Текст книги "Неверные шаги"

Автор книги: Мария Адольфссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

8

Инспектор уголовного розыска Карл Бьёркен стоит в продуктовом магазине, нерешительно глядя то на замороженную пиццу, то на рыбные палочки, когда в кармане начинает вибрировать мобильник. В детском креслице магазинной тележки, заливаясь душераздирающим ревом, сидит его полуторагодовалый сынишка Фруде. Пухлые ручки тянутся к проходу между стеллажами, где исчезла мама, направляясь в отдел с памперсами. Карл бросает быстрый взгляд на дисплей, темные брови тотчас взлетают вверх, когда он видит, кто звонит. Карен Эйкен Хорнби, конечно, его непосредственная начальница, и с годами они стали друзьями, но вряд ли она звонит, чтобы поболтать. Особенно сегодня.

– Малыш, миленький, мама сейчас придет, – говорит Карл, прижимая к одному уху мобильник, а другое прикрывая ладонью. – Привет, Карен, – отвечает он в трубку, – чего звонишь? Протрезвела уже после праздничка?

– Заткнись. Ты сидишь?

– Да нет. Стою в “Теме”, выбираю между двумя соблазнами. Как думаешь, лучше взять замороженную пиццу с ветчи…

– Слушай сюда, – быстро перебивает Карен. – Срочно приезжай, у нас убийство.

Пока Карен рассказывает о случившемся, Карл с трепетом душевным видит, что возвращается жена. Толкает перед собой тяжелую тележку с тремя большими пачками памперсов и, по всей видимости, это стоит ей немалых усилий. В откидном детском креслице сидит братишка-близнец Фруде, Арне, что-то жует. Шея у Ингрид Бьёркен в красных пятнах, вид просто нестерпимо усталый, она осторожно отцепляет что-то от липких пальчиков Арне. Обиженный рев оглашает стеллажи с консервированными овощами и соусами для пасты.

При виде Карла лицо Ингрид озаряет улыбка, и сердце у него обрывается. Он знает, что эта улыбка, в которую он влюбился почти три года назад и которая по-прежнему бьет его как током, через минуту-другую сотрется.

Спустя сорок пять минут Карл Бьёркен делает шаг в сторону, когда через входную дверь выносят носилки с телом Сюзанны Смеед. В дверном проеме ему видно переднюю и Карен, она разговаривает с Сёреном Ларсеном, чьи непокорные курчавые волосы светлым нимбом стоят вокруг головы. Ларсен изо всех сил вытягивается, чтобы разница в росте между ним и Карен меньше бросалась в глаза. Сёрен Ларсен ростом всего метр шестьдесят три на босу ногу – в берцах с толстенной подошвой добавляется еще пяток сантиметров, но он все равно на несколько сантиметров ниже ее.

Карен выглядит сосредоточенной; Карлу знакома эта смесь напряжения и сдержанного ожидания. Сейчас она поворачивает запястье, смотрит на часы.

– Бьёркен вот-вот подъедет, – говорит она. – Осмотрим дом и потолкуем с соседями, да и у вас работы выше крыши. Я думала провести первое совещание в управлении, в семь вечера. Не возражаешь?

– В семь? Нормально, – отвечает Сёрен Ларсен. – Только ничего не трогайте, слышите? Даже в перчатках, не хочу, чтобы вы испортили отпечатки.

Со вздохом Карл переступает порог, и едва тень его длинной и широкой фигуры затемняет переднюю, Карен и Сёрен Ларсен оборачиваются к двери.

– Ага, явился, – говорит Карен. – Добро пожаловать, тут у нас, похоже, большая подлянка.

– В самом деле убийство? – спрашивает Карл.

– Без сомнения. Возможно, ловкий адвокат сумеет отнести его к разряду простых, но так или иначе не несчастный случай. Поможешь мне быстренько осмотреть дом, а потом сходим к соседу, который ее обнаружил. Брудаль только что уехал, тело везут в морг, но сперва можешь глянуть на кухню, а я расскажу, что нам пока известно.

Карл вытаскивает из Сёреновой сумки бахилы, вздыхает поглубже и идет на кухню. Ингрид не обрадуется, когда он вернется домой. Но когда это будет?

Карен останавливается на пороге, обводит взглядом помещение. Прямо напротив – большой овсяного цвета диван, перед ним низкий столик. На дымчатой стеклянной крышке стопка журналов и три дистанционных пульта, аккуратно, чуть ли не с точностью до миллиметра уложенные в ряд. По сторонам дивана два черных кожаных кресла – все повернуты к огромному телевизору, занимающему львиную долю противоположной стены.

Дальше по той же стене – камин и еще два кресла, тогда как на противоположной стене доминирует большой белый секционный книжный шкаф. Все выглядит аккуратным, ухоженным и слегка робким. Кухня со старинным шкафом и цветастым фарфором свидетельствует о желании сохранить сельский стиль, гостиная же, наоборот, словно бы обставлена человеком, который наугад открыл мебельный каталог и купил все, что изображено на картинке. Пожалуй, здесь нет ни одной вещи старше десяти лет, думает Карен, рассматривая безликую обстановку. И все-таки впечатление отнюдь не модно-современное, скорее будничное, на грани убийственной скуки.

Потом ее взгляд задерживается на каминной полке, где рядком стоят фотографии в рамках под золото. Она задумчиво подходит к камину рассмотреть фотографии, но вскоре ее отвлекает вошедший в комнату Карл.

– Н-да, теперь я знаю, как выглядит кухня, где человеку разбили лицо кочергой. Черт, наверно, никогда не привыкну.

– А ведь часть крови впитал халат, – не оборачиваясь, замечает Карен. – Но, по словам Брудаля, она умерла не от кочерги, а оттого, что ударилась затылком о ребро дровяной плиты. Сам увидишь на фотографиях вечером, на совещании.

Карл быстро оглядывает комнату, потом становится рядом с Карен. Оба молча рассматривают фотографии.

– Дочь? – спрашивает он немного погодя, кивнув на фото.

На всех снимках одно и то же лицо. Девочка трех лет на пляже. С улыбкой смотрит на фотографа, в руке – красная пластмассовая лопатка. Белокурая шестилетняя малышка с широкой дыркой в верхнем ряду зубов, в розовом балетном костюмчике с тюлевой юбочкой. Почти столь же белокурая девочка лет десяти-одиннадцати, гордо сделавшая шпагат на гимнастическом буме, вскинув руки над головой. Еще один снимок, предположительно на том же мероприятии: та же девочка, с победоносной улыбкой, наверху помоста призеров.

– Думаю, да. Посмотришь книжный шкаф?

Карл подходит к стоящему прямо против камина белому шкафу из ламината, со стеклянными дверцами и фурнитурой под золото.

– Черта лысого я бы назвал его книжным.

С усталой миной он изучает безделушки, расставленные между рядами дисков с музыкой и фильмами. Фарфоровая корзиночка с фарфоровыми цветами, пресс-папье из цветного стекла, коллекция фарфоровых лошадок разных размеров и цветов, испанская кукла в костюме фламенко, японская кукла-гейша. Немногочисленные книги занимают две полки: десяток-другой популярных любовных романов и детективов, энциклопедия в двенадцати томах и несколько толстых книг, вроде бы справочники. Карл вслух читает названия:

– “Рискни стать счастливым”, “Путь к подлинному Я”, “Оставь роль жертвы – возьми жизнь в свои руки”, “Люди-вампиры – так ты выбросишь из своей жизни негативную энергию”. Господи, ты тоже читаешь такое барахло?

– Каждый день. Разве незаметно?

Карен прошла к журнальному столику, разглядывает журналы. Сверху – последний глянцевый номер “Вога”. Она достает из нагрудного кармана ручку, осторожно сдвигает журнал и встречается взглядом с недовольной фотомоделью на обложке “Харперс базар”. Ниже в стопке – периодические издания, как будто бы сплошь посвященные моде, красоте и скандалам среди знаменитостей, а также несколько иллюстрированных журналов по антиквариату. Карен выпрямляется, еще раз обводит взглядом ухоженную безликую комнату, избегая смотреть на чисто вымытые окна, ищет хоть что-нибудь говорящее о том, кем была Сюзанна Смеед. Или, может, она такая и была, думает Карен. Женщина без собственных идей, для которой главное – прилично выглядеть. Прежде всего прилично выглядеть, думает она и мысленно видит ухоженные ногти и обнаженную грудь убитой. Силикон, вне всякого сомнения.

На белых стенах – несколько писанных маслом пейзажей, репродукция Моне в рамке, еще одна – Сислей и два бра под золото, с матовыми плафонами. Здесь мог жить кто угодно, думает Карен. Любая аккуратная, ухоженная женщина средних лет.

– Думаю, здесь мы ничего больше не найдем, – говорит она. – Пошли наверх?

Толстый бежевый ковер поглощает звук шагов, но деревянные ступеньки под ним легонько поскрипывают, когда они поднимаются по лестнице. На площадке две приоткрытые двери, третья закрыта. Карен вспоминает, что такое же золотое сердечко, как на закрытой двери, она видела внизу на двери туалета, и решает пока подождать с ванной комнатой. Открывает одну из двух других дверей, заглядывает в спальню Сюзанны Смеед. Широкая двуспальная кровать разобрана, но кажется на удивление нетронутой. Пушистое одеяло в пододеяльнике с узором из роз аккуратно откинуто на ту половину кровати, которой явно не пользуются. Пухлая подушка в наволочке с тем же цветочным узором; легкая вмятинка показывает, что на ней все-таки лежала чья-то голова. У окна – креслице, обитое цветастым ситцем, на подлокотнике – свернутый розовый плед. Прямо напротив красуется домашний тренажер с разными функциями и дисплеем, который, на взгляд Карен, напоминает приборную панель небольшого самолета.

– Как по-твоему, сколько он стоит? – спрашивает она, разглядывая этого монстра.

– Н-да, у меня таких деньжищ нету, – уныло отвечает Карл. – И на что ей такая широченная кровать, раз она использует только половину? Да и ту не очень. И спит всю ночь не иначе как в одной позе. У тебя кровать выглядит так же аккуратно, когда ты просыпаешься?

Карен не отвечает. У нее кровать тоже широкая, хотя обычно она спит одна. Но вообще-то он прав, такое впечатление, что Сюзанна в постели почти не шевелилась.

– Зуб даю, без любовника тут не обошлось. – Карл явно не торопится сменить тему. – Домашний тренажер и кровать кинг-сайз, подготовилась она, по крайней мере, неплохо…

– В таком случае, сегодня он здесь не ночевал, это ясно. Но мы проверим, – отвечает Карен, вовсе не разделяя его уверенность. За время осмотра у нее сложилось совсем другое впечатление; ей кажется, весь дом Сюзанны дышит одиночеством. Надеждой на перемены и почти нестерпимым одиночеством.

Она наклоняется, осторожно берется за нижнюю часть левой дверцы гардероба, сдвигает ее в сторону. Аккуратные ряды плечиков с блузками, юбками и платьями. Сверху, на полке, – стопки тщательно сложенных топов всех мыслимых расцветок и материалов. Внизу – три двойных ряда обуви: полдюжины лодочек разного цвета и с каблуками разной высоты, сандалии из золотых ремешков, босоножки с бусинами, разных моделей сандалеты на ремешках, две пары лоферов и по меньшей мере пять пар сапог. Открыв следующую дверцу, Карен опять видит плечики с аккуратно развешенной одеждой: платья, юбки, жакеты разных фасонов и несколько легких летних пальто. Остальное пространство занимают высокие стопки обувных коробок, многие с красными наклейками распродаж. Она быстро подсчитывает – штук двадцать, а то и тридцать коробок только в этом шкафу.

– Ну и ну, – говорит она. – Одна маленькая слабость у нее, во всяком случае, была. Гляди! – Карен отступает в сторону, чтобы Карл мог увидеть.

– Ух ты! Но, с другой стороны, какая женщина не сходит с ума по туфлям?

Он прав, думает она. Сюзанна вряд ли могла бы выбрать более безликое хобби, чем неумеренный шопинг. Вещей хоть отбавляй, однако ничто не выделяется, все аккуратно разложено-развешено, но совершенно безлико. Кажется, здесь не найдешь ничего, что могло бы пролить свет на причину, по какой Сюзанне разбили голову, да еще с такой яростью.

Карл выдвинул верхний ящик комода и в поисках чего-нибудь интересного осторожно перебирает трусики, бюстгальтеры и носки. Со вздохом задвигает ящик, открывает следующий. Карен наблюдает, как руки в перчатках осторожно роются в белье и колготках. Войди сюда сейчас Сёрен Ларсен, он бы не обрадовался.

– Никакого сексуального бельишка. Искусственного пениса и того нет. – Карл разочарован.

– Он у нее небось в ночном столике, – сухо роняет Карен. – Да ладно, можешь не волноваться, я уже проверила. Там только несколько пачек бумажных носовых платков, тюбик крема для рук и баночка снотворного.

Карл оживляется, но ненадолго, потому что Карен продолжает:

– Без врачебной сигнатуры. Несколько лет назад это снотворное продавали без рецепта; должно быть, она тогда его и купила. Или из-за границы привезла.

Карл выдвигает глубокий нижний ящик, сует руку под стопки аккуратно сложенного белья и ночных рубашек. Вдруг замирает, морщит лоб и вытаскивает что-то вроде большой книги в потрепанном голубом переплете:

– Бинго! Фотоальбом.

– Уже кое-что. Сперва пусть им займутся криминалисты, а после и мы поглядим, вечером в участке. Ладно, давай быстренько осмотрим, что тут осталось. А затем потолкуем с Харальдом Стееном, и как можно скорее.

– С соседом, который ее нашел?

Карен кивает.

На двери во вторую спальню видны дырочки от шурупов, словно раньше там была какая-то табличка, но ее сняли. На узкой кровати, застланной полосатым розовым покрывалом, сидит игрушечный медведь, смотрит на них из-под афиши с четверкой улыбающихся парней.

– “One Direction”[1]1
  Англо-ирландский бой-бэнд, созданный в Лондоне в 2010 г.


[Закрыть], – говорит Карл. – Племянники с ума по ним сходили.

Я знаю еще одного, думает Карен, чувствуя, как сжимается грудь. Она молчит.

На белом комоде – маленькое стилизованное деревце из желтого металла, через тонкие веточки переброшены разноцветные стеклянные бусы и маленький браслет с брелоками. Над комодом возле зеркала висят на золотом крючке розовые балетные туфельки с длинными шелковыми лентами. Карен открывает верхний из двух ящиков, только чтобы убедиться, что он аккуратно выстлан бумагой с розовым узором, но совершенно пуст. Когда она выдвигает нижний ящик, внутри что-то гремит – два бокальчика из серебряного пластика сиротливо катаются туда-сюда по деревянному дну.

В покинутой девичьей комнате витает печаль. Это мавзолей утраченного ребенка, ребенка, который не живет здесь уже много лет. Карл словно читает ее мысли.

– Наверно, она использует эту комнату как гостевую, – говорит он, и Карен спрашивает себя, кого он пытается утешить – себя или ее.

– Может быть, – неуверенно отвечает она.

Что-то подсказывает ей, что гости у Сюзанны Смеед бывали редко. Каждая комната, которую они осматривали, только усиливала впечатление одиночества.

Быстрый взгляд в ванную – тоже ничего интересного. Там царит угловая ванна с кранами под золото. Огромная, она выглядит в маленьком помещении совершенно нелепо. Розовый пушистый коврик застилает узкую полоску пола. В шкафу ничего примечательного: электрическая зубная щетка, таблетки от головной боли, витаминные добавки, зубная нить, еще одна баночка снотворного и длинный ряд средств по уходу за кожей и духов. Возможно, лишнее подтверждение Сюзанниной любви к покупкам, думает Карен и с некоторой завороженностью разглядывает баночки и флаконы с логотипами “Клиник”, “Д-р Брандт”, “Экзювьянс” и других марок, о которых она вообще не слыхала.

– Не найдем мы тут больше ничего, пока криминалисты не сделают свою работу, – говорит Карен. – Пошли к старику Стеену.

9

Дом Харальда Стеена расположен всего в двухстах метрах ниже по реке считая от дома Сюзанны, на другом берегу Лангевиксо. Карен с Карлом шагают по глинистой тропинке вдоль воды, и Карен рассказывает о предварительных выводах Кнута Брудаля.

– Кража со взломом? – нерешительно спрашивает Карл, натягивая капюшон, чтобы укрыться от мороси.

– Может быть. Сумка Сюзанны валялась в траве возле крыльца, бумажника в ней не оказалось. И несколько ящиков комода были выдвинуты, содержимое перерыто.

– Ну, тогда…

– С другой стороны, в посудном шкафчике стояла банка из-под чая с наличными, так ее не тронули. По словам Ларсена, семьсот пятьдесят марок двадцать шиллингов. В общем, если кто-то охотился за деньгами, банку он, по крайней мере, проморгал. Остальное ты сам видел, ни гостиную, ни спальню не обыскивали, только комод в передней.

– Мобильный? Компьютер?

– Ни то ни другое пока определенно не нашли, так что, возможно, они украдены. Но больше в доме как будто бы ничего не пропало, во всяком случае ничего такого, что обычно тащат воры. Например, по словам Ларсена, в одном из кухонных ящиков лежит шкатулка со столовым серебром, набор из семидесяти двух предметов, а ведь его даже самый глупый воришка прихватил бы. Зато исчез ее автомобиль. Я знаю, она ездит на “тойоте”, и ни на участке, ни на дороге машины нет.

– Ты объявила ее в розыск?

– А как ты думаешь? Этим Йоханнисен занимается. Еще я вызвала Корнелиса Лоотса и Астрид Нильсен, чтобы опросили других соседей в округе и выяснили, не видел ли кто чего или не слышал.

– Самое странное, что дом был заперт, – говорит Карл. – Какой ворюга запирает за собой дверь?

– Не так уж и странно. Этот замок сам запирается, когда закрываешь дверь. У меня тоже был такой, но я его сменила, после того как дважды осталась на улице.

– И никаких следов сексуального насилия, говоришь?

– Да, во всяком случае, Брудаль предварительно сделал такой вывод. К тому же, когда все случилось, она сидела на кухне, в халате и тапках.

– Может, он долго пробыл в доме. Держал ее в плену, заставил одеться, а потом убил.

Скептически вскинув брови, Карен смотрит на Карла.

– Но сперва подал ей завтрак? Брось, Карл. Насколько это правдоподобно?

– Н-да… а вдруг они были знакомы? Зуб даю, у нее был любовник, он и постарался.

– Тогда мы скоро все выясним. В этом городке ничего не утаишь. Но ты ведь видел кровать: если у нее и был любовник, то нынче ночью они вместе не спали.

По мостику они переходят на другой берег и оказываются во владениях Харальда Стеена. Секунду помедлив, Карен говорит:

– Да, вот еще что. Я сегодня ночевала в Дункере, и утром, по дороге домой, вообще-то видела Сюзанну. – Карен кивает в сторону речки. – Она шла от стиральных мостков к дому, должно быть после купания. Я не раз видела раньше, как она купается, и на часы не смотрела, но, пожалуй, было примерно четверть девятого.

Карл останавливается, оборачивается, будто ожидает увидеть на тропинке Сюзанну. Карен знает, о чем он думает.

– Именно, – говорит она. – Если предположения Брудаля насчет времени правильны, то, вероятно, ее убили вскоре после того, как я ее видела. Нет-нет, по дороге я никого не встречала. Но попросила криминалистов обследовать участок вокруг мостков, хотя вряд ли это что-нибудь даст.

Сара Ингульдсен встречает их на крыльце дома Харальда Стеена. Чуть поодаль во дворе стоит Бьёрн Ланге. Заметив их, он пытается спешно затушить сигарету.

– Добрый день, шеф. – Ингульдсен подносит руку к козырьку.

Коротко кивнув, Карен принимается соскребать глину с берцев о край каменной ступеньки.

– Добрый день, – с беглой улыбкой говорит она. – Узнали что-нибудь полезное?

– Немного, Харальд Стеен ничего почти не сказал. К сожалению, когда мы подъехали, он был еще там, наверху, и, когда мы вошли в дом, успел кое-что увидеть.

Карен замирает, и Сара Ингульдсен явно чувствует ее беспокойство, потому что поспешно продолжает:

– Нет-нет, в доме он ничего не видел, он видел лицо Ланге, когда тот вышел на крыльцо. И слышал, как я отослала скорую, в общем, понял что к чему. Лицо у него аж посерело, и я отвезла его домой, а Ланге остался там, один.

– Почему Стеен не попытался войти и помочь ей? По словам дежурного, он думал, она просто потеряла сознание или упала, – вставляет Карл Бьёркен.

– Он сказал, что пытался, но дверь оказалась заперта. И это правда, Ланге был вынужден выбить стекло, чтобы отпереть. Старикану пришлось сперва вернуться домой, позвонить по сто двенадцать, а потом он опять взобрался вверх по склону, чтоб дождаться скорой. Немудрено, что у него сердце прихватило.

– Сейчас-то все в порядке? – спрашивает Карен и берется за ручку двери.

– Да, только он очень устал. Лежит в гостиной на диване, может, и спит уже.

– Ладно, забирай с собой Ланге, езжайте перекусить. Вы ведь давно на дежурстве, – добавляет она, сообразив, что с тех пор, как она столкнулась в Дункере с Ингульдсен и Ланге, прошел целый рабочий день, а они и тогда, наверно, уже час-другой патрулировали улицы. И тотчас отбрасывает эти мысли. Нет ни малейшего повода вспоминать утренние беды.

– Да, у нас у всех день выдался долгий. – Сара Ингульдсен широко улыбается.

Дверь гостиной открыта настежь. Харальд Стеен лежит на диване, но не спит, а может, как раз проснулся, когда Карен легонько постучала по дверному косяку.

– Ага, дочка Эйкенов, ну, заходи, милая, – говорит он и пытается встать.

– Лежи, лежи, Харальд. – Карен входит в комнату, Карл за ней. – Ну, меня ты знаешь, а это мой коллега Карл Бьёркен. Можно нам ненадолго присесть?

Харальд Стеен жестом указывает на кресла, обитые буклированной тканью в коричнево-желтую полоску. На журнальном столике – недопитый стакан с водой и коробочка с таблетками нитроглицерина.

– Полегчало? – спрашивает Карен, садясь на краешек одного из кресел и наклоняясь к старику. – Для тебя все это наверняка изрядный шок.

– Да, полегчало маленько. Господи, я-то думал, она просто поскользнулась или сознание потеряла. Представить себе не мог, что дело так плохо. Молодая ведь…

Карен разом одолевают сомнения: а много ли Харальд Стеен понял в случившемся? Может, по-прежнему думает, что речь идет о несчастном случае? Она наклоняется вперед, смотрит ему в глаза.

– Сюзанна умерла не своей смертью, Харальд. Поэтому нам надо поговорить с тобой.

Несколько секунд взгляд Харальда Стеена в замешательстве мечется между Карен и Карлом, затем старик с трудом пытается сесть.

– Не своей смертью? Но ведь вон та барышня говорила. – Он жестом показывает на дверь, на пороге которой, как Карен замечает только сейчас, все еще стоит Сара Ингульдсен, словно часовой в синей форме. Любопытная особа, думает она. Или чересчур ретивая.

– Я не знала, сколько можно рассказать, – поясняет Сара Ингульдсен. – Вот и сказала только, что Сюзанна Смеед умерла и что, когда человек умирает дома, мы обязательно вызываем врача.

– Хорошо, а сейчас идите. Если понадобится, мы свяжемся с вами и Ланге позднее.

Карен опять оборачивается к Харальду Стеену, смотрит ему в глаза.

– Да, Харальд, она все правильно сказала, мы всегда так поступаем. Но в данном случае у нас, к сожалению, есть все причины полагать, что Сюзанну… лишили жизни.

“Лишили жизни”. Будто это звучит лучше, чем “убили”, думает она и быстро косится на белую коробочку с нитроглицерином. Сердечный приступ сейчас не просто стал бы роковым для Харальда Стеена, но еще и отнял бы у них всякую возможность получить важные показания.

– Потому нам и нужна твоя помощь, понимаешь, – продолжает она. – Может, ты видел или слышал что-нибудь, что поможет нам выяснить, кто…

– Как? – с неожиданной силой в голосе произносит Харальд Стеен. – Как умерла Сюзанна?

Старик наконец с трудом сумел сесть и выпрямиться, но в глазах по-прежнему смятение и беспокойство. Он тянется к стакану с водой, и Карен отмечает, что рука у него слегка дрожит, однако цвет лица вполне нормальный.

– Все хорошо, Харальд? – уклончиво спрашивает она. – Может, позвонить кому-нибудь? У тебя ведь сын на Фриселе, хочешь, вызовем его сюда на ночь?

Украдкой она бросает взгляд на часы: четверть пятого. По воскресеньям паром из Санде ходит каждые полчаса. Сын Харальда мог бы добраться сюда через час-другой.

– Нет, боже упаси, не надо его вызывать, – сердито отмахивается старик. – Обойдусь, вот увидишь.

– Тогда, может, кого-нибудь другого? – спокойно предлагает Карл. – Пожалуй, вам не стоит оставаться одному, во всяком случае сегодня вечером.

Карл откинулся на спинку продавленного кресла, сидит, положив ногу на ногу в попытке найти опору для блокнота.

– В шесть придут из социальной службы, – бормочет Харальд Стеен. – В смысле, если не забыли про меня.

– Вот как, у тебя, стало быть, есть помощники. И часто они приходят?

Харальд Стеен хихикает с весьма довольным видом, будто уже забыл, почему полиция сидит у него в гостиной.

– Ну, с тех пор как у меня неполадки с сердцем, приходит одна бабенка дважды в день, кормит, так что об этом можно не беспокоиться. Еще она убирает, причем хорошо. Правда, полька она, само собой, – добавляет он, словно несколько умаляя тем самым качество предоставленных услуг.

Карен слышит скрип ручки, Карл что-то записывает.

– И в какое время она приходит?

– Полька? Да по-разному. Иной раз в восемь утра и к ужину. Только вот приправы она чудные кладет. Я пробовал ей сказать, но…

– Вы помните, в котором часу она приходила сегодня утром? – перебивает Карл, быстро глянув на Карен.

– Н-да, нынче она здорово припозднилась, кажись, часов в девять явