Текст книги "Мой метод: начальное обучение"

Автор книги: Мария Монтессори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Подготовка учителя

Благодаря возможности наблюдать естественные проявления и спровоцированные реакции развивающейся психики ребенка, школа превращается в подобие научной лаборатории психогенетических исследований. Школа через несколько лет, возможно, станет пространством для работы лучших психологов. Как следует обустроить ее: не только создать лучшие средства обучения детей, но и научную базу?

Мы знаем, что натуралистам в лаборатории нужна специальная подготовка объектов наблюдений. Чтобы наблюдать обычную клетку в движении, понадобится пустая пробирка для капли препарата, особые условия, в которых клетка сможет сохранить жизнь, питательный раствор и т. д. Есть специальные работники, «препараторы», они не ассистенты, не помощники профессоров, это работники очень высокой квалификации, сегодня многие из них сами дипломированные доктора. Их задача крайне деликатна. Приходится знать биологию, физику, химию. Чем лучше работники подготовлены аналогичными научными исследованиями, тем быстрее и увереннее развивается наука.

Странно, что из всех естественнонаучных лабораторий только в психологических нет никакой подготовки объектов наблюдений. Если предложить психологу нанять препаратора, он возьмет человека для ухода за инструментами и превратит свою комнату в подобие физического кабинета. Но ему не придет в голову подготовить живое существо, чьи психические реакции он хочет изучить. А ведь биолог зовет препаратора, чтобы наблюдать клетку, живого микроба. Насколько серьезнее должна быть подготовка для изучения человека!

Психологи полагают, что подготовили объект, если он обратил внимание на их слова и объяснения, на то, как нужно действовать в ходе эксперимента. Любой человек, незнакомый, случайно попавший в лабораторию, отлично подходит для их целей. Такой психолог напоминает ребенка, который поймал бабочку, взглянул на нее и отпустил. Он не похож на биолога, старающегося наладить подготовку объектов наблюдений в своей лаборатории.

С точки зрения психологии развития, как бы мало ни была она представлена в нашей деятельности, очевидно, как осторожно следует показывать ребенку развивающие материалы, с каким уважением к его свободе. Эти условия необходимы для проявления психических феноменов, которые станут объектом наблюдений. Требуется специальная среда и подготовка персонала. Все гораздо сложнее, чем организация биологической лаборатории. Нашей лабораторией может стать только самая совершенная школа, придерживающаяся научных методов работы. Учитель здесь – работник, аналогичный «дипломированному препаратору».

Конечно, не все школы соответствуют такому высокому научному уровню, но им нужно уметь ориентироваться в области экспериментальных наук. Психический рост ребенка зависит от среды и свободы. Эти принципы должны стать «жизненным правом», признанным за новыми поколениями, правом, которое будет основой философской и социальной концепции обязательного образования, опирающейся на государственную экономику и силы самих детей. Если психические проявления учеников обычных школ не ценны для психологов, они все же ценны сами по себе. Так самоценна красота природы.

Новая школа должна служить не науке, но человечеству. Учителя смогут развиваться, наблюдая жизнь, открывающуюся их взгляду. Отсюда следует, что готовить учителей нужно по-новому, по нашей методике. И тогда педагогические кадры решительно изменятся. Уже с первых шагов, робких и неумелых, сложится новый тип учителя. Он учится не говорить, но молчать, не обучать, а наблюдать, облачаться не в горделивое самоуверенное достоинство, а в смирение.

Понадобится изменить даже университетских профессоров, когда позитивные науки займут свое место в мире. Прежние профессора – жрецы в горностаевых мантиях, сидевшие на своих высоких кафедрах, как на троне, говорившие так уверенно, что класс должен был не просто верить – внимать, как гласу истины. Нынешние педагоги оставили скамейки амфитеатра студентам, чтобы они все хорошо видели, а сами заняли места внизу, прямо на голом полу класса. Когда все ученики сидят, стоит один учитель, одетый в серую блузу, словно рабочий.

Ученики знают, что самый большой успех – суметь проверить слова профессора, более того, продвинуть вперед науку, вписав свои имена среди первооткрывателей новой истины.

