Текст книги "Три минуты дождя (СИ)"
Автор книги: Мария Бунто
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Белое чистое полотно. Незыблемое и девственное. Поглощающий душу воздух и парящие повсюду хрусталики льда, заставляют вздрагивать тело. Обнаженное, хрупкое тело, покоится по среди огромного белого полотна. Тело никуда не спешит. Оно умеренно дышит и знает, что абсолютно нет никого рядом. Его не тревожат заботы, и даже назойливые холодные крупицы, повергающие нагое тело врасплох холодного кокетства, да же те не в силах препятствовать его одиночеству. Тело так же уверенно, что завтра будет новое тело и новый ночной спутник, однако не один из гостей не останется в оковах повседневной хлопотливой любви…
Бернар поднялся с кровати и медленным ленивым шагом последовал в ванную комнату. Он включил освежающий душ и смыл остатки белого полотна. Бернар поглядел в зеркало и лишний раз позавидовал , за кого-то, своей молодости.
– Я все прощу тебе, но вспомню позже у смертного одра. – сказал он зеркалу, передумав сбривать интригующую щетину.
После душа, Бернар вернулся в спальню. Он провел ладонью по темно-синей простыни, которая успела остыть. Он от души сплюнул на подушку, после чего вышвырнул прочь через балкон с пятого этажа. Бернар остался там, провожая полет пернатой подруги, он закурил сигарету. Бернар глядел на небо. Он был суров и прекрасен в свете хладнокровной ночной спутницы. Одну за другой, он одолел едва начатую пачку сигарет, после чего удалился в комнату и лег отдыхать на полу.
Тонкий стебель пронизывает гладь пурпурной воды. Он устремляется в глубь, к илистому дну, пытается достать несовершенную почву, в надежде спастись. Оранжевое небо поглощают седые облака надвигающейся бури. Стебель дрожит. Он замер, он кроток и осмотрителен. И вот , он уходит под воду. Его освежающая бодрящая зелень исчезла, сравнялась с водой. А начавшийся шторм , уничтожил надежду спастись.
– Доброе утро, Бернар! – поприветствовал смуглый молодой человек в темных очках.
– Утро. – ответил тот, и принялся выгружать картины обернутые защитным черным чехлом.
– Зачем ты мараешь себя? Ради бога! Пусть рабочие трудятся! – брезгливо воскликнул человек придерживая двери . Бернар опустил увесистую картину и повернулся к разговаривающему.
– Скажи, Андрэ, если бы твоя жена, была инвалидом первой группы, или парализована, с кухни до постели, ее тащили бы рабочие?
Андрэ снял очки и в недоумении поглядел на серьезного Бернара, который продолжал стоять, в ожидании ответа, на поставленный вопрос.
– Что хочешь , то и делай! Честно, ты дурной! – молодой человек вернул очки в обратное положение, и ушел вдоль галереи.
В течении полутора часов, все картины были выгружены и развешаны по местам.
– Поздравляю! Это твоя первая самостоятельная выставка! – от души пожимая руку хмурого художника, говорил Андрэ.
– Благодарю. – сухо ответил Бернар, едва улыбнувшись.
– Мне, не понятно одно. Почему, я не замечаю радости в тебе?
– Разве рождению ребенка, следует радоваться? – заметил Бернар, начиная очередную пачку сигарет.
– А разве нет? – протестовал Андрэ, отмахиваясь от дыма , как от мух.
– Это эгоистично. – Бернар, подошел к одной из картин. – Они вырастают, и не принадлежат сами себе. Они продают свою душу, тело, жизнь, ради кого-то, кто на самом деле даже не заслуживает этого. И этому я должен радоваться?
– Посуди! Твое творчество увидит мир! Пускай не весь и не сразу, но все– таки! – Андрэ отошел в сторону.
– Публичные дети – это не дети.
– А кто же?
– Проститутки. – Бернар внезапно вытащил со рта сигарету и прожег свое детище.
– Что ты делаешь!! – запаниковал Андрэ и преградил картину собой. – Идиот! Мать твою! Я же не продам ее!! – кричал тот пытаясь стереть выжженное пятно.
– С природным калетством, или отклонением, сложнее продать свое тело за бесценок. Возможно она найдет себе истинного возлюбленного, который полюбит ее не за имя, а за внутренний мир. – Бернар на полу потушил сигарету и не сказав больше ни слова покинул галерею.
– Так, что нам может все позжегать!? – вдогонку кричал Андрэ.
– Было бы не плохо. – пробормотал про себя Бернар, и свернул на право, игнорируя собственный автомобиль.
Пустая, одинокая квартира. Бернар лежит на полу, разглядывая потолок. Он курит. Клубы синего дыма вздымаются вверх, и комната наполняется приторным ароматом табака. Звонит телефон, содрогая молчаливые стены. Бернар игнорируя вопли аппарата идет на кухню. Он наливает стакан воды и возвращается в комнату. За стационарным телефоном следует непромедлительный возглас мобильного. Однако и эту мольбу Бернар продолжает упорно игнорировать.
Спустя четверть часа, в дверь кто-то позвонил. Не сразу хозяин решил открыть.
– Дурак! Ты почему не отвечаешь?! – с порога злобно начал Андрэ.
– Заходи. – сухо предложил Бернар не пытаясь прикрыть абсолютно нагое тело.
– Я не понимаю что с тобой! Сегодня твоя презентация! Столько людей ждали тебя!! Ты вообще чокнутый!? – Андрэ уселся в кресло и вопрошающе смотрел на равнодушного Бернара.
– Они пришли смотреть на картины, а не на меня. Если бы я хотел презентовать себя, я бы висел на месте картин. – тихо ответил художник закуривая очередной раз.
– Хватит курить! Это убивает меня! – капризно заявил Андрэ. – Я принес коньяк. Давай выпьем.
– Ожесточенное солнце ломает свои лучи и кривляется от боли. Вспышки света поражают тело, сердце и разум . Нехватка кислорода разъедают изнутри и одинокое желание выжить превращается в ничто. Безглазые и безрукие создания заполонили пространство и разрушают систему . Они превращают в мерзость все к чему прикасаются и это убивает меня. Эта повторяющаяся изо дня в день смерть приносит столько немыслимой боли, что становится страшно открывать глаза…– Бернар потушил сигарету и зажег следующую.
– Выпей и станет легче. – Андрэ протянул бутылку.
– Алкоголь лишь притупляет боль. Он не излечивает человека, он напротив, усугубляет его осознание одиночества и безвыходности. Тела, которые приходят в гости, справляются о самочувствии, на самом деле лицемеры, которые продолжают глупую, по сути, традицию дружбы. – Бернар вернул бутылку коньяка и холодно посмотрел на менеджера. – Одиночество не порок. Это состояние души и плоти. – он отошел к входной двери и открыл ее.
– Выгоняешь меня? – злобно и нервно процедил Андрэ, запивая свои слова коньяком.
– Нет. Просто прошу уединения.
– Ты конченый придурок! Только деньги держат меня с тобой! – Андрэ встал и подошел к Бернару. – Позвони своему дружку, может подрочите на друг друга то и попустит ! – Андрэ ушел, а Бернар не закрывая дверь, улегся на свою постель.
– Ненависть. Как глубоко может она проникнуть и впитаться. Как она пристраститься к вам? Как научится дышать и жить с вами? Она заменяет вам биение сердца. Кажется, что дышишь. Что впитываешь и вбираешь в себя кислород, а на самом деле гной и кислоту. Ненависть отравляет запах, вкус к жизни. Гноем и желчью сочатся глаза. И кажется что это не ты, а просто нечто, что похоже на тебя. А ты в стороне. Где-то далеко, за горизонтом всего, что можно назвать жизнью. Тебя уже нет. И дыхания твоего то же нет. Только ненависть. Плавно перерастающая в месть. Ничтожные игры разума. Война между самим собой. И как можно прибегнуть к эстетике, еже ли все твое нутро пышет ненавистью. И к чему красивые слова? Убеждения в правоте и правомерности, когда жизнь испоганена ненавистью. Потом , ты начинаешь ее любить и поклоняться ей. И не найти ей замены во век!!! Даже когда месть убьет ее, она на самом деле останется жить и процветать в тебе. Ничто не вправе помочь, этой долгой ненависти. Она будет распускаться , как чудный бутон, и в конце концов у тебя в голове будет целая клумба убийственной ненависти. Которая превратиться со временем в дикий сад и заросли кровожадных существ, с превеликим удовольствием сожрут тебя вместе с телом. – Бернар с призрением глянул на молодого человека, оскалив ровные острые зубы. – И даже твоя привлекательная плоть. И даже твои кучерявые локоны и гламурная небритость, не спасут тебя от смерти. – Колебание отчаянного разума, как зацепка, как предлог. Это борьба ни с чем против всего! Бунтующее сердце никогда не остановится не перед чем. Оно будет отважно идти вперед, и напарываться на массу рифов и заноз. Но оно продолжит свое триумфальное шествие. Борьба и снова борьба. Это прекрасное ощущение прекрасного. Когда оголяется вся ненависть и красота одновременно. Плавные бедра и прерывистые иголки. Белоснежные лилии и торчащие ржавые трубы. Музыка в голове, музыка в словах, музыка в тонах и оттенках. Как красиво падает свет на оголенные плечи или как он скользит по ягодицам друга. Все можно зафиксировать, поймать, украсть спрятать на всегда в свой ящик. И когда он будет преславут и изучен досконально, его можно показать всем. Но поймет ли голодная раздраженная толпа поло умников и варваров, что есть красота. Они потребуют голого мяса, без светотени и красок. Они закрывают глаза и не представляют, как может выглядеть свет в темноте и есть ли тьма в дневное время. А что такое радость изящного мазка, вовремя подмеченная любовью? Нет, им этого не понять. Они насытились бутафорией и пойдут всем рассказывать какой был чудный спектакль, даже не подозревая о том что, они только что побыли в жизни. Без рамп и огней, без портьеры и конферансье. Все по настоящему, все серьезно и прекрасно! Но кто это знает?– Бернар поглядел на очарованную мглой луну и позволил себе немного слез. Лежавший рядом «собеседник» ничего не ответил, он смиренно спустился к бедрам печального мужчины, и принялся за более легкий процесс общения.
– С кем мне говорить? Если все любят когда я слушаю? Кому кричать? Если все озабочены артикуляцией собственных песен? Когда мне кричать, когда вопль наказуем упреком? И как мне быть самим собой, когда всем удобны мои маски.
Алчные и расчетливые. Глухие и сплоченные собственным единым материалистическим обручем будней. Как рассказать вам за боль, которая рождается в глубине сердца, течет из кишечника к желудку и по трахеям наполняет мой рот, ноздри и череп!? Как вы можете услышать мое взывание , если все одеты в ватные наушники слащавых посредственных фраз. Набор букв не имеющий никакого смысла, слетает с ваших губ ежесекундно! Тариф встреч и обязанностей. Такса примирения и учтивости. Все так сбалансировано и рассчитано, что нет в вашем мире даже шалаша для души. Боль! Всепоглощающая боль ! Как показать вам на пальцах примерные формы и очертания чувств, когда вы сломя голову мчитесь в отместку бросая гнилье примитивных уловок и ничего не значащих примеров и правил. Какой закон придумать вам, что б вы по настоящему боялись боли и обиды ближнего своего. Не стремитесь загрызть, ибо вы сами давно съедены. – Бернар затушил горящую сигарету об обнаженный живот юноши и комнату рассек вопль боли….
Рассвет. Одинокая струя систематического дыма, пронзила рассеявшуюся мглу. Рот изящно, изогнулся в трубообразную форму, и выпрямился назад. Бернар почесал заросший подбородок и удивился собственной щетине. На постели никого не было, кроме его собственного тела. Мелкие и увлекательные пятнышка крови на белой простыни, напомнили Бернару о вчерашнем бездумном и своевольном поступке. На что художник, добродушно улыбнулся , и закрыв лицо длинными пальцами стал кататься по кровати из стороны в сторону упиваясь собственным смехом…
Бернар шел по улице. Дул прохладный ветер, и редкие прохожие с нетерпением ожидали восхода первых лучей весеннего солнца. Легкий туман, и серь утреннего полумрака, скрывали неровности заросшего лица Бернара. Он шел быстро и целеустремленно. Его шаги были размашисты и часты. Его лицо являло саму сосредоточенность, при всем том, что Бернар даже не подозревал, куда направляются его конечности.
Он просто шел, и дабы не вызывать подозрительных взглядов зевак, придал своему сумбурному путешествию мнимую цель и задачу. Он скользил по скверам и улочкам, пересекал проспекты и нырял в подземку. Он ни разу не остановился, даже наблюдая из дали красный свет, без малейшего желания стоять на месте, он не силился перейти дорогу именно на этом перекрестке, он просто продолжал идти дальше, ожидая встретить подземку, либо попасть на желанный светофор. Бернар шел и думал о многом , при этом не обращая внимания на посторонних проносящихся субъектов. Он, опуская глаза проносился сквозь толпу озабоченных граждан, стараясь не касаться их нищих одежд. Он старался не видеть их стандартные лица и приклеенные к ушной раковине мобильные телефоны . Он шел вдали от всех, брезгливо и цинично провожая столкнувшихся с ним.
Только вечером, когда продажное солнце уплыло на встречу новым амбициям, подойдя к театру , Бернар остановился. Он замер на мгновение, и стал прислушиваться к голосу ночного города. – Я слушаю Нью Йорк, и задыхаюсь. Я внемлю каждое твое слово, и мне тошно видеть твой взгляд! – говорил Бернар с темнотой. – Я вижу как ты, кружишь всех , качая на бриллиантовых руках, и как беззуб и аморален их смех! – Бернар, снял в отчаянье свитер и обнажил свое привлекательное бледное тело. Осенний ветер обдувал его и пронзительные пупырышки взбороздили кожу. – Я дышу тобой, и мне мерзко соприкасаться с тобой в днях и ночах! Ты – гнилое достояние культуры! Брюзжащий и жадный злодей! – Бернар в порыве немыслимого азарта снял брюки, а так же носки и темно-синие белье, при этом оказавшись абсолютно нагим. Не многочисленные прохожие отворачивали лица , сопровождая все неодобрительным ропотом. – Я красив как, и ты! Я могу овладеть каждым! Но отнюдь не женским уродищем! Я великолепен и я в восторге!!! – все громче кричал Бернар , предлагая прохожим прекрасное расположение мужского духа, которое бесстыдно изобличала луна. – Я жертва и ты не так уж могуч! О проклятый город! Смерть любому живущему в тебе!! Но я буду свободен! Я практически не знаю границ!!! Я вольный турист на твоих руинах!!! – не долго кричал Бернар в темноту, ибо заботливые стражи порядка, вполне скоро окольцевали его мимолетную свободу. И начавшийся танец задорного дождя, Бернару пришлось лицезреть за металлическими решетками сонных камер.
– Скажи, на твой взгляд, я люблю кофе? – поинтересовался Бернар, сидя за одним столом с высоким худощавым молодым человеком.
– Нет. Наверное. – гнусавым трескучим голосом ответил подросток.
– Почему ты так однозначно уверен?
– Ну…Ты пьешь водку… Если бы ты любил кофе, наверно заказал его , а не водку.
– Вот как.. – Бернар осушил очередную стопку белой жидкости, и недоброжелательно оскалился. – Знаешь…На самом деле, я так люблю кофе! Что даже ненавижу его! – громко признался Бернар. – Представляешь! Как надо любить кофе, что бы отказывать самому себе в нем!! Ты можешь себе представить такое? – на что восседающий рядом угловат-то покачал головой. – Не можешь?! А что например ты можешь представить? – Бернар осушил лихо еще две стопки подряд, не изменяя в традиции отказывать в съестном. – Что твоя балда может представить?..Как я тебя трахаю? Или даже такое, что ты пилишь меня? Да? Только это? Может, – Бернар резко поднялся и вышел из-за стола. – Или может ты грезишь мне отсосать!? Давай! Прямо сейчас! Здесь и при всех! Чего испугался? Разве это не фантазия? Да еще какая!!! – художник схватил худощавого за волосы.
– Отпусти! Мне больно! – заскулил малолетка, не решаясь применять силу.
– Больно? – прошипел Бернар. – Да неужели тебе известна настоящая боль? – отпустив редкие локоны темно русого мальчишки, Бернар со скрипом придвинул себе стул и сел вплотную с напуганным подростком. – Давай, я немного расскажу тебе о том, что вообще собой представляет боль… Проведу, так сказать нравоучительный вечер. Ты ж не подумай, что я совсем идиот. Твои года, грубо выражаясь мне не то, что не по карману. Они мне ни к чему…Сосать, еще не значит уметь сосать. А подставлять очко, еще не признак мастерства. И самое главное деньги! Высокий тариф лишь подтверждает фальшивое сердце, которое от любви далеко настолько, насколько зубы далеки от локтей….– Бернар фамильярно поцеловал побагровевшего юношу. – Итак, боль!!.. Боль – это не всегда слезы. Это может быть просто крик или шепот. Но шептать надо уметь! Что б тебя либо услышали, либо никогда в жизни не выдали истинную боль! Я ощущал самые очаровательные минуты и секунды счастья, а так же часы и бесконечные лабиринты горечи, печали и слез. И как не были мутны или прозрачны солевые выделения, в основном, я слышал бриллиантовые раскаты клавиш. Благодарю Всевышнего за преображенную боль! Спасибо за многогранность печали. Спасибо Ему за оттенки тоски. Спасибо и за палитру воодушевления и спектр радости.
Боль, грусть, печаль, трагедия, смерть, клинические симптомы смерти, ангелы и просто человек – у каждого своя траектория судьбы без таковой траектории судьбы! Вектор, без особого назначения, в самом мозгу, и с особой наклонной в самом сердце истока всех векторов!
Это песчинка, и это Ничто! Мысль изреченная есть ложь. Увы, в текстовом сообщении практически сложно сформулировать искренность послания! Можно только прочувствовать, либо умереть навсегда! – Бернар закатил глаза и продолжал.
– Раскаленный снег – для меня это зло в его истинном обличие. Он был нужным, пока неугомонно кричала душа, до тех пор, пока ее не слышат! Вопли на краю пропасти, покажут все ошибки и промахи в жизни. Все не вечно и боль так же длиться не вечно для того, кто разумеет крохи бытия. Ветер шепчет, и листья умеют кричать, не менее вопля человеческого. Что мы можем сказать друг другу? Меньше чем можем пожелать спокойной воде.
А что значит простить? Себя едва ли! А чужого простить ни за что и ни когда, хотя....Вполне можно, если искренне захотеть. Злость вернее простить в любой сфере боли, даже индивидуальном проявлении суицидальной похоти. И стоит ли вообще хранить обиду на что либо, кроме себя? Увидеть огонек в дальних окраинах чужого зрачка возможно. А вот забыть огни, манящие за этими фонариками куда сложнее! – Бернар глубоко вздохнул и выпил еще две стопки, после чего закурил и продолжил свой бред. Подросток не дышал и смирно сидел, потупив взгляд на мутные стаканы.
– Мы можем взглянуть на себя. Однако нам вряд ли понравится то, что мы увидим в зрачках, собственного я. Смирение – один из сложнейших этапов борьбы с гордыней. На который, не каждый согласится. Легче снова поздороваться с огнем и ненавистью.
И тогда снова сон, забвение, небытие, бред, слезы и отчаянья, борьба с ветряными мельницами. Ветер подбадривает новые ранения, с каждым оборотам лезвие входит все глубже и глубже! До каких пор? Может ветер это мое собственное дыхание? А что есть дыхание? Царапанье собственной сути? Дыхание – это мир выстроенный против нас самих? В упрек нашей жизни? Вот и новый голос, задающий новый ненавистный вопрос, ответ, в противовес который запрограммирован далеко не в мое оправдание!
Новы путь, поиск пути, крик в пустоту и пружинная отдача выстрела ответа. Ответ мимо истины, выстрел в никуда. Когда накрывает волна разочарования, приходится обращаться к природе, непосредственно. Однако среди морей и океанов, царит закономерная тишина. И там ответа найти не дано блуждающей в поисках истин душе. Все рядом и далеко, одновременно. Тогда новые раны, новая боль, новая индивидуальная пропасть. Очередная глухота к крику вселенной. – Бернар потушил окурок и выдохнул струю дыма в лицо покорного, бледного юноши и зачарованно продолжил:
– Пропасть – совокупность пустот. Овладевший пустотой – мертвец навсегда. Попавший в пропасть – имеет шанс на объемный, согласованный выход из существующих пустот. Пустота – наихудший вариант смерти….
Любовь – спасение из недр пропасти. Любовь одна из ипостасей пропасти. Безликая любовь – безопасная утопия погибающего разума…
Навсегда – клятва способная как оживить, так и уничтожить все живое и стремящееся к свету познанной чистоты.
Зло – абстрагированное понятие окружающей реальной опасности. Зло – нарисованное медиумом, возможно, не распознать или, в крайнем случае, закрыть от него глаза. Зло, испытанное наяву – борозда, шрамы которой, излечить едва ли под силу опытному. А просто закрыться от него – не возможно. Хотя и снилось. – Бернар налил две стопки белой воды и заставил слушателя выпить вместе с ним, после чего тихо продолжил. – Могу или не могу? Все возможно, однако сказать об этом – ни кому и никогда! С кем рядом? Если с тем с кем возможно – тогда наверняка! А иначе никто не сможет. А того с кем можно – практически нет. Поэтому разбиваюсь вновь. Опять поиск? Не могу. Устал. А приходиться. Замкнутый круг? По началу да. Пока кому-то это выгодно. Но душа – бесконечна, она переживет тех, кто не искренен и прейдет к истокам истинного бытия! Она победит всех! Даже саму себя. Чего бы этого ни стоило! Однако сколько этапов и переходов, игр и притворств, нот и слов, шагов и борьбы.
Борьба истинного огня души – увенчается успешной тишиной. Тишиной! Но не пустотой. Главное определиться, куда именно ступить в момент раскола в экстазе тлеющего рассудка. Играющих – может быть бесчисленное количество! Но сердце одно. – Бернар снова задымил. Глаза его прищурились, рот слегка выдавал пьяную улыбку и он вскинув голову вверх, горделиво и самозабвенно продолжал говорить.
– Белые одежды – в них легче познать изнанку собственных крыльев сна. Расцвести розою света, и подарить эти бумажные ацетоновые лучи каждому. Однако потом, сорвав последние колосья стекла, убежав от ветра на край воды, страх навсегда расстреляет тебя равнодушным приговором : уйти в никуда. Да ты будешь спать с этим братским ощущением любви, будешь в сласть питаться иллюзорной палитрой бесстрашия, однако когда рассеется туман, на дне одиночества и безысходности, будет крайне сложно не задохнуться в собственном всплеске отчаянья… Спасибо и за это предупреждение предательства! А белые одежды вернутся в любой момент, как только их позовешь, а стоит ли? Может выдох стоит большей боли, не же ли вдох?.... – Бернар встал еле заметно шатаясь, низко поклонился и совсем над ухом добавил. – Пардон за откровение. Это ни к чему, и важно одновременно. Я ушел навсегда в этом послании. Дороги открыли мне многое, и они закрыли для меня все, что было до… Я остаюсь там. Не вся, но часть упала там навсегда, и я за это еще отвечу перед Всевышним! Но это будет позже. Мой путь пересекается с музыкой слов и словосочетаний, и я ни как не хочу сходить с трассы. Мой закат еще впереди, а пока мои слезы улетают в меня, в глубь сердца и собственных губ….И, по сути, вся эта боль ник чему не нужна и нужна, пока она кричит ответом светлой правды истины…Одна загвоздка милый… Где мне найти этот свет? – Бернар махнул рукой в пустоту и ушел прочь в направлении моста, быть может полюбоваться ночным океаном….
– Одинокая птица печали, сковала меня своим холодным, бронзовым крылом и я погрузился в истерику. – спокойно и равнодушно констатировал Бернар, рисуя причудливые лини на белом холсте, будучи абсолютно нагишом.
– Может белая птица амфитаминовой долины поджарила твои мозги!? – нервно кричал Андрэ , перебирая коричневые четки.
– Тоже звучит не плохо. Сам придумал? Или прочитал?
– Твою мать! Какая к хрену разница!! Я о чем сейчас толкую?! О высших материях! Или о твоем поведении!!! – неистовствовал Андрэ.
– Я например рисую. Ты говоришь. К чему мешать друг другу? – Бернар отошел в сторону и неустанно прижимая и растирая внушительных размеров достоинства, одобрительно кивнул головой в сторону своего яркого шедевра.
– Довольно наглости!!! Повторяю! Еще одна выходка!….– шипел Андрэ, покрывшись путцом гнева. – И знай. Учти . Будешь один. К черту! На хрен! Ко всем чертям собачим!! Один!! Вот увидишь!! Посмотрим! Умник хренов!! Увидим. – Андрэ хлопнул дверью и комната погрузилась в гнетущую тишину.
– Как видишь. Иногда приходят и шумят. Но как правило здесь тихо и спокойно. – поцеловав румяные персы нового юноши добродушно прокомментировал Бернар, без отрыва от производства.
– Молчаливые стражи. Бесстрашные воины! Хранители тайн! Покровители смертных!!! Ты слышишь их шаги? В каждом шорохе веток, шелесте листьев. В шепоте ночи. Во влажном приветствии тумана. Они рядом. Они с нами. Они наблюдают за нами. И неуклонно следуют за нами. – Бернар повернул голову к партнеру и прямо посмотрел в глаза. – Ты видел Ангелов?
– Нет. – тихо и искренне ответил тот, с кем художник не будет завтра.
– И я нет. А ты слышал их? – продолжал Бернар сомкнувши брови.
– Нет. – робел юноша.
– А кого же я тогда слышу? Может демонов?
– Не знаю.
– А как они выглядят? – спросил Бернар и придвинул лицо совсем близко ко рту оробевшего юноши.
– Страшные, наверно. – криво улыбнулся тот.
– Думаешь? – Бернар резко раскрыл одеяло и в полумраке оголил тело партера. – Ты ничего не знаешь. Если ты боишься ответить на то, как выглядят Ангелы, но уверен в мерзости демонов, не являешься ли ты выродком Сатаны?! – глаза Бернара блеснули злостью. Он вскочил на прямые стройные ноги и в ярости опрокинул на партнера античную вазу. Последовал крик и разбитый фарфор. Бернар схватил юношу и выволок окровавленное тело на балкон.
– Где твой страх? Внутри огонь! Страх повсюду! Во всех твоих жилах , во всех твоих дохлых конечностях!! – вопил Бернар стараясь удержать юношу за пределами балкона. Ночной город вновь содрогнулся воплем и отчаяньем. Проезжающая мимо одинокая машина не смело посигналила и из приоткрытого окна, пронесся нецензурный упрек ночным содрагателям тишины.
Бернар сидел один в окровавленной постели. Медленно курил сигарету и смотрел мимо Андрэ.
– Зачем мои рисунки кому-то? Если слепой человек никогда не увидит их? А глухому, я никогда не смогу передать оттенок и суть картины? Зачем я рисую? Если люди пройдут мимо и не подадут ни копейки просящему? Калека или умственно отсталый никогда не поймет смысла линии и формы, а немой не скажет мне , каковы его ощущения? – Бернар зажег очередную сигарету, не стараясь скрыть своей наготы.
– Ты сумасшедший. – прошипел недоумевающий менеджер.
– А кто в нашем мире не сумасшедший. Взгляни сколько зла и стяжательства повсюду. Подсчитай, сколько за этот вечер умерло людей и скольких, лишили девственности. Разве мы в своем уме, ходить на кровавые боевики, и при виде голого мяса поглощать лакомства. Разве юмор когда ни будь покрывал бесчинства и насилие? Разве дети когда-нибудь мечтали отомстить своим родителям, и разве те убивали их до рождения? Мы алчные, погибшие особи, без права, но с надеждой на жизнь. Ни любви, ни сострадания, ни чего… Эта мертвая нация гордится собственной гнилью и все больше и больше выкапывает новых могил. – Бернар встал и подошел к шифоньеру.
– Ты сам посмотри на себя! – возмутился Андрэ. – Ты сам зло! Ты избиваешь слабых и трахаешь их тело!! Ты дурной! Жестокий урод!! Я бросаю тебя! Мне надоело! Все я не хочу больше иметь с тобой ничего общего!
– А я покидаю город….
* * *** *** ** * *** * * *
– Огромное белое облако надвигается с Северо-запада. Оно подплывает необратимо ко мне и бесконечное множество сверкающих льдинок кружат надо мной. Облако остановилось, замерло в промежутке между вчера и завтра, сгустившиеся, могущественные белоснежные тучи, плотно утрамбованные снегом, превратили пространство в единородную глыбу льда.
Хватило одного движения и концентрат обрушился холодом , завывая и всхлипывая метелью. Щедрые облака угощали меня пытаясь ослепить меня своей благостью. Я шел по снежным дорожкам, окруженный со всех сторон чистейшим снегом, безукоризненно белыми холмами. Снег был внутри меня: в крови, под кожей, в сердце и даже в костях. Мою голову и плечи, руки и ноги окутывал нарастающий плед снежного тепла. Мои карманы были полны снега. Я доставал его и оставался в нем, при нем, под ним, в нутрии него, но без него ни как не мог. Интенсивно сменяющиеся дни незаметно срослись в бесконечность, не отличаясь в хронологической однотипности преобладающей белоснежной пустыни. Даже гонимая ветрами вьюга, казалось лишилась действенности, смазано распластавшись по вездесущей плоскости белоснежного царства.
Отдавшись холоду, поклонившись ветрам, я ушел в метель и в ней же растаял. Растворившись окончательно в белом, я лишился форм, потерял объемы и черты, утратил мышление и всякое осознание происходящего вокруг и внутри меня. Я не слышал и не видел, я перестал шептать и просить, я остановился и движение было бы оценено как нечто сверхъестественное из вне, ибо бесформенное слившееся в одно целое, не отражающее и не дающее тень, не нуждается в анализации и визуальной обработке оледеневшего мозга.
Если раньше я просто любил белый шелк, то сейчас я безмолвно поглощаемый червем лист, на огромной плантации.
И как быть с тем, что уже необратимо трансформировалось? Невозможно перекрасить то, что бесконечно прозрачно, лишенное плотности. Даже если я использую бесконечные краски, они не помогут мне, ибо помимо того, что они бесконечно канут в пропасть бездонного «ничто», это «ничто» в первую очередь должно подумать, решить и определенно предпринять решительные действия! А как «ничто» может действовать и думать если по сути лишено всякой сути.
Так совсем незаметно заснеженные, некогда искристо белые холмы, перестали быть различимы и слились в единую сплошную белую плоскость, которая позднее так же утратила плотность и обернулась белою пропастью, в конечном результате последняя в фатальной бесконечности превратилась в едва ли различимую белую точку на бескрайних просторах Вечного полотна Вселенной. Ничтожная, бесполезная точка, через сто сорок девять секунд окончит свой поэтапно деградационный цикл, перейдя из уровня «ничто» в финальное «никогда».
Ничто , которого никогда не было и не будет. Не было , потому что это ничто, а не будет -ибо ничто не сотворяется из ничего. Следовательно, у меня осталось сто сорок семь секунд, что бы спастись.
