Текст книги "Бриллиантовый взрыв"

Автор книги: Мария Бирюза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Девчушки весело щебетали и тыкали пальчиками в стекло.

– Вот я скажу папе, и он подарит мне такое на день рождения! – горделиво воскликнула одна из них.

– Подумаешь, мне предки еще и покрупнее достанут! – взвизгнула оскорбленная подружка. – Для них все лайтово!

Затем они заговорили о какой-то поездке, о катании на горных лыжах и стали выяснять, у кого из родителей то ли больше и современнее, то ли дороже и моднее дом в горах, и так, препираясь, упорхнули к следующему стенду.

Анна понадеялась, что мужик потянется вслед за ними, однако он снова возобновил разговор:

– Ну, такой их папашам вряд ли удастся найти, как бы они ни старались, и сколько бы денег у них ни было. Этот камень уникален, подобных ему нет нигде и ни у кого в мире.

В это время мимо них проплывала женщина в парике и в кринолине времен Екатерины Второй, держа перед собой корзинку с фиалками. Поймав взгляд Анны, она остановилась:

– Хотите цветы?

Анна замялась – непонятно, то ли она предлагает купить, то ли хочет подарить. – Вы не любите цветы? – удивился мужик, заметив ее растерянность.

– Люблю.

– Так берите.

– Да, самое время добавить их в мою жизнь… – сказала Анна и выбрала светло-лиловый букетик. – Спасибо.

Женщина улыбнулась ей и пошла дальше, а незнакомец задумчиво посмотрел на Анну…

Тут к ним подскочил длинный худосочный старик с пегими усами.

– Здорово, друг мой! – воскликнул он неожиданно басом.

Сосед Анны резко развернулся и тут же раскрыл руки для объятий: – Здорово, Антон Дмитрич!

Наобнимавшись, усатый испытующе воззрился на затрапезного мужика.

– То-то я думаю, где же мой друг сердешный, а ты вона где! – он многозначительно посмотрел на колье. – За такую встречу полагается…. Как насчет усугубить по беленькой?

Его «сердешный друг» замялся:

– Да я тут, собственно…

– Понимаю, понимаю, – отечески похлопал его по плечу старик и подмигнул. – Здесь есть магнит попритягательнее… Что ж, значит, до другого раза. Ну как поживаешь?

Анна отодвинулась на полшажка и отвернулась, сделав вид, что внимательно изучает пейнит, а Антон Дмитрич, воспользовавшись этим, окинул ее цепким взглядом.

– На завтрак работа, на обед работа, на ужин… опять работа. Вот так день за днем.

Усатый прищурился:

– А ночью?

– А ночью тем более работа, – вздохнул мужик. – Куда ж от нее денешься?

– Да-а, это точно, некуда.

Анна изподтишка разглядывала этого Антона Дмитрича – высоченный, наверное, метра под два, с его ростом могла соперничать лишь только его несравненная худоба, бывают же такие фигуры, но при всем при этом старик выглядел весьма импозантно в своем шикарном черном костюме и с аккуратными седыми бакенбардами.

Как-то странно, думала она, что такой аристократ запросто обнимается с этим простецким мужиком, кстати, он ведь так и не представился и ее имени не спросил. И откуда только у него такие друзья? Может, он у этого барина водителем раньше работал, или охранником? А что, вид у него довольно крепкий, и нос сломан.

Между тем беседа «сердешных друзей» продолжалась:

– Как твои успехи в том деле, разобрался? – деловито осведомился Антон Дмитрич.

– Заранее хвастаться не буду, – уклончиво ответил ее сосед. – А твои?

– Да вот, заводик себе прикупил, – смешно раздувая щеки, сообщил старик. – Отвоевал-таки у Абрамова. Он, видишь ли, тоже на него зарился, но я оказался умнее.

Мужик одобряюще покивал и протянул:

– Молоде-ец.

– Только вот забот с ним не оберешься. Не могу пока никак договориться с э… властью, – доверительно пожаловался Антон Дмитрич. – Кстати, как ты относишься к нашему новому губернатору?

– Ну, у меня к нему смешанные чувства.

– Смешанные чувства – это когда твоя теща несется в пропасть на твоем автомобиле, – Антон Дмитрич хохотнул и огляделся, будто кого-то искал, потом вдруг занервничал, заторопился. – Мне пора идти, а то моя дама недовольна, – он махнул рукой миниатюрной блондиночке, стоявшей у бара. – Может, заедешь ко мне на днях?

– А что? – спросил мужик.

– Да есть кое-какие мыслишки касаемо твоей бандерольки, ну ты понимаешь о чем я. Думаю, тебе будет весьма интересно, даже уверен.

– Ладно, загляну, – пообещал мужик.

Антон Дмитрич церемонно раскланялся, его пушистые пегие усы еще долго маячили над толпой. А недавний собеседник повернулся к Анне, и, как бы извиняясь, спросил:

– Вы тут без меня не скучали?

– Да нет, – честно ответила она, и тут же отругала себя за это… В кои-то веки особь мужского пола интересуется не скучала ли, а она возьми да и ляпни «нет». Так недолго и всех поклонников распугать. С другой стороны, зачем ей сдался этот «бандерольщик»?

Однако мужик и глазом не моргнул – просиял, будто она ему только что в любви призналась.

– Любопытно, кроме выставки нам сегодня приготовили еще что-нибудь этакое? – он усмехнулся. – Не может быть, чтобы такой вечер обошелся без музыки и плясок со звездами.

Пожав плечами, Анна в один прием допила остатки коктейля и тоскливо посмотрела в сторону выхода. Почему-то ей захотелось срочно убраться восвояси – идей для будущего шедевра «Портсигар – лицо мужчины» уже предостаточно, а любоваться на масляные лица и и пластмассовые пальмы – удовольствие то еще.

– Ну что, хотите еще выпить? – до наглости просто предложил незнакомец, заметив, что ее бокал пуст, и, не дожидаясь ответа, направился к бару.

Сжимая в руках букетик фиалок, Анна раздраженно смотрела ему вслед.

Ну все, это уже ни в какие ворота, нашел алкоголичку, подумала она, хватит, шампанское выдохлось, канкан-тюльпан не удался, опереттка дрянь, пора давать занавес.

Развернулась и только двинулась к выходу, как ее желание исполнилось…

Глава 3

Через считанные минуты по одному из кабельных каналов должна была начаться трансляция первой партии из шести в финальном матче шахматного турнира по нокаут-системе. Михаил Иванович Галемба придвинул к дивану два включенных на полную мощность обогревателя и, наслаждаясь теплом и покоем, расположился перед телевизором.

Пережидая предворяющий передачу рекламный блок, он раскрыл и стал пролистывать большую толстую тетрадь, в которую вот уже много лет записывал особо интересные на его взгляд тактические приемы, оригинальные ходы и варианты двойных или комбинированных нападений. А на экране чудо-таблетки сменялись чудо-кастрюлями и стиральными порошками…

С нетерпением взглянув на свои наручные часы, Михаил Иванович отстегнул браслет, снял их и перевернул – на оборотной стороне было выгравировано «Aditum nocendi perfido praestat fides», что в переводе с латыни означало «Доверие, оказываемое вероломному, дает ему возможность вредить».

Отец, человек старой закалки, всю жизнь прослуживший на таможне, вручил их ему в честь успешного раскрытия его первого дела. Тогда эта надпись показалась Мише чересчур многозначительной, пафосной, что ли, и он никому ее не показывал, стеснялся. Однако с годами слова, выбранные отцом, все больше ему нравились, он стал понимать их, а теперь всегда про себя добавлял «и на ничью не согласен».

Любовно потерев пальцем овальные буквы, Галемба положил свой талисман на стол и, задумавшись, провел рукой по седеющим волосам… Сколько же у него теперь на счету успешно раскрытых дел? Надо как-нибудь подсчитать – к уходу на пенсию пригодится.

Не все было гладко, конечно, но каждое дело, даже самое трудное, Михаил Иванович вспоминал с удовлетворением, кроме одного случая. Тогда он только пришел в МВД, был рядовым сотрудником и работал под началом следователя…

Однажды ему выпало участвовать в облаве. В одном институтском общежитии наркоторговцы устроили притон, и его группе предстояло задержать организаторов. Оперативники сработали удачно, только вот Мишу Галембу ранили, прострелили левую руку, в результате он лишился указательного пальца и половины среднего. Для молодого лейтенанта это было трагедией, ведь он родился левшой.

Долго, с упорством, он учился стрелять правой рукой и добился отменной меткости, а вот писать… почерк так и остался «труднопроходимым». Характер его после травмы тоже переменился, стал резким, упрямым, а за тридцать лет службы еще больше ожесточился и очерствел. За окном истошно взвыл ветер, и ледяная крупа залязгала о стекло… Михаил Иванович сжал в кулак искалеченную руку, чувствуя, как от этих звуков недостающие пальцы начинает покалывать, словно под ударами электрического тока. Достал из кармана пачку анальгина, который всегда держал при себе на такой случай – другие, более сильные средства не признавал, считал наркотиками – заглотнул таблетку и придвинул поближе один из обогревателей, тот, что слева.

Холода он не переносил органически с тех пор, как получил ранение, и эти фантомные боли, особенно зимой, доводили его до белого коленья. Врачи объяснили, что они практически не лечатся, а с годами могут даже усиливаться, вот он и спасался от них в морозы, раскочегаривая дополнительными радиаторами свою квартиру и служебный кабинет.

Откупорив баночку темного пива, Галемба отхлебнул добрую половину, крякнул от удовольствия и положил левую руку на обогреватель. Последнее время у него, следователя по особо важным делам, выдалось весьма горячим – только что отгремели новогодние праздники, и преступные элементы заодно с миллионами служащих «вышли на работу». К тому же его заместитель Лешка, талантливый парень, ушел в отпуск, и Михаилу Ивановичу приходилось везде успевать самому, так как он предпочитал ни на кого больше не полагаться, не доверял. Вчера он вообще вернулся домой только в три ночи, поэтому и решил сегодня позволить себе уехать домой пораньше, прямо с обеда, тем более, что очередное расследование было завершено.

Рекламный блок закончился, и он прибавил звук телевизора, но диктор объявил, что начало матча задерживается, и снова замелькали стиральные порошки. Чертыхнувшись, он потянулся было к мобильнику, чтобы проконтролировать, как без него в отделе идут дела, и тут же передумал, даже собрался отключить звонок, но тоже передумал, хотя опасался, что секретарша Леночка вздумает приставать к нему по пустякам, была у нее такая привычка. Обычно Михаил Иванович все ей прощал за ее женские прелести, иногда они очень даже скрашивали ему досуг, однако сегодня он строго-настрого запретил его беспокоить – ни в коем случае! Может и он позволить себе хоть один спокойный вечер в неделю?!

Перед уходом из отдела Галемба дал секретарше задание – обойти множество кабинетов и собрать необходимые подписи под документами, требующимися для суда. Такого рода занятие он считал ненужной и тормозящей работу бюрократией, но Леночка придерживалась другого мнения. Она, конечно, для вида состроила кислую мину, хотя он-то знал, что хождение по кабинетам было для нее любимым развлечением – в одной комнате сидит подружка, в другой ухажер, в третьей еще одна подружка, и можно с каждой поболтать, узнать последние новости, ну и, разумеется, рассказать свои, причем самое приятное в этом было то, что можно никуда не спешить – ее же послали по важному делу!

На кухне еле слышно позвякивала посудой жена, вымуштрованная боевая подруга жизни, и в комнату уже проникал аромат ее фирменного жаркого из индейки. Михаил Иванович довольно втянул носом воздух, приправленный чесночком с укропчиком, и устроился поудобнее, искренне надеясь, что преступники в такую непогоду отложат свои криминальные подвиги до завтра.

Наконец, появились гроссмейстеры, угрюмо пожали друг другу руки, поднялись на помост и уселись за стол, на котором в боевой готовности выстроились ряды фигур. Оба шахматиста, вышедшие в финал, были ему незнакомы, поэтому ни за кого из них конкретно он не болел, а собирался просто насладиться схваткой.

По команде судьи белые сделали первый ход, и секундомер заработал.

– Пешка Е2-Е4, – возбужденно объявил комментатор и крупным планом показали часы с двумя циферблатами.

Игроки неотрывно смотрели на доску, потирали подбородки, время уже выходило. Вот черные собрались сделать ответный ход, и только Михаил Иванович прибавил звук, чтобы ничего не пропустить, как его мобильник завибрировал.

– Ну что ты поделаешь, не дадут и часу отдохнуть, кровососы, – усмехнулся он с досадой, надеясь, что надолго у звонившего терпения не хватит. Если по работе, так сами разберутся, если же не по делу, то его вообще нет дома.

А телефон продолжал извиваться и дребезжать все громче и настойчивее.

Галемба в сердцах шмякнул тетрадью о стол:

– Чтоб тебя!

На дисплее красовалась фотография дятла, долбящего дерево. Так он и знал! Вот вредная девица, решила, что раз он «коротает с ней досуг», значит, ей все дозволено. Все-таки дятел ей в самый раз.

– Але, – буркнул он в трубку.

– Михал Иваныч? – донесся оттуда дрожащий тоненький голосок Леночки.

– А кого ты ожидала услышать? – ехидно поинтересовался Галемба.

На том конце послышалось смущенное покашливание:

– Извините, Михал Иваныч. Я…

– Чего надо? – оборвал он ее, по привычке не дослушав фразу до конца.

– Да тут, видите ли… такое дело…

– Ну чего ты мямлишь! Сколько раз тебя учить докладывать по всей форме, а?

Леночка еще раз откашлялась:

– Товарищ подполковник, вас разыскивает капитан Беленький.

– Беленький? А этому болвану что от меня понадобилось?

– Я ему сказала, что вы велели не беспокоить вас ни по какому поводу, но он настаивает.

– Настаивает, значится, – Михаил Иванович недовольно посопел, представляя себе холеную физиономию капитана. – Вот я ему покажу, где Кузькина мать зимует. Узнает он у меня, как начальству досаждать!

– Он сообщил о каком-то взрыве. Подробности пока неизвестны, но говорят, что там большо-о-ой переполох, – секретарша таинственным шепотом протянула букву «о». – Я поэтому решила не тянуть, сразу вам звонить.

– Взрыв, значится, хм… Ну вот пусть сам и разгребает, сегодня его смена, – Галемба посмотрел на экран, там белые уже съели первую пешку, а он это пропустил!

Терпеть он не мог этого Беленького – наглый малый с постоянно бегающими глазками, лет-то всего тридцать от роду, а уже лезет везде, выслуживается, хочет руководить и явно метит в начальники, менеджер он, видишь ли, хороший, управленец, а сам еще… ни знаний, ни интуиции, одни амбиции да мускулы, все олимпийца из себя строит. Михаил Иванович хоть и понимал, что у капитана кишка тонка, но все же, то ли из вредности, то ли из презрения, которое он испытывал к людям такого сорта, не упускал случая «подвесить ему лишнюю гирьку на тренажер».

– Дело в том, что взрыв произошел на выставке «Бриллианты, не доставшиеся диктатуре пролетариата».

– Что?! – Галемба подскочил как от удара, и мысли о шахматах моментально покинули его голову: какие уж тут игры! – Так это же там, где выставлены драгоценности Романовых!

– Не знаю, – честно призналась секретарша.

– Там же сокровищ на миллионы!!!

– Наверно, я точно не знаю, – голос секретарши стал более заинтересованным.

– Да что ты вообще знаешь, дура! – вскричал подполковник. – Черт меня дернул связаться с такой… Что ж ты мне сразу не сказала?

Леночка обиженно шмыгнула носом:

– Ну… так вы же велели по всей форме.

– Щас выезжаю! – рявкнул он, бросил трубку и заметался по комнате от дивана к окну, от окна к дивану, решая, как сейчас лучше поступить: ехать туда сразу или все-таки обождать, пока его официально назначат на это дело?

Нет, медлить нельзя, по горячим следам оно вернее.

Выключив телевизор, Галемба швырнул пульт на диван, нащупал в кармане ключи от машины и уже на выходе крикнул жене:

– Ужинать не жди!

Глава 4

Уши Анны взорвались от грохота, и не успел он стихнуть, как взвыла сигнализация. Опрокинувшись на пол, она замерла, пережидая, пока не оборвется этот невыносимый надтреснутый звук.

Вокруг стало тихо и темно. Анна подумала, что ее хватил удар, в мозгу что-то лопнуло, и она совершенно оглохла и ослепла. Вскоре издалека донеслись какие-то звуки, отдельные голоса, постепенно эти голоса переросли в крики и, наконец, слились в отчаянный, заполнивший все помещение ор.

– Помогите, – простонали рядом.

– Что это? – крикнул кто-то. – Что это было?

– Да бомба, что ж еще. Нас подорвали!

– Спасите! Полиция!

– Ради бога, включите свет!

– Нога, помогите! Не могу ею пошевелить…

Анна озиралась вокруг, но ничего не могла разглядеть – прямо Аид или царство Вельзевула, или кого там еще – как будто земля разверзлась, и они провалились туда всем скопом. Через минуту-две глаза привыкли к темноте, и туман в голове начал, слава богу, рассеиваться.

Она лежала на полу, засыпанная битым стеклом. Некоторое время не двигалась, но потом, подумав, что это глупо и надо хоть как-то поменять положение – не лежать же она сюда пришла! – с трудом села, подождала, пока пройдет головокружение, и осторожно, стараясь не пораниться, стряхнула с себя острые как бритва осколки.

Дышать было тяжело, легкие заполнились гарью и спиртными парами, все тело сковал страх. Такой она испытала только однажды в детстве, когда потерялась.

Ей тогда было всего семь лет. Они с мамой гуляли по лесу, день уже клонился к вечеру, пора было возвращаться домой, но Анна заметила красивый красный грибочек на толстенькой ножке, укромно присевший под елкой, и бросилась к нему – хотела сделать маме приятное, доказать, что уже большая и умеет искать грибы.

Доказала.

Ее искали всем дачным поселком, а она бродила в кромешной темноте, дрожа от холода и чувствуя такое одиночество, такой пронизывающий страх! Страх, что останется в этом жутком лесу одна навсегда.

Когда Анну нашли, она сидела на пеньке, судорожно сжимая в ладошке красный гриб, и тихо, почти беззвучно плакала.

А потом плакала мама. Напоила ее горячим чаем, уложила в кровать, а сама закрылась на кухне и плакала… долго, всю ночь. Анна прекрасно все слышала и так и не смогла уснуть. На следующее утро мама спросила, зачем она, не предупредив ее, побежала за тем грибком, и Анна ответила, что хотела сделать ей сюрприз. Услышав это, мама почему-то разозлилась, стала жаловаться на жизнь, припомнила Анне все ее провинности и взяла с нее обещание никогда больше не делать для нее никаких сюрпризов.

Анна и не делала.

А мама с тех пор замкнулась, стала еще более строгой и колючей. Приходила с работы поздно, разогревала котлеты, заготовленные в прошлое воскресенье на всю неделю вперед, звала Анну к столу, усаживалась напротив, молча ждала, пока она все не съест, затем отправляла ее спать, и хорошо ли у них все складывалось или плохо, постоянно смотрела на дочь с укором и твердила: «горе ты мое». Те годы слились в памяти Анны в один бесцветный, нескончаемо длинный, одинокий день.

Этот случай в лесу она старалась забыть, и смогла бы, наверное, если б не бессонница, болезненная, беспощадная, мучившая ее с той самой ночи. Боясь проснуться в темноте, она с тех пор никогда не выключала лампу.

И сейчас жуткий страх и отчаяние, пережитые в детстве, снова захлестнули ее, встали перед ней, как стенающий призрак из ночных кошмаров – вокруг происходило почти то же самое: кромешная темнота, пугающие стоны и крики.

– Что случилось? – истошно завопил мужской голос рядом, и кто-то толкнул Анну ногой.

– Откуда я знаю! – крикнули в ответ.

– Ну и молчи тогда!

– Сам заткнись.

– За «заткнись» ответишь!

– Помогите!

Анна сидела, поджав ноги, боясь двинуться, кровь била в виски, и все тело сотрясалось от этих ударов. А в голове все время крутилось: «опереттка, опереттка, вот так сюжетик получился, это почище канкана будет, форменный Хичкок!»

Как же это произошло?

Она помнила только, как стояла около стенда, смотря вслед удаляющемуся мужику, предложившему ей выпить, потом двинулась к выходу. И вдруг все вокруг потонуло в грохоте и дыме, горячая волна свалила на ее пол, и она, падая, сильно ударилась плечом. В следующую секунду вырубился свет, и послышался звон разбивающегося стекла. Сейчас ей казалось, что перед этим ее кто-то отпихнул, но точно вспомнить она не могла.

Главное, держать себя в руках, приказала она себе, главное, не поддаться панике! Кто-нибудь обязательно придет и спасет их.

Хотя, кому, собственно, она нужна?

Вот других обязательно спасут, они же элита общества, а она рядовая писака, вырядившаяся в красную юбку-тюльпан. Кому вообще до нее может быть дело, если порой она не нужна даже самой себе?

Кто-то попытался встать со словами «успокойся, Галочка, я все выясню», тут же, споткнувшись, с грохотом рухнул, и зал огласила такая матерная трель, какую и в подворотне-то не часто услышишь.

Анна поморщилась – богема называется…

Через некоторое время впереди забрезжило пятно света, у кого-то с собой оказался фонарик, Анна так и прилипла к нему взглядом – желтый луч прочертил пол, зацепился за какую-то тучную даму, копошившуюся на полу, дернулся и заполз вверх на витрину с портсигарами Фаберже, потом медленно поехал дальше и уперся в стеклянную розу бара… затем обнаружил несколько поваленных стульев и застрял на роющейся у себя в сумочке Ирке.

– Да позвоните же кто-нибудь в полицию! – взмолился женский голос слева, и в нескольких местах тут же замигали маленькие огоньки телефонов.

Наконец, вдалеке, расколов темноту, вспыхнул яркий квадрат, видимо, включилось освещение в коридоре, и этот свет показался Анне знаком Божьим, так она его ждала.

И тут началось самое настоящее сумасшествие – люди ринулись на этот спасительный свет к выходу, ругались, отпихивали друг друга, некоторые падали, другие переступали через них и бежали дальше.

Анна сгребла с пола свою сумочку, потом зачем-то фиалки и, наконец, себя, но не побежала, а осталась стоять на месте, решив, что не хватало только в финале этой незатейливой пьески быть затоптанной обезумевшей элитой.

Почему-то вдруг, ни с того, ни с сего, у нее возникло ощущение, будто кто-то смотрит ей в затылок. Даже не смотрит, а сверлит! Анна огляделась по сторонам, всматриваясь в полумрак, потерла затылок – глупость какая-то, наверное, ушиблась, когда падала… Поискала Ирку, но той нигде не было, наверняка проворная подруга вырвалась из зала одной из первых и уже строчит статью-бомбу.

– Щас еще бабахнет?! – истерично возопил мужской голос, и народ стал продираться к выходу с удвоенной силой и остервенением.

В самой гуще толпы Анна разглядела Изольду Бажову, энергично расталкивающую соседей, и плетущегося по проложенной ею колее Андрея. На мгновение «хозяин жизни» замешкался и не заметил как отстал на добрых пару метров от своей возлюбленной.

– Пропустите!!! – зычно гаркнула Золя, обнаружив пропажу, толпа тут же расступилась, и Махович мигом пристроился за ее спиной. – Ну где ты там?! – напустилась на него писательница.

– Я тут, дорогая, тут, – лепетал Махович.

– Не отставать! – скомандовала она и еще проворнее заработала локтями, расчищая дорогу.

Анна не удержалась от улыбки.

– Да-а, жаль, что тот мужик не успел принести мне коктейль, – пробормотала она, потирая ушибленное плечо.

– Почему же не успел? – поинтересовался из полутьмы знакомый голос. – Пожалуйста, ваша «Кровавая Мэри».

Обернувшись, Анна увидела своего давешнего собеседника с полупустым бокалом в руках, на его груди красовалось большущее бурое пятно, очевидно, от томатного сока.

– Вижу, вы стоите и ждете выпивку? – улыбнулся он.

– А вы, я вижу, уже угостились? – Анна указала на рубашку.

– Увы, так получилось, что я разделил коктейль с вами пополам. Как вы без меня поживали, соскучились?

– Да я вот тут… очень удобно устроилась, никто меня не трогает. Такой вечер замечательный. И взрывом, как видите, не задело…

Мужик молча осмотрел ее, не забыв про вырез, словно желая убедиться, что она действительно не ранена.

– Где ж вы раньше были? – неожиданно для себя вдруг выпалила Анна. – И почему не убегаете?

– Я же говорю, увидел, что вы стоите, и решил, может, помощь требуется. Так будете пить или нет, а то я сам?… Хорошо еще барменша не употребила его со страху. Кстати, хорошая девушка, разговорчивая, похвалила мой выбор, сказала, что это только третий такой коктейль за вечер.

Анна растерянно хлопала ресницами. Ей вдруг стало ясно, почему барменша с ним кокетничала – в полумраке он казался даже симпатичным, и голос решительный, властный.

– Ну что, так и будем стоять или попытаемся выбраться на волю? – поинтересовался он, ставя бокал на остатки витрины. – Думаю, правильнее будет все-таки убраться отсюда. Как-то здесь стало… скучновато.

Сильная рука крепко сжала ее локоть и потащила к выходу. Анна то и дело спотыкалась, но фиалки держала крепко, а ее спутник всякий раз успешно ее подхватывал и ставил на предательски дрожащие ноги.

– Спасибо, – лепетала Анна.

– Пожалуйста, – неизменно сухо отвечал спаситель и продолжал волочить ее через зал.

А она проклинала на чем свет стоит тот день, когда познакомилась с Маховичем, и особенно момент, когда прервала медитацию и ответила на его телефонный звонок.

Единственная мысль, которая ее успокаивала – это, что все мучения наконец-то закончились, и дома ее ждет мятный чай в компании Оскара Уайльда и доза снотворного, без него ей сегодня не обойтись. Если бы она знала, что будет после того, как она выйдет из разгромленного зала, то лучше бы осталась внутри.