В этих школах, вместо гордыни и титулов, правит интерес к явлениям физики, химии или биологии. И это главное. Даже устройство классной комнаты подчинено науке. Если опыт требует света, в кабинете огромные окна, если феномен проявляется в темноте, класс превращается в сумрачный зал. Важно, чтобы феномен возник, будь то запах, плохой или хороший, электрическая искра или разноцветные пробирки, форма листьев или лягушачья мышца, исследование слепого пятна глаза или сердечного ритма. Все равно. Страстное исследование – это поиск правды. Вот чего новое поколение ждет от науки. Ему не нужно ораторское искусство преподавателя, пластика и остроумие, оживляющие речь, выводы, облегчающие восприятие идей, и прочие составляющие специального искусства удержания внимания аудитории. Не силой внимания, но силой интереса воодушевлены сегодняшние ученики. Выходя из университета, они порой не помнят ни голоса, ни внешности педагога. И не от недостатка уважения и любви к нему. В сердцах молодых живет почтение к великому ученому и благодетелю человечества, скромному, в серой блузе. Чувство, совершенно не похожее на страх, смешанный с иронией, которое вызывали мантия и парик.

В этом направлении нужно изменяться сегодня и школе, и учителю. Если в школе в центре внимания факты, природные явления, значит, школа развивается в соответствии с научной методикой. И учитель должен обратить внимание на науку.

Ученые заняты разными объектами. Физики, химики, астрономы, ботаники и зоологи – все они, собирая каждый свои знания, расчищают пути позитивной науки, они вместе противостоят прежней метафизике. Что же их объединяет? Не содержание, а метод. И если педагогика хочет стать наукой, ей придется принять научный метод, и учителя готовить не к содержанию предмета, а к методу работы. Педагог должен отличаться не количеством усвоенной информации, а особыми качествами.

Важнейшее качество ученого – умение наблюдать – настолько важное, что позитивные науки сначала называли «науками наблюдений», позднее появился термин «экспериментальные науки». Ведь эксперимент связан с наблюдениями. Чтобы наблюдать, мало обладать чувствами и знаниями. Это умение нужно развивать в себе при помощи специальных упражнений.

Когда профан хочет увидеть в телескоп особенности звезды (или клетки в микроскоп), сколько бы ему ни объясняли, что «должно быть видно», он ничего не заметит. Человек, интересующийся великим открытием де Ври, приходит к нему в лабораторию, надеясь понаблюдать за мутациями ростков Aenothera. Напрасно ему показывают мельчайшие детали, отличающие новый вид среди едва проклюнувшихся стебельков. Ученые прекрасно знают: демонстрируя публике открытие, лучше объяснять в общем, не вдаваясь в подробности, в которых на самом деле истинный смысл открытия. Публика не увидит деталей, потому что не умеет наблюдать.

Умение наблюдать доступно лишь посвященным. И только оно по-настоящему ведет в науку. Ведь если ты не видишь некий феномен, его словно и не существует. Напротив, ученый страстно желает увидеть. Посвященный в это видение обретает интерес, а интерес становится движущей силой, созидающей дух исследователя. Так и для детей, интерес – точка кристаллизации, вокруг которой формируется их психика. Для учителя интерес к наблюдаемому объекту послужит центром формирования новой личности.

Умение наблюдать включает в себя и другие качества, например терпение. По сравнению с ученым, профан не только слеп, не видя ничего ни при помощи линз, ни невооруженным взглядом, он еще и нетерпелив. Астроном тщательно настраивает свой телескоп – профан не может дождаться. Ученый трудится, даже не замечая, какую длительную, кропотливую работу выполняет. Профан за это время тысячу раз проявит нетерпение, повторяя: «Что я здесь делаю? Я не могу терять время!» Препараторы, ожидая визита невежественной публики, заранее готовят целый ряд настроенных микроскопов. Публика хочет видеть «все сразу и побыстрее»!

