Текст книги "Лес великого страха"

Автор книги: Мария Гинзбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Далеко еще? – не оборачиваясь, спросила Светлана у Ринке. Ее мощная метла имела запасное сиденье, предназначавшееся для выноса раненного с поля битвы. На нем сейчас и расположился сидх.

– Ответ положительный, – сказал Ринке.

– А то вон уже Бьонгард видно.

Целительница махнула рукой, указывая направление. Карина перевела взгляд. К северо-востоку от путешественников из-под зеленого брюха леса выглядывали башни и шпили.

– Если это Бьонгард, почему тогда не заметно Старого Тракта? – засомневалась мандреченка. – Может, это какой-нибудь другой город?

– Это мираж, от жары. Приземляйся, Светлана, – хрипло ответил Ринке. – Дальше мы пойдем пешком.

Ведьмы переглянулись. Для того, кто оказался в небе в первый раз в жизни, сидх держался сносно. Но, судя по голосу, полет дался Ринке нелегко.

Светлана и Карина снизились, дали небольшой круг над сосновым бором, высматривая подходящую для приземления прогалину. Вскоре ведьмы уже стояли на усыпанном сухими иголками склоне. Карина слезла с метлы, с наслаждением вдохнула насыщенный, чуть горьковатый запах сосен. Ведьма похлопала метлу по стальному вееру руля и произнесла заклинание. Метла исчезла. Карина проверила, легко ли выходит меч из ножен. Ей не приходилось пользоваться этим оружием со времени обучения в Горной Школе, и это не добавляло уверенности ведьме. Светлана стояла рядом со своей метлой и наблюдала, как сидх пытается отстегнуться от сиденья.

– Помочь? – спросила целительница.

Ринке отрицательно покачал головой, воткнул копье в мох. Сидх взялся за пряжку двумя руками и справился с ней сам. Затем перекинул ногу через стальную ось метлы, схватился за копье и встал. Выставив руки, как слепой, он на негнущихся ногах добрел до ближайшего дерева. Ринке обнял сосну как родную. Целительница не стала отсылать свою метлу, поскольку собиралась возвращаться. Метла воспользовалась случаем подразмяться на свежем воздухе.

– Тебе нехорошо, Ринке? – забеспокоилась Карина, глядя на взъерошенный черный затылок.

Сидх обернулся. Лицо у него было бледнее обычного, на виске билась жилка. К скуле прилип кусочек коры. Карине вдруг захотелось коснуться этого лица, убрать приставшую кору. Она представила гладкую кожу у себя под руками и почувствовала, как у нее теплеют кончики пальцев.

– Мне очень хорошо, – доверительно сказал Ринке. – Мне всегда хорошо, когда я твердо стою на чем-нибудь, а не болтаюсь в воздухе.

Он подмигнул ведьмам. Они облегченно засмеялись.

– Что ж, теперь давайте я свяжу вас заклятиями, – сказала Светлана.

Сидх повернулся спиной к сосне, но отойти от дерева не решился. Он тяжело привалился к желто-коричневому стволу. Карина встала рядом и взяла Ринке за руку. Ладонь сидха оказалась горячей и твердой. Целительница прищурилась, сделала пасс руками. У Карины чуть закружилась голова – Светлана переплетала каналы их жизненной энергии.

– Умрет Карина, умрет и Ринке, – нараспев проговорила Светлана. – Жизни ваши связаны, в бою и в празднике, в пути и в отдыхе. О том знает Ящер и Ладо, Ярило и Могота.

Мандреченка стала смотреть на метлу, резвящуюся в высоте, между ветвей сосен. Целительница шевелила руками в воздухе перед собой, словно заплетала невидимую косу.

– Все, что Карина здесь узнает, все в могилу с собой унесет, ни с кем ни словечком не поделится, – продолжала Светлана.

По затылку Карины стукнула увесистая шишка. Ведьма скривилась, схватилась за голову. Целительница нахмурилась. Ринке тихонько сжал руку ведьмы, призывая к молчанию и собранности во время ритуала.

– Когда нога Карины старой эльфийской тропы коснется, так и развяжутся узы смерти и жизни, и будет свободен Ринке и умрет тогда, когда его призовет Ящер, но не ранее.

Теперь надо было закрепить чары. Человек, не умеющий управлять волшебной силой, не чувствовал в своей ауре и присутствия чужой Чи. Но маг всегда, даже неосознанно, пытался разрушить сеть, накинутую на него.

– Добровольно ли ты, Ринке, связываешь себя этой клятвой?

– Да, я, Ринке, связываю себя этой клятвой добровольно, – ответил сидх.

– А ты, Карина, добровольно ли связываешь себя этой клятвой?

Ведьма повторила формулу.

– Вот и все, – сказала целительница. – Ну, я полетела.

Светлана залихватски свистнула. Метла откликнулась на ее зов и спустилась к своей хозяйке. Между рогов руля застряла шишка. Метла наклонилась к рукам Светланы.

– Как тебя угораздило, – пробормотала целительница, осторожно вынимая шишку.

Метла качнулась из стороны в сторону – «нет».

– Ах, это подарок, – сказала Светлана. – Спасибо, спасибо. Ты очень заботишься обо мне.

Целительница погладила метлу по рогам, оседлала ее и пристегнулась. Шишку она положила в карман куртки. Верхушка шишки торчала из него, словно в кармане сидел маленький ежик.

– До встречи, Света, – сказал Ринке.

Ведьма помахала рукой, потянула руль на себя и свечкой пошла вверх. Карина проводила ее глазами, пока силуэт подруги не скрылся за ветвями деревьев.

– Пойдем, – сказал сидх и выдернул из земли копье.

Ринке забросил копье на плечо и двинулся вперед. «Как коромысло несет», подумала Карина, глядя на него. Ведьма улыбнулась такому неожиданному, мирному сравнению.

Вскоре сухие иглы под их ногами сменились пружинистым мхом. Появились зеленые кружева черники и земляники. Карина шла рядом с Ринке, удивляясь собственному спокойствию и расслабленности. Вокруг нее был самый опасный лес в обитаемом мире. Рядом с ней шел чужак, предавший свою расу, а ведьме было весело и уютно, словно она гуляла рядом с родной станицей. Неожиданно Ринке остановился, положил свою ладонь на рукав мандреченки. «Началось», мрачно подумала Карина, и потянулась за мечом. Ринке отрицательно покачал головой и прижал палец к губам. Ведьма застыла неподвижно. Она заметила яркое пятно в двадцати аршинах впереди и едва удержалась от восхищенного вздоха.

Взрослый лис в яркой оранжевой шубке неторопливо появился из кустов, плавно продефилировал между сосен и исчез в зарослях можжевельника. Путников он не заметил.

Ринке двинулся дальше. Пройдя несколько шагов, он обнаружил, что ведьмы рядом нет, и обернулся, перекидывая копье в правую руку.

Карина, присев на корточки, собирала чернику.

– Сейчас, сейчас, – пробормотала она.

Ведьма поднялась, отправила в рот пригоршню ягод и подошла к сидху.

– Угощайся, – сказала Карина, протягивая Ринке полную ягод ладонь.

Он взял несколько штук, аккуратно отправил в рот.

– Благодарствую, – ответил сидх. – Ты очень хорошо идешь. Почти бесшумно.

Из уст темного эльфа это было более чем весомой похвалой. Карина улыбнулась:

– Я жила в лесной деревне.

Брови Ринке поднялись удивленным домиком.

– Да, сидх, у нас тоже бывают такие деревеньки, не только у нас, – произнесла мандреченка. – Десять-пятнадцать дворов, крошечные поля, отвоеванные у леса, и лес, лес кругом – на пятеро суток пути. Мне нравилось бродить по нашему лесу. Нравится и ваш лес…

Ринке заметил серебристую нить, медленно спускавшуюся с дерева, но ничего не успел сказать. Нить коснулась щеки ведьмы. Карина подняла руку и смахнула ее.

Ринке бросился на ведьму, сбил ее с ног и прикрыл собой. Сидх упер копье в землю тупым концом и глянул наверх.

Энедика приказала сжечь зерно, а так же мертвецов – лучники мандречен успели прикончить пятерых партизан, прежде чем сами утонули в буре стрел. Пока Ежи обкладывали трупы своих товарищей тюками с зерном и поджигали его, Нифред решил отлить на колесо. Халлен в это время рассматривал труп возницы на соседней телеге. Стрела пробила череп, опрокинула тело на спину и пригвоздила к передку. При падении с головы воина слетела шапочка. Она зацепилась за стоявший на телеге ящик и повисла, трепыхаясь на ветру. Обычная мандреченская шапочка из выкрашенной в синей цвет кожи с вышивкой по краю – треугольники, ромбы, квадраты. В центре каждой фигуры был нашит крохотный черный агат той же формы. Очевидно, возница использовал головной убор в качестве амулета – черные агаты, как известно, заставляют сворачиваться кровь в ранах. Но это ему не помогло.

Халлен, забавляясь, нахлобучил шапку себе на голову. Торчавшие во все стороны пучки волос, которые Ежи склеивали разогретым в пиве воском, чуть примялись.

– А тебе идет, – заметил Нифред.

– Дешевка, – презрительно заметил Халлен и бросил шапочку себе под ноги.

– Помог бы лучше, – пробурчал Мирувормэл, снимая с телеги мешок с зерном.

Невысокий, но мощный толстяк даже не вздрогнул, взвалив его себе на плечи, хотя судя по размерам мешка, там находилось не меньше двух пудов зерна. Мирувормэл развернулся, чтобы отнести мешок к началу обоза, и почти полностью закрыл обзор Халлену. Он увидел только, как Нифред нагнулся. И отлетел от телеги, словно получив увесистого пинка. Между Нифредом и Мирувормэлом мелькнул темный силуэт. Толстяк дико заорал и опрокинулся назад.

Халлен стиснул лук и поднял руку к заплечному колчану. Что-то свистнуло перед его носом. Еж сначала удивился, тому, что не может нащупать в колчане ни одной стрелы, но тут увидел свою руку. Она висела на остатках рукава, и кровь лилась в придорожную пыль. Еще не чувствуя боли, Халлен поднял глаза и увидел перед собой мандречена в серой куртке и окровавленным мечом в руке. Эльф бездумно пробормотал обезболивающее заклинание. Халлен произнес формулу верно, да только потоки собственной Чи, искривленные лислором, последнее время становились все меньше и меньше подвластны ему. Часть боли все же просочилась в мозг, и темному эльфу этого хватило, чтобы рухнуть на колени, как подкошенному.

– Руби! – заорал Халлен. – Что ты стоишь, убей меня, тварь, я не хочу больше мучаться!

Но человек не стал добивать эльфа. То ли мандречен принял вопль Халлена за мольбу о пощаде, то ли решил, что однорукий лучник уже не опасен для него. Повернувшись, мужчина бросился к лесу.

– Ах ты дрянь! – яростно заорал Халлен.

От него убегала обещанная Мораной возможность умереть героем, а не от передозы. Эльф бросил бесполезный лук, который все еще зачем-то сжимал, вытащил из колчана стрелу и метнул ее вслед убегавшей фигуре, как дротик. Перед тем, как завалиться в лужу собственной крови, Халлен увидел, что стрела впилась туда, куда он хотел – в икру мандречена. Человек вскрикнул, но не остановился, чтобы вытащить стрелу. Хромая, он упорно двигался к краю дороги.

Сапог Мирувормэла стремительно набросился на Халлена. Еж еще успел подумать, что толстяк никогда не моет ноги, уткнулся носом в залитое кровью мятое голенище и потерял сознание.

Тавартэр увидел, как Нифред упал, взмахнув руками с нелепо скрюченными пальцами – маг пытался бросить заклинание, но не успел. За краем телеги скрылись Мирувормэл и Халлен. Под аккомпанемент их воя мандречен серой тенью метнулся к краю дороги. Тавартэр выхватил лук и наложил на него стрелу. Еж не слушал воплей раненных товарищей – если кричат, значит, будут жить. На самом краешке сознания холодной змеей проскользнула мысль о Нифреде – стонов мага не было слышно. А потом осталось, как всегда – только стрела, крепко сжатая в пальцах, привычная тяжесть лука в другой руке и мишень, в которую надо попасть. Мандречен хромал, что сильно облегчало задачу. Человек обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть две стрелы, летевшие в него. Энедика, как Тавартэр, успела добраться до своего лука. Тавартэр не раз шутливо препирался с командиршей, предлагая бросить свой маломощный зефар и перейти, наконец, на последнюю новинку гномов – стальной химдиль.

Но Энедика всегда попадала в цель, независимо от марки лука.

Сидх застегнул пояс и переступил с ноги с ногу. Партизан решил проверить, а не сидит ли кто под телегой. Он не был в этом уверен, иначе не полез бы в пыль и грязь, а сразу ударил бы своей Чи. Но Ежу не хотелось тратить свою магическую энергию зазря.

Равенн ждал, пока перед ним покажутся глаза сидха. После этого мандречену предстояло двигаться очень быстро. В щели между днищем телеги и дорогой появилось плечо, подбородок….

Дальше события развивались стремительно.

Меч со свистом вышел из ножен. Равенн ухватился за тупую нижнюю треть клинка обеими руками и воткнул его в живот сидха, как копье. Сопротивление оказалось неожиданно сильным, на какой-то бесконечно долгий миг наемнику показалось, что он слышит серебряный звон мифрила – на Еже могла оказаться кольчуга. Но нет. Причина заминки была в том, что дешевый клинок из мягкой стали затупился после последней стычки в эреборском трактире. Равенн собирался направить края клинка сегодня вечером.

Кровь потекла по мечу. Из левого угла рта сидха тоже показалась тонкая струйка крови. Равенн нажал еще раз и услышал хруст ломаемого позвоночника. Наемник уперся рукой в край телеги и рванул меч на себя, выдирая его из тела. Клинок уже был весь мокрый, и рука Равенна чуть не соскользнула. Сидх ударился головой о борт повозки. Безвольное тело осело назад, открыв наемнику путь. Мандречен перехватил меч за рукоять и выскочил из-под телеги.

Равенн вырос среди бесконечных лугов Великого Междуречья. После этого наемник повидал и выжженную солнцем сюркистанскую степь, и мрачную Стену Мира. Самое угнетающее впечатление на него произвели непроходимые леса восточного Нудайдола. Другими словами, воин никогда не любил лес, и лес платил ему тем же. Но сейчас молодые дубки за обочиной дороги казались мандречену самым красивым и желанным зрелищем в мире, потому что они означали жизнь.

Равенн не глядя рубанул по ноге толстяку с мешком зерна на плечах – сидх стоял к нему спиной. Но когда он с воем упал на колени, оказалось, что за ним стоит еще один Еж. В одной руке он уже держал лук, а второй тянулся за стрелой в заплечный колчан. Меч наемника перерубил руку партизана чуть выше локтя, когда между его пальцами и черно-белым оперением стрелы оставалось не больше дюйма. Из разорванного рукава брызнула кровь, полетели белые осколки костей и розовые сухожилия. Еж упал на колени и только тогда заорал, глядя на остатки руки. Равенн крутанул меч в руке, прицеливаясь снести голову сидху, но тут краем глаза заметил еще трех партизан с другой стороны повозок. Один из них смотрел на мандречена, раскрыв от ужаса рот, а вот двое других уже вытаскивали из чехлов луки.

Наемник бросился бежать.

Паршивец, которого он в спешке не прикончил, всадил Равенну стрелу в ногу. И как он сумел? Десять аршин, которые отделяли мандречена от края Старого Тракта, превратились для воина в десять верст. Наемник волочил ногу, стрела шевелилась в мышцах при каждом движении, окатывая его болью, от которой темнело в глазах.

Равенн услышал тихий свист и понял, что дубков он не достигнет уже никогда. Он повернулся. Он желал не столько встретить смерть лицом в лицу, сколько умереть быстро и без мучений. Наемник был наслышан о любимой забаве Ежей – утыкать стрелами тело жертвы так, чтобы она превратилась в огромного ежа. Но надеялся, что партизаны слишком напуганы его неожиданным появлением и слишком разозлены криками товарищей, чтобы сыграть с ним в эту игру.

Первая стрела пробила Равенну грудь, вторая вошла в живот. Наемник согнулся, но устоял, моля Ящера об одной-единственной стреле в собственном глазу.

Он смотрел, как высокий Еж в зеленом мундире Серебряных Медведей накладывает на тетиву своего лука следующую стрелу. Лук партизана странно блестел, будто был сделан не из тиса или можжевельника, а из стали. Вдруг Равенн понял, что это не лук, а нестерпимо сверкающие на солнце позолоченные купола – четыре маленьких и один, самый крупный, в центре. На его шпиле красовались крест и полумесяц. Наемник вспомнил, где он уже видел похожую эмблему – над Храмом Красной Змеи в Келенборносте. Нет, над храмом была змея, обвивающая чашу…

Бедро взорвалось болью, эхом ему откликнулось развороченное плечо.

Последнее, что увидел Равенн, была боевая ведьма, с которой он закрутил в Келенборносте романчик, а потом еле унес ноги. Карина спала на траве, завернувшись в желто-зеленый плащ.

Ящер услышал просьбу наемника – пятая стрела вошла точнехонько в левый глаз Равенна, хотя Тавартэр целил в шею.

Перед глазами Карины мелькнула зеленая рубаха Ринке. Ведьма ткнулась носом в черничник и только тогда поняла, что сидх уронил ее на колени и прижимает к земле. Карина отняла лицо от травы. Мандреченка потянула меч из ножен, но его, как назло, заклинило. Все вокруг потемнело. Из земли с треском выросли мохнатые черные колья. Ведьма подняла глаза и увидела в трех аршинах от своего лица огромный волосатый бурдюк, весь в морщинах и складках. В следующий миг она поняла, что это брюхо гигантского паука, и ее чуть не вырвало. Чуть левее головы Ринке виднелось блестящее от яда жало, изогнутое, как сюркистанский ятаган, и почти такого же размера. Карина наконец вытащила меч и замахнулась, но Ринке перехватил ее руку.

– Не надо, – сказал сидх. – Все уже кончено.

Ведьма увидела, что копье Ринке упирается в хитиновую грудину паука. Вокруг наконечника расплывалось алое пятно. Сидх выдернул копье.

– Как ты убил его? – спросила Карина. – Может, покажешь его слабое место и мне? В заклинании говорилось о том, что если умру я, умрешь и ты; ну, а как ты умрешь первым и я останусь одна в твоем лесу?

Ринке ничего не сказал, но на четвереньках пробрался к голове паука и поманил Карину рукой. Ведьма подползла к нему.

– Видишь это пятно? – спросил сидх, указывая на алый круг на груди паука.

Карина кивнула. Сейчас, вблизи, она поняла, что это не кровь чудовища. Круг был слишком ровным. Он напоминал огромную пуговицу на черном фраке. Слева от алого круга Карина заметила синюю и зеленую пуговку поменьше, а справа – желтую и оранжевую.

– Если попасть по красному, паук замрет, – сказал Ринке. – Минут на двадцать. Вполне хватит, чтобы убраться так далеко, чтобы он нас не почуял и не смог догнать.

Мандреченка задумчиво посмотрела на часы на запястье сидха, потом на остальные «пуговицы» на брюхе паука и спросила:

– А эти разноцветные кружочки?

Ринке одобрительно улыбнулся. Подняв копье, он коснулся синей вставки на хитиновой кольчуге паука. Три левые задние левые лапы чудовища, которые Карина поначалу приняла за колья, поднялись, зависли в воздухе. Ведьма моргнула.

– Через две минуты они опустятся сами, – сообщил Ринке и ткнул в зеленое пятно.

За спиной Карины что-то стукнулось об мох. Мандреченка вздрогнула, обернулась – хотя вертеться в замкнутом пространстве было ох как неудобно – и увидела, как раздвинулись огромные жвалы на безвольно склоненной голове.

– Желтое пятно поднимает правые ноги, – сказал сидх. – А оранжевое убирает жало. Но чтобы попасть по ним, нужен некоторый навык. Так что я бы тебе советовал всегда бить в красное.

– Я поняла, – пробормотала Карина.

Ринке улыбнулся и спросил:

– Тебе все еще нравится мой лес?

– Вот уж не знаю почему, но он мне больше напоминает давно не стриженный парк, – задумчиво ответила мандреченка. – А эти пауки – словно игрушки какого-то великана. Он разбросал их здесь и забыл…

Ринке уважительно хмыкнул и сказал:

– Этого великана звали Аулэ, он был нашим богом ремесел… Ты права. Они с Мелькором создали гоблинов, троллей и пауков. Но Аулэ не забыл о своих детях, а погиб. Мы поклялись, что будем присматривать за ними.

– Понятно, – произнесла ведьма и добавила задумчиво: – А ведь ты спас мне жизнь. Когда между Мандрой и Лихим Лесом будет мир, приезжай ко мне в гости, можешь вместе с Вилли. Я обычно зимую в станице Пламенной. Погуляем по нашему лесу. На медведя сходим, из берлоги поднимем… Не подумай, что я хвастаюсь, но все же наши медведи побольше ваших пауков будут.

Сидх улыбнулся, чуть наклонил голову. Этот церемонный жест под брюхом едва не сожравшего их паука, в дебрях Лихого Леса должен был смотреться смешно – но у Ринке это получилось очень естественно.

– Почту за честь, – ответил он. – Нам пора идти.

Сидх ловко вылез из-под паука. Ведьма последовала за Ринке. Взглянув на чудовище со стороны, мандреченка почувствовала противную слабость в коленках. Лапы паука были длиной почти с нее саму, а тело чудовища по размеру превосходило двух лошадей.

– Сейчас выберемся на просеку, там будет безопаснее, – угадав ее мысли, сказал Ринке и положил копье на плечо. – Звери ее обходят, по старой памяти.

Вода в ванне казалась зеленой от добавленной в нее соли.

– Посидеть с тобой, пока ты купаешься? – предложил Искандер.

– Боишься, что я вскрою себе вены? – спросил Крон.

– Есть немного, – признался император.

– Не бойся.

Искандер вышел из ванной и притворил за собой дверь. Императорские покои, как и вся восточная часть дворца, были построены еще Владимиром Солнце. Они сразу не понравились Искандеру из-за своей пышной отделки и росписи на стенах, изображавшей славные деяния Тайнеридов, к которым нынешний император Мандры не имел никакого отношения. Едва въехав, император приказал сбить лепнину и побелить стены. Во дворце Тайнеридов императору больше всего нравились покои княжича Алексея – маленькие и уютные. Но их Искандер отдал Крону. А эти покои подавляли Искандера своими размерами. Для того, чтобы пересечь спальню, императору надо было сделать не меньше тридцати шагов. Для человека, который провел большую часть своей жизни в походной палатке, такая спальня была слишком велика. Хотя род Гургенидов, из которого происходил император, считался не самым последним среди знатных семей Мандры, таких огромных покоев не было даже в их родовом гнезде, крепости Аль-Шассин. Сам Искандер бывал в Аль-Шассин всего один раз, на похоронах деда. Ибрагим ибн Всеволод преставился, когда будущему императору Мандры едва исполнилось пять лет. Искандер вынес из той поездки весьма неприятные воспоминания, но не печаль о дедушке, которого почти не знал. Маленький мальчик потерялся в пиршественном зале, когда нянька улизнула в сад на свидание с местным конюхом. Так что если бы не вопрос престижа, Искандер никогда бы не поселился здесь.

Он устроился в кресле у окна, взял со стола колокольчик и позвонил.

– Подай нам позавтракать что-нибудь, – рассеянно сказал император явившемуся на зов лакею. – Отнеси одежду Крона в прачечную и принеси чистую смену.

Лакей собрал разбросанные на кровати брюки и рубаху мага в охапку и удалился, бесшумно ступая по толстому ковру. Форменную куртку из черной кожи он не забрал. Взгляд Искандера зацепился за нашивку на левом рукаве, изображавшую фиолетовый колокольчик с четырьмя раскрытыми лепестками – эмблему Чистильщиков, нового отдела при Имперской Канцелярии. Руководил им Крон, и это был тот случай, когда служба создается под руководителя. Первое дело Чистильщиков очень дурно пахло, и если бы император меньше доверял своему магу, подразделение по борьбе за чистоту расы было бы распущено сегодня же, не просуществовав и месяца.

Но Искандер доверял своему магу.

Слуга принес завтрак, но император даже не заметил его появления. Искандер рассеянно смотрел на площадь перед дворцом, по которой суетливыми муравьями спешили редкие прохожие. Поднос, на котором дымилась джезва с кофе и подмигивал оранжевым бочком апельсин – для императора, и фарфоровые судки, откуда пахло тушеной в бобах говядиной – для имперского мага, был торжественно и ловко водружен на ореховый столик, украшенный богатой резьбой. Второй прислужник, стоявший со стопкой одежды в руках, негромко кашлянул. Искандер посмотрел на него.

– Куда прикажете положить костюм господина имперского мага? – спросил слуга.

– Повесь на стул, – сказал император.

Слуги покинули покои. Искандер выпил кофе, подождал еще немного и крикнул:

– Иди есть.

Когда император решил, что за шумом воды маг не разобрал его голоса, обнаженный Крон появился в дверях. Волшебник посмотрел на сервированный стол, и щека его дернулась. Украшавшие стол фигурки бегущих зверей и птиц, любовно выточенные ветви с крохотными листочками и выглядывающими из-за них птицами всегда нравились Крону. Да и перекусить бы совсем не помешало. Мага остановило совсем другое. Волшебник прошел к постели и лег на нее.

– Он не приходил ко мне уже больше месяца, – сказал Искандер. – Я хочу просто позавтракать с тобой.

Крон повернулся в его сторону, и император увидел, что маг улыбается – очень некрасивой улыбкой.

– А я хотел бы не только позавтракать, – сказал Крон.

– Нет.

– Сандро, пожалуйста.

Когда Крон проснулся, Искандер сидел в кресле, курил и читал какую-то бумагу. Услышав, как маг недовольно зашевелился, Искандер отложил документ, притушил трубку и открыл окно. Употребление наркотиков лишало магов их дара. Крон был магом Воздуха, и табачный дым был для него тем опаснее, что портил легкие, которыми маг впитывал Чи.

– Спасибо, – сказал Крон. – Просто я вот так же с одним человеком… помылся… позавтракал… а когда я проснулся, она уже умерла. Повесилась на своей косе.

– Не дождешься, – сказал император. – Да и косы у меня нет.

– Я хотел изменить последовательность событий, – ответил маг. – Ванна – тушеное мясо – труп…

Крон встал. Искандер смотрел, как он одевается. Когда маг закончил со своим туалетом, император жестом указал Крону место за столом. Волшебник вежливо кивнул и присел. Крон снял крышку с судка, взял ложку и запустил ее в остывшие уже бобы. Искандер взял апельсин и принялся его чистить. Крон жевал мясо и смотрел, как оранжевые завитки падают на стол.

– На Старом Тракте разграблен караван. Он шел из Эребора в Бьонгард, вез зерно, – сказал император. – Никто не выжил, а напоследок партизаны сделали «Ежа».

– Давно? – спросил Крон с набитым ртом.

– Только что сообщили, – сказал Искандер и кивнул на документ, который все еще лежал на столе. – Ты предлагал замириться с Ежами. А они вон что вытворяют…

Маг проглотил и возразил:

– Если бы сделали так, как я хотел, караван бы дошел до Бьонгарда в целости и сохранности. И тому человеку не пришлось бы превратиться в утыканный стрелами комок мяса.

– Съезди, разберись.

– Ты не хочешь меня видеть после всего, что я натворил? – спросил Крон спокойно. – Ревнуешь? Зачем ты вообще дал мне возможность изменить тебе?

– Та верность, когда у человека нет выбора, ничего не стоит, – ответил император. – Я хотел, чтобы он у тебя был. Я буду только рад, если ты найдешь себе кого-нибудь. Не век же тебе со мной мучаться.

– Да я не очень мучаюсь, вообще-то, – сказал маг. – Но почему ты хочешь отослать меня из Кулы?

Прежде чем ответить, Искандер несколько мгновений смотрел на занавеску, которую колыхал ветер.

– Видишь ли, я тоже убил женщину, которую любил. Свою жену, – сказал император наконец. – Точнее, не я… Тогда он пришел в первый раз.

Искандер посмотрел Крону в глаза и сказал дрогнувшим голосом:

– У нас было двое детей. Они мешала ему. И я убил их… всех троих.

Крон обнял его за плечи, прижался лицом к шее императора.

– Да мы с тобой, Сандро, прямо два самых несчастных человека в Мандре, – сказал он, и голос его прозвучал глухо.

Искандер криво улыбнулся. На глазах его выступили слезы. Крон выпрямился, свободной рукой взял с тарелки тост и макнул его в подливку.

– Так ты после этого открыл Лайтонду ворота замка Черного Пламени? – поинтересовался маг и захрустел поджаристой корочкой.

– Да, – сказал император. – Он овладел мной. Но не суть. Мне кажется, тебе сейчас будет тяжело ходить по тем же самым улицам, где… Съезди. Никого не поймаешь, так хоть проветришься.

– Моего дядю тоже как-то послали в Лихой Лес, – пробормотал маг себе под нос. – По делам службы…

Крон крайне редко говорил о своих родственниках, и Искандер тут же навострил уши.

– Он там здорово проветрился, – продолжал маг. – Тело так и не нашли…

– Ну, так-то не надо уж, – сказал император. – Просто осмотрись и сразу можешь возвращаться назад.

Искандер разломал апельсин протянул половину Крону.

– Ты прав, – задумчиво сказал Крон. – Пожалуй, я метнусь до Лихого Леса. Вот сейчас прямо и выдвинусь.

Он поднялся со стула, дожевывая тост.

Просека оказалась прямой, как стрела. По обочинам она заросла лопухами и чертополохом. Кое-где выглядывали белые пушистые парики созревших одуванчиков и желто-синие цветы зверобоя. За цветами вставал жиденький лес, осины да ивы. Серые четырехгранные столбы располагались с двух сторон тропинки строго друг напротив друга, через равные промежутки саженей в двадцать. У подножия одного из столбов Карина увидела белые фарфоровые кругляши с дыркой в середине. Ведьма не ощутила на фарфоре никакой магии. Очевидно, артефакты выдохлись от старости.

– Можно, я возьму? – спросила Карина, указывая на белый кругляш.

Сидх пожал плечами. Ведьма выкатила артефакт ногой из зарослей крапивы, где он поблескивал, подняла с травы и сунула в карман. Они двинулись дальше. Ринке молчал, молчала и мандреченка, время от времени сдувая со лба взмокшую от пота челку. На просеке здорово припекало, а порывы ветра, иногда касавшиеся лица, не приносили облегчения. Ветер был теплым и пах гнилью, илом и бодягой. Эти запахи были не из тех, что могли понравиться Карине. Сидх остановился – копье было почти в полтора раза длиннее его самого, и тащить его было крайне неудобно. Ринке переложил копье с одного плеча на другое и покосился на ведьму.

– Мы прошли уже километра четыре, – сказал он. – А ты произнесла всего три слова. Я удивлен.

Ведьма улыбнулась и спросила, указывая на столб:

– Что это? Зачем они здесь? Из чего они сделаны?

– Раньше на этих столбах висела стальная паутина, – ответил сидх. – От нее исходила магия, опасная для всего живого, и поэтому нити подвесили так высоко. Теперь стальные нити изъела ржа, а столбы остались.

Карина задумчиво посмотрела вперед, затем перевела взгляд на Ринке.

– А мы движемся от центра паутины или, наоборот, к нему?

– Верно второе, – сказал сидх.

Ведьма покачала головой.

– А ты уверен, что паук, который бегал по этой паутине, издох? – осведомилась она. – Вряд ли ты достанешь до пуговичек на его брюхе даже своим копьем.

Ринке чуть улыбнулся:

– Издох, издох.

Карина недоверчиво вздохнула, и они зашагали дальше. Растительность по сторонам стала совсем уж чахлой, под ногами захлюпало. Впрочем, Карина сразу догадалась, что просека приведет их к болоту.

– Вызови метлу, – сказал Ринке. – Я знаю проход. Но там есть места, которые не выдержат твой вес. Если тебя начнет засасывать, я не смогу тебя вытащить, мне просто не хватит сил. Мы оба погибнем, и обоз не спасем.

– А нам далеко идти? – спросила Карина.

– Не очень, – ответил сидх.

Ведьма развела руки, пробормотала коротенькое заклинание и щелкнула пальцами. В воздухе возникла ее метла, приплясывающая от нетерпения. Карина оседлала метлу, пристегнулась, и взлетела вдоль столба в его верхушке. Высота столба оказалась чуть больше четырех мерных саженей. Карина снизилась и повела метлу в пол-аршине над тропинкой. Еще через версту лес выстрелил арьергардом чахлых елочек и рассыпался закорючками кустов. Ведьма и сидх оказались на болоте, простиравшемся за окоем. Топь напомнила Карине Гниловранскую трясину, через которую ей пришлось как-то раз идти вместе с наставницей. Продвижение существенно замедлилось – Ринке проверял дорогу перед собой копьем, как шестом.