355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мария Метлицкая » Бабье лето (сборник) » Текст книги (страница 6)
Бабье лето (сборник)
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 15:36

Текст книги "Бабье лето (сборник)"


Автор книги: Мария Метлицкая



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

А потом случилась беда: на даче, в июле, на Татин день рождения, выносили на веранду стол да задели углом стекло, осколок стеклянной двери (ах, если бы стол был круглый) перерезал Нонне Павловне руку, сухожилие, правую, кормилицу. Спасибо, Господи, жива осталась. Год по больницам, все без толку, ничего не помогло. Инвалидность. И Тата стала старшей в семье. С работы ушла – там не платили совсем. И тут соседка по площадке, молодая, да ранняя, одинокая, с маленьким сыном, уговорила Тату ездить в Польшу. Тогда ездили многие.

– И денег привезешь, и приоденешься. Два раза в месяц съездишь на три дня – потом живи в полный рост! Я тебя возьму, всему обучу, за руку водить буду. Не то что я – сама все, сколько раз мордой об стол.

Лерка была чужая, грубая, слишком рьяно убеждала Тату, а сама, конечно, имела свой шкурный интерес. При этом раскладе Нонна Павловна оставалась сидеть с ее сыном Вадиком. Сама Лера была из Тулы, тащить туда парня к родителям было, конечно, неудобно.

У Таты выхода не было. Согласилась. Поехали поездом в Белосток (в Варшаву дороже). Везли какую-то муть: мясорубки, утюги, чесночницы, детские игрушки, шпроты, кофе, бульонные кубики – все, что достали. В Польше уже все было, но страшно дорого. Почти недоступно, поэтому на наших «челноков» налетали стаями и моментально все расхватывали. Особенно у таких, как Тата. У рынка она как-то замешкалась, от Леры оторвалась, и тут же ушлые польские тетки увидели в ней новичка, растормошили ее багаж, сами назначили цену, убедили, что все «добже», а она, радостная, что так лихо от всего избавилась, пошла гулять по городу, очень довольная собой.

Лерка долго искала выгодное место, почти подралась за него и торговала до закрытия. Вечером назвала Тату «придурочной» и обложила семиэтажным матом. В следующий раз посадила рядом с собой на брезентовый стульчик рыбака – жизни набираться.

Вечером в гостинице (упраздненный пионерский лагерь – душ, туалет на этаже, но чисто) заварили бульон из кубика, нарезали сухой колбасы, попили кофейку, подсчитали прибыль. Тата заработала пятьдесят долларов, Лерка – триста. Тата смеялась: ну хоть не в минусе. В поезде удивлялась публике, ехавшей в Польшу торговать. Таких, как Лерка, вовсе не большинство, в основном инженеры, врачи – словом, те, кто остался не у дел. Ездила с Леркой два раза в месяц, но Лерка страшно раздражала, да и с мамой разговаривала как с прислугой.

– Вот они, лимита, – обижалась Нонна Павловна, – вышла за москвича, его же из квартиры выперла, на нас с тобой покрикивает – за дураков держит.

Вечером после поездки довольная результатами Лерка звала посидеть. Это называлось «по коньячку». Разговор был нелепый и нудный – про тряпки, бывшую плохую свекровь и, конечно, деньги, деньги, деньги. Тягостно все и противно.

В Польше, правда, завелся небольшой роман – так, романчик. Познакомились они с Владеком прямо на рынке, там же, на рыбацком стульчике. Она сидела по щиколотку в пыли, в старом сарафане в крупный горох, усталая и неприбранная, а ведь подклеился. Сначала думала, что из Москвы ему что-нибудь нужно. Потом поняла – нет, никакой корысти. На машине отвез ее в банк с выгодным курсом поменять заработанные злотые на доллары, показал город, напоил кофе в кафе. Сам интересный, моложавый, седой как лунь, в стильных очках в металлической оправе. Взял московский телефон. Обещал в следующий раз встретить поезд.

Лерка зеленела от злости и, со своей простотой, той, что хуже воровства, и с бабской тоской оглядев Тату с головы до ног, процедила сквозь зубы:

– Господи, да что он в тебе нашел, помоложе, что ли, нет?

Имела в виду, видимо, себя.

