Текст книги "Простое чувство"
Автор книги: Мария Барская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Алена Любимова
Так просто сказать люблю
Любимова, Алена Так просто сказать люблю
М.: ЭНАС-КНИГА, 2005. – 176с.
ISBN: 5-93196-466-5
Барская, Мария Простое чувство
М.: Эксмо, 2010 г. – 256с.
Серия: Женское счастье
ISBN 978-5-699-42363-7
Известная писательница – автор любимых народом криминальных мелодрам – вполне счастлива. Огромные тиражи, популярность, спокойная налаженная жизнь с надежным человеком… И вдруг – случайная встреча, после которой героиня постепенно понимает, что в ее жизни не хватало главного – любви. Неожиданно ей открывается новый мир, полный настоящей страсти. В драматической и яркой любовной истории Алена Любимова заодно открывает читателю закулисные тайны большого издательского бизнеса…
Глава I
Я вышла из туалета и тут же услышала, как что-то звякнуло о плитку пола. Я опустила глаза. Браслет. Мой любимый золотой браслет. Старинный, доставшийся мне в наследство от бабушки. Два выпуклых золотых широких полукружья, покрытых узорами, в сплетении которых поблескивают мелкие бриллиантики. Счастье, что он упал тут, где относительно тихо и плитка на полу, а не в зале. Там гремит музыка, да и пол деревянный. Наверняка ничего не услышала бы.
Я наклонилась. Из глаз у меня посыпались искры. Ужасная боль! Мы столкнулись лбами с каким-то мужчиной, который одновременно со мной нагнулся за браслетом. То ли хотел проявить галантность, то ли… На всякий случай покрепче вцепившись в семейную реликвию, я принялась пристально разглядывать незнакомца. Пожалуй, на похитителя браслетов, свалившихся с рук беззащитных женщин, он не похож. Уж я-то, написавшая двадцать криминальных мелодрам, кое-что в этом смыслю. Конечно, я понимаю: не у каждого злодея злодейство прямым текстом написано на лице. Однако у злодея просто не может быть таких добрых и красивых зеленых глаз, да еще опушенных потрясающими ресницами. Правда, ресницы довольно светлые, но такие длинные и густые… То есть красивые глаза и ресницы у преступника вполне могут быть, и даже очень часто бывают. Но таких добрых глаз – никогда! К тому же, у него вообще на лице просто написана порядочность, действительно прямым текстом. И губы такие пухлые, мягкие…
– Извините, пожалуйста. – Он потер ладонью ушибленный лоб. – Что вы на меня так смотрите? Я совсем не собирался его украсть. Честно-честно! Мне хотелось вам помочь…
Лицо его озарила обезоруживающая улыбка. Сердце мое заколотилось с удвоенной силой. «Глупое сердце!» – рассердилась я и свирепо буркнула:
– Вы разве не знаете? Добро наказуемо.
– Теперь знаю. – Продолжая улыбаться, он опять потер лоб. – Но вы ведь тоже пострадали. Можно сказать, совсем ни за что. Вам не очень больно? Может, примочку какую-нибудь попросить? Или лед? Приложим…
Взгляд его сосредоточился на моем лбе. Я забеспокоилась:
– Там уже синяк? – Только этого мне сегодня не хватало!
– Да вроде бы нет. Хотя… Дайте-ка я рассмотрю получше.
Легонько взяв меня обеими руками за лицо, он повернул его к свету. Какие нежные руки! От их прикосновения у меня по телу побежали мурашки. Я вздрогнула, как от удара током.
– Я сделал вам больно? Простите, – смущенно пробормотал он, однако рук не отнял.
Лицо его оказалось совсем близко от моего. «Сейчас поцелует», – пронеслось у меня в голове. Я решительно закрыла глаза. Дура! Похоже, я написала слишком много своих мелодрам. Надо с ними завязывать. А если и продолжать, то прекратить относиться к ним всерьез.
– Вам плохо? – тем временем продолжал суетиться он. – Давайте-ка вот сюда, на банкеточку. У меня-то самого лоб чугунный, а вы такая… хрупкая…
«Хрупкая, – не открывая глаз, подумала я. – Метр семьдесят пять роста, семьдесят кило веса. Да и лоб отнюдь не фарфоровый. Но, черт возьми, как же приятно, когда о тебе так беспокоятся!» Честно сказать, не помню, когда меня в последний раз называли хрупкой. По-моему, в пятилетнем возрасте. Я тогда подряд перенесла свинку и коклюш. И действительно исхудала как скелет. После чего мама с бабушкой принялись в четыре руки меня откармливать. И добились ощутимых результатов, с которыми я борюсь до сих пор. И до победы мне ох как далеко!
Он легонько похлопал меня по щеке.
– Вы слышите, что я говорю?
– Слышу, – пролепетала я и открыла глаза. Как бы с трудом. Что там говорят в такие моменты мои героини? Ага. Вспомнила! – Ничего, ничего. Просто немножечко голова закружилась, – почти умирающим голосом молвила я. – Сейчас, надеюсь, пройдет.
К выражению испуга на его лице прибавилось сострадание.
– Простите. Простите меня, пожалуйста. Ну, почему я всегда такой неловкий!
Надо же. Действует! Не только в моих романах, но и в жизни! Никогда бы не подумала! Раньше я уже давно сама прикладывала бы лед ко лбу мужика, об которого стукнулась. А оказывается, надо всего-навсего вести себя, как мои дурехи-героини. Впрочем, такие ли уж они дурехи, если мужики именно на это и ведутся? И вот ведь чудо: сразу становишься и нежной, и хрупкой, и пляшут вокруг тебя. Прия-ятно! Попробуем продолжить в том же духе.
Он продолжал суетиться.
– Может, водички? Или… – лицо его озарилось. – Шампанского?
– Ну конечно, лучшее лекарство от сотрясения мозга, – автоматически сострила я, тем самым выскочив из образа романтической героини.
Он настолько смутился, что мне сделалось его жалко.
– Извините, совсем не подумал.
– Ничего страшного, – улыбнулась я. – Нет у меня никакого сотрясения мозга.
– А вы, наверное, врач? – он восхищенно взирал на меня своими прекрасными глазами.
Я млела. Ну, просто «остановись, мгновенье»!
– На данном этапе я скорее филолог, – мне не хотелось вдаваться в подробности своей профессии. – Однако сотрясение мозга однажды заработала. И хорошо помню свои ощущения. Тут нужно что-то покрепче вашего лба.
– А что с вами тогда случилось?
– Нырнула в Крыму неудачно. И стукнулась о бетонную балку.
– Но вы ведь вообще могли утонуть! – воскликнул он.
– Как видите, обошлось.
– Слава Богу!
«Похоже, его уже волнует моя судьба», – не без удовольствия отметила я.
– Кстати, забыл представиться, – словно подтверждая мою догадку, продолжал он. – Игорь Ратмирович. Можно просто Игорь.
– Очень приятно. Таисия Никитична. Можно просто Тася, – в тон ему откликнулась я.
– Таисия, – его голос прозвучал словно эхо. – Какое красивое и редкое для нашего времени имя.
– Ну, сейчас довольно часто стали им девочек называть. Мода пошла на старинные имена. А вот когда я росла, действительно была единственной.
– Таис Афинская, – мечтательно произнес он. – В юности с ума сходил по этой книге.
– Вам нравилось? – Я обрадовалась. – Мне тоже. Страшно хотелось быть такой же смелой и сильной!
– И получалось?
– Не всегда, но я старалась.
Глаза у Игоря вдруг задорно блеснули.
– Тася, у вас голова совсем прошла?
– Если нет синяка, то, считайте, совсем.
– Синяка нет, – его лицо снова опасно приблизилось к моему. – Тася, вы не против, если мы пойдем и потанцуем?
– Куда? – От неожиданности я испуганно сжалась.
– Да что вы, ей-богу! У нас там большая компания. – Он указал на дверь, ведущую в синий зал ресторана. – Пойдемте, пойдемте.
Мне очень хотелось принять его приглашение, но…
– Видите ли, Игорь, – пуще прежнего смешалась я. – У нас там, – я указала в сторону банкетного зала, – у нас там тоже большая компания, и боюсь, меня скоро начнут искать.
– Понимаю. – Он даже не попытался скрыть раздражение. – Вы тут не одна.
Я просто молча кивнула. Объяснять ничего не хотелось. Разочарование на лице Игоря сменилось мольбой.
– Тася, всего один танец. Это же совсем недолго. Думаю, вам простят.
Я со своей стороны сомневалась, что мне простят, но согласилась. Соблазн был слишком велик.
Мы станцевали не один танец. И с каждым из них мне все меньше хотелось возвращаться в банкетный зал. В конце концов, взяв себя в руки, я с трудом проговорила:
– Игорь. Теперь мне действительно очень пора.
Он вздохнул.
– Все равно. Мы не можем так просто расстаться. Вот. Возьмите.
Игорь протянул мне визитную карточку.
– Будет возможность и настроение, позвоните. Вашего телефона не прошу. Пусть все зависит от вас.
Я кивнула и взяла визитку.
– Пойдемте, провожу.
Он было двинулся к выходу, но я остановила его:
– Лучше не надо.
– Как хотите.
Игорь вернулся к своей компании, а я вышла в холл. Удивительно, но, похоже, меня не искали. Я остановилась возле двери с цветными витражами, ведущей в банкетный зал. За ней громко вопили: «Горько!» Я удивилась. Кому «горько!», если невесты там нет? Я распахнула дверь. Передо мной шумела и гуляла моя собственная свадьба.
– Куда ты девалась? – подлетела ко мне моя самая близкая подруга Лялька. – Я уже все тут оббегала. Пришлось мне Толю натравить на твоего Виталия. Чтобы он не заметил, что тебя нет. Знаешь, я уже, если честно, решила, что ты смылась с собственной свадьбы.
– Ты почти права.
– Сбежала и вернулась? – Лялька округлила глаза.
– Меня увели. Можно сказать, похитили. Но, как видишь, я снова с вами.
– Мужика подцепила! – потрясенно охнула моя подруга. – Совсем с ума сошла. Пятнадцать лет была совершенно свободна и ото всех мужиков нос воротила. А не успела замуж выйти, и на тебе.
– Так получилось, – развела руками я. – Кстати, спрячь в сумочку, потом мне отдашь. – А то у меня ни сумки, ни кармана, ничего.
Я сунула ей в ладонь визитку Игоря.
Лялькины глаза сделались совсем как плошки.
– Ты, Таська, и впрямь как с цепи сорвалась. Решила в один день и мужа и любовника завести?
– Ничего я не решила. А карточку эту просто хочу на память оставить. О свадьбе.
Лялька хихикнула.
– На память о свадьбе карточку от чужого мужика. Слушай, он хоть ничего?
– Очень даже, – я не видела смысла скрывать.
– Нет. Ну никак от тебя не ожидала. Где ты его подцепила?
– Потом, – скороговоркой бросила я. – А то к нам наши ясны соколы направляются. Кажется, твой Анатолий немного переусердствовал с отвлеканием. Уж очень они веселые.
– Он, между прочим, не для себя, а для тебя старался, – обиделась за своего без пяти минут мужа Лялька.
Ясны соколы уже радостно бросились к нам. Мой новоиспеченный муж, пропев дурным голосом: «Где моя любимая?» – довольно грубо обнял меня. Признаюсь, никакого восторга я при этом не испытала. Скорее мне сделалось неприятно. А он к тому же чмокнул меня мокрыми губами в ухо. Целился-то, конечно, в губы, но я успела увернуться.
– Тася, а как же «горько!»? – мигом насупился он.
– По-моему, тут уже «горько!» кому-то орали, – ответила я. – Ты вместо меня с кем-то другим целовался?
– Да это моим родителям кричали, – еще больше надулся он.
– У них разве тоже сегодня свадьба? – не поняла я.
– Нет. Но когда женятся дети, так принято. Родителям тоже кричат «горько!» – серьезно объяснил мне новоиспеченный муж.
– Он пр-рав, – заплетающимся языком подтвердил Толя и икнул. – Стар-ринная р-руская традиция.
– Между прочим, если бы ты своего отца пригласила, – обиженно пробурчал Виталий, – то они с твоей матерью…
Договорить я ему не дала:
– Если ты помнишь, мои отец с матерью уже тридцать лет не общаются. Полагаю, они при встрече друг друга вообще не узнали бы. И уж целоваться бы точно не стали. Как бы им ни было горько и противно видеть друг друга.
Виталий досадливо передернул плечами.
– Дело, конечно, твое. Но, по-моему, это в корне неправильно.
– Р-родители – дело святое, – опираясь на Ляльку, немедленно подтвердил Толя. – В-виталька, за это надо выпить. П-пойдем. За р-родителей.
– Нет, – погрозил ему пальцем мой муж. – Сперва наше «горько!», потом за родителей.
– У меня есть контраргумент, – не согласился Толя. – За родителей надо сначала. Потому что если бы не было ваших с Таськой родителей, не было бы сейчас и вашего «горько».
– Логику мысли усматриваю, но сначала наше «горько», – в свою очередь упирался Виталий.
А я смотрела и думала: «Зачем я вышла за него замуж?» И сама же себе отвечала: «Потому что он хороший, надежный. Любит и терпит меня уже шесть лет. И с женой ради меня развелся. Даже сына оставил». Между прочим, я на этом совершенно не настаивала.
Меня вполне устраивали наши отношения. Это он непременно захотел на мне жениться. Чтобы, по его собственным словам, «сделать из меня честную женщину».
Другая бы на моем месте прыгала от радости. Но мне почему-то не прыгалось. Не оставляло ощущение, будто совершаю непоправимую ошибку. Хотя, в общем-то, что для нас с ним менял этот штамп в паспорте? Мы уже и так два года жили вместе. С тех самых пор, как Виталий ушел от жены. Штамп лишь юридически закреплял статус-кво.
Но почему я не сказала, что люблю его? Ведь женятся, наверное, в первую очередь, из-за этого. И я ведь люблю Виталия. Я точно знаю. Иначе не было бы шести лет вместе. Только вот… Например, Лялька. Она по уши влюблена в своего Анатолия. Чувство из нее так и брызжет. А моя любовь какая-то спокойная, пресная. Может, именно из-за того, что мы уже так долго вместе? Но ведь и вначале никакого неба в алмазах не было. Познакомились, стали встречаться. Потом выяснилось, что у него есть жена и сын. Странно, меня это известие даже не особо расстроило. Есть и есть. Может, так даже и лучше, чтобы не чувствовать себя слишком связанной. Вместе нам хорошо, а обязательств никаких. И вины перед его женой я не ощущала. Они давно жили плохо. Еще задолго до меня. Виталий и из семьи-то не уходил только из-за сына. Потом жена про меня узнала. Они с Виталием еще немного помучились. А потом он решил: сын достаточно большой, и постоянные ссоры отца с матерью на него влияют не лучшим образом. И предпочел уйти ко мне. В конце концов с сыном он и так может общаться.
Все он решил правильно. Я целиком его поддерживала. А вот радости отчего-то не испытывала. Может, дело во мне? Неспособна я на глубокие чувства?
Мы добрались до места во главе стола, и нам, конечно, тут же пришлось исполнить «горько!». Омерзительный обычай! Хотя на чужих свадьбах мне тоже доставляло прямо-таки садистское удовольствие орать в общем хоре. Почему, не знаю. Сейчас я чувствовала себя крайне нелепо. Одна надежда, что это в последний раз.
– Горько! Горько! – заходились воплями гости.
Толя тоже орал. По-моему, громче всех. А потом еще, сволочь, громко отсчитывал секунды, пока мы целовались. Ну, ничего. Ему-то я отомщу. У них с Лялькой всего через две недели свадьба. Вот и оттянусь вволю.
Утром меня разбудил телефон. Виталий даже не шелохнулся. Трубку пришлось взять мне. Я с трудом до нее доковыляла. Это оказалась Лялька.
– Погоди, – пересохшими губами прошептала я. – Сперва доберусь до кухни и попью. А то во рту как кошка накакала.
Жадно осушив стакан воды пополам с грейпфрутовым соком, я плотно прикрыла дверь и вытянулась на диванчике. Как же хорошо, что я его не выкинула. Мама мне все уши прожужжала:
– Избавься от этой рухляди и оставь одни стулья. Так будет гораздо более стильно и современно. А из-за этого гроба у тебя в кухне теснотища.
Ну и где бы я тогда сейчас лежала? Не говоря уж о том, что здесь ночует сын Виталия, Егор, когда гостит у нас с ночевкой. Замечательный и очень полезный диванчик. В особенности наутро после собственной свадьбы.
– Ты, слышу, опять заснула? – полюбопытствовала Лялька. – Сколько мне тебя еще ждать?
– А что случилось? Я вся внимание.
– Ты карточку читала? – выдохнула она.
– Какую еще карточку?
– Ту самую, которую я тебе должна отдать.
– Ничего не понимаю. Вы что, уже фотографии сделали?
– При чем тут фотографии? Совсем ничего не помнишь? Визитную карточку кто мне сунул?
– Я-то откуда знаю?
– Ну мужика визитку кто мне вчера отдал на хранение, а потом просил вернуть?
– О, Господи!
Я все вспомнила, и мне сделалось стыдно. Вроде и выпила в тот момент немного. Что меня дернуло выкинуть такой фортель?
– Лялька, выброси ее и забудем, – решительно произнесла я.
– А вот это ты зря, – сказала подруга. – Там, между прочим, написано, что он независимый продюсер. Компания «Миллениум-С».
– Плевать. Я не актриса, а, если ты помнишь, писательница.
– Дура, он может тебя экранизировать! – захлебнулась от возмущения Лялька.
– Ты думаешь, он меня узнал, поэтому и клеиться начал? – от этой догадки меня почему-то охватило ужасное разочарование. – Хотя нет, Лялька, не похоже. – Я и сама толком не понимала, кого убеждаю: ее или саму себя. – Он мое имя спрашивал.
– Может, узнал, а может, и нет, – откликнулась моя подруга. – Сам он вряд ли твои криминальные мелодрамы читает. Эти продюсеры вообще не по части чтения. Они деньги ищут для проектов. С другой стороны, ты у нас теперь фигура известная. По телевидению и в газетах мелькаешь. Так что, в принципе, мог и узнать.
– Выбрось эту карточку, – повторила я. – Если он меня действительно узнал и я понадобилась ему по делу, он сам появится на моем горизонте. А если нет, мне тем более его телефон не нужен. Я теперь замужем.
Глава II
Всю жизнь я делала все назло матери. И замуж первый раз вышла исключительно наперекор ее воле. Ей активно не нравился мой избранник, а мне, как теперь понимаю, он, в основном, потому и нравился, что мать невзлюбила его с первого взгляда. Наконец-то я смогла настоять на чем-то своем!
Впрочем, даже назло ей я не смогла долго с ним прожить. Полгода мы с первым мужем дрались и жутко ругались. А потом развелись. Совместное проживание с моей дорогой мамой, конечно, разводу способствовало. Однако, полагаю, и отдельная жилплощадь наш брак не спасла бы. Очень уж мы были разные.
За моим разводом, разумеется, последовала волна сетований, нравоучений и упреков со стороны матери. «Если бы ты меня слушала!», «Когда же ты наконец перестанешь считать себя умнее всех!», «Вот настояла на своем и получила! А ведь тебя предупреждали!» И ведь выходило, что она права. Мне ничего не оставалось, как молча все это выслушивать.
Правда, не во всем она была права. Например, в институт я поступила именно по ее совету. Мама моя, Софья Александровна Артамонова, физик. Доктор наук. Профессор. И дедушка мой, ее папа, тоже был известным физиком. А значит, в соответствии с логикой моей мамы, мой священный долг – продолжить семейную династию, чтобы она не угасла. При этом мама очень любила рассуждать на тему, что каждый должен заниматься своим делом и развивать способности, данные ему от природы. Не важно какие – лобзиком по дереву выпиливать, или высшей математикой заниматься, или шить бальные платья.
Главное – призвание. Единственным исключением из этой теории стала я. Мама упорно заталкивала меня в физику, словно не замечая, что у меня к ней нет ровно никаких способностей. Родительница моя будто ослепла. А я пошла у нее на поводу. Наверное потому, что у меня тогда не было ровным счетом никаких желаний и предпочтений, и десятый класс застал меня совершенно врасплох. Мне-то казалось, что выбор жизненного пути еще далеко. И вот пожалуйста: надо срочно решать, куда готовиться.
Институт я кое-как закончила, однако с физикой вышло не лучше, чем с первым замужеством. Любви у нас с профессией не получилось. Кстати, крах семейной и профессиональной жизни постиг меня одновременно. И я осталась, подобно героине сентиментального романа, без мужа и без работы. Впрочем, последнюю я очень быстро нашла, а потом так же быстро сменила, потом еще раз, и еще…
Кем я только не была. Секретарем. Менеджером. Помощником президента компании, которая состояла ровно из трех человек, включая меня, – президент, коммерческий директор и помощник президента. Через три месяца, после того как через нее прокачали все предназначенные для этого деньги, компания благополучно закрылась. Президент и коммерческий директор как свои люди получили солидные отступные, а я, человек наемный и посторонний, получила шиш. И с пустыми карманами радостно пошла дальше по жизненной дороге.
На некоторое время я довольно удачно устроилась менеджером еще в одну фирму, занимавшуюся оптовыми закупками продовольствия, а вскоре даже едва не вышла второй раз замуж. Однако все же не вышла. Опять назло маме.
Молодой человек мне очень нравился. Но, увы, еще больше он понравился моей маме. Мол, это был именно тот мужчина, который мне требовался. Идеальный муж для меня. Подобного я стерпеть не могла. Любовь моя куда-то испарилась, и мы расстались. Мама до сих пор не может этого забыть. По ее мнению, я совершила тогда роковую и непоправимую ошибку, о которой стану сожалеть всю оставшуюся жизнь. Я и впрямь поначалу слегка раскаивалась, однако чем чаще моя родительница повторяла свою сентенцию, тем меньше оставалось от моих сожалений.
Потом разразился кризис 1998 года, и я лишилась работы. Сгорела моя фирма. Новые места никак не подворачивались, чем не преминула воспользоваться мама. Вопреки всякой логике, она все еще мечтала вернуть меня в физику. И уговорила! Я вернулась в институт. Нет, не в преподаватели. Для этого там слишком хорошо помнили мои успехи. Взяли меня лаборанткой. Мать моя ликовала:
– Годик, Таисия, поработаешь, все привыкнут к тебе, и в аспирантуру поступишь. Тем более, сейчас конкурсы небольшие. Диссертацию напишем. Защитишься и преподавать станешь. Это не твои шарашкины конторы. То открылись, то закрылись, то разорились. А престиж высшего образования сейчас повышается. Значит, кусок хлеба тебе обеспечен.
Возражать ей не имело смысла. Но мне было смешно. Как я смогу преподавать то, в чем ровным счетом ничего не понимаю! На должность лаборантки я, однако, согласилась: пересижу трудное время, а там посмотрим. Глядишь, экономика устаканится, тогда и найду что-нибудь поинтереснее.
Работа на кафедре оказалась не пыльной, хотя платили мне за нее сущий мизер. Можно даже сказать, почти совсем не платили. Зато свободного времени – хоть отбавляй. И почитать успевала в свое удовольствие, и компьютером халявным попользоваться. А главное, там я познакомилась с Виталием и написала свой первый роман.
Виталий как раз устроился к нам почасовиком. Основные деньги он зарабатывал в каких-то коммерческих фирмах, а преподавал у нас, чтобы, по его собственным словам, не потерять квалификацию.
– Понимаете, Тася, хобби у меня такое, – смеясь, объяснял он мне. – Люблю, видите ли учить. Ну, нравится мне это.
В общем, слово за слово, и у нас с ним завязался роман.
С написанным мною романом вышло гораздо сложнее. Писать я вообще-то любила с детства. Первый свой опус – сказку про плачущий ландыш – я сочинила в семилетнем возрасте и преподнесла маме на Восьмое марта.
Родительница моя прочла и почему-то ужаснулась. У нее прямо лицо пошло красными пятнами, хотя ничего страшного в моем произведении не было. Наоборот, это была трогательная история о том, как все мы должны беречь природу. Учительнице моей безумно понравилось. Ей, но не моей маме.
Аккуратно сложив листочек с моей писаниной, она прямо при мне порвала его. У меня от потрясения полились слезы.
– Таисия, это ужасная сказка, – отчеканила моя бескомпромиссная мать. – Главное, бабушке не рассказывай, что ты такое написала. Она очень расстроится.
Тут она и поведала мне первый раз теорию, что каждый человек должен заниматься своим делом. Я уже навзрыд плакала и, всхлипывая, промямлила:
– А может, это и есть мое дело.
– К делу должны быть талант и призвание, – с апломбом заявила мама.
До сих пор не могу понять, как она умудрилась разглядеть отсутствие или присутствие таланта в сочинении первоклассницы. Но приговор был суров:
– Таисия, ты к литературе бездарна. У тебя способности к физике.
Еще большая загадка! В первом классе о физике я имела представление куда более туманное, чем о литературе. Но, наверное, моей матери было виднее, а я в те годы еще не подвергала сомнению ее авторитет. Поэтому несколько последующих лет писала лишь сочинения, которые мне задавали в школе. И, кстати, получала за них сплошные пятерки.
Потом я опять не выдержала. Мне было десять лет, мы жили летом с бабушкой на даче. Я прочла «Затерянный мир» Конан Дойля и под сильным от него впечатлением принялась писать собственный фантастический роман.
Обратив внимание, что я, несмотря на великолепную погоду, часами просиживаю в своей комнате за столом, бабушка встревожилась:
– Вам разве в школе дали задания на лето?
– Нет, просто я…
К моменту нашего разговора у меня накопилось четыре исписанных мелким почерком школьных тетрадей.
– Вот, почитай, – протянула я ей начало своего детища.
Эпизод со сказкой у меня практически стерся из памяти. Как же я была глупа и наивна! Бабушка, нахмурившись, прямо в моей комнате села в кресло и начала читать. Я следила за ее лицом. Вскоре на нем воцарилось брезгливое выражение, с каким она обыкновенно убирала лоток за кошкой. Сердце мое сжалось от недобрых предчувствий.
– Да-а. – Отбросив тетрадку в сторону, бабушка, наконец, подняла на меня глаза. – Не ожидала я от тебя такого, внучка. Просто стыд. А еще девочка из интеллигентной семьи. Дедушка крупный физик, лауреат Государственной премии, а ты веришь в такую белиберду. Давай-ка мы с тобой, Тася, это порвем и сожжем в камине. Чтобы никто случайно не увидел. А главное, твоя мама. Она ужасно расстроится. Дедушка, конечно, расстроился бы еще больше, но он, увы, уже умер.
Я тогда так и не поняла, о чем бабушка больше сожалеет. Что дедушка умер или что он уже не сможет как следует расстроиться по поводу моего бездарного сочинения? В общем, рукопись полетела в огонь, а писательская карьера моя снова прервалась на много лет.
Потом, в старших классах, мы вместе с моей ближайшей подругой и одноклассницей Лялькой сочиняли сценарии для капустников, однако ни маме, ни бабушке я об этом не докладывала. Да и успех капустников относила целиком за счет исполнителей, а не своего литературного дара.
В институте мне было не до литературы. Все силы уходили на преодоление физики и сопутствующих ей предметов. А вот лаборанткой на кафедре я получила неожиданный, но сильный творческий импульс.
У импульса были имя, отчество, фамилия, а также ученая степень и звание. Эмма Никифоровна Чайкина, кандидат физико-математических наук, доцент. Классическая старая дева лет пятидесяти. Сухопарая страшная как смертный грех, да к тому же занудная и вредная. Меня она возненавидела буквально с первого взгляда. Полагаю, моей вины в этом не было. Скорее, когда-то в молодости они столкнулись на какой-нибудь узкой дорожке с моей мамой, Никифоровне пришлось уступить ей дорогу, а я теперь отдувалась.
Что я ни делала, все ей было не так. Ее ядовитые выпады по поводу моих умственных способностей меня не особенно обижали. Понятия «умный» и «глупый» вообще весьма спорны и эфемерны. К примеру, гениальный физик умный человек или нет? С точки зрения его науки, бесспорно, да. А вот с точки зрения бытовой этот гений может оказаться полным дебилом. Будет расхаживать в рваных штанах, поглощенный своими высокими материями, и просто не догадается, что их можно зашить или купить новые. Вот вам и ответ. Так что по этому вопросу я с доцентом Чайкиной в полемику не вступала, раз и навсегда решив: у нас с ней разные точки отсчета.
Но ее постоянные замечания по поводу моей фигуры страшно меня задевали. Девушка я, конечно, крупная, однако комплексов по этому поводу никогда не испытывала. Между прочим, мои формы многим нравились. Разумеется, противоположному полу. Я лишь следила, чтобы форм не становилось больше. Укрупнение грозило перебором. А так все нормально. Для меня и противоположного пола, но не для этой сушеной воблы – Эммы Никифоровны.
Она почему-то считала идеальной свою фигуру и мерила всех своими стандартами. Я уже на стенку от нее лезла. Убить была готова, до того она меня замучила!
А Лялька как раз очень кстати подкинула мне популярную книжку по психологии, и я в ней вычитала совет: если вы не хотите копить и постоянно пережевывать обиды, а стремитесь расстаться с ними раз и навсегда, напишите честно все, что вы мечтали бы сделать со своими обидчиками, затем уничтожьте бумажку, и вам сразу станет легче.
Я последовала рекомендации. Легче, однако, не стало. Видимо, недостаточно подробно написала, решила я, надо бы подетальней. Когда же я расписала подетальней, вышел роман, и мне действительно сделалось легче.
Роман я решила никому не показывать. Ни маме, ни бабушке, даже от Виталия сохранила в тайне. Впрочем, ему было в тот момент совсем не до моей писанины. У него случился конфликт с заведующим другой кафедрой, и тот в отместку выжил его из института.
Я страшно сочувствовала Виталию и жутко злилась на проклятого завкафедрой. Мерзейший мужик! Глупый, бездарный, да к тому же страшный бабник! Его я убила в своем втором романе. Описание его зверски расчлененного тела заняло у меня целых три страницы (на смерть Эммы в первом романе я потратила только полторы!) Позже, когда обе книги опубликовали, сцену убийства Никифоровны оставили без изменений, а смерть завкафедрой сократили до двух абзацев, однако мне уже было все равно.
Первой и единственной моей читательницей стала Лялька. После второго романа она заявила:
– Одну книгу вообще-то любой может написать. А вот две – это уже симптом. Точнее, диагноз. Неси в издательство.
– Кто же меня туда пустит? – засомневалась я.
– Не боги горшки обжигают. Ты посмотри, кто сейчас только не пишет! И милиционеры, и прокуроры, и врачи, и журналисты.
– Ну, журналистам-то сам Бог велел.
– Да они хуже всех и пишут!
– Скажешь тоже. Но, предположим, ты даже права. Куда мне все это нести? У меня совершенно никого знакомых в издательствах нету.
– Иди в самое крупное, – посоветовала подруга.
– Думаешь? – все еще колебалась я.
– Уверена. Чего мелочиться. Чем крупнее издательство, тем больше возможностей.
И я пошла. В издательство «Атлантида», всплывшее на горизонте года три назад, а теперь занявшее добрую треть книжного рынка. Дальше все пошло на удивление гладко. Мне даже не пришлось им звонить. Они позвонили сами. Женский голос назвался редактором отдела отечественной криминальной прозы.
– Таисия Никитична, когда вы смогли бы к нам зайти?
– Что, уже можно забирать рукопись? – решила я облегчить ей задачу.
– Зачем забирать? – к моему изумлению, в ее голосе послышалось беспокойство. – У вас появились другие предложения? Учтите, мы самое крупное издательство, и вряд ли чьи-нибудь предложения окажутся лучше наших, – без перехода добавила она.
Я про себя возликовала: «Им понравилось, и они боятся конкурентов!» Такой поворот представлялся мне совершенным чудом, однако я изо всех сил постаралась не выказать своих чувств. Голос у меня, конечно, предательски дрожал, но не зря же я работала менеджером по продажам.
– Предложения вообще-то есть. Но у вас «право первой ночи».
– Вот как! – оценила мой юмор моя собеседница. – Ну, замечательно. Думаю, мы с вами договоримся. А кстати, в других издательствах вас уже прочли?