Представьте, ученый, известный своими исследованиями, удостоенный университетской кафедры, всевозможных наград, любезно согласился показать некой даме клеточное строение ткани в окуляре микроскопа. Его движения естественны и привычны, медлительны, спокойны. Он отделяет мельчайший слой от препарата, погруженного в парафин. Тщательно протирает предметное и покровное стекла, старательно очищает линзы микроскопа. Закончив приготовления, ученый готов объяснять. Но дама, конечно, за это время уже сто раз порывалась сказать: «Простите, я тороплюсь, у меня много дел!» Если она все же взглянет в микроскоп, то, ничего не увидев, расстроится еще сильнее. «Я потеряла столько времени!» Она действительно ничего не делала и зря тратила свое время. Ей не хватает не времени, а терпения. Нетерпеливый не знает цены вещей. Он чувствует лишь собственные желания и удовольствия. Однако время измеряется усилием. Вещь, доставляющая радость, может оказаться пустой, бесполезной. Пусть! Ее ценность в том удовольствии, которое она доставила. И время было потеряно не зря. Но нервное напряжение, миг власти над самим собой, ожидание без немедленной отдачи – вот чего не могут оценить нетерпеливые, считая, что время проходит напрасно. Пословица гласит: «Ожидание хуже смерти». Нетерпеливые люди постоянно торопятся, словно очень заняты, и спасаются бегством, когда для них находится дело.

Для изменения ситуации необходимо истинное образование. Нужно владеть собой, чтобы увидеть и оценить окружающий мир. Без специальной подготовки не оценить мельчайших деталей, которые и приводят к научным открытиям.

Умение полностью сосредоточиться на самой незначительной на первый взгляд работе – важнейшее качество для того, кто хочет преуспеть в науке. Посмотрите, что делает физик, чтобы подготовить инструменты. С каким терпением он крутит то один винтик, то другой, долго приноравливается… Ради чего? Ради придания поверхности строго горизонтального положения. Эталон измерений, металлический метр, единожды установленный, – как бережно его хранят, чтобы никакие температурные колебания ни на йоту не изменили заданной величины. Этот метр, эталон всех измерений, сам по себе ничего не представляет. Хранить метр! Когда химик хочет узнать степень активности вещества, он напоминает ребенка, играющего с пузырьками.

Он берет реторту, наполняет ее нужным веществом и опустошает. Затем наполняет водой и наблюдает реакцию. Реакция произошла. Ученый снова опустошает реторту, снова наполняет водой и снова наблюдает реакцию. Так устанавливается, при какой концентрации в растворе вещество сохраняет способность реагировать. Только эта мелкая подробность важна в данном эксперименте, и ради нее, минимальной, почти неощутимой, солидный человек в глазах посторонних выглядит ребенком.

Терпение включает в себя смирение. Ученый всегда скромен и доказывает это уже тем, что спускается с высот кафедры ради работы за столом; скидывает тогу ради серой блузы; отказывается от роли глашатая истины ради поиска этой истины – вместе с учениками. Они должны сами все проверить, чтобы не заучивать новое как догму, но действовать самостоятельно ради истины, конечной цели всех лабораторных исследований. Ученый ничто в природе не считает недостойным привлечения всех сил, всего внимания, всего времени. Даже в зените славы он сохраняет это отношение к миру, настоящую свою гордость, настоящий источник своего величия. Микроб, слизь – что угодно может увлечь ученого, будь он сенатором или министром.

Высшее проявление смирения ученых – это мгновенный отказ от предубеждений, не только по отношению к внешним вещам, но и к личным пристрастиям: любимые идеалы, умозаключения, родившиеся в сознании. Перед истиной ученый готов отвергнуть все, что ей противоречит. Так шаг за шагом он освобождается от заблуждений и сохраняет сознание ясным, чистым, как сама истина, с которой он хочет слиться.

Не потому ли к детскому врачу гораздо больше уважения и доверия, чем к школьному учителю? Врач ищет истину в изменениях физического состояния больного ребенка. Учитель же заполняет ошибками детскую душу.

Что стало бы, если бы учитель искал истину в душе ребенка? Какая несравненная гордость! Чтобы подняться на эту высоту, педагог должен пойти путем смирения, самоотречения, терпения, уничтожить гордость, возвысившись над пустотой тщеславия.

Хватит разговоров о других ученых. Они всегда далеки от объектов своих исследований: электрическая или химическая энергия, жизнь микробов или звезд. Поговорим про объект внимания педагога, он тоже человек. Его интересует нечто большее, чем проявления детской психики, он познает себя, и его душа дрожит от соприкосновения с такими же душами. Не часть жизни, но вся жизнь открывается перед ним. Смирение и терпение ученого ограничены внешними целями, на которых сосредоточены исследования, у педагога они заполняют всю душу. Речь уже не о смирении и терпении ученого, но о человеческих добродетелях в их полном расцвете.

Духовный потенциал человека науки направлен на пробирки, словно лучи света, проходящие через цилиндр телескопа, но для педагога он распространяется по всему бескрайнему горизонту, словно сияние солнца. Вышеупомянутые добродетели – необходимый путь, средство достижения истины. В зависимости от того, касается ли истина физической силы, простейшего существа или человеческой души, подход ученого будет иным. Одно имя не может служить двум формам. Сразу ясно, что ученый, по сравнению с учителем, ограничен и сух. Благородство его ума велико, но это грубая сила, или область низкой жизни.

Духовная жизнь человека не пострадает от добродетелей ученого, разве только объект изучения и ученый сольются воедино. Наука может стать источником мудрости, настоящая позитивная наука может встретиться с настоящей религиозной наукой. Существует связь между добродетелями ученого и святого. Смиренно и терпеливо ученый прикасается к материальной природе. Смиренно и терпеливо святой прикасается к духовной природе вещей и, главным образом, человека. Ученый добродетелен в рамках своих экспериментов. Святой весь состоит из добродетели, его жертвы, как и радость, безграничны. Ученый видит в пределах своего поля зрения. Святой видит духовным зрением. Даже материальное, законы природы он видит яснее остальных людей – и одухотворяет увиденное.

Современные ученые знают, что все живое прекрасно, что простейшие, примитивные формы жизни легче открывают законы природы, помогающие понять более сложных существ. И святой Франциск тоже это знает: «Подлети поближе, о сестра, – говорит он цикаде, стрекочущей на смоковнице возле окна его кельи, – в мельчайших созданиях с наибольшей силой открываются могущество и доброта Создателя».

Самая крошечная вещь достойна тщательного наблюдения ученого. Он считает суставчики на лапках насекомых и знает все жилки на самых хрупких крылышках. Он находит интересные подробности там, где взгляд профана даже не задержался бы. Святой Франциск видит то же самое, но испытывает при этом духовную радость и слагает гимн. «О ты, кто дал мне эти легкие ноги, наделенные маленькими косточками, прочными и гибкими, чтобы скакать с ветки на ветку, с дерева на дерево, ты дал мне и глаза, кристаллические шары, которые вращаются во все стороны, чтобы видеть всех врагов, хищного коршуна, черного ворона, прожорливого гуся; он дал мне крылья, податливую сияющую ткань, голубую, зеленую, которая отражает краски неба и моих дерев».

Взгляд педагога должен быть одновременно точным, как у ученого, и духовным, как у святого. Научная подготовка и воспитание добродетелей дадут ему новую душу. Ведь учитель одновременно должен подходить ко всему и позитивно, и научно, и духовно.

Позитивно и научно, потому что ему необходимо исполнить конкретную задачу, постоянно искать истину в тщательных наблюдениях, избегать всяких иллюзий, ложных последствий собственных капризов, безошибочно отличать истинное от ложного, подобно ученому, умеющему ценить мельчайшую частичку материи, любые проявления зарождающейся жизни, и не допускать никаких ошибок в наблюдениях, никаких посторонних примесей, грязи, которые исказили бы его исследования, его истину. Подобное состояние духа достигается долгими упражнениями, широкими жизненными наблюдениями, направляемыми естественными науками.

Духовный подход необходим учителю, ибо перед ним человек, объект педагогических наблюдений – создание, наделенное духовными качествами.

Вот почему я призываю учителей наблюдать простейшие формы жизни всеми способами, которые предлагает наука. Я их усаживаю за микроскопы, предлагаю выращивать растения и наблюдать за их развитием, наблюдать за насекомыми, проникнуть в законы биологии не только теоретически, но и на практике, в лаборатории, на лоне природы.

Физиология ребенка не исключается из наших наблюдений. Напротив, подготовка к осуществлению высшей задачи напрямую связана с познанием физиологических потребностей ребенка, с рождения и до зрелости. Я говорю не только о теоретическом изучении анатомии, физиологии, гигиены, но и о «детской практике», позволяющей следить за развитием ребенка, удовлетворять его физиологические потребности. То есть учитель должен готовить себя в соответствии с требованиями естественных наук, легко и спокойно осваивать области, где так сведущи студенты-биологи и медики. Эксперименты в лабораториях предшествуют проникновению в более глубокие проблемы жизни, связанные со специальностью.

Молодые люди, предназначенные нашими университетами к проникновению в глубины наук, проходят через спокойную работу по подготовке инфузории или среза стебля розы. Они чувствуют, прильнув к своим микроскопам, рождение того удивления, которое пробуждает ум и трепет перед тайной жизни. Так и мы все, привыкнув со школы читать толстые скучные тома, внезапно увидели перед собой книгу природы, полную бесконечного творчества и чудес, отвечающую самым тайным, неосознанным нашим стремлениям.

Эта книга должна стать настольной для нового педагога, азбукой, которая подготовит его к миссии руководства детской жизнью. Такая подготовка позволит учителю сформировать убеждения, способные изменить его, пробудить в нем особенную активность, качества, необходимые для исполнения миссии. Она станет божественной, материнской силой.

Однако все это – лишь часть подготовки. Учитель не должен останавливаться на пороге жизни, как делают ученые. Они наблюдают растения, животных, им довольно данных морфологии и физиологии.

Педагог не останавливается перед обездвиженным телом, как педиатры, исследующие патологии функций. Следует осознать ограниченность научных методик. Едва учитель произносит свою первую молитву и начинает восхождение по ступеням храма жизни, направляясь к дарохранительнице, полной Святых даров, он должен смотреть вверх и чувствовать, что среди верных обожателей в просторном храме науки он – жрец.

Его поле деятельности гораздо более обширно. Ему дано наблюдать внутреннюю жизнь человека. Наших бедных слов о чуде жизни мало. Все духовные плоды истории человечества и религии нужны для формирования педагога. Высочайшие образцы искусства, любви, святости – проявления жизни, которую учитель не просто наблюдает, но служит ей, это и есть сама жизнь, а не что-то чужеродное. И в заключение: холод и тяготы интимной жизни, которые учитель разделяет со всем человечеством, – это и есть единственная настоящая жизнь людей.

Научная лаборатория, поле растений, где педагог наблюдает феномены внутренней жизни, – вот чем должна стать школа, где развиваются свободные дети при помощи развивающих материалов. Когда в учителе загорится интерес к духовным проявлениям ребенка и он почувствует искреннюю радость и безграничное желание наблюдать за ними, только тогда он сможет сказать: «Посвящен».

Он начнет превращаться в педагога.

Окружающая среда

Необходимо изменить не только учителя, но и окружающую ребенка школьную среду.

Проникновение развивающих материалов не может само по себе обновить обычную школу. Школа должна стать местом, где ребенок живет свободно, и это не только личная, духовная свобода внутреннего роста. Весь организм ребенка, его физиология, вегетатика, двигательные функции нуждается в наилучших условиях развития, включая гигиенические открытия, помогающие детям жить.

Школа, детский сад – самое удобное в мире место для популяризации реформы детской одежды, соответствующей различным требованиям, чистой, не стесняющей движений, настолько простой, чтобы ребенок мог одеться самостоятельно. Нет лучшего места и для популяризации детской гигиены питания. Убедить публику в экономичности подобного подхода, показать, что элегантность и чистота ничего не стоят (они требуют лишь простоты, скромности и отсутствия дорогих излишеств) – вот настоящее обновление общества. Это найдет себе применение, особенно если Дома ребенка будут устроены, как и было в самом начале, в тех же зданиях, где живут родители.

Помещения свободной школы должны соответствовать специальным условиям: психическая гигиена важна для ребенка так же, как и физическая. По требованиям физической гигиены классы стали гораздо больше, потому что их размер связан теперь с объемом воздуха, необходимого для нормального дыхания детей. Сады, площадки на свежем воздухе сегодня признаны необходимыми для физического благополучия ребенка. Большие окна открывают доступ потокам света, повсюду встретишь спортивные залы, специально оборудованные, просторные и дорогостоящие. Стулья, очень сложные, настоящие механизмы из дерева и железа, с подставками для ног, с вращающимися сиденьями, помогают одновременно экономить силы ребенка и корректировать деформации позвоночника, связанные с неподвижностью тела. Это сущее разорение происходит из-за ложного понимания принципа школьной гигиены. В современных школах белое однообразие, моющиеся все до единого предметы обстановки демонстрируют триумф эпохи, когда борьба с микробами считается единственным спасением жизни человека.

Психологическая гигиена сегодня стоит на пороге школы со своими требованиями, которые не более разорительны, чем те, что уже приняты с первых победных шагов физической гигиены.

Психологическая гигиена также требует увеличения размеров комнат, но не из-за дыхания. Хорошее отопление позволяет открывать окна и сводит на нет все расчеты кубических метров воздуха. Увеличить размер класса необходимо ради свободы движения, которую мы должны предоставить ребенку. Естественно, ребенок ходит не в пустой комнате. Достаточно увеличить класс настолько, чтобы дети могли двигаться среди мебели. Если говорить об идеале, психологически комфортное помещение в два раза больше физически комфортного. Известно, что полупустая комната создает ощущение легкости, словно обещает живительную возможность движения. Это чувство благополучия более интимно, чем иной комфорт, обеспечивающий потребности дыхания в загроможденном небольшом классе.

Небольшое количество мебели – залог гигиены. Здесь сходятся требования физической и психической гигиены. В наших школах мебель легкая, простая и экономичная. Если она моется, прекрасно, потому что ребята научатся ее мыть, для них это упражнение приятное и полезное. Важно, чтобы мебель была красивой, «художественной». Красота в данном случае связана не с излишествами, но с грацией, гармонией линий и красок, с простотой и легкостью мебели. Мы заметили, что современная детская одежда гораздо элегантнее прежней, одновременно она экономичнее, проще и легче. То же необходимо совершить с мебелью.

В сельском Доме Ребенка, созданном в Палидано в память маркиза Карло Гверьери Гонзага, мы начали изучать мебельное искусство, В каждом уголке Италии таятся сокровища местных художников, нет такой провинции, где бы в прежние времена не создавали удобные, очаровательные предметы, отвечающие нуждам практической жизни и требованиям художественного вкуса. Почти все эти бесценные изделия сегодня потеряны, и даже память о них исчезает под гнетом однообразной, бессмысленной, гигиенически правильной моды наших дней. Следуя гениальному плану Марии Марени, мы тщательно исследовали местные старинные промыслы и использовали их достижения в Доме Ребенка (форма, цвет столов, стульев, сервантов, посуды, рисунок ткани, декоративные мотивы, характерные для старинных сельских домов). Это возрождение деревенского искусства, вернувшее в обиход вещи бедняков эпохи гораздо более нищей, чем наша, выгодно и с экономической точки зрения. Если вместо грубых парт делать простую красивую мебель, мы увидим, как из безобразия рождается красота, отбрасывая дорогие материалы, потому что прекрасное возникает не из роскоши, но из вдохновения. Наша реформа нуждается не в больших средствах, а в утонченном вкусе.

Если когда-нибудь удастся изучить местные промыслы разных провинций Италии, каждая из которых имела собственные художественные традиции, тогда возникнет новый тип мебели, способной воспитывать вкус, исправлять нравы. Это станет «средством образования», потому что приобщение к старинному народному искусству вдохновит новую жизнь, почти задушенную призраком гигиены, занятой исключительно безнадежной борьбой с болезнями.

Человечность искусства должна развеять мрак. Черные парты в классах, серые стены, украшенные еще менее, чем камера смертника, чтобы ничем не занимать ум ребенка. Ему следует принимать только то неудобоваримое интеллектуальное варево, которое раздает учитель. То есть окружение прежде всего не должно отвлекать ученика. Тогда педагог при помощи своего ораторского мастерства и подручных средств сумеет привлечь к себе непокорное внимание детей.

Напротив, духовная школа не ставит никаких ограничений красоте обстановки, кроме экономических возможностей. Вы думаете, украшения будут отрывать ребенка, сконцентрированного на работе? Ничего подобного, красота вдохновляет сосредоточенных и дает отдых усталым. Церкви, лучшее место сосредоточения и душевного отдыха, всегда призывали самых вдохновенных гениев, чтобы собрать все самое прекрасное в мире.

Эта терминология покажется странной, но, если мы хотим соотноситься с научными принципами, следует сказать, что место, приспособленное для жизни человека, должно быть художественно. В школе, которая хочет превратиться в лабораторию наблюдений за человеческой жизнью, должно быть красиво. Как в бактериологической лаборатории должны быть дистилляторы и питательный раствор.

Детскую мебель, столы и стулья, следует сделать легкой, не только чтобы детские руки легко ее передвигали, ее хрупкость становится обучающей. По той же причине мы даем малышам фарфоровые тарелки, стеклянные стаканы, тонкие вазочки. Эти предметы – настоящие предатели каждого грубого, неловкого, неправильного движения. И ребенок вынужден исправляться, учиться не сталкивать, не переворачивать, не разбивать, соразмеряя свои движения и становясь постепенно их хозяином. Он привыкает по возможности не пачкать красивую веселую мебель, придающую радость всему вокруг. Так дети достигают великолепной координации своих произвольных движений. Подобным образом человек, воспитанный на музыке и тишине, изо всех сил постарается не шуметь, чтобы не раздражать свои «воспитанные» уши.

Напротив, когда ученик бешено толкает сто раз подряд металлический стул, такой тяжелый, что даже грузчику с трудом удается его сдвинуть, когда сажает сто чернильных пятен, не заметных на черной поверхности, когда роняет железную миску, которая не разбивается, он незаметно для себя погружается в океан ошибок, потому что окружение устроено так, чтобы скрыть эти ошибки, а значит, подтолкнуть к совершению новых – с дьявольской хитростью.

Свободное движение

Гигиенический принцип, признанный всеми, таков: «Дети должны двигаться». Если мы говорим о «свободном ребенке», значит, признаем и свободу двигаться, то есть бегать, прыгать. Каждая мать, вместе с педиатрами, согласится, что ее малышу нужно гулять в парке, на лугу и двигаться свободно на свежем воздухе.

Разговоры о детской свободе в школе возникли под влиянием идей физической гигиены. Мы представляем свободного ребенка, скачущего через парты, бегущего, натыкающегося на стены. На первый взгляд свобода движения связана с идеей большого пространства, а в маленьких классах она вырождается в хаос, несовместимый с правильным поведением и работой.

Однако в соответствии с принципами психической гигиены свобода движения не ограничивается свободой соматической, двигательной. О детях мы говорим, как о щенках и котятах. Зверьки тоже свободны бегать и прыгать в парке и на лугу вместе с ребятами и совсем как они. А вот двигательная свобода для птицы предполагает иные условия. Придется предложить птице веточку или палку – опору для лапок, не приспособленных для ходьбы по земле. Предоставьте птице свободу движений на плоской равнине, и она почувствует себя несчастной.

Подумайте, если птице и змее нужны разные условия для свободы движения, то разве не ошибаемся мы, предлагая одну и ту же форму свободы детям и котятам. Тем более что дети, предоставленные сами себе, двигаясь бесцельно, вскоре проявляют признаки нетерпения, протестуют и жалуются. Были бы они постарше, придумали бы что-нибудь, чтобы скрыть нестерпимую скуку и унижение ходить ради ходьбы, бегать ради бега. Малыши же делают глупости. Трудно представить, что двигательные способности детей, на которые никто не обращает внимания, приведут к благородной цели. Кроме физиологических преимуществ, ничто здесь не способствует нормальному развитию. Движения становятся неловкими, ребенок изобретает кульбиты, ходит пошатываясь, падает, разбивает предметы. Очевидно, он не похож на свободного котенка, такого грациозного, обаятельного, стремящегося довести до совершенства свой бег и легкие прыжки, присущие ему с рождения. Можно сказать, что в двигательном инстинкте ребенка нет грации, не заложена потребность совершенствования. Или же надо заключить, что движение, достаточное для котенка, не достаточно для ребенка. У детей иная природа, и, значит, должен быть иной путь к свободе.

Если у ребенка нет разумной цели движения, ему недостает внутреннего руководителя и движение его утомляет. Многие люди чувствуют ужасающую пустоту при необходимости двигаться без цели. В древности, желая жестоко наказать рабов, их заставляли копать глубокие ямы в земле, а затем тут же засыпать их, то есть совершать бессмысленную работу.