Он и вправду звонил в Москву и потом встречал в Белостоке. После «бизнеса», как он называл Татино предприятие, приезжал за ней, возил в банк, кафе, а уже потом в квартиру брата, пустую, разумеется. Был, конечно, женат. Жена занимала какой-то крупный пост, что-то в мэрии, как поняла Тата. Владек смеялся и говорил, что жена ходит «в прическе и в пиджаке» и вообще она строгая дама. «А вот детей и счастья нет», – добавил он однажды грустно.

Так продолжалось примерно около года. Но как-то раз позвонил встревоженный, сказал, что жене «донесли» и что он «еле-еле вымолил прощение». Тата удивилась:

– А зачем? Переезжай в Москву, места хватит, и работа у тебя будет, ты же строитель!

Он страшно возмутился и даже обиделся:

– Как уйти? А дом? Как оставить? Только ремонт сделал: окна финские, подоконники мраморные, плитка итальянская, кухня на заказ – ждал три месяца, а встроенные шкафы, тоже на заказ, между прочим… – Он долго не мог успокоиться и что-то еще припоминал из сделанного ремонта.

Но Тата уже повесила трубку. Польша закончилась. Началась Турция. Там, слава богу, все обошлось без романов. Хотя только бровью поведи. Да это и так понятно. Из Турции везли кожаные куртки, длинные, короткие, на тяжелых «молниях», неподъемные. Тащили на себе, волокли по Стамбулу в черных вонючих пластиковых мешках. Присаживались на них же – покурить. На такси денег было жалко. Обливались потом, на пыльных ногах резиновые «вьетнамки». Огляделись и увидели: на улице, за столиками кафе, сидят туристы – в легких светлых брючках и маечках, курят, пьют настоящий турецкий кофе и холодный сок из запотевших стаканов, не торопясь, с удовольствием, покачивая ножками в легких сандалиях. «Как люди, господи! А мы?..»

Лерка злобно комментировала:

– Сейчас нагуляются, вечером мясца в кабаке пожрут, тряпок не на рынке, в магазине прикупят, а на ночь – в отель, под кондиционер, да с хорошим мужичком… А мы с тобой сайру вспорем, с чайком и хлебушком, суп-письмо заварим и рухнем в койку без всякого кондиционера. И на хрена нам нужна ихняя «дерьмократия»?

И, вздохнув и взвалив свои тюки, поплелись они, причитая, в свой отель (одна звезда). Но душ и туалет есть – уже счастье.

Но вскоре и в этот «бизнес» пришли здоровые и бритоголовые мальчики с огромными ручищами, возившие не по сумочке в каждой руке, а огромными, необъятными баулами, – и вытеснили бывших итээровцев и врачей. В общем, Тата была издергана до предела: то багаж в аэропорту пропадет, то в Лужниках куртку из-под носа уведут. Стала много курить, похудела, плохо спала ночью. И когда это все как-то само собой закончилось, были рады и она, и Нонна Павловна. Правда, на что будут жить, понимали смутно.

Однажды пошла в поликлинику, отнесла мамины справки во ВТЭК – все время что-то переоформляли – и в дверях столкнулась с Люкой. Та смутилась, голову опустила и бочком в дверь. Все, что Тата успела заметить, – это старое, выношенное стеганое пальто, резиновые боты на ногах, дурацкую косынку на голове. В общем, тетка и тетка, никакой небесной красоты. У мамы спросила:

– Что, все в поликлинике работает?

– А куда ей деваться? Муж ушел, отец и бабка померли, остались старуха-мать и сестра бестолковая, тоже с дочкой без мужа, да своих двое парней – все на Люкиных руках. Вот и бегает по уколам. Ее жалеют – кто тряпки отдаст, кто еще что подкинет. А ведь какая красавица была, – вздохнула Нонна Павловна.

– Мам, ты что, все забыла, жалеешь ее? – возмутилась Тата. – Это ей в наказание за подлость.

– Ой, оставь, дела давно забытых дней. Чего в молодости да в безмозговье не бывает. А нам за что? Тоже ой как несладко. – И добавила, прищурясь и качая неодобрительно головой: – А ты злопамятная, Татка.

И подумала: «Ох, устроила бы дочка жизнь, и Борьку бы этого малахольного (где он теперь?) забыла, и Люку-подлюку, несчастную бабу, только бы пожалела, и посмеялась бы над этой историей, а так…»

И опять пришлось выживать. Продали последнюю ценность – торшер в стиле модерн, начало века. Потом отнесли на Арбат, в скупку, серьги Нонны Павловны – бриллиантовую «малинку». Как-то растягивали, а через год примерно Тата встретила институтскую подружку Машку Воронову. Машка выглядела роскошно – и лицо, и волосы глянцевые, и шуба, и сумка… В общем, видно, что у человека все хорошо. Тата Машкой залюбовалась.

– От тебя, Машка, один сплошной положительный импульс, – радовалась Тата.

– А у тебя, у тебя-то что слышно?

– Жаловаться неохота, а хвалиться нечем, работы нет, да и вообще.

– Слушай, ты – идиотка. Сейчас хорошие бухгалтеры как воздух нужны. Столько фирм открывается! А ты сидишь сиднем. Беги на курсы, а потом я беру тебя к себе на фирму.

– Господи, на какую фирму? – удивлялась ошарашенная Тата.

– А тебе не все равно? – смеялась в ответ Машка.

– Да, в общем-то, ты права.

Стали перезваниваться, Машка направляла, инструктировала. Тата окончила курсы, и Машка сдержала свое слово. Машка была вторым браком замужем за немцем-документалистом. В ту пору росли как грибы совместные предприятия. Занимались всем подряд – от продажи вертолетов до производства горчичников. Только начиналась реклама, и умная Машка штурмовала телевидение, а тихий, безобидный немецкий муж реализовывался в своем никому не нужном документальном кино. С Машкой они друг другу не мешали. Объем работы у Таты был большой, но и платила Машка щедро.

– Дай ей бог здоровья, – молилась за Машку Нонна Павловна.

Теперь она потихонечку захаживала в церковь, а Тата уже носила блузки и строгие деловые костюмы, туфли-лодочки. Надела чуть придымленные очки – цифры, цифры. Опять поправилась – сидячая работа. Многому научилась у Машки. Полюбила ездить в октябре отдыхать на Кипр, про Турцию слышать не хотела. Первый раз в жизни, наверное, чувствовала себя уверенно и спокойно. Часть денег отдавала матери – та, наученная горьким опытом, откладывала. В общем, жизнью обе были вполне довольны.

Вот в это самое время и объявилась Пуся. Позвонила и трепалась два часа (не волнуйся, у нас это копейки). Плакала, вспоминала родителей, безудержно благодарила за все Тату, возбужденно описывала свой двухэтажный дом на Лонг-Айленде, болтала без умолку.

Тата нервничала, смотрела на часы и в сотый раз спрашивала:

– Тебе это недорого?

– Денег куры не клюют, оставлять некому. – И, помолчав, добавила: – Я сволочь последняя, за все плачу, я знаю, что ты для них сделала. Я твой вечный должник, вечный, Татка. Приедешь ко мне, у меня такой роскошный дом, в таком районе, у нас главное – район. И повар, и садовник, и прислуга – я богатая женщина, Татка. У меня свой бизнес. Идет так, что даже через плечо плевать не буду. Если завтра рухнет – черт с ним, на мой век хватит, все не проживу. Бог детей не дал за мои грехи.

– Да и мне, между прочим, тоже, – тихо напомнила Тата.

Пуся стала звонить каждую неделю, висела по часу, вспоминали детство, юность, строили планы Татиной поездки. У Таты в ушах переливались, звенели удивительные слова: Калифорния, Лас-Вегас, Атлантик-Сити, Гаваи.

– Поиграть любишь?

– Во что? – не понимала счастливая Тата. Пуся заливалась смехом.

– И вообще, останешься у меня, маму потом выпишем. Немного ведь у нас лет с тобой на свете. Ты мне как сестра, родной человек.

Требовала, чтобы Тата уволилась с работы.

– Успею позже, – отвечала Тата. Но уже жила поездкой, строила планы, перебирала вещи в шкафу, подгадывала с годовым балансом, обсуждала это с Машкой. Машка отпустила на два месяца. Друг! Но просила в «Америках» мобильный не отключать – ни днем ни ночью. Мало ли что!

Но потом как-то странно звонки начали «редеть», то ли Пусин пыл стал спадать – непонятно. Постепенно, сначала по чуть-чуть, а потом вообще исчезла – три недели не звонила. Телефон не отвечал. Тата наговаривала на ответчик – тишина. Странно, все так странно.

Говорили об этом с мамой сначала постоянно, потом как-то реже, пожимали плечами, строили предположения: может, командировка, может, больница, – но чувствовали обе, что здесь что-то не так, не сходится, не поддается ни логике, ни объяснению.

– Пуська бы позвонила и все объяснила. Ну нет такого, что бы она объяснить мне не смогла.

В голову лезли самые черные мысли.

– Ну забудь, значит, передумала, знаешь, как время меняет людей! Пуська твоя через родителей перемахнула, а тут – ты. Может, подумала, денег пожалела, может, жизнь свою менять не захотела, на черта мы ей сдались. Сначала эмоции, наобещала горы, потом – разум. А у Пуси разум всегда и везде, забыла? – вещала мудрая мама.

– Нет, – не соглашалась Тата, – здесь что-то не то. – Но повздыхала и с этой историей простилась. А сколько их было в жизни, этих надежд и историй? Собственно, с Пусей она простилась давно, еще тогда.

А тут еще объявилась Люка, словно вместо Пуси. Позвонила – Тата ее сразу не узнала. И давай рыдать: просила денег – откупить старшего сына от армии. Говорила и просяще, и требовательно одновременно.

– Ну что для тебя две тысячи баксов? Деньги? – взывала к совести Люка.

Тата задохнулась от возмущения:

– Как ты вообще могла мне позвонить и еще денег требовать? За всю жизнь времени не нашла покаяться! – негодовала Тата. – Меня твои проблемы не касаются!

– У тебя детей нет, где тебе меня понять?! – успела выкрикнуть Люка.

Возмущаясь, рассказывала матери, а та спокойненько так:

– Ну дала бы, пропадет ведь парень, себе не простишь.

– Мам, ты что? – заходилась от возмущения Тата.

– Я о тебе думаю, если что, как ты будешь с этим жить?

– Ну, знаешь, это слишком!

Хотя и правда ночью не уснула, мучилась, злилась на всех: на наглую Люку, на мать, на себя. Плакала.

– Чем я ей обязана? Всю жизнь ни о чем не беспокоилась, а могла бы, как я, покрутиться и подумать, что сыновья растут. Опять влезла в мою жизнь.

Встала разбитая, лицо в красных пятнах – это нервное. Мать исподтишка посмотрела и тихо сказала:

– Ну что ты так маешься, дай ей половину – компромисс. И поможешь, и совесть будет чиста. Спать будешь спокойно.

– Из моих рук – никогда! – гневно сказала Тата, этой фразой давая матери руководство к действию. «Ох, и умна», – подумала мать про дочь. «Ох, и умна», – подумала дочь про мать.

Этим же вечером Нонна Павловна отнесла тысячу американских долларов Люке. Сама, из своих рук:

– Сколько смогли. – И протянула Люке деньги. Люка плакала, гладила Нонне Павловне руки.

– Я достану остальное, я вам до конца жизни… – Понимала ведь, что никогда не отдаст.

Вечером Тата пересчитала потихоньку заначку, все поняла и успокоилась. Больше они с матерью это ни разу не обсуждали.

И грянул дефолт. И в который раз рухнуло и разбилось наше такое условное благополучие. Полетели фирмы и фирмочки, банки и банчочки. Кто устоял – честь и хвала, кто-то даже поднялся, объявив иностранным партнерам банкротство, вместе, стало быть, с родной страной. Не отстаем.

И продавались квартиры, офисы, магазины, заводы. Как продавались, так и покупались. И рухнула Машкина фирма. Не устояла. И укатили они с мужем с неохотой в Германию. Там скука, там не развернешься. Но пересидеть придется. Машка верила, что еще вернется.

Тата осталась опять на бобах, опять без работы – в объявлениях о вакансиях уже оговаривали возраст. Правда, стала брать через знакомых какую-то работу на дом – пустяки, но хоть как-то этим кормились.

И еще оставалась заначка, слава богу, жизнь научила. Но скоро стало как-то очень резко падать зрение.

– Это у тебя от отца, у него к старости все слепли.

– Ну, мам, ты даешь, утешила, – испугалась Тата.

А когда нехитрые их запасы подошли к концу, позвонила Нонна Павловна своей бывшей клиентке, из старых актрис второго ряда, и испросила работу для дочери. Не очень тяжелую физически, легкую уборку и глажку, может быть, немудреную готовку.

Работа нашлась. И сколько их милых, интеллигентных женщин очень и не очень средних лет, с высшим образованием и, как правило, с неудавшейся женской судьбой, нашли себя на этом несладком поприще – в прислугах или нянях. Кому везло с хозяевами, а кому не очень. Как складывалось.

Тате повезло. Ездила, правда, на другой конец Москвы, но без пересадки, по прямой. Три раза в неделю – и не рано, слава богу. Хозяйка была из прежней богемы, жена когда-то очень известного режиссера. Спала до двенадцати. Тата прибирала большую захламленную квартиру, варила бульон на три дня и рис, крошила винегрет. Хозяйка, из бывших красавиц, имела когда-то пышное и яркое прошлое. И не забывала об этом поговорить. Не вредная, но временами чрезвычайно болтливая. Обожала часами пить кофе и «травить» киношные устаревшие сплетни. Деньги на содержание давала ей дочь, успешный продюсер. В общем, все складывалось неплохо, правда, Тата уже здорово уставала. Но держалась за эту работу двумя руками.

Как-то на рынке у метро «Университет», в ноябре, выбирала хурму, и ее окликнули. Оказалось, Леночка Орлова, бывшая соседка, потом перебравшаяся куда-то в район «Речного». Долго болтали обо всем, стоя под моросящим дождем. Болтала в основном Леночка – она недавно гостила в Америке у сына, успешного керамиста. Говорила, что дети зовут ее переехать насовсем, что и невестка неплохая девочка, но быть приживалкой не хочется. Потом еще что-то вспоминали из прежней жизни. Вдруг Леночка рассмеялась и сказала:

– Ну а эта парочка твоя – голубки, ну просто умора!

– Ты о ком? – не поняла Тата.

– Как о ком, об этой твоей крокодилице, Наташке, или, как вы ее там называли, Муси-Пуси?

– И что, ты ее видела? – напряглась Тата. – Как она? У нее все в порядке?

– Еще в каком! Я видела ее не один раз. – Но, поняв, что Тата не в курсе, подумала с минуту, стоит ли говорить, а потом все же сказала: – Ну ты даешь, она же за твоего художника, за Борьку, замуж вышла. Ты правда не знала? Он теперь такой импозантный стал, зубы сделал, в клетчатых пиджаках, с косыночкой на шее ходит, ботиночки за триста долларов таскает, на «Мерседесе» рассекает. Дом у них на Лонг-Айленде, неслабый райончик, а галерею она ему на Манхэттене купила. А сама как была эта твоя Пуся «красавицей», так и осталась. Даже Америка не очень помогла. Но баба с мозгами, будь здоров! – И, заметив Татино растерянное лицо, Леночка смущенно протянула: – Ну извини, я думала, ты в курсе, зря я, наверное.

Дома с мамой начали охать-ахать – переваривать. Вот теперь-то и объяснилось Пуськино исчезновение, все четко встало на свои места.

– Ну, Пуська! – все никак не могла успокоиться Тата.

– Да ладно тебе, хоть на старости лет мужика понюхала, порадуйся за подругу, – говорила Нонна Павловна, – хотя если, конечно, «это» можно назвать мужиком. Но она у тебя никого не отбивала и не уводила. Во как этому шаромыжнику повезло! На такое богатство!

Это задевало Нонну Павловну больше всего.

– Да ладно, мам, неизвестно еще, повезло или нет, кто там знает.

И, укладываясь спать, Тата вдруг так расхохоталась, что мать прибежала из своей комнаты.

– Ты что, с ума сошла от радости, что твой дурак в надежных руках? – спросила Нонна Павловна.

– Нет, мам, просто подумала: завтра Люке позвоню, расскажу, вот уж посмеемся.

А мать, качая головой, пошла к себе, приговаривая при этом:

– Просто триумвират какой-то, прости господи! – вкладывая в это, видимо, что-то свое.

Блеф

Конверт из ящика достала мама, возвращаясь с Рокки с вечерней прогулки. Снимая пальто и сапоги, она протянула его Ирине.

– Тебе, – сказала она и с любопытством посмотрела на дочь.

Ирина взяла конверт в руки, повертела его и наконец надорвала. Внутри лежала стандартная открытка. Ирина пробежала по ней глазами, равнодушно бросила на тумбочку и пошла в свою комнату.

– От кого? – крикнула вслед мать.

– Прочти, – не оборачиваясь, бросила Ирина.

Мать взяла открытку в руки.

«Дорогую Ирину Сергеевну» приглашали на вечер выпускников. Двадцатилетие со дня окончания. Ресторан «Осенний сад». Культурная программа. И т. д., и т. п.

Мать зашла в комнату дочери. Ирина, укрывшись пледом, с ногами сидела на диване и читала книгу.

– Пойдешь? – спросила мать.

Дочь подняла на нее глаза.

– А ты как думаешь? – усмехнулась она.

Мать присела на край дивана.

– Я думаю, надо пойти.

– Ты думаешь? – взвилась Ирина.

Мать виновато кивнула.

– А что такого? Ты вообще нигде не бываешь. А тут – ресторан, культурная программа… – Мать испуганно замолчала.

– Какой ресторан, мам? Какая культурная программа? – закричала дочь. – С чем я туда пойду? Что я расскажу про свою жизнь? Что ни разу не была замужем? Что живу с мамой и собакой? Что работаю секретаршей у старого козла за пятнадцать тысяч рублей, и даже он ко мне не пристает? Что мы еле сводим концы с концами – моя зарплата и твоя пенсия. Что десять лет не можем сделать ремонт? Хотя бы косметический. Что семь лет я хожу в старой дубленке? Что я ни разу не была за границей? – Ирина всхлипнула, сняла очки и вытерла ладонью глаза. – И этими своими «успехами» я поделюсь с Динкой Коробовой, у которой своя программа на Первом канале? Или с Машкой Васильевой, у которой муж олигарх и она не сходит со страниц глянцевых журналов? Или с Аленкой, которая уже заслуженная артистка России? Или хотя бы с Зойкой Зарницкой, у которой трое детей и муж – выдающийся математик? – Она опять всхлипнула, отвернулась к стене и накрылась с головой пледом.

Это означало, что разговор окончен и больше ничего обсуждению не подлежит. Мать горестно вздохнула и вышла из комнаты. «Бедная девка, – подумала она. – Такая дурацкая судьба! Хоть бы родила тогда от своего женатика. Все был бы ребенок. Испугалась, что он ее бросит. А он все равно бросил через год. Что называется, без выходного пособия. Что она приобрела за восемь лет их романа? Стойкий невроз и клинику нервных болезней на полтора месяца. И горсть антидепрессантов на завтрак, обед и ужин. А ведь была хорошенькая, не хуже этой Машки и Зойки. Да что там не хуже – лучше. И училась прилично, и гимнастикой занималась. И в театральный кружок бегала. А вот такая судьба!» Она опять тяжело вздохнула и принялась готовить ужин.

Ирина долго лежала и смотрела в стену, потом встала и подошла к зеркалу. Тусклая кожа, под глазами мешки, у губ складки. Плохо прокрашенные волосы – в парикмахерской экономкласса, где стрижка стоит сто пятьдесят рублей. Дурацкие дешевые очки. Она открыла шкаф. Кофточки, юбочки, брючки – все с оптушки у метро. Сплошной Китай. В руки взять противно. Она села на стул и разревелась. Разве так она представляла свою жизнь?

Через полчаса мать позвала ужинать.

– Смотри, какие блинчики! – преувеличенно радостно сказала она. – Ешь, сколько хочешь! Твоей фигуре ничего не грозит! Кто еще к сорока годам сохранил школьный размер?

Ирина молчала и без удовольствия терзала вилкой аппетитный блинчик.

– Компот или чай? – спросила мать.

– Ничего. – Ирина встала из-за стола. – Спасибо.

Мать услышала из комнаты дочери звук телевизора. «Ничего не поделаешь – такая жизнь». Она вздохнула и принялась убирать со стола.

Ирина посмотрела какую-то муть по телевизору, приняла снотворное и легла. Хотелось поскорее уснуть и ни о чем не думать.

* * *

Влад проснулся в пять утра. За окном была густая, темная ночь. Он встал, пошел на кухню, достал из холодильника банку пива, выпил пару глотков и закурил. Сна, понятное дело, ни в одном глазу. С одной стороны – что страшного? Ну, потерял все, что имел. Все, что, так сказать, нажито непосильным трудом. Бывает – такая страна. И поумнее его люди падали. И как больно падали! Но это утешение было слабым. Каждый отвечает за свою жизнь. Слава богу, осталась квартира. А вот машину придется продать. Не по ранжиру ему теперь такая машина и не по средствам, как говорится. Хотя жалко, черт возьми, до боли в сердце. Ничего так не жалко, как эту черную лакированную красавицу. Ну, ничего. Поездит еще недельку – и отдаст. Они с удовольствием возьмут – в счет погашения долга. Еще проблема с Нинкой – у него заныло сердце. Привыкла к большим алиментам и неплохой жизни. Сейчас начнет гундосить и нервы мотать. Типа, сыну нечего есть и нечего надеть. Ерунда! Он оставил ей квартиру на Старом Арбате, тачку и дачу в Конакове. В конце концов, можно пойти и поработать. Не развалится. Но, зная характер своей бывшей, он понимал, что крови она ему попортит – мало не покажется. Он встал с табуретки и подошел к окну. На темной улице было уже вполне оживленное движение. «И что им не спится? – подумал он. – Борются за денежные знаки. За место под солнцем. За красивую жизнь». А ему сейчас надо просто выжить – не запить, не разнюниться. Найти в себе силы, начать все сначала. В конце концов, ему только тридцать семь. Еще есть время. Влад лег в кровать и попытался уснуть. Было странно думать о том, что завтра некуда спешить. Странно и непривычно. Утром он решил не отменять ежедневный поход в спортзал, благо абонемент оплачен до конца месяца. Не надо поддаваться панике и менять привычек, главное – не терять жизненного тонуса, здраво рассудил он. Надев спортивный костюм и кроссовки, он резво выскочил из квартиры. Быстро сбежав по лестнице с пятого этажа – лифтом он никогда не пользовался, – притормозил у почтового ящика. Ящик открывался без ключа. Влад дернул узкую металлическую дверцу, и на кафельный пол посыпалась всякая муть. Он поднял эту рекламную макулатуру, чтобы бросить в предусмотрительно поставленный уборщицей ящик, и наткнулся на голубоватый конверт. «Уже письма пишут, – усмехнулся он. – Не удивлюсь, если поклонницы».

Он разорвал конверт и увидел открытку: дорогой Владислав Петрович, вечер выпускников, ресторан «Осенний сад», культурная программа, ну и так далее. Влад рассеянно повертел конверт в руках, минуту подумал и бросил его в мусор.

Он вышел во двор. Там, поблескивая полированными гладкими боками, стояла его ласточка. Да что там – ласточка! Сокол. Орел. Последний черный «Рейнджровер». Машина его мечты. Влад провел рукой по ее блестящему боку, вздохнул и сел на сиденье. Теперь стало как-то совсем грустно. Он вздохнул и завел мотор. Жизнь продолжается. Он настойчиво пытался себя в этом убедить. Получалось, правда, неважно.

* * *

Ирина стояла перед зеркалом в ванной, снимала бигуди и размышляла, красить ресницы или вполне можно обойтись одним карандашом. Решила накрасить. Потом взяла помаду поярче и накрасила губы. Внимательно посмотрела на себя в зеркало и отметила, что даже вполне ничего получилась картинка. Не супер, конечно, но вполне удобоваримо. Настроение улучшилось. Она зашла на кухню. На столе стояла плошка творога с медом и чашка кофе.

– Не хочу творог, – закапризничала она. – Дай мне, пожалуйста, бутерброд с копченой колбасой.

– Ира! – с упреком сказала мама. – В твоем возрасте уже надо думать о здоровье.

– В каком таком возрасте? – возмутилась дочь. – Что ты мне все прибавляешь? К «сорока», «почти сорок». Мне, между прочим, только тридцать семь, и до сорока еще целых три года. Ну так есть у нас колбаса или нет?

– Копченой нет. Она стоит под семьсот рублей. И какая от нее польза? Но, если хочешь, я сегодня схожу и куплю граммов двести, – растерянно отозвалась мать.

– Вот и купи, – ответила Ирина. – Должны же быть у человека удовольствия. Хотя бы гастрономические. А то от этих полезных каш и творогов меня уже тошнит.

После работы она встретила у подъезда Дашку – как всегда, оживленную, в прекрасном настроении. От Дашки всегда исходил сплошной позитив. Глаза горят – на подходе новый и, как всегда, ошеломительный роман. Кто бы сомневался! Дашку просто распирало. Она стала уговаривать Ирину зайти к ней на кофе. Ирина вздохнула и подумала, что это лучше, чем пререкаться с матерью и смотреть телевизор. Поднялись к Дашке. Та жила одна. Квартира ей досталась по наследству от бабушки. Дашкины родители сделали в ней приличный ремонт и сказали: живи. Она и зажила – в свое удовольствие, путаясь и блуждая в бесконечных и ярких романах. Дашка сварила кофе и нарезала бутерброды – другой еды у нее отродясь не водилось. Стали болтать о том о сем. Дашка показывала новые тряпки и называла имена дизайнеров. Ирина делала вид, что в курсе. Потом зачем-то рассказала Дашке о приглашении в ресторан.

– Круто! – искренне обрадовалась та. – А то сидишь как сыч и только с мамашей перебрехиваешься.

– Ты что, – удивилась Ирина, – решила, что я туда пойду?

Дашка смотрела на нее как баран на новые ворота.

– А ты совсем идиотка? – наконец сказала она. – Нигде не бываешь, никуда тебя не вытащить. Живешь как в гробу. А ты, между прочим, еще совсем молодая женщина. И к тому же не лишенная привлекательности. – Тут Дашка тяжело вздохнула и добавила: – Если тебя привести в порядок, конечно.

Ирина махнула рукой:

– В какой порядок? О чем ты? Мне и надеть-то нечего.

– Ну, если дело только в этом, – загадочно улыбнулась Дашка. Она уселась поудобнее и сказала: – Значит, так. Для начала вызовем Светку и Люську.

– Это кто? – поинтересовалась Ирина.

– Это мои парикмахерша и маникюрша. Будем делать из тебя человека. А с тряпками – проще не бывает. У нас с тобой один размер. Даже обуви, по-моему.

Ирина усмехнулась:

– Хватит, Дашка, развлекаться. Совсем не смешно. А потом, разве дело в этом – в тряпках и маникюре?

– А в чем еще? – Дашка не понимала.

– А в том, моя дорогая, что мне нечего предъявить. Совершенно нечего. Не только нечем похвастаться, но даже нечего просто рассказать о себе.

Дашка облегченно вздохнула:

– Ну, это вообще фигня. Здесь насочинять можно такого, что на две книги хватит.

– Да не собираюсь я ничего сочинять, – ответила Ирина. – Мне проще туда не пойти. Я заходила в «Одноклассники», смотрела. У всех жизнь сложилась – у кого в карьере, у кого в семье. А у некоторых – и там, и там все в порядке. А я? Одинокая женщина с мамой и собакой, жалкая секретарша с зарплатой в пятнадцать тысяч. От жизни уже ничего не жду, кроме раннего климакса. Даже замуж ни разу не сходила. Ребенка родить побоялась. – Ирина заплакала.

– Господи! Да кому все это надо знать! – вскричала Дашка. – Наведем марафет – будешь красавицей. Фигуру сохранила, еще завидовать будут. А сказочку про белого бычка придумаем. Короче, все будут в отпаде, – вполне серьезно заключила Дашка.

– А зачем? – тихо спросила Ирина.

– В каком смысле? – не поняла Дашка.

– В прямом. Зачем все это нужно? Мне, например?

Дашка на секунду задумалась, а потом быстро сообразила:

– Чтобы повысить самооценку. А то она у тебя ниже плинтуса.

– Ну да, – грустно отозвалась Ирина. – На три часа. А потом карета превратится в тыкву, а кучер в крысу.

– Даже если так, – не сдавалась Дашка. – Ну хоть три часа побудешь королевной.

Ирина усмехнулась, допила кофе и сказала:

– Ну я пойду. Мама наверняка волнуется. – У двери она обернулась: – Спасибо тебе, Дашка.

Назавтра была суббота. Ирина в выходные отсыпалась. Могла валяться до часу дня. В дверь постучала мама:

– Ира, тебя к телефону.

Ирина приподнялась на локте и посмотрела на часы: половина десятого.

– Кто там еще, господи! – застонала она.

– Дашка, тебя требует. Говорит, что срочно и безотлагательно, – с испугом проговорила мама и протянула ей трубку.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю