Текст книги "Безлюдница"

Автор книги: Мария Фомальгаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– В смысле… что делаем?

– Ну… вот объединились мы… и…

Хочу ответить. Спохватываюсь, что ответить мне нечего.

– Ну… так надо.

– А… а кому надо?

– Малец, у меня-то чего спрашиваешь? Я-то почем знаю?

Отворачиваюсь.

Сжимаю зубы.

Потому что – знаю.

Знаю то, чего не могу знать.

Чувствую – то, чего не могу чувствовать. В реальности, которую мы не можем видеть.

…испытание оружия прошло успешно.

– Вот молодца… знал, что справитесь…

– Они сами справились. Установились…

Выжженное пространство…

Где-то там… там…

Книга

– А вы мне книжку не купите?

Смотрю на тощего пацана, ты откуда взялся вообще, тебе сколько лет, тебе книжки читать вообще можно или нет…

Отворачиваюсь, делаю вид, что ничего не слышал.

– А купите книжку… а чего вам стоит?

– Уйди, малец…

– Не, ну, правда… я же вижу, вы не читали…

– Откуда ты знаешь, я, может, весь из себя читаный-перечитанный…

– Да вижу я, не читаный вы…

– Как видишь? У меня на роже, что ли, написано?

– А написано. А на роже. Что книг и не открывали вовсе…

Смотрю на парня, сжимаю зубы.

– Тыщонку плати.

– Чего-о?

– Тыщонку плати. А лучше две.

– За ч-что платить?

– Я тебе за спасибо, что ли, покупать должен?

Парень вздрагивает, отсчитывает деньги на книгу, добавляет тысячу, бормочет что-то, а за пожалуйста сделать слабо, делаю вид, что не слышу.

Просачиваюсь в магазин, оглядываюсь, тут, главное, сделать лицо попроще, а что такого, ну, книжку покупать пришел, ну что… Оглядываю магазин, а где книги, книги-то де вообще, ничего нет…

– Слушаю вас.

Это продавец. Никакого вежливого – чем могу помочь, только холодное —

– Слушаю вас.

– Э-э-э… а мне бы книжку…

Продавец смотрит на меня с презрением. Ну, ясное дело, что ты за книжкой пришел, за чем же еще в книжный магазин ходят…

– Восемнадцать есть?

Показываю паспорт. Продавец недовольно сравнивает мое лицо, хмыкает.

– О последствиях в курсе?

Киваю:

– В курсе.

Ожидаю услышать многочасовую лекцию.

– Здесь распишитесь.

Не понимаю, не верю себе, как здесь, почему здесь, почему всё так просто, подозрительно просто.

– Вам какую?

Не понимаю:

– Э-э-э… в смысле?

– Ну… книжку какую?

Только сейчас спохватываюсь, только сейчас хлопаю себя по лбу, и правда, книжки-то, они разные бывают, книжки, это я, дурак, думал – книжка она книжка и есть, так вот оно что…

– Э… ну… какую-нибудь… попроще там… например…

Краем глаза смотрю на деньги в своей руке, замечаю крохотную бумажку, ну же, ну же, ну…

– Э-э-э… Вио… Виолон… Виолончушь давайте…

Продавец вздрагивает.

– Ну, вы и загнули… Виолончушь… вы хоть думаете, что с вами потом будет?

– Думаю.

– И вы… хотите…

– …хочу.

Протягиваю банкноты.

– Вот, возьмите, – на прилавок ложится книга, завернутая в бумагу, продавец ловко разворачивает обертку, показывает мне. С обложки смотрит что-то жуткое, пугающее, – поспешно отвожу взгляд.

– Не передумали?

– Э-э-э… нет.

– Ну, смотрите…

Выхожу в холодок улицы, ищу парня, парня нет, тэ-э-экс, это совсем хорошо, и чего мне с этой книгой теперь, куда мне с книгой этой…

Добираюсь до перекрестка, кто-то трогает меня за плечо, ага, вот он, явился, не запылился, делает мне отчаянные знаки, понятно, понятно, ухожу от камер наблюдения, ухожу…

Хочу вытащить книгу, что-то заставляет меня вздрогнуть:

– Э-э-э… а восемнадцать есть?

– А тебе не все равно?

– Да знаешь, тебя, может, после этого хоронить придется…

– А тебе не по фигу?

Понимаю, что возразить нечего, отдаю книгу. Теперь почему-то хочется вымыть руки, если вообще не оттереть кожу с пемзой.

– Не, руки мыть не надо…

– Мысли читаешь, что ли?

– Да нет… просто… как книгу кто увидит, а-а-а, боится, а-а-а, руки мыть, а-а-а, на книгу не смотреть… да нет там ничего… пока не откроешь…

Хочу спросить, откуда он знает про другие книги.

Не успеваю – парень растворяется в толпе.

– Ну и как оно?

Смотрю на Игорька, не понимаю, что как оно, где как оно, почему как оно…

– Чего… как оно?

– Ну… книжка-то?

Меня прошибает пот. Даже не спрашиваю, откуда узнал, вообще ничего не спрашиваю…

– Э-э-э… хоро… шая…

– И как он… в голове у тебя?

– Как, как… обыкновенно, как…

– Чего… не чувствуешь, что ли?

– Ну почему… чувствую…

– Чего-то ты спокойный какой-то… Книжка, что ли, бракованная?

– А чего прикажешь, по потолку бегать?

– И как он на тебя там… влияет?

– Ну… думаю в музыкальную школу пойти…

– Вы осторожнее с ним, а то еще на людей кидаться начнет…

Шепотки за спиной.

– А я слышала, один так книжку прочитал, потом людей перестрелял…

Сжимаю зубы.

– А ты бы это… голову на рентгене проверил… говорят, кто прочитал, проверить надо, где он там у тебя в голове сидит…

Снова сжимаю зубы. Не отвечать, не отвечать…

– Кому вы продали книгу?

Свет в глаза.

Понимаю, что поздно изумленно спрашивать – какую книгу…

– Парню какому-то…

– Давайте, вспоминайте, что за парень…

– Э-э-э…

– Не э-э-э, а вспоминайте давайте.

– Ну… слушайте, ну чесслово…

– Ну, хотя бы примерно…

– Худенький такой, на вид ему и восемнадцати не дашь….

– Черт… тот самый.

Понимаю, что мне не ответят.

Все-таки спрашиваю:

– Э-э-э-э… а что случилось-то?

– А ты знаешь, сколько книжек он так прочитал?

Меня передергивает.

Начинаю понимать.

– А что за книги он прочитал… просто так… или нарочно подбирал?

– В смысле… нарочно? – следователь смотрит на меня, не понимает.

– Ну-у… вот у него в голове одно сознание… другое сознание… третье… пятое… десятое… Просто так, лишь бы чего напихать… или нарочно книжки подбирал, ну… чтобы…

– Чтобы что?

– Э-э-э… не знаю даже… Ну… объединятся у него в голове герои эти, и…

Следователь смотрит на меня, чувствую страх – там, в закоулках его глаз.

– А ведь верно говорите… надо бы посмотреть книжечки эти…

Меня передергивает:

– И… кто их смотреть будет?

– Ну… разные люди…

Мотаю головой.

– Тогда не получится ничего… не объединятся они…

Следователь смотрит на меня.

С надеждой.

– А… может… может, вы попробуете?

Как со стороны слышу свой ответ.

Думаю, какого черта сказал – да.

Vitae Plutonianae

0,00001

– Вам, наверное, уже не привыкать к всемирному вниманию к вашей персоне…

– Да, знаете… ну я… вот… сколько уже времени… по свету мотаюсь… а все привыкнуть не могу…

– О-ох-ох-ошеньки, Синцев, тебе лишь бы внимание к себе привлечь, летать бы умел, в окно бы вылетел!

– А вы это… думаете… приятно так со стула падать?

– Р-разговорчики в строю! Еще что скажешь, вот пойдешь из лаборатории… наприсылают черт знает, кого, науку делать….

– Скажите честно, вы сами верили, что станете нобелевским лауреатом?

– Да как вам сказать… ну… и да, и нет… Ну… верил, вообще-то…

– А ваши знакомые, близкие верили в вас?

– Да… если честно… нет.

– О-ох, Синцев, ну на кой черт вы вообще к нам приперлись, вы мне скажите, ну на кой черт? Ну не ваше это, не ваше, ну сидели бы в магазине в каком… день добрый, чем могу быть полезен… Карточку постоянного клиента не желаете? А это… Ну что мне, опять, что ли, за вами все переделывать?

– А все-таки, что вы испытали, когда увидели… их?

– Ну… вообще-то… если честно…

– Шок, я так полагаю?

– Ну… шок.

– Тэ-экс, Синцев, дорогой мой… Ну иди сюда, иди сюда, не прячься…

– Здрассте…

– И вам того же тем же концом по тому же месту. Ну-с, Синцев… гений вы наш… непризнанный… Что, ручки-то перед работой не судьба было вымыть?

– Я вымыл…

– Когда вы узнали, что совершили переворот в науке?

– Ну… в понедельник это было, на работу пришел, начальник вызывает…

– Оно и видно, так вымыли, что дальше некуда. Как вы объясните, что в материале номер восемь оказались бактерии? Ваша подпись стоит, Синцев.

– Ну как… они там… были…

– Ах, были… вот как оно интересно. А вы в курсе вообще, откуда этот материал?

– А… нет.

– А материал этот взят с поверхности Плутона, так что вы, мой дорогой, сенсацию в науке устроили. Нобелевку вам за это…

– А… уже послали… результаты?

– А как же мне директор сейчас звонил? Блин, директору в глаза смотреть стыдно, звонит, Игорь Петрович, а почему у вас в восьмом материале бактерии, и ваша подпись стоит… меня бы хоть не подставлял, идиотище…

– А вы всегда верили, что найдете жизнь за пределами земли?

– Ну… да…

– Для этого пошли в лабораторию при Роскосмосе…

– Ну…

– А-а, Синцев, значит… а к нам чего пожаловал?

– Да… в двух шагах от дома…

– Ну, зарплата тут не бог весть, тебе сколько наобещали?

– Двадцать.

– Утрись, двенадцать…

– А квартиры, говорят… дают?

– Говорят, что кур доят. Это три года отпахать тут надо, тогда…

– Ну… три года… продержусь…

– Представляю вашу растерянность, когда вы увидели жизнь из космоса… Вы, наверное, не знали, что делать дальше…

– Ну… да…

– А… что делать?

– А что хотите, то и делайте, вот как хотите, так перед директором и объясняйтесь… Ломоносов вы наш долбанный… я на себя это безобразие брать не буду…

– Ну и немного о ваших дальнейших планах. Чем вы планируете заниматься в будущем?

– …

– О-о-х-ох-ошечки, что же с вами будет-то, Синцев… В дворники пойдете… Да там тоже мозгами работать надо, а не просто метлой махать… Бутылки собирать, и то мозги нужны… ну не дал бог, не дал…

0,00002

– М-можно?

– Конечно, можно. Слушаю тебя, сын мой.

– Я это самое… исповедоваться хотел…

…ставший популярным за последнее время Нобелевский лауреат Семен Синцев порадовал себя новым приобретением. На этот раз внимание гениального ученого привлек особняк на Лазурном берегу, ранее принадлежавший…

– Я… грешен, батюшка.

– Все мы грешны, сын мой. Ну давай, выкладывай, что натворил.

– Я это… ложь.

– Заповедь девятая, не солги… в чем же ты солгал, сын мой?

– …среди приглашенных на премьеру отметим принцессу Швеции, а также нобелевского лауреата Семена Синцева. Искатель жизни в иных мирах поразил всех запонкой с бриллиантом в пять карат. На премьере фильма о нем самом Синцев…

– Ну, я… это… женился недавно… Полночи на тусовке куролесил… Жене соврал, что всю ночь работал…

– Бывает, сын мой.

– Потом это… курчонка на кухне доел, жена домой приходит, есть нечего… Соврал, что кот слопал, жена кота нахлопала…

– Ну, и так бывает, сын мой…

…заключительным на встрече было выступление Семена Синцева, известного Нобелевского лауреата. Он заявил, что бактерии на Плутоне являются остатками некогда крупной цивилизации, погибшей в результате остывания солнца. Отметим также, что выступление Синцева вызвало бурю негодования со стороны других ученых, особенно – со стороны бывшего руководителя Синцева Игоря Буянского. Последний отличился совершенно недопустимыми в адрес ученого заявлениями, в частности сказал, что открытие Синцева…

– …и все хорошо будет. А в церковь ходить надо, что-то я тебя не видел…

– Буду ходить.

– Э-эх, все вы так говорите… Ну… храни тебя Господь, сын мой.

– И вам… всего хорошего…

– Осторожнее, приступочка тут…

– Батюшка!

– А что такое?

– Я же самого главного не сказал… самого…

– Забыл?

– Да нет… боязно…

– Что ж ты правды боишься…

0,00003

– То есть, Семен Алексеевич, вы уверяете, что никаких Vitae Plutonianae на самом деле не существует?

– Именно так.

Видим мир, слышим мир.

Незнакомый мир, чужой мир.

Как старый мир покинули – не помним.

Как в новый мир попали – не знаем.

– На каком же основании вы сделали это заключение?

– Да на каком… Я всегда это знал.

– Вы хотите сказать, что ваше заявление о бактериях на поверхности Плутона…

Жили в старом мире.

В погибшем мире.

Пришел Чужой. С неба упал Чужой. Большой Чужой, земля под ним дрожала.

Нас забрал Чужой. В небо нас унес Чужой.

В небо поднялись.

В другой мир попали. В новый мир, в непогибший мир.

– …ложное.

– Но почему же…

– Врал. Да, врал. Банальная ошибка… Грязь туда занес какую-то в образец… из меня тот еще ученый был… моченый… Правильно Буянский говорил, мозги не тем концом не в то место вставлены… вот и началось…

– Почему же вы сообщили об этом только сейчас?

– Да… знаете, испугался я тогда… ну… понаписал черт знает чего про бактерии, тут директор звонит, что да как, да вы хотите сказать, у вас жизнь на Плутоне… Да, говорю, хочу сказать… Уж никак не думал, что это в такую заваруху выльется…

Новый мир, непогибший мир. Странный мир. Непознанный. Будем познавать. Будем жить.

0,00004

– А этих куда?

– Кого этих?

– Ну… с Плутона…

Синцев, Ломоносов наш недоделанный, вас как, сразу убить, или потом?

Вам кто дал право так разговаривать со мной?

А вам кто дал право такие заявления делать? Устроили тоже… публично… на всю страну…

– Кого с Плутона?

– Ну… песочек этот… на котором бактерии. На котором нет бактерий. На котором…

– Да говорю вам, все в мусорку, еще грязь эту разводить тут будем! И повелел царь Гераклу ехать к царю Авгию, который славился своими конюшнями…

– А что такого? Я правду сказал…

– Пра-а-ввду… кому она на хрен нужна, ваша правда…

– А… что такого?

– Что… вы хоть понимаете, сколько в это вбухано уже? Книги, фильмы, передачи… Это открытие ваше вам уже не принадлежит, или вы еще не поняли, что это бренд?

– Да это же образец…

– Как-кой образец, на тридцать три раза говорил вам, нет там ничего! В мусор, в мусор… это что за ведрище стоит… Все убирайте, только захрюкать осталось… лаборатория… Начальник придет, всех в кислоте растворит… Так и не найдя уборщицу, больница превратилась в грязелечебницу…

– Бред?

– Да не бред, а бренд, это в голове у вас бред… сивой кобылы. Зрителю-то уже неважно, есть там что, нет чего… Образец-то где?

– Да… тут где-то.

– Что значит, тут где-то, давайте живее, вам с ним завтра в Париж лететь!

– Да тут… уборку делали… и он…

– Что он?

– Т-э-экс… это у нас мусора столько? Нехило… Знаете сказку такую, сливы за сор? Завалили бы нас этими сливами… Так, кто у нас крепенький самый, Лешка, что ли? Во-от, до помоечки потащишь…

– А контейнер под завязку забит…

– А я говорю не до контейнера, а до помоечки, почувствовали разницу?

– Это же…

– Да, это же тащиться. И послал царь младшего сына за тридевять земель…

– Ищите, ищите… должно быть… О-ох, Синцев…

– А может… просто песок взять?

– Тьфу на вас, просто песок… Это сколько раз вы в лаборатории просто песок взяли? Тогда образец с Марса пропал, тоже песочком заменили? Ох, Синцев… на вас уже студенты жаловались, вы их в хвост и в гриву гоняете…

– Так их.

– Тоже верно, так с ними.

– А… вот он…

– Точно он?

– Точ-чно…

– Правда? Ну-ка, в глаза мне смотрите, сказочник вы наш… А то всю свалку перебирать заставлю… О-ох-ох-ошеньки, ну не дал вам бог, Синцев, не дал… Тоже, видать, ангел-хранитель ваш ошибся… мозги вам забыл в голову положить… Бог его спрашивает – ты такому-то мозги поставил? Тот говорит – поставил, поставил, а сам уже не помнит ничего… Побежал с парнями по райскому саду играться…

0,00005

– Отсюда, вроде, вызов…

– Вроде да… Ты давай живее, он там вопил как резаный…

– Здравствуйте. Вы позвонили в отделение полиции. Для вызова участкового нажмите…

– Участковый слушает.

– Они атакуют!

– Кто… атакует?

– Эти… эти атакуют, с Плутона!

– Вечер добрый. О-о, вы же Синцев, да? Слушайте, как интересно, я тут передачу про вас смотрел… – Вызывали?

– К-кого вызывал?

– Ну… нас…

– Вот те на, люди в белых халатах…

– Так пить надо меньше.

– Да нет же… они уже здесь! Они повсюду!

– А перекрестись, да плюнь им на самый хвост.

– Да вы не понимаете… они же убьют меня! они уже внедряются! Внедряются!

– Ну как же, в полицию звонили, говорили, марсиане атакуют…

– Я говорил? Я что, на психа похож? А точно из лаборатории звонили?

– Да… не знаем, говорят, оттуда.

– Говорят… говорят, что кур доят…

– А… да, да, конечно. Мы вас спасем. Сейчас… приедем… Адресочек ваш подскажите?

– Обсерватория! Это знаете, за городом… Черт, как же… Бурдыкамская один ка!

– А-а, знаю, знаю… Пришельцев, значит, на волю выпустили… Ну все, едем, едем… Люсь, переключи там… Да что они там, заснули, что ли… Алло, Кирь, ты? Хороши спать, дело есть… Да псих какой-о звонил, вроде как из лаборатории… эта, знаете, где бывший Уралтракт, теперь Роскосмос там окопался… да псих какой-то… марсиане его атакуют, или кто там… Вы это… рубаху смирительную на всякий случай… и это, бластер там какой возьмите, марсиан бить…

– Побито у вас тут все…

– Бывает. За солянкой потянулся, нате вам, стеллаж кувырком.

– Солянку тут варите?

– Да нет, это я про кислоту соляную… О-ох, хорошо, шеф не видит, сейчас бы все вместе со мной в совок замел и на помойку снес. А сам тоже хорош, сидим, обедаем, он тут же рядом навеску едкого натра взвешивает, мне в суп сыплет… хорошо, я увидел. Ну, это между нами…

– А-а… Ну, извините за беспокойство… удачи вам… Счастливо поймать всех пришельцев.

И вам удачи. Люди в белых халатах… наша служба и опасна, и трудна…

Другие уходят.

Наш остается.

Теперь – наш.

Пьем его мысли. Сильно, жадно.

Теперь – наши мысли.

Смотрим на мир.

Еще – не наш.

0,00006

– Значит, вы официально заявляете, что никакой жизни на Плутоне нет?

– Ну… по крайней мере, в изученных мной образцах ничего не было.

Смотрим на чужих. Их много. Обступают нашего.

– Хотите сказать, нашумевшая история с пришельцами не более чем мистификация?

– Даже нет… ошибка.

Чужие прикасаются к нашему. Наш прикасается к чужим.

– Прямо жалко, что такая сенсация лопнула, как мыльный пузырь… И мы одиноки во вселенной…

– Ну… я бы так не сказал. Найдем еще… что-нибудь….

Десять прикосновений. Двенадцать. Пятнадцать.

Чужих много. И пятнадцать еще не наших. Но уже не чужих.

– Что-то вы как-то… не в себе.

– Подустал… Всю ночь работал… еще псих какой-то психиатров от моего имени вызвал… видите ли, пришельцы атакуют…

– Да вы что?

– Ну.

– А поподробнее…

Чужие. Много чужих.

Двадцать девять, тридцать – еще не наших. Но уже не чужих.

Ведем нашего – через толпу.

Видим мир.

Еще не наш.

Но уже не чужой.

Байкальская, семнадцать

…горячее дыхание…

…раскаленная пасть…

…как он горячо дышит, звериный оскал – прямо перед моим лицом, вплотную, еще чуть-чуть – и он схватит меня. Матерый зверь, кажется, вдвое больше меня – он рвался и рвался ко мне, и я все ждал, когда он набросится и прокусит мне горло.

Ящик был совсем рядом, белая бумажка трепыхалась в моей руке – еще миллиметр… два… На какие-то доли секунды мир перестал существовать – когда я бросил бумажку в ящик – зубы клацнули у меня над ухом, я отскочил, едва не покатился по земле. Цель достигнута, задание выполнено – это десятый, а впереди еще одиннадцатый, двенадцатый, и сколько их там еще до пятнадцатого, и в каждом – ящик, и за каждым ящиком сидит цербер, страшный зверь, исчадие ада, которое будет рвать и метать…

– Здорово ты их, – сказал мужичок на завалинке.

– Приходится, – кивнул я, – а вы какой номер?

– Шешнадцатый.

– А, ну вот вам шестнадцатый номер.

– Ага, сынок, спасибо… Как ты их не боишься, зверей-то этих?

– Боюсь, – признался я, – а что делать, работа у нас такая.

– Ты не местный, что ли?

– Не, из Челябинска… Да что, по всем поселкам колесить приходится… И в каждом вот такие ящики и вот такие звери на ящиках.

– Да уж, жизнь у вас такая, что не позавидуешь…

– А улица у вас есть какая-то… Балканская, что ли…

– Балканской нет, Байкальская есть…

– Ну, я про нее говорю.

– А, ну так это за углом.

– Что, и там звери за оградами?

– А ты как думал? Если под оградой щель, ближе чем на метр вообще не подходи, загрызут.

Я кивнул, побрел по улице. Зимний день полз к закату, можно было вернуться к машине, задремать. Завтра снова пойду по поселку, будут бумажки, ящики, звери за воротами, много что будет. Будут холмы, синие от снега, розовое солнце, которое будет таять в облаках, как сахар в чае. Я свернул, прочитал на углу дома, что он стоит на Байкальской, и у него номер первый. Черт, еще пилить и пилить… Одиннадцатый, тринадцатый… из тринадцатого вырвалась оскаленная пасть, я бросил бумагу за ограду. Черт с ними. Пятнадцатый номер… Кажется, ничего… я подошел, из-под ворот вырвалась пасть, дымится, пышет жаром, гоу-гоу-гоу…

– Пшел! Лада, фу! Лада, нельзя! – хлопнула дверь, показался здоровый детина с топором, мне показалось, что сейчас он меня зарубит, – чего надо-то?

– Да… письмо из налоговой.

– А, давайте, спасибо… Это что у вас, в четырнадцатый дом тоже есть?

– Есть.

– А давайте, я им отдам.

Я помешкал, протянул письмо.

– Вот и все, – я еще раз посмотрел на последнее оставшееся письмо, – семнадцатый дом, и все. Это же рядом с вами?

– Ну да вот он, рядышком… идите.

Я пошел к соседнему дому, прикидывая, есть ли там собака, и есть, то сколько, и если много, то какие, и снаружи они, или внутри. Я подошел к воротам, почему-то черным от времени, начал выискивать, где тут ящик, или щель для писем, или хоть какая-нибудь щель, куда можно сунуть письмо. Щели не было. Я очнулся, понял, что слышу за спиной тихий смешок мужика с топором. Отступил, еще раз посмотрел на дом, меня передернуло – дома не было. Вместо него из снега возвышалось черное пепелище, обугленные доски, колья, балки, остатки красного кирпича, железных ворот – кажется, было что-то дорогое и красивое, с башенками и витражами – пока не сгорело.

– Это что… что? – вырвалось у меня.

– Да сгорел он ко всем чертям два года назад… Какой-то олигарх этот дом тут выстроил, жене своей что ли, или любовнице, она еще баба такая хорошая оказалась, приветливая, с моей как-то сдружилось. Ну а потом полыхнуло все. Разборки у них что ли какие… Он тогда в городе был, а баба сгорела, он убивался, даже ничего отстраивать не стал, уехал, и все…

– Ага, понятно, – кивнул я, развернулся, пошел прочь от пепелища, механически нацарапал на письме огрызком карандаша – возврат…

В машине подмораживало, включать зажигание и хотелось и не хотелось – мало ли что там с машиной случится, пока я спать буду… Хотя за ночь моя девятка так промерзнет, что черта с два я ее заведу, а мне еще в кучу поселков ехать… И вообще пора кончать это, ишь, повадился спать в машине, не лето уже…

Над поселком поднималась луна, большая, тяжелая, холодная, казалось, кислая, как долька лимона в стакане чая. Где-то бахали собаки, ох уж мне эти собаки, перестрелял бы всех… нет, сюда с электрошоком только ездить, ей-богу… я снова стал перебирать адреса, половины улиц я вообще не знал, дурдом какой-то… уволюсь к чертовой матери, дай только месяц доработать…

Вытянул ноги, насколько это было возможно, закрыл глаза. Спать, спать… хотя бы несколько часов, заставить себя заснуть, выключиться, вырубиться – и спать. Потом все равно проснусь, продрогший, все равно буду врубать зажигание, все равно… я потянулся, устроился поудобнее, спохватился, что все еще держу проклятое письмо. Посмотрел на темную улицу за окном машины – редкие огоньки, красные звездочки сигнализаций, черт, хоть бы фонари сделали… А потом я увидел.

Семнадцатый дом стоял как ни в чем не бывало, и кто сказал, что он сгорел, ничего он не сгорел, вот он, окна, двери, все при всем, железные ворота с какой-то геральдической чертовщиной, дом из красного кирпича, и не дом, а настоящий замок, умеют строить эти олигархи, как старик сказал. Я встал, поежился от зимнего холодка, открыл дверцу, в лицо ударил легкий морозец, я пошел к дому. Как я его вообще прощелкал днем, ума не приложу. Было такое, однажды целую улицу не заметил, вот так прошел, и все, потом несу на возврат, так и так, улицы нет. начальник потом чуть не убил… Было, было… Это уже маразмы какие-то…

Я подошел к дому, вокруг все тоже было красиво, укрытые брезентом насаждения, не то кустики, не то елочки, сейчас не видно. Железные ворота, дверь сбоку, ящик с табличкой Ящик Почтовый, а то никто не догадается. Фонарь над дверью, единственный фонарь на всю эту деревню…

Я протянул руку к ящику, ящик как-то странно отодвинулся от меня, вот что значит по ночам не спать, уже расстояние оценить не могу. Я шагнул к ящику, ближе, ближе – он как будто убегал от меня, а потом за воротами забахала собака. По голосу это не собака, а вообще слон какой-то, или бронтозавр… Открыл ящик, бросил письмо, железная дверь распахнулась, оттуда выскочила оскаленная морда, забрехала прямо передо мной, я бросился бежать – быстрее, быстрее, тут, главное, отскочить… А вот и нет, не главное, собака метнулась за мной, если это вообще была собака, демон какой-то, черный, огромный, какого черта он непривязанный ходит, он же сейчас меня… Чудовище бросило меня в снег, я почувствовал острые клыки на своем горле…

Проснулся от собственного крика, долго сидел в машине, смотрел в пустоту. Нет, все, увольняться пора, хватит уже, уже с ума сходим. На всякий случай оглянулся на дом – снова увидел черное пепелище из синего снега, руины с тем особым привкусом смерти, какой остается, если вместе с домом сгорит его хозяин. Я это давно научился чувствовать – еще с тех пор, когда на кафедре на бумаге карандашом писал теории параллельных миров. Устроился поудобнее, тихонько помянул про себя женщину, которая сгорела. Наверное, хорошая женщина была…

Ур-р-р-р…

У-р-р-р-р…

Ур-р-р-ра…

Ура, ура, почта пришла, радуйтесь, открывайте. Вот этот зверь у входа нравился мне больше, он просто рычал – не лаял, не кусался, просто урчал, и не впускал в дом. До поры до времени. Урчал, свиристел, куликал, пищал – и долго не пускал в дом. Хотя эти звери тоже бывают разные, если глухой попадется, фиг он тебя пустит вообще когда-нибудь.

Да? – спросил зверь.

Почта, – сказал я.

Пожалуйста, проходите.

Зверь запищал, на табло высветилось – OPEN, я дернул дверь на себя, черт, неужели не откроется… вроде открылась. В домофоне кто-то зловеще прошептал – «как вы мне все надоели», я так же тихо ответил – вы мне тоже. Вошел в подъезд, как всегда, ни ящиков, ничего, крутись, как знаешь… я перекрестился, разложил письма на подоконнике, все, делайте с ними, что хотите, хоть костер разводите… Потом будут звонить, жаловаться, вот, разложили, потом дети по подъезду раскидали…

Пошли вы…

Я вышел на улицу, старичок на скамейке кивнул мне. Кажется, я его видел… Ну да, вчера, в Потанино, он еще смотрел, как я с собаками воюю.

– Здравствуйте. Вы-то здесь какими судьбами… в городке?

– Да дочь приехал навестить, она-то у меня здесь живет… Я-то там, в Потанино, а она-то здесь… А ты все разносишь?

– Все разношу. Уже которые сутки. Начальник сказал, пока все письма не разнесу по Копейску, назад не возвращаться. Курьерская служба, что ж вы хотите…

– А ночуешь где? – глаза старика распахнулись.

– Да вон, в машине…

– Да что ж сразу не сказал, у меня бы заночевал, что как не родной-то? Ну-ка, давай, подбрось меня до дома-то, там и заночуем…

– Вот за это спасибо…

– Да что спасибо, тебе спасибо, – буркнул дед, забираясь в машину, долго возился с ремнями, потом машина закачалась по ухабам, да-а, в России две беды…

– А это жена? – спросил старичок, ткнул на фотографию у лобового стекла.

– Бывшая, – кивнул я, подумал, на что бы перевести разговор.

– А что так?

– А так… не знаю я… Ну не готовы мы были… любить друг друга… Когда один живешь, оно же как, сам по себе, все для тебя, весь мир… Цветы, поцелуи, кино, за город поедем, шашлыки… Думаешь, и в семье все то же останется, а потом тебе семья эта камнем на шее, и жена орет, что она не домработница…

– Зря вы так…

– Да все мы зря, – огрызнулся я, – у нас вообще поколение пропащее.

– Ты бы хоть весточку ей послал.

– Да некуда посылать, пропала она.

– Вот так, разъезжаются, теряются люди…

– Да не разъехались, она просто пропала… Уже в милицию объявляли, розыск был, да у нас если кто пропадет, ищи потом, свищи…

– Жалко?

– Еще бы не жалко, я ее любил все-таки, Ленку…

– Да, парень, я тебе не сказал… ты к этому дому не ходи, который сгорел…

– Что я там забыл?

– Вот-вот… и не ходи. Там тоже, говорят, люди пропадают… вот так, был и нету. Месяц назад у Андреича жена вот так на поле пошла через пепелище это, и все… и не дождались ее…

– Пропадешь тут с собаками вашими…

– Да они смирные…

– Ага, только лают, и размером больше слона…

Снова повернулся в постели – хотелось встать, вытряхнуть простыни. Вроде и крошек нет, и чисто все, хозяйка новые из шкафа достала, а такое чувство, будто крошки и песок вперемешку с клопами. Ей-богу, в машине бы лучше спалось… Лег на бок, что-то хрустнуло под локтем, бумаги какие-то, газетами, что ли, для тепла все проложили… В свете луны присмотрелся, понял, что держу письмо – как я его сюда притащил, совсем уже свихнулся, с письмами спать. Щелкнул фонариком. Ну конечно, Байкальская семнадцать, я бы еще это письмо на веревочку привязал и на шею повесил. Упорно не спалось, начало прихватывать сердце – как-то мерзко, потихонечку, но зловеще. Зимой бывает. Это хуже всего, когда вот так потихоньку, в прошлый раз все ныло, ныло, потом в больницу с приступом… Нашарил таблетку, сунул под язык, не колотись, неугомонное… нет, чуть-чуть все равно колотись, а то как же…

Встал, подошел к окну, тихонько, чтобы не растормошить хозяев. Хорошо у них тут, уютно, семья большая, как-то живут люди все вместе, и не ссорятся. Или они это при мне… Надо по комнате походить, успокоиться… Снова посмотрел на письмо, прочитал адрес, фамилию.

Меня как током ударило.

Нет.

Это уже слишком, бред какой-то.

Белых Елена Викторовна… Да мало ли Белых Елен на свете… тем более, Викторовных… Викторовен… не знаю. А ведь какое совпадение, хоть сейчас звони и говори милиции, что нашлась Ленка, только сгорела в доме…

Белых Елена…

Байкальская, семнадцать…

Я посмотрел на деревеньку, залитую лунным светом, поежился. Дом стоял посреди своих соседей, торчал, как вставленный зуб, красивый, умеют же строить… Я вышел на улицу, мороз охватил со всех сторон, дыхнул на меня. Ничего, я быстренько, пошел через перекресток, до дома, бегом, бегом, положить это чертово письмо, и бежать назад, в теплую постель, там еще кот придет, согреет… Где у них ящик… а ящика-то нет… Дверь была приоткрыта, я заглянул – собака… нет, собаки тоже нет, какие-то скамеечки, лавочки… Что-то как будто торкнуло меня – войдите, я вошел, положу здесь, под крышей, господи, только бы собак не было… Только бы не было… А то какой-нибудь бультерьер… Боже… Я положил письмо на скамейку, дверь с грохотом захлопнулась, я даже вздрогнул. Ветер… Развернулся к двери, дом полыхнул рыжим пламенем. Здорово горит, как будто облили чем-то, или бутылку со смесью бросили… Кто-то кричал в доме, я дернул дверь, попытался открыть, черта с два ее откроешь… Ткнулся в ворота, ворота не открывались, ну конечно, кодовые замки и все такое, изнутри-то зачем замки… черт, ограда-то как высоко… черт, черт, черт… пламя подбиралось, ближе, ближе, как жжет легкие… А ведь горячо…

…открыл глаза, долго смотрел на серебристый снег, на кисельное розовое небо. Молочные реки, кисельные берега. Приподнялся на локте, хозяева уже хлопотали где-то за занавеской, обсуждали что-то про цены, про бензин, про Чубайса, слышалось заливистое Мя-а-ау, ну чего тебе, чего, свое все съел, теперь наше съесть хочешь…

Посмотрел через перекресток, на пепелище, поежился. Ветер играл клочьями золы, черными на белом снегу, от мрачной панорамы веяло холодом.