Текст книги "Дневник свекрови"

Автор книги: Мария Метлицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

И еще, наверное, я жуткая эгоистка. Мне стыдно.

В субботу Ивасюки зовут к себе на дачу. Говорят, что у них глухие леса и полно грибов.

Едем мы долго, часа четыре. Потому что с остановками. Потому что Нюсю укачивает. И тошнит. Мы встаем на обочине, и Нюся дышит воздухом. Я пересаживаюсь назад, впереди тошнит меньше.

По дороге я кормлю Нюсю солеными черными сухариками – помогает от тошноты. Мне, по крайней мере, помогало. А вот Нюсе нет. Говорит, что после сухарей тошнит еще больше.

Бедная Нюся! Потом она засыпает, и мы выключаем радио.

Ивасюки счастливы, что мы приехали! Это заметно. Накрыт стол, и протоплена баня. В доме тепло, и в печке уютно потрескивают дрова. Мужики идут париться, а мы с Зоей треплемся, сидя в креслах у камина. Она переживает за дочь. Говорит, что сама рожала тяжело. А у Нюси такой узкий таз! И Данька такой огромный! Какой будет ребенок!

Да, Данька родился весом четыре килограмма. Но этого я ей не говорю. Ей и так неспокойно. Потом мы садимся за стол. Все очень вкусно! Нюся капризничает и ест только маринованные помидоры. Это понятно – первые три месяца я банками ела соленые огурцы.

Спится очень сладко. В доме так натоплено, что мы раскрываем окно. За окном густой еловый лес. Воздух такой, что кружится голова. Мы накрываемся настоящей деревенской периной – жаркой, но легкой как пух. Впрочем, почему как? Перина набита настоящим утиным пухом – Зоино приданое. Перину шила Зоина бабушка – на свадьбу внучке. Сейчас таких не делают.

Я шепчу мужу:

– Правда, они славные?

Муж кивает. Они и вправду люди душевные и искренние. Широкие и хлебосольные. Работящие и стойко переносящие все тяготы жизни. А жизнь у них была непростая.

Интересно, как у них получилась такая Нюся? Просто вопреки всем законам логики!

Нас будят рано, пора идти за грибами. Выдают штормовки и резиновые сапоги. Берем корзинки и гуськом шагаем в лес. Ивасюк ведет нас в сокровенные места.

Столько грибов я не видела никогда в жизни! Просто поляны подосиновиков и белых. Маслята – крошечные и скользкие. На поваленных деревьях россыпь опят! За пару часов у нас полные корзины. Ивасюк счастлив, что нас удивил.

Но дома мне становится не по себе! Боже! Как со всем этим справиться! Меня успокаивает Зоя:

– Оставляй! Я все почищу и разберу. Белые высушу на суп. А маслята и опята – засолю и замариную.

От избытка чувств я ее целую. Какая же она чудная тетка!

Нас кормят обедом и провожают в дорогу. Набивают полный багажник подарков – компоты, соленья, яблоки и сливы. Машина с трудом трогается с места.

На следующий день я приношу Зоины гостинцы на работу. Мы варим на плитке картошечку и едим ее с солеными грибами и маринованными помидорами. Все стонут от удовольствия. Какие тут суши?

Только почему-то грустит Сашулька. Глаза на мокром месте и все время жмет кнопки мобильника. Но ответа нет. Потом раздается телефонный звонок, и Сашка выскакивает в коридор. Ее долго нет, и я отправляюсь на поиски. Нахожу ее на улице. Под дождем. С глазами, полными слез. Я обнимаю ее и глажу по голове. Она ревет еще пуще и рассказывает мне, что от нее ушла русалка Матильда, коварная изменница. Ушла к мужику.

Я утешаю Сашку и веду ее в комнату. Ванесса без слов наливает ей стопку оставшегося коньяка. Сашка выпивает ее залпом, а потом допивает остатки прямо из бутылки.

Пьянеет моментально и уже через полчаса ржет в полный голос. Такой вот замечательный характер! Лидочка варит ей кофе.

Алена опять жалуется на своих домашних тиранов. На этот раз свекровь потребовала, чтобы Алена не отсылала деньги родным и отправила ее «на воды». Желательно, в Карловы Вары. У свекрови разбушевался гастритик.

Сашка предлагает Алене переехать к ней – жилплощадь-то освободилась.

Алена заливается густой малиновой краской. На ее лице – ужас. Наверное, она думает, что лучше мерзкая свекровь и бездельник муж, чем опасная и непонятная Сашка.

Лидочка тоже вся в переживаниях. Болеют дети и мается давлением мама – так она называет свою свекровь.

У неунывающей Ванессы тоже настроение хуже некуда. Она получила письмо от дочери с просьбой оформить на нее завещание на квартиру.

– И чего ей не хватает? – горько удивляется Ванесса. – Дом в три этажа, квартира в Риме.

Завещание давно написано. Просто очень обидно.

Я тоже не в лучшем настроении. Живо представляю себе домашнюю обстановку после рождения ребенка. Но пока надо пережить еще Нюсину беременность. А это тоже не для слабонервных. Домой ноги по-прежнему не несут. Я звоню мужу и предлагаю встретиться после работы в центре и где-нибудь поужинать. Надоело перед всеми танцевать и всем подавать. Я тоже, между прочим, работающая женщина.

И еще – большая эгоистка. Это уже понятно.

Дома все то же. Данька с работы не торопится. Я его понимаю. По всей квартире расставлены тазы. На случай если Нюсю затошнит. Меня тоже тошнило. Очень сильно. Четыре месяца. Но до туалета я почему-то добежать успевала. Как будто у нас квартира метров двести. И до туалета – километр. Мы натыкаемся на тазы, и они гремят под ногами.

Я вижу, как мой терпеливый муж тихо звереет. Сынок делает вид, что все это к нему не относится. Иногда ловлю его взгляд, полный беспросветной тоски. У меня к нему два чувства – злость и жалость. Или жалость и злость? Пока не поняла. Хреново в обоих случаях.

По утрам я по-прежнему натираю морковь с яблоком и делаю свежий сок – сельдерей со свеклой и грейпфрутом. Отвожу ее поутру в консультацию на анализы. Сыну нельзя опаздывать на работу. Мне – можно.

Короче, я сама во всем виновата. И вообще, добрые дела надо делать с открытой душой. Иначе – грош им цена.

А у меня на душе только кошки скребут. И это называется – «я делаю все это от души?».

У меня есть приятельница Светка. Точнее – соседка. Живет в квартире напротив. У нее такая история. Пять лет Светка жила со свекровью. Было непросто. Свекровь – женщина хара́ктерная. Светка с мужем решили взять ипотеку и купить квартиру. Свекровь, не стесняясь, говорила, что мечтает о том же, чтобы они поскорее съехали и она зажила вольной жизнью. Светка ходила по своей квартире и гладила руками стены. Ревела от счастья. Денег совсем не было. Ремонт сделали своими силами. Мебель закупили в «ИКЕА». Самую дешевую. В отпуск на море ездить перестали. Ездили в Подмосковье на озеро и жили в палатке. И все равно были оглушительно счастливы.

Но до поры. Однажды свекровь решила, что она очень скучает по внукам. И начала приезжать каждую субботу. В девять утра. Как штык. Ровно в девять. У нее была бессонница, и вставала она рано. Поутру в Светкину квартиру раздавался долгий и требовательный звонок.

Светке хотелось в выходной поспать. Потом поваляться и понежничать с любимым мужем. Потом выпить кофе и опять поваляться. Они имели на это право – чтобы выплачивать ипотеку, оба вкалывали на двух работах.

Но не тут-то было! Светка со стоном сползала с кровати и с лицом, словно перекошенным от зубной боли, шла открывать дверь.

Свекровь заходила и плюхалась на диван. Диван жалобно и протяжно вздыхал – Ольга Васильевна была дамой весьма корпулентной.

Потом Ольга Васильевна сообщала, что проголодалась. Просила чего-нибудь «простенького». Например, оладушек с яблоками. Или сырников с изюмом.

Светка вставала к плите. Из своей комнаты выбегали близнецы – Толик и Люся. Свекровь встречала их коронным жестом – приветственно махала правой ладонью. Как когда-то приветствовал с трибуны свой народ генсек Леонид Ильич Брежнев. Дети пробегали мимо нее. Она просила их не шуметь и поплотнее прикрыть дверь в своей комнате.

Потом она долго и со вкусом завтракала. Выпивала три чашки кофе. Интересовалась, что на обед. Тактично напоминала, что любит гороховый суп с копченой рулькой. Или, в крайнем случае, сборную солянку. И говорила, говорила, говорила…

В двести пятьдесят восьмой раз она рассказывала про то, как тяжело ей дался сын Витя. Как она отрывала от себя последний кусок. Как отказывала себе во всем подряд. Как проводила бессонные ночи у его постели. В общем, не мать, а необыкновенное и выдающееся явление природы.

Дальше шли рассказы о родственниках, знакомых и прочих малоизвестных Светке людях. Обязательно вспоминалась тетка Нина из Севастополя, завещавшая свое имущество «какой-то подруге, а не родной племяннице». Обида, не проходящая годами. Потом она вспоминала свою покойную свекровь и говорила, что та была «женщиной крайне бестактной». Правда, слава богу, виделись они нечасто, так как нетактичная свекровь проживала в городе Свердловске.

«Аллилуйя свекровям, проживающим в иных городах и весях!» – думала бедная Светка.

Светка скрипела зубами и варила гороховый суп. Конечно, с рулькой. Она была хорошим человеком и очень любила своего мужа Витю.

Кстати, Витя часа через полтора после приезда матушки срывал с вешалки куртку и сквозь зубы бросал, что он в гараж. К обеду его не ждать. Ольга Васильевна повторяла коронный жест правой ладонью. После обеда она ложилась отдыхать. В Светкиной спальне.

А Светка на кухне глотала слезы. По пятницам теперь у нее было ужасное настроение. Особенно к вечеру. Ночью спалось с кошмарами. Просыпаться и вовсе не хотелось.

Она молила бога, чтобы обесточился московский транспорт – троллейбусы и метро. Чтобы у свекрови заклинило замок или сломался лифт. Просто чтобы старую грымзу прихватил хронический радикулит. А ведь Светка была человеком незлобивым. Просто доведенным до отчаяния.

Она сидела на кухне и вспоминала, как свекровь ни разу не вышла с коляской во двор. Не прочла малышам ни одной книжки. Не рассказала на ночь ни одной сказки. Она сидела и перебирала, как четки, свои обиды. Есть непреложная истина – если ты хочешь что-то получить, нужно сначала отдать.

Видимо, Ольга Васильевна об этом не знала.

Вечером, просмотрев и прокомментировав все увиденные телепередачи, она выпивала пару чашек чая и собиралась домой. Вез ее на машине сын Витя. Нет! Это вполне нормально и абсолютно естественно! Просто Витя за неделю очень уставал, и ему хотелось вечером выпить пива.

Иногда, правда, не так часто, где-то раз-два в месяц, Ольга Васильевна оставалась ночевать.

Об этом подробно не будем – слишком травматично.

Светка иногда жалела, что Ольга Васильевна не правоверная иудейка. Ведь правоверные иудеи соблюдают субботу – шабат – и не могут передвигаться на транспорте.

В воскресенье утром Светка просыпалась с мигренью. Вставать с постели не было сил. Пойти в кино или в парк с детьми – тем более.

Светка понимала, что еще пару месяцев – и она окажется в психушке с диагнозом «острое нервное расстройство». И она решила спасать семью. Посадила мужа напротив себя и тихо и четко все изложила. Муж, естественно, со всем согласился. Он очень любил свою маму. Но и жену он тоже любил. И разводиться никак не собирался. И они решили действовать.

Витя поехал к матушке. Сказал, что есть серьезный интимный разговор. Ольга Васильевна обожала серьезные и интимные разговоры.

Витя рассказал ей, что отношения со Светкой у них совсем испортились, потому что они пашут как кони и совсем не отдыхают. Потому что с близнецами очень сложно. Потому что Светку достала готовка и все домашнее хозяйство. Что она стала злобной и раздражительной. Что у них – прости, мама, – давно нет супружеских отношений. Что жена предлагает развестись и поделить детей. Люся ей, а Толик – ему. Одна она детей не поднимет. Он, Витя, в принципе, не возражает, потому что тоже задолбался. И вообще, у него есть на примете одна молодая девица. Из Кишинева. Работает у них в конторе буфетчицей. И они даже – по секрету – уже ходили с ней в пивной бар.

В общем, заключил Витя, я, наверное, мамуль, скоро переберусь к тебе. С Толиком, разумеется. По выходным буду брать Люсеньку. Ребятам ведь будет непросто друг без друга. И еще пообещал познакомить Ольгу Васильевну с Аурикой. Той, которая буфетчица из Кишинева.

Ольга Васильевна слегла с давлением. Жестоко, но по-другому было нельзя.

Потом она принялась обзванивать подруг. Все поносили Светку и называли ее неблагодарной стервой. И даже еще покруче. Для Ольги Васильевны это был мед и бальзам. Свою дозу счастья она получила. Напоследок она позвонила подруге Инессе – самой умной из своих приятельниц. Инесса ее внимательно выслушала и объявила, что она, Ольга, полная и клиническая дура. Что ни в коем случае нельзя допустить развода.

– Да, может быть, Светка – не подарок. Но от нее знаешь чего можно ждать. Она порядочный человек, если терпит тебя, Оля, старую каргу, все выходные. Ты должна им помочь! Сделать все, что можешь, и даже больше!

– Что? – испугалась Ольга Васильевна.

В принципе, она считала, что все уже сделала. Например, родила Светке прекрасного мужа Витю!

Разве мало?

Инесса терпеливо начала объяснять, что в случае развода к Ольге Васильевне придет на ПМЖ сын Витя, прописанный на этой жилплощади, к слову. И внук Толик. А это означает многое. Например, готовку, уборку, стирку и глажку. Гуляние с ребенком. Дальше – школу, уроки и учителей. Домашние задания. Сопли и инфекции. По воскресеньем – Люсечка. Детей уже двое.

Но это еще цветочки! Ягодки – это буфетчица с нежным именем Аурика, которая пренепременно захочет проживать в этой квартире, увы, без лишних помех. То есть без Ольги Васильевны.

– Так что коротать последние денечки будешь, подруга, в доме престарелых, – безжалостно заключила Инесса.

Ольга Васильевна положила трубку, не попрощавшись, и часа три просидела на диване, оценивая скорую жизненную перспективу.

Потом опять набрала номер Инессы и взвыла:

– Что делать? Спасай!

Инесса тяжело вздохнула и принялась объяснять:

– Во-первых, прекрати туда шастать. Дай им побыть вдвоем. Для этого, во-вторых, забирай внуков на выходные. Хотя бы через раз. В-третьих. Достань из-под жопы свою сберкнижку и купи им путевки на море. Для них это будет романтическое путешествие, которое восстановит их былой трепет. А денег у тебя и так – задницей ешь.

На это Ольга Васильевна решила сначала обидеться, но потом передумала.

Она внимательно выслушала Инессу и гордо сказала, что подумает.

– Не опоздай! – бросила напоследок коварная подруга.

На следующие выходные Ольга Васильевна предложила сыну привезти к ней внуков.

Ей, конечно, было непросто – все-таки немолодой человек. Но выход нашелся. В соседней квартире жила одинокая и бездетная женщина Тася. За символическую плату три часа она гуляла с детьми во дворе. Отвозила их в цирк и Уголок Дурова. Билеты покупала Ольга Васильевна. По совету все той же Инессы. С готовкой проблем не было – Толик с Люсей, как все дети, обожали макароны. С сыром и даже без. На завтрак и ужин и вовсе ерунда – творожки, йогурты и глазированные сырки.

По телевизору шли по выходным бесконечные мультики. Дети сидели перед ящиком, как приклеенные, – дома смотреть телевизор в таких масштабах им не позволялось.

На годовщину свадьбы Ольга Васильевна торжественно преподнесла сыну и снохе путевку в Хургаду. Светка ее целовала и говорила, что больше таких свекровей на свете нет.

Из поездки, загорелые и счастливые, Светка с Витей привезли ей золотого скарабея на золотой же цепочке. Все были счастливы.

А главное, Ольга Васильевна сильно привязалась к своим внукам – Толику и Люсе. Да нет, не просто привязалась, горячо полюбила.

Ведь когда что-то вкладываешь…

Только вот «серый кардинал» Инесса осталась без подарка и благодарности.

Впрочем, один подарок она когда-то получила, при рождении, – хорошие мозги.

А кулон с цепочкой она и сама себе купит. Она дама небедная.

Какая свекровь Ольга Васильевна? Хорошая или плохая? По крайней мере вменяемая. Пусть даже все это она делала из чистого эгоизма. Все мы – живые люди. Плохого и хорошего хватает у всех. Все, в той или иной мере, заложники своих пристрастий и привычек. Не будем никого судить! Главное – результат!

Мы пьем соки, гуляем и готовимся к родам. Я поднимаю всех знакомых, чтобы найти хорошего врача-акушера. С ужасом вспоминаю свои роды. Кошмар кошмарный. В смысле, роды по-советски. С окриками врачей и акушерок, но без обезболивания. Было ощущение, что мы все, рожающие и замученные, враги народа. Нас открыто ненавидели и даже не пытались это скрыть. Я рожала больше суток. Про меня все забыли, никто не подходил. Когда отошли воды, я позвала на помощь. Была глубокая ночь. Акушерка сказала, чтобы я ждала до утра. Ничего со мной не случится. Акушеры – тоже люди. А люди хотят по ночам, как ни странно, спать. Я плакала и звала на помощь маму. Тихо-тихо. Мама, наверное, услышала. Она примчалась в роддом в семь утра. И подняла кипиш. Да такой, что ко мне подлетел главврач. Я родила. С божьей и маминой помощью. А если бы мама не подоспела?

Потом нам не выдавали чистые пеленки. Экономили. Пеленки лежали в закрытом шкафу в коридоре. Я взяла нож и взломала замок. Гнить не хотелось. Мне пригрозили досрочной выпиской. Я рассмеялась им в лицо и настучала маме в записке. Завотделением пришла и села на край моей койки. Вымученным голосом она пыталась выяснить, что меня не устраивает. Шкаф с пеленками больше не запирали. Починили бактерицидную лампу в палате. Столяр отогнул полуметровые гвозди на форточке. Мы смогли проветривать палату.

Когда я выписывалась, мне казалось, что я вырвалась из ада.

Теперь полно прекрасных частных клиник, с человеческими условиями пребывания, где чистота и хорошее питание. Но главное – свой врач и акушер. Это залог успеха. Врача нашла мама. Врач сказал, что надо лечь дня за два-три до родов. Нюся категорически отказалась.

Мы с мамой обиделись. Какой эгоизм! Думать о себе, а не о ребенке. Танюша мне терпеливо объясняла, что в Нюсе еще не проснулись материнские чувства.

Я предположила, что они могут не проснуться и после родов. Танюша сказала, что я очень недобрая и что открываюсь ей с новой стороны. Понятно, что не с положительной.

Роды начались ночью. В субботу. Все, как я накаркала. Кассандра, блин. Наш врач был на даче. Дача в ста километрах от Москвы. Пока он, бедолага, добирался, Нюся почти родила. Родила, слава богу, довольно легко.

У меня внук! Вес – три семьсот, рост пятьдесят четыре сантиметра. В своего папашу – не короткий. Мы стоим под окном палаты и радостно вопим. Нюся к окну не подходит. Сообщает по телефону, что она спит. И что мы ей мешаем.

Я сдерживаюсь, чтобы не разреветься. Данька растерян. По-моему, он не очень понимает, что произошло. И что нас ждет впереди, кстати, тоже!

Вечером приезжают Ивасюки, и мы выпиваем за здоровье малыша и его родителей.

И никто не испортит мне праздник!

У моей бабушки была родная сестра Любочка. За два года до войны Любочка вышла замуж и родила дочку Маришку. Муж ушел на войну и погиб через четыре месяца. Конечно, она горевала. Но замуж вышла без особой любви и полюбить мужа не успела. Любочку с дочкой эвакуировали в глухое татарское село. Поселили в доме у старой татарки тетушки Зифы. Крошечная и круглая, как колобок, в кипенно-белом платочке на голове. По-русски она почти не говорила. У Зифы был сын Шамиль. На фронт его не взяли как больного туберкулезом костей. Кроме него, в колхозе оставались еще пару стариков. Шамиля назначили председателем. Он еле передвигался на двух костылях.

Татары приняли Любочку с дочкой как родных. Ели за одним столом. Девочке – лучший кусок. Через год Любочка сошлась с Шамилем. Не от тоски, у них случилась большая любовь. Та, что случается в жизни нечасто. Как единственный молодой мужчина, пусть и инвалид, Шамиль был в селе завидным женихом. Молодые красавицы были не прочь выйти за него замуж. А тут – русская. Чужая. Да еще с ребенком. Любочка шла по улице и опускала глаза.

Единственно, кто принял ее всем сердцем, – это татарская свекровь. Она называла Любочку дочкой, а Маришку – внучкой. Научила готовить татарские блюда – беляши, кыстыбый, чак-чак.

Только русский язык никак освоить не могла, но они понимали друг друга без слов. А вот Маришка уже вовсю болтала на татарском и крутилась возле бабушки. Зифа укладывала ее спать и пела колыбельную. Маришка ее не отпускала и целовала морщинистые щеки.

Шамиль и Любочка расписались. В город Любочка решила не возвращаться. Мечтала родить мальчика, но не довелось. Шамиль умер.

Любочка поехала в Москву. Маришка осталась с бабушкой. Когда Любочка за ней вернулась, та не захотела уезжать. До восьмого класса Маришка росла в селе. Потом Любочка ее уговорила уехать в город учиться. Каждое лето, до самой смерти бабушки, они приезжали в Татарию.

Замуж, кстати, Маришка вышла за татарина. Потому что считала себя татаркой. Свою дочку она назвала в честь бабушки – Зифой.

Такая вот история.

Мы дома. В том же составе плюс мальчик по имени Илюша. Наш внук. Илюша – копия маленького Даньки. Я могу смотреть на него часами. Смотреть и умирать от счастья.

Но смотреть на него долго не получается. Дел невпроворот. Я беру отпуск. Три раза в неделю приезжает на помощь Зоя, мы спим с ней на одной кровати. Зоя гуляет с ребенком, а я готовлю и глажу. Нюся лежит и смотрит телевизор. Или спит. Я понимаю, сон для кормящей матери – это святое. Весь ее вид говорит о том, что она нам сделала великое одолжение и доставила огромное счастье. Последнее – чистая правда. Илюшу мы все дружно обожаем.

Но… Совесть-то иметь надо! Или хотя бы иногда ею пользоваться. Но это в том случае, если она, конечно, есть…

Илюша, как и положено младенцу, по ночам не спит. Когда крики становятся невыносимыми, я врываюсь в комнату и хватаю его на руки. Нюся говорит: «Пусть орет. Не надо ему потакать».

Кому? Месячному ребенку? Я боюсь, что он накричит пупочную грыжу. Что у него расстроится нервная система. Про то, что нервная система у всех нас уже расстроилась, я не говорю.

Даньку еле держат ноги, муж тоже не высыпается. А ведь им на работу! Мне, кстати, скоро тоже. Думаю об этом с ужасом. Предлагаю сыну спать в комнате отца. Какой смысл не спать всем одновременно? К тому же внука я готова на ночь брать к себе. Жалко мужа и сына. Кормильцев, между прочим.

Нюся возмущается и обижается. Отец должен спать с ребенком. Вставать к нему по ночам. Словом, разделять все тяготы. Иначе он не прочувствует свое отцовство.

Я объясняю ей, что сама она добирает сна днем. Но это не аргумент. Так же как и то, что кормящей матери нельзя есть виноград, свежие огурцы и котлеты с булкой из «Макдоналдса».

Нюся опять обижается и говорит:

– А мне хочется.

Вот это, я понимаю, аргумент. Железный. Не поспоришь. А потом она сообщает, что вообще заканчивает грудное вскармливание. Потому что надоело. Хочется пива и покурить.

Я ничего не отвечаю. У меня нет слов. Я призываю в сообщники Зою. Но это не помогает. Нюся пьет таблетки от грудного молока и кормление завершает.

Я не ангел. Ни в коем случае! Даже не претендую. Я тоже была измучена, раздражена, цапалась с мужем. Сама готовила, прибиралась и стирала. Целыми днями гладила детское – с двух сторон. Мне никто не помогал, все работали – и свекровь, и мама. Мама приезжала по выходным и уходила с коляской гулять, чтобы я хоть пару часов поспала. Но всегда находились дела. «Поспать» оставалось заветным словом и несбыточной мечтой. Памперсов в свободной продаже еще не было. А были ведра с замоченными пеленками.

Но я помню, какое это было ни с чем не сравнимое счастье – кормить сына грудью! Как он чмокал, а потом закрывал глазки и засыпал. Как я тормошила его за щечку и пыталась разбудить. Как от него вкусно пахло грудным молоком. Как я плакала, когда оно закончилось! Мне казалось, что я сына чем-то обделяю. Что-то недодаю.

Нюсе так не кажется. И я совершенно бессильна! Ни на что повлиять не могу! Внук мой. Я все для него делаю. Только не могу принимать решения. У него есть родители. Ну, тогда, если вы нас не слушаете и наше мнение не учитывается, обходитесь без нас!

У Илюши начинается диатез. Я кидаю на Нюсю уничижительные взгляды. Она их не замечает. Крепкие нервы!

Мама говорит, чтобы я не вмешивалась и поскорее выходила на работу, «чтобы не видеть хотя бы пару часов весь этот кошмар».

И я выхожу на работу. Ура! Или – не ура?

Я счастлива, что снова в строю. Хотя из-за бессонных ночей я все время зеваю и меня пошатывает. Домой я стараюсь звонить пореже. Как ни позвоню, обязательно бужу Нюсю.

Девчонки мои мне очень рады. Я потихоньку прихожу в себя, все-таки положительные эмоции.

У Сашки новый роман. Девица по имени Фекла. Где она их берет? То Матильда, то Фекла…

У Алены, похоже, что-то меняется. В сознании. А это – уже начало. Мы слышим, как она орет по телефону на свекровь и шваркает трубку. Сашка поднимает вверх большой палец.

У Лидочки все то же. Она не очень-то делится. А вот Ванесса, похоже, приобрела нового кавалера. Какой-то вдовец из соседнего подъезда.

– Шустренький! – смеется довольная Ванесса.

Интересно, что она имеет в виду? Неужели…

Ну, дай им бог!

Я прихожу домой с работы. Честно говоря, валюсь с ног. Наверное, перечислять то, что меня встречает дома, уже не стоит. Мою посуду, запускаю стирку и готовлю ужин. Почти безропотно. Спрашиваю Нюсю, гуляла ли она с Илюшей. Гуляла. На балконе. А какая разница? Она удивляется. Потом она сообщает, что надо идти в поликлинику на прививки.

Я теряю дар речи. Что, ребенок уже идет в детский сад? Гуляет в песочнице? Ребенку три месяца, какие прививки? Притом что от искусственного вскармливания он весь в диатезе. Да и вообще, к прививкам я отношусь далеко не однозначно. Во всяком случае, не в этом возрасте.

А она долдонит:

– Врач сказал, значит, надо.

Я потихоньку звоню сватье. Пытаюсь привлечь ее в союзники. Но Зоя тоже считает, что надо, раз врачи говорят.

– А свои мозги для чего? – рявкаю я.

Наверное, Зоя сейчас очень жалеет свою дочку. Такая ей досталась злючая свекровь! И лезет во все. Все ей надо! Делала бы все, что положено. И не вмешивалась в чужую жизнь!

Но я подключаю сына. Я очень настойчива и категорична. Данька объявляет Нюсе, что на прививку идти не надо.

Нюся отвечает:

– Ясно. Ясно, чья это работа.

Мне наплевать. Интересы ребенка дороже.

Я жалуюсь маме. Возмущенная мама говорит, что Нюсе надо оставлять задание, например отварить макароны на ужин. Прокрутить котлеты.

Мама считает, что я сама во всем виновата. Сначала посадила всех на голову, а теперь злоблюсь. Привет от Танюшки! Дрессировщики!

Она права. Перед сном я вежливо, но твердо прошу Нюсю сварить на ужин макароны.

Потом окончательно наглею и еще предлагаю заодно запечь курицу.

Нюся смотрит на меня с недоумением:

– Ну, я же здесь не хозяйка!

– Не хозяйка, – подтверждаю я. – Но ты тут живешь. И у тебя есть муж.

– Муж – да, – соглашается она. И предлагает питаться отдельно: отдельная полка в холодильнике, отдельные кастрюли.

Я не понимаю:

– Отдельно от чего?

– Друг от друга, – спокойно объясняет она.

Мне кажется, что меня хватит удар. Отдельно от меня? От моего мужа? А нам – отдельно от нашего сына?

– Так многие живут, – пожимает плечами Нюся.

Я делаю шаг вперед. К ней. И тихо и внятно говорю по складам:

– Запомни! Так не будет. Ни-ко-гда. В моем доме! Ясно?

Она пятится назад. Снова пожимает плечиком и бросает:

– Ясно.

Я ухожу к себе. Курю в форточку, и меня трясет. Решаю, что сыну я ничего не скажу. Мне его жалко. Не как сына, а как человека.

А может быть, сказать надо? Может быть, он что-то поймет?

Но есть Илюша! И это неоспоримый факт!

Кстати, ни макароны, ни курицу на следующий день Нюся не приготовила.

Интересно, кто кого? Хотя ответ мне, кажется, уже ясен. Я проиграла.

Но не всегда отношения с невесткой – война.

С этой женщиной я была знакома лично. Так что рассказ из первых уст.

В тот год, по наводке моей бестолковой приятельницы, мы поехали в Геленджик. На машине. Было здорово – мы молодые, машина новая, дорога интересная. Данька впервые увидел горы. Сняли халупу у семьи местных греков. Халупа – не то слово! Шанхай! Домик дядюшки Тыквы. В каморке – две кровати с панцирными сетками и раскладушка для Даньки. И таких халуп – штук десять в ряд. Построенных, по-моему, из картонных коробок. Душ один на всех. Так же как и туалет «типа сортир». В смысле, дырка в полу. Жуть! Но на другое у нас денег не было. А ребенку нужны море и фрукты. У греков была русская невестка. День напролет в маленькой комнатухе без окон она варила самогон. Надышавшись парами, выпадала из комнатухи мордой об землю, и ее никто не поднимал, пока она сама не приходила в себя. Страшноватое зрелище, честно говоря. Данька сначала пугался и плакал, а потом привык.

Сами хозяева жили в новом трехэтажном кирпичном доме. Во дворе, под навесом, была кухня. Пять столов и три плиты. Еще и два холодильника, из которых непонятным образом исчезали добытые в тяжелых боях продукты. Море было грязное. Пляж кишел народом. Цены на фрукты, как в Москве. Но ребенок дышал морским воздухом! И мы мучились дальше.

В нашем дворе люд был со всей империи: Питер, Краснодар, Мурманск, Вологда, Киров и Минск.

По ночам было шумно – гудели студенты из Питера. Муж из Мурманска ревновал свою жену, поднимал на нее руку. По-моему, было за что. Как только он засыпал, она мигом просачивалась к питерским студентам. У пары из Минска истошно вопил двухлетний ребенок. Сварщик из Тюмени, страдающий астмой, надрывно кашлял ночь напролет.

В общем, отдых по-советски. Секс для бедных. Не знаю, многие говорят, что раньше отдых был доступный. Но моя семья, например, никогда не получала дармовых путевок. Ни на море, ни в Подмосковье. Мои родители, кстати, тоже. Всегда отдыхали дикарями. Со всеми вытекающими, малоприятными моментами и подробностями. Так что, когда мы смогли себе позволить Турцию, Испанию и Египет, нашему восторгу и счастью не было конца. Отдельный номер! С туалетом и душем! Прекрасная кровать, холодильник и телевизор. Балкон с видом на море. Еда на любой вкус! И никакой грязной посуды! Мы наконец почувствовали себя людьми!

Но до этого было еще далеко. А пока – мы в Геленджике. Хозяева пьют и без стеснения выясняют отношения. Соседи – описано выше.

В соседней пристройке жила одинокая женщина. Очень тихая и приятная. Примерно лет сорока. Из города Донецка. Вернее, из-под Донецка, из шахтерского поселка. Мы, что вполне естественно, познакомились. Она даже предложила помощь – отпускала нас в кино по вечерам, а сама приглядывала за спящим Данькой. Как-то к слову, совсем не специально, она рассказала свою историю.

Муж и сын – шахтеры. Здоровье подорвано, труд каторжный. С продуктами, впрочем, как и везде, сложности. Экология ужасная. Аварии на шахтах. Все выживают, как могут. Государству, как всегда, наплевать. Ее сын знакомится с девочкой. Девочка детдомовская, сирота. На свете никого нет. Она, Рая, говорит, что «девонька чудесная». Она приняла ее всем сердцем и стала для нее матерью. Живут все вместе и очень дружно. Девочку она называет дочкой. Всегда на ее стороне. Ругает сына, если он не прав. Девочку жалеет.

Но приходит беда. Раина невестка заболевает – онкология, рак крови. Девочку везут даже в Москву. Для этого Рая относит в ломбард все свое нехитрое золото. В Москве диагноз подтверждают. Уезжают домой. Проходят все круги ада. Рая не выходит из больницы. Кормит сноху с ложки. Дальше – курсы химиотерапии. Девочка почти не встает с постели. Под окнами ставят раскладушку, и муж выносит ее на руках во двор. В хорошую погоду. Рая ее моет и выносит горшки. Достает дефицитные лекарства, для чего пишет письма в столицу. Бьется за ее жизнь так, как не всякая мать.

И девочка живет! Даже начинает понемногу ходить. Проходит три года. Раин сын, молодой и здоровый парень, находит себе зазнобу. Что вполне понятно. Рая все понимает, но приказывает сыну ночевать приходить домой. Чтобы не расстраивать больную жену. Сын, конечно, все выполняет. С женой он ласков и терпелив. Она ни о чем не догадывается. А если и догадывается, то гонит от себя нехорошие мысли. В их доме ничего не изменилось. Все по-прежнему. Ее семья – самые родные и любимые люди. Никто не дал ей ни разу в этом усомниться. Когда у девочки рецидивы, Рая поднимает на ноги всю местную медицину. С ней предпочитают не связываться.

Соседки Раю и жалеют, и осуждают. Мол, не дает сыну устроить нормальную жизнь. Чужое дитя дороже своего. Соседки есть соседки! А она удивляется – какое «чужое»? Дите ведь, человек! Как от нее отступиться?

Простая русская баба. С нелегкой судьбой. Про величие души и богатство сердца говорить не будем.

Вечером она показывает мне подарки для девочки – кофточки и брючки. Совсем маленького размера.

– Пусть порадуется, – говорит Рая и улыбается.

И еще каждый вечер бегает на почту. Отстаивает двухчасовые очереди, чтобы поговорить со снохой.

Без комментариев.

Я не могу на нее смотреть! Я больше не могу работать над собой. Я не хочу смотреть на сына. Мне его уже не жалко. Устроить себе и нам такое! Кретин недоделанный! Что я упустила в своей жизни? Что не смогла ему объяснить? Что не смогла донести?