Текст книги "Пес Первого дома (СИ)"

Автор книги: Мария Кимури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Пес Первого дома ==========

Когда меч Келегорма-охотника вновь попробовал крови эльдар, в нем проснулся Зверь.

Стоило бы испугаться или хоть удивиться. Но бояться он давно разучился, а удивляться в драке было некогда.

Всадники Первого Дома темной стаей неслись по зимнему лесу и убивали всех, кого встречали. Из-за мерзлых стволов навстречу летели стрелы, Келегорм отбивал их щитом и мечом, и сам был щитом для тех, кто следовал за ним. И Зверь внутри него рвался вперед.

Он летел убивать детей ненавистного человека.

Он не стал говорить, что это было важнее Сильмариля.

Зверь внутри вдыхал запах крови, скулил и искал запах главного врага. Клятва была строгим ошейником на Звере, и долг он помнил, но жаждал другого.

Не так давно Келегорм очень удивился, услышав, как легко гномы ворвались в Менегрот. Увидев издали входы в пещерный дворец, удивляться перестал. Глупец Тингол слишком полагался на силу супруги-майа – ворота тайного вроде бы дворца оказались велики и прекрасны, а вовсе не скрыты и неприступны.

И Келегорм увидел их первым из братьев. Потому что близ дворца, на мощеной дороге среди ясеневой рощи, их попытались связать боем – несомненно, чтобы дать подданным Диора время укрыться в Тысяче Пещер. И тогда Келегорм с сильнейшими из своих воинов прикрылись щитами и послали коней напролом, вперед, к Менегроту.

Это было такое же безумие, как все остальное – и оно тоже удалось. Не могло не удаться. Келегорм горел этим знанием, увлекая своих воинов за собой криками и безмолвным призывом. Это знание, казалось, несется впереди них как рычание, обгоняющее зверя и ломающее волю дичи. Полтора десятка всадников клином прошли сквозь злой дождь стрел, сквозь всю распроклятую рощу, отбрасывая и топча тех, кто пытался заступить им дорогу – и выскочили на приречный луг, к мосту, по ту сторону которого все еще не затворили ворота. Туда бежали со всех сторон синдар с оружием и без него.

Те, кто при виде них с криками бросились прочь – уцелели.

Там, впереди, десятки рук вцепились в огромные створки – и Келегорм, не скрываясь, взвыл по-звериному, посылая коня вперед и даже не глядя, успевают ли за ним верные. Просто знал, что те – успевают, вцепившись в их волю своею.

Никогда в жизни он так не мчался. Зверь чуял добычу, Зверь видел, что добыча вот-вот отгородится и ускользнет – и его эльда гнал коня стрелой, сливаясь со скакуном в единую волю и видя, как под ним проносится дорога, мост, упавшие синдар в серых плащах…

Когда в самом конце моста кто-то отчаянный встретил его коня копьем в шею, Келегорм не потерял ни мгновения. Даже не добил мерзавца. Сила разгона неудержимо повлекла его вперед – и он, выдернув сапоги из стремян, позволил ей нести себя к воротам, лишь бросив щит вперед на камни.

Охота была его искусством. Владение телом и силами, что играют телом живущего на земле – часть его искусства… Перевернувшись в воздухе, он приземлился на щит, и все та же сила разгона лишь повлекла его на щите вперед, вместо того чтобы разбить о каменные плиты. Жертва глупца была напрасна, мгновение спустя его стоптал конем кто-то из всадников в черном.

Жалость к сородичам сыграла против синдар – теперь закрыть створки они не успевали.

Врезавшись на излете силы в уже закрытую створу, Келегорм с размаху перерубил ближайшие руки, что тянули вторую, и тяжело, всем телом, оттолкнул ее. Развернулся и очертя голову бросился внутрь, на серых воинов. Выстрели в него кто-нибудь сейчас – может, остановил бы. Но ужас и отвращение сожрали для серых драгоценные мгновения – и вот он оказался среди них, рубя направо и налево, а следом за ним уже рвались внутрь черные всадники Первого Дома, оттесняя защитников Тысячи Пещер от ворот.

Кто-то затрубил в рог, и из рощи ему ответили рога отрядов Старшего.

Никто здесь не ждал, что ворота так с налету будут захвачены. «Снова не ждал», – успел подумать Келегорм. Из глубины коридора навстречу им ринулась толпа вместо воинского строя – отчаянно и беспорядочно, еще надеясь просто вытеснить их за ворота до подхода основных сил.

Безмолвная команда – всадники Келегорма, вновь выстроившись клином, врезаются в толпу серых, разбрасывая их как сломанных кукол, и уносятся вглубь по туннелю. А у ворот остается он один – против всех уцелевших разом. И не думает о том, сколько их – он теперь вовсе не думает. Только рычит, призывая подходить скорее.

Он слышит и чует их всех, потому что его Зверь рвется на волю, дурея от запаха крови. Он слышит и тех, кто пытается подойти со спины, от ворот. Главное – не дать им навалиться толпой, серые от отчаяния уже готовы на это. И он кидается из стороны в сторону, рубит их и мечом, и краем щита, то запрыгивая на подножия колонн, чтобы высвободиться, то снова кидаясь к полуоткрытым створкам, убегая и догоняя разом. Убивая по одному – и рубя наугад тех, кто пытается идти строем против него.

Куда-то попадает стрела, но боли нет, он лишь выдергивает древко, потому что мешает.

И каждое мгновение слышит их страх, чует его, купается в нем. Это лучший его союзник, потому что никто из серых в глубине души не может поверить в то, что видит. Страх сковывает им руки и сбивает прицел. И даже когда бессчетные мгновения спустя его все же оттесняют к стене и смыкаются вокруг – страх мешает добить его быстро.

Видя это, он опускает меч и хохочет им в лицо. Потому что они опоздали. Потому что снаружи громом накатывает стук копыт, и всадники Старшего врываются внутрь, опустив окровавленные копья. Сам Руссандол следом въезжает в ворота, отмахиваясь от стрел, как от мух в жаркий день. Озирается, находит взглядом Келегорма – и хмурит брови.

– Ты цел? – говорит Старший, а Келегорм понимает, что вопрос не о ранах. И закрывается.

– Да, – отвечает он коротко.

Из глубины тоннеля катится встречный грохот копыт – это возвращается отряд Келегорма. Потеряли внутри пятерых. Сообщают, что видели ворота тронного зала, в нем собираются защитники дворца, и там замечен некто, отдающий приказы – несомненно, король Диор. И что две лестницы в тоннеле не позволят атаковать всадникам – пусть не слишком крутые, но кони скользят на гладком камне.

У стены движение – шевелятся раненые. Келегорм шагает к ближайшему, замахиваясь, но Руссандол останавливает его резким движением и молча ждет. Несколько серых поднимаются, шатаясь – кого-то лишь отбросило и оглушило, кто-то ранен, но способен двигаться. У одного нет обеих рук, прижатые к груди обрубки наспех замотаны плащом, на мокрое красное капают его слезы. И Келегорм невольно скалится на недобитую дичь.

А в груди Келегорма, позади проснувшегося Зверя, что-то слабо скулит, как оставленный щенок. В эти мгновения тишины его можно расслышать – и фыркнуть недовольно, чтобы молчал, кем бы оно ни было.

– Передайте королю, – говорит Руссандол холодно, – или он отдает нам Сильмариль, и мы уходим, или мы перебьем здесь всех взрослых, кто посмеет сопротивляться. Ваше время – пока горит эта свеча.

Его оруженосец зажигает огарок свечи и прилепляет на цоколь большой колонны – нарочито на видном месте, чтобы можно было разглядеть с другого конца туннеля.

Первые раненые торопливо уходят, поддерживая друг друга и оскальзываясь на темно-красном. Прочие сбиваются в кучки по углам воротного зала, не в силах идти. Кто-то убегает в распахнутые ворота, их не задерживают – Руссандол взглядом запрещает мешать. Ну да Моргот с ними, Камень точно не здесь.

Свеча постепенно тает. Старший машет рукой, воины спешиваются и строятся для атаки.

Келегорм подозвал своих и, растолкав воинов, занял место в голове клина. Он ждал с нетерпением, уверенный в ответе.

Сын проклятого смертного упрямца не уступит, а значит, Келегорм еще попробует его крови!

В проеме ворот появился братец Куруфин и вмешался немедленно.

– Будем тянуть, – бросил он, – там половина серых сбежит через крысиные норы и Камень унесут.

– Не успеют, – отрезал Руссандол. Но мысль эта ему очень не понравилась, было ясно. А впрочем, времени осталось – на последние капли воска.

Снаружи эхом донесся шум и бряцание оружия, оставшиеся перед входом отряды тоже спешивались. Старший раздал последние распоряжения – порядок следования, присмотр за лошадьми и своими ранеными.

– Тьелкормо, – позвал Руссандол очень тихо, чтобы голос потерялся среди этих звуков. – Помни, что нам нужно.

Он мог бы и вовсе вслух не произносить, но заговорил – значит, видел, что брат закрыт прочно, и что-то почуял.

– Я знаю! – рыкнул в ответ Келегорм на весь привратный зал, так, что все обернулись.

Старший мысленно, очень ярко, погрозил брату кулаком – и отдал приказ.

Келегорм радостно выдохнул, устремляясь на новую охоту.

Строители дивно уподобили тоннели лесным аллеям, украсив их стены высеченными в камне изображениями деревьев. И он чувствовал себя здесь, как на охоте, переполненным азартом, только теперь азарт пах железом и кровью, и дичь была самая опасная из всех, а добыча их будет величайшей. Он без слов щедро поделился азартом со всеми, кто бежал рядом – и потому никто не отстал. Мелькали малые боковые проходы, подобно оврагам в этом лесу. Вот ответвились два больших тоннеля, но то не их забота, туда пойдут другие, а Келегорм рвался к своей цели – в главный зал.

Первый заслон встал на повороте, ощетинившись стрелами, и он мгновенно понял, что либо сейчас передние ряды лягут все – либо они успеют…

Первые и лучшие – рванули за Келегормом и успели. На бегу, склонившись, они закрылись щитами от стрел и вслепую врезались в первый ряд серых. Плечо и ухо чуть дернуло, задели. Позади них туннель заполнили крики и стоны. Прямо перед собой Келегорм увидел торчащие из досок своего щита клювы стрел – и ударил кромкой щита снизу вверх.

Копье прошло над головой, скользнув по шлему. Рыкнув, он вслепую ткнул из-за щита клинком вперед, скользнул концом лезвия по кольчужному и направил выше – брызнуло красным.

Это будет славная охота, решил он и снова зарычал. Серые шарахнулись от него со знакомым ужасом в глазах – и тем подхлестнули Зверя, уже пьяного от крови.

Это страх сделал их такими медлительными – или то Зверь ускорил его движения? Каждый удар настигал цель, разрубая и протыкая живое, каждый направленный в него выпад он видел и успевал закрыться или уйти, а серые вокруг двигались замедленно, будто во сне, непоправимо опаздывая. Со своей сворой Келегорм нарушил их строй и отобрал драгоценное время, второй залп лучников вышел разрозненным и слабым, а сзади набегали неостановимой волной новые черные ряды вместо упавших.

Ближайшего серого стрелка Келегорм просто отшвырнул в стену. Каждое его движение заканчивалось ударом – укол вперед, разворот – рубящий удар, тычок рукоятью назад и вбок, отбрасывающий серого под клинок своих, снова выпад. Нет в таком бою красоты, лишь простые скупые движения, дозволенные пространством.

Зверь мог еще вцепляться в горло, но Зверь хотел себе особую дичь.

Остатки защитников оттеснили к стенам и изрубили на ходу, отбрасывая еще живых на мечи тех, кто шел в задних рядах.

Чье-то внимание догнало Келегорма, и он обернулся, сдержав недовольное ворчание.

– Братец, ты мне очень не нравишься, – Куруфин Искусник появился среди воинов и потянулся было к брату, но остановил движение на полпути.

Вдох, выдох.

– Мы все здесь такие.

– Я только о тебе.

– Близнецов нянчи.

– Ты слишком… рад этой крови.

– Ты знал, за кем я сюда иду, – оскалился охотник откровенно.

– За тебя испугались твои же верные.

– Трусы пусть проваливают, – огрызнулся Келегорм, отворачиваясь и глядя на дальний конец туннеля.

– Полезешь на рожон – ляжешь до того, как найдешь свою цель, глупец.

Пожалуй, только эти слова и могли сейчас заставить Келегорма не торопиться. Впереди виднелись ворота главного зала, и в одиночку он туда и впрямь не прорвется.

Он вытер чужую кровь с лица – и вспомнил, что так уже было в Альквалондэ. Вспомнил колыхание палубы под ногами, скользкие доски и ужас, с которым он смотрел на алое у себя на руках…

Он?

С ужасом?

Это было так давно, что неинтересно, фыркнул Зверь. Зверь думать не хотел, он хотел действовать. Прежний Тьелкормо, каким бы ни был, остался на той мокрой палубе захваченного и потом сожженного корабля, и Зверя он не интересовал. Даже тот Келегорм, что был позже, остался в прошлом, до встречи с врагом, до украденной любви, разве нет?

«Ты цел?» – словно бы снова спросил его Руссандол от ворот. Правильно спросил. Но несвоевременно.

*

…Келегорм еще не видел его лица под шлемом, не чуял запаха – кровью пропах уже весь зал – но Зверь точно знал, кто перед ним. Его царская добыча. Его слово в споре с проклятым смертным. То, что тянуло сильнее Сильмариля.

Наследник Тингола был сильнее любых эльда, с какими Келегорм скрещивал клинки в бою и в мирной схватке, кроме разве самого Феанора. Сильный, выносливый, думал Келегорм, кружа возле него. Проворный, отчаянный. Неопытный. Неоткуда набрать опыта боя тому, кому не сравнялось даже сотни лет.

И уже не сравняется, решил Келегорм, кидаясь на врага и пытаясь вместо поединка вцепиться ему в горло. Элухиль отшатнулся, глаза в прорезях шлема расширились.

Еще попытка. Снова неудача.

Способная еще мыслить часть Келегорма подсказала – соперник может держаться слишком долго, надо действовать быстро и с напором. А та часть, которая не думала вовсе, заставляла только рваться вперед, не видя вокруг никого, кроме своей цели. Зверь ломился, вынуждая врага отступать и защищаться, не замечая ошибок, не чувствуя боли, отшвыривая без разбору всех, кто приближался и мог помешать.

«Мне нужно твое горло, и я доберусь».

В глазах темнело, ни справа, ни слева Зверь не видел ничего. Только цель. Только проклятого получеловека. Только следующий удар…

Стрелы засвистели мимо него, вспарывая одежду и кожу – он не увидел даже стрелка.

– Турко, дубина! Справа!

– Не мешай! – рявкнул он.

Кто-то знакомый яростно закричал в стороне – Зверь не разобрал слов. Келегорм просто прыгнул вперед, чуя, что враг смотрит мимо, враг отвлекся – и обрушился на получеловека всей тяжестью, чтобы мгновением позже вонзить в него клинок и смехом встретить брызнувшую кровь.

Слизнуть ее с перчатки, втягивая воздух.

Запах ударил в него, подобно молоту, заставляя Зверя побледнеть и отступить, взламывая старательно запечатанные воспоминания.

Солнце над лугами Талат Дирнен. Стук копыт. Дурманящий запах трав, и еще более дурманный аромат черных волос девы, сидящей на его седле. Биение крови под ее кожей. Свечение ее нежного лица в сумерках, когда дух, казалось, просвечивает сквозь драгоценную плоть…

Кровь Лутиэн с пряным запахом трав заполнила его рот и капала с клинка.

Боль дальним эхом вспыхнула в боку, отгоняя видение – это сползающий по стене Элухиль нашел силы нанести ответный удар, пробив кольчугу. Его шлем покатился по полу, открывая лицо и черные кудри. Келегорм отступил, шатаясь, как пьяный, переводя взгляд с мокрой перчатки на того, чью кровь так хотел пролить. Смотрел, не отрываясь – и не видел ни единого отпечатка проклятого человека на бледном ясном лице.

Казалось, это Лутиэн отлили в форму мужчины и оставили жить на земле. Тверже лицо, чуть светлее волосы…

Зажимая бок, Келегорм сделал еще несколько шагов назад. Наткнулся на мягкое – и чья-то рука схватила его за подол кафтана.

– Дубина ты, Турко, – сказал булькающим шепотом Искусник, сидящий на полу без оружия. – Полудурок слепой… стрелка не видишь… чурбан ты полоумный…

В нем торчало пять не то семь длинных алых стрел, пробивших доспех насквозь, и кровь лилась изо рта потоком.

Келегорм схватил его в охапку и завыл.

– Дурень ты, – сказал одними губами Куруфин, умолк и погас, как свеча.

Следующие долгие мгновения Келегорм рычал и метался по залу, не различая дороги и рубя все подряд. Кажется, от него убегали свои же. Очнулся он, увидев торчащий в стенной панели меч Куруфина – зацепился взглядом за знакомую рукоять и остановился. Увидел, что мечом прибита к стене сероволосая лучница, тоже погасшая. Понял, что произошло, снес голову мертвому телу и искрошил в щепки проклятые панели.

Огляделся, видя все как сквозь пелену.

Бой затих. Изрубленные тела в серых и зеленых плащах были разбросаны по всему залу, как изломанные игрушки – мужчины и неожиданно много женщин, иные еще сжимали охотничьи луки в погасших руках. Между ними там и сям – тела воинов Первого дома, утыканные стрелами. Уцелевшие нолдор бродили вокруг, переворачивая тела и обшаривая их, подобно оркам, в бесплодных поисках.

Оскальзываясь на крови, к нему подошел пятый брат Карантир, сам погасший почти как покойник.

– У короля нет Камня, – сказал он тускло. Затем расстегнул кафтан обезглавленной лучницы и устало обыскал ее. – У его жены тоже нет.

– Жены?

– Я не стал добивать его. Твоя добыча, сам решай, только не тяни. Поведу погоню за сбежавшими. Не так много их осталось. Не рвись вперед.

Поясная сумка и чистая ткань для перевязки в ней уцелели. Боль осталась тупая и тянущая, Келегорм попросту зажал рану сложенной лентой и наскоро перетянул под кольчугой и кафтаном. Странно, что рана вроде бы несерьезна, и что меч Элухиля не торчит сейчас рукоятью из его живота. Нехотя, одолевая страх снова провалиться в воспоминания, он заставил себя вернуться к недобитому юному королю. Тот не пошевелился, так и полулежал у стены.

– Зачем ты… не закончил сразу? – спросил Элухиль с усилием, не открывая глаз, но безошибочно узнав противника.

При виде беспомощной добычи Зверь внутри рванулся так, что Келегорма шатнуло, и он едва удержался от удара. Зверь испытал страх – и был готов сожрать того, кто этот страх вызвал. От запаха травяной крови рода Лутиэн у Келегорма сдавило в груди. Справляться одновременно с этим и с жаждой Зверя…

– Драуг тебя разорви, почему ты не убил меня?! – рявкнул он. – Ты мог!

Вот здесь королек Тысячи Пещер открыл глаза.

– Ты тоже мог.

Келегорм наклонился, и запах пряной крови впился в него когтями. Он ударил по собственной ране, чтобы боль удержала от видений.

– Я думал увидеть человечье отродье, мальчишка!..

Зверь выл и бился, ему не было дела до мыслей. Перед ним лежала добыча, в которой посмели отказать – и он ярился все больше. Жажда впиться зубами во вражье горло боролась внутри Келегорма с собственной памятью. Но чувствовать запах он запретить себе не мог – и в ошеломлении понял, что эти нелепые воспоминания, которых он стыдился годами и гнал от себя – последнее, что держит еще Зверя внутри.

«Они! Они взяли нашего! Женщина получеловека застрелила Искусника!» – заходился Зверь.

– Почему ты не убил меня, сволочь? – простонал Келегорм, встряхнув лежащего. Казалось, Зверь рвет его изнутри, прорываясь взять волю, и еще отчаянно болит вырванный кусок сердца, принадлежавший Искуснику, умнику проклятому, сотворившему такую глупость напоследок. Напрасную глупость.

«Почему он, а не я?»

В ответ Элухиль протянул руку и вцепился ему в ворот.

– Мои сыновья, Охотник, – выдохнул он. – Внуки Лутиэн… Ты же остановился сам, ты был безумен – и остановился! Внуки Лутиэн снаружи, в лесу, одни… Не дай погаснуть крови Лутиэн, Охотник!

Келегорм схватил его за горло, рыча и не находя слов.

«Добей меня, Охотник, но спаси их», – сказал Элухиль беззвучно. И ясно вспомнил двух неразличимых мелких детей с одинаково знакомой улыбкой.

«Щенята рода Лутиэн», – пришла ясная мысль. – «Вира за Искусника. Живая вира?»

Отпустив еще живого короля и снова окунув в его кровь левую перчатку, еще не зная, зачем, Келегорм вскочил, почти не чувствуя боли. Лишь движения сделались скованными. Он прошел по залу, созывая своих. Из тех полутора десятков, кто мчались с ним через ясеневую рощу, на ногах остались шестеро.

– К Карантиру под начало, вы все, – сказал Келегорм коротко. – Соберите остальных. Во дворце прячутся дети короля, двое мальчишек-близнецов, совсем мелкие детеныши. Могли выскочить наружу. Если кто-то видел, сообщите мне немедленно.

– Красный Копейщик что-то видел, – подал голос кто-то из младших воинов. – Заметил кого-то, бегущего к воротам, и вернулся, чтобы проверить.

– Я иду туда.

– Кано, не ходи один по туннелям, – начал Синко. – Я с тобой.

– К Карантиру, я сказал. Все, – бросил Келегорм, разворачиваясь, и зашагал к воротам дворца. Он сам не знал, чего хочет сделать, если отыщет двух детенышей. Но он видел цель, мог бежать за ней, думать о ней, уйти в нее с головой. И не думать о прочем.

Если кто из серых и видел его в туннелях, напасть не посмел.

Карнетьяро, Красный копейщик, отыскался в воротах, среди стражей Младших братьев. Здесь тоже успела случиться драка, щиты и ворота щетинились торчащими стрелами, и лишний меч стражам пригодился. Снаружи шел снег, скрывая лес и берега в белой сырой пелене, засыпая лежащих на мосту.

– Кого ты нашел? – спросил Келегорм, едва подойдя.

– Мальчишек из ненавистной тебе семьи, кано, – ответил тот спокойно.

– Где они?!

– В лесу.

– Что?

– Я вывел их в лес, на тот берег, припугнул и прогнал подальше, – верный смотрел прямо, убежденный, что сделал все как надо. – Вряд ли ты захотел бы марать руки убийством детей, кано.

На тот берег реки. Ага. Потому что все беглецы собирались на этом.

Келегорм полыхнул яростью так, что от него попятились.

– Самовольничаешь?! – зарычал он, едва выговаривая это длинное слово. Зверь и эльда пришли в ярость разом, пусть и от разного, и говорить сразу стало труднее.

Еще труднее было, схватив болвана за горло, не свернуть ему шею.

– Только я решаю, – рявкнул Келегорм, – о кого мне марать руки! Только я!

Копейщик даже не захрипел, а скуляще втянул воздух, неверяще глядя на своего вожака.

– Где они?!

Трясущаяся рука указала направление.

– За ясеневой рощей… – прошептал Карнетьяро, когда ослабла хватка. – Возле раздвоенного дуба слева от дороги… они побежали вперед и налево…

– В другой раз за самовольство башку оторву, драугов сын. Вон с глаз моих! – оттолкнул он ошеломленного воина.

– Да ну? – раздался сзади голос Амбарусса. – А по-моему, братец, он весь в тебя! Хватит!

«Зеркалу морду набей», – дополнил он беззвучно.

– Отстань, – проворчал Келегорм, устремляясь к мосту.

– Возьми охрану! – крикнул вслед младший брат, впрочем, он не стал отвечать.

Сейчас ему невероятно пригодились бы собаки. Но Келегорм больше не держал охотничьих собак, с тех самых пор, как потерял Хуана. Да и собаки к нему не стремились больше.

«Новая дичь!» – сказал Зверь. – «Эту не дам упустить!»

Он втянул запах пряной крови с левой перчатки, впечатывая его в память. Пошатнувшись, прошел сквозь видение грустящей девы в синем плаще. И перешел на бег.

В сторону дворца он промчался верхом, а теперь бежал тяжело, временами переходя на шаг и прижимая локтем повязку на боку, чтобы не сбилась от движения, и ясеневая роща показалась куда гуще и мрачнее. Темный лес пустовал под наброшенным тонким покровом – ни птицы, ни зверя. Свежий снег радовал – на нем легко разглядеть любой след. Вот только снег продолжал идти, любые следы продержатся недолго, и потому Келегорм спешил, как мог.

Раздвоенный дуб призраком выступил из белесого сумрака. Покров под ним пятнали беспорядочные следы, уже припорошенные свежим снегом, с трудом различимые, и две цепочки неровных мелких следов тянулись в ближайшие заросли кустов, еще не потерявшие бронзовую листву.

Опустившись к земле, Охотник втянул воздух, силясь уловить мельчайшие запахи, и те, что доступны носу, и различимые иным чутьем. Немного шерсти и кожи – одежда… тень запаха еды и жилья… и надо всем этим снова острый страх, бросающий в пот и гонящий прочь от единственного известного дома – в темноту. На таком страхе можно бежать долго.

Зверь впитывал запахи с наслаждением, уверенный, что способен настичь и распознать эту добычу в сколь угодно темном лесу. Келегорм же с тоской вспомнил вновь Хуана и свой отказ от собак, отчаянно жалея сейчас, что рядом нет ничего живого и теплого, способного удержать от нового падения в звериную ярость. Впрочем, быстро оборвал себя – сожаления пустая трата времени здесь, посреди темного Дориата да под снегом. Нужно было спешить – на этом Зверь и эльда достигли хрупкого согласия и устремились по следу.

Маленькие следы беспорядочно петляли по лесу, словно детеныши понятия не имели, куда направиться. Один раз остановились под деревом, истоптали снег, заснежили толстые трещины коры – кто-то забрался наверх, чтобы осмотреться. Но если стало темно и снежно, толку с того не было. По законам леса детеныши должны сделать круг и скрытно вернуться к прежней лежке, чтобы дождаться старших. По тем же законам леса двуногие могут ходить кругами, если не видят дороги и не понимают верных путей, кто вправо, кто влево. Эти же поначалу бежали прочь от дороги и от реки, а затем, должно быть, пытались вернуться к Эсгалдуину, но то и дело теряли направление, делали петли, упрямо стремясь вперед. Торопливо повторяя их путь, выглядывая расплывающиеся под свежими хлопьями снега следы и ловя слабые тени запахов, Келегорм и сам вовсе потерял направление и даже время. То, что следы не замело еще, могло значить, что времени прошло мало – но могло и то, что детенышей он нагонял, следы оставлены недавно, а с начала преследования прошли долгие часы.

Порой ему мерещились белый мех справа, среди черных мокрых ветвей, и шумное дыхание собаки. Порой он думал, что если бы кто-то хотел изобразить безнадежность, стоит нарисовать углем зимние голые ветви на темно-серой бумаге, но последнюю мысль привычно отгонял. Снег усилился, наверху сырой ветер свистел в ветвях, на прогалинах его хлестало ветром и мокретью – Дориат чужаку был не рад.

Следы оборвались внезапно, и Келегорм какое-то время растерянно стоял перед ровным снежным покрывалом, выравнивая дыхание. Потом Зверь насмешливо фыркнул, и он с досадой хлопнул себя по лбу: чуть не поддался на старую уловку! Значит, детеныши заметили погоню и вернулись по следам, чтобы сбить его с толку. Что ж, тогда они уже близко.

Он двинулся обратно медленно, обыскивая каждый куст на пути. Но следы детей совсем заносило, лишь его собственный след отмечал дорогу. Значит, будем идти по своему, решил он.

Один мокрый куст за другим – и ничего.

Келегорм рискнул и очертил здесь по лесу круг на полсвечи ходьбы, считая шаги и прислушиваясь, не шевельнется ли кто среди ветвей и под корнями деревьев. Пусто, ни следа, и запахи таяли. Детеныши где-то залегли, и можно искать их, пока в глазах не почернеет, либо пока они не замерзнут под своим кустом, или куда они там забились.

Собаки отчаянно не хватало.

Келегорм вызвал в памяти пьянящий запах крови – и двинулся повторять круг, обходя с подветренной стороны то место, где потерял след. Шел, склоняясь к земле, ловя токи сырого воздуха, что завивались между деревьев…

Пустота.

«Они здесь, здесь!» – подступало к горлу…

Еще раз, сказал он себе и расширил круг. Снег уже мешал идти – словно что-то добавляло веса, он глубоко проваливался в сугробы, цепляясь под ними ногами за корни и камни. Сам лес сбивает его с толку, уводит внимание, защищает своих от врага – только ума у леса нет, понять, что губит тех, кого хочет спасти, лес не может…

Вот оно! Теряющийся в сумраке ветерок донес едва слышный пряный аромат, не сколько для собачьих носов, сколько для чутья иного рода. Очертя голову, Келегорм бросился вперед, ломая и отбрасывая ветки, теряя и находя вновь воздушный поток, едва разбирая дорогу.

С разбегу он врезался в корявое дерево, едва успев повернуться здоровым боком и смягчить удар. Оглядел его, обошел кругом… разбросал снег под нависшими корнями у самой земли.

Здесь, свернувшись в один клубок и согревшись, детеныши заснули, укрывшись для тепла верхней одеждой. Они не прятались и не пытались провести погоню – они просто замерзли и устали, а потом мокрый снег засыпал их, подарив обманчивое чувство тепла. Скорее всего, сон тихо перешел бы в смерть не дальше, чем на следующий день.

Но теперь Келегорм безжалостно выволок щенят из убежища и встряхнул, прогоняя остатки дурманного сна. Невесть как он удержался, чтобы не поддаться порыву Зверя и не разбить им голову о ствол… От них пахло сырой шерстью одежд, мокрыми волосами, теплым домом – и сквозь все это пробивался пряный теплый запах живой крови рода Лутиэн.

«Щенята… – проворчал Хуан где-то рядом, как в старые времена. – Щенята грустной госпожи. Надо забрать их в тепло».

Зверь внутри молчал. Казалось, на его горле сомкнулись другие клыки, заставляя отступить.

– Ты кто? – спросил сонно детеныш из правой руки.

– Ты пришел за нами? – тем же голосом спросил детеныш из левой, цепляясь за рукав.

– Здесь холодно.

– А ты знаешь, где мы?..

«Волки меня сожри, да они не просто щенки, они мелочь, которой и семи солнечных лет нету! А еще, волки меня сожри, мелочь права, чтоб я сдох, если знаю, где мы находимся».

Щенки светились в сумерках, как никакие дети, виденные раньше. И снова ему показалось, что пламя Лутиэн разлили по двум хрупким подобиям, словно оно только приумножалось, растекаясь по сотворенному миру и раз за разом отливаясь в ее обличье заново, повторяя запах, свет, черты лица…

«Плохо смотришь, плохо чуешь! Они воняют потом, как человечьи дети, смотрят глазами получеловека… Моя добыча!»

Тонкая жилка билась на шее правого детеныша, хрупкой, на один укус. Он закрыл глаза, оскалился на мгновение и зажал детенышей под мышками, укрывая плащом. Если не смотреть и только сосредоточиться на запахе дома и пряностей, может, Зверь снова заткнется.

– Я пришел за вами, – сказал он хрипло.

– А ты кто? – повторил правый детеныш, шебурнув ногами под плащом. – Я тебя не знаю.

Щенячья назойливость бывает столь же невыносима, сколь смешна, и Келегорм порадовался, что вспомнил об этом только сейчас. А то может еще захочется разбить голову о ближайшее дерево… им или себе.

– Да, ты кто? – спросил левый щенок, высовываясь из-под плаща и цепляясь за кафтан, словно хотел залезть ему на плечи по-котячьи. – Почему у тебя одежда черная? Как тебя зовут?

– Турко. Сильный, – повторил он на синдарине.

– А почему ты нам помогаешь? Вы же сами напали.

– Тихо, – проворчал он. – Нужно выйти к реке, чтобы вернуться во дворец.

– Почему ты помогаешь? – эхом с другой стороны.

От щенят дурманяще тянуло Лутиэн, теплым домом, дымом очагов, и чувствовать это придется всю дорогу, впервые осознал Келегорм. Чувствовать запах чужого дома и слышать болтовню чужих щенят этой крови…

«Добыча» – сдавленно рычал Зверь.

«Мое», – фыркнул Хуан сквозь звериную шею.

«Дурень…» – тепло сказал Искусник из глубины памяти, словно никуда не исчезал, и стало немного легче.

– Почему? – тянули щенята.

– Тихо, – повторил он, встряхивая их. – Потому что отец попросил найти вас и вернуть во дворец.