
– Да знаю я, знаю! Ну… – помолчал, словно подбирая слова, – долго ещё молчала бы, а? Серьезно все у вас? Мне внуков ждать?
– Па-апа! – аж поперхнулась от такого захода.
– Ты мне не папкай! А то я не вижу, как твой начальник тебя всю взглядом облизывает, знаю я нашу мужскую породу! – погрозил мне пальцем. – Но вроде он мужик неплохой, хоть и богач, не нашего полета птичка… давно вы?..
– С декабря, – вздыхаю, сдаваясь.
Мы с папой не любители долгих разговоров по душам.
– И он уже мой жених. Свадьбу пока не хочу, – коротко сказала, – сначала универ закончу, там видно будет.
– Не дури мне! – Отец крепко обнял, прижав к себе. – Норка-малышка, – прикусила губу, чувствуя, что сейчас расплачусь. Он меня так только в далеком детстве называл… – Мужик влюблен по уши, а она кобенится. Смотри мне! Чтоб к осени пригласили на свадьбу, – мне пальцем погрозили, отпустили и…
И это все? То, чего я так боялась? То есть… папа одобряет? Не против? Ему Чез нравится?
Мне хотелось задать миллион вопросов, но я знала – все, что хотел, отец уже сказал.
Вот он обернулся, погрозил мне пальцем – и широким шагом направился в обход во двор.
– Хороший мужик, – донеслось до меня, – говоришь, наши, русские корни есть? Это мы проверим!
Я тихонько застонала, уже предвкушая, как именно папа будет это дело «проверять». Плавали, знаем. Охота, рыбалка, сплав на байдарках, поход в горы в экстремальных условиях…
Чую, летом нам будет особенно весело!
Со двора доносился шум машин и оживленные голоса… кажется, подъехали гости.
Я постояла, греясь на солнце и впитывая тепло и спокойствие весеннего сада ещё несколько минут, а потом встряхнулась, улыбнулась – и побежала в дом. Помогать, готовить, накрывать на стол.
Давай-давай. Нора, приди в чувство! Самое страшное уже позади, а впереди – напротив – много всего интересного, яркого, светлого и только самого-самого лучшего!
Одернула свитер, набросила куртку и сбежала с крыльца, улыбаясь Ирме Генриховне и застывшей с ней рядом красивой улыбчивой блондинке – Бьянке. Про сестру Чез мне уже успел много чего рассказать, и я искренне радовалась, что эта стойкая молодая женщина сейчас почти здорова и счастлива.
– А вот и наша Норочка, – бабушка Чеза, одетая в спортивный костюм, выглядела так, как будто только-только сошла с обложки модного журнала.
Чез – взмыленный, в одном свитере, с задранными рукавами и лихой банданой на голове больше напоминал разбойника, чем большого босса – и таким он мне казался еще роднее и ближе, что ли.
– Добрый день! Всем чудесного денечка! – улыбнулась широко и искренне.
И утонула на миг в жарком пламени, которое плеснуло в глазах Чеза.
«Девочка моя», – прочитала по губам.
В этот момент даже тихий и довольный смех бабули Ирмы меня не отвлек – я просто в очередной раз поняла, как безумно, бесконечно обожаю Чезаре и как мне повезло одним зимним вечером упасть именно под его машину.
Кажется, Чез тоже что-то понял. Потому что воткнул топор в пенек, который служил нам удобным местом для рубки дров, и широким шагом направился ко мне, чтобы через мгновение подхватить на руки и закружить.
– Девочка моя… Ну вот, а ты боялась…
Его поцелуй пах весной, свежим деревом, мятным привкусом и счастьем.
Где-то вдалеке со смехом и шутками начали праздновать нашу встречу гости. Два мира пересеклись – и катастрофы не случилось. Наоборот. Как будто собрались осколки в единое целое, и я, наконец, поняла, что это и есть счастье.
Быть собой. Быть с родными и близкими. Быть любимой. Этот Новый год подарил мне самый лучший, самый бесценный дар. И я надеюсь, что мы оба пронесем его через всю нашу жизнь…
Эй, куда ты меня тащишь, сумасшедший? А ну поставь на место! А впрочем, неси! Мне и на плече неплохо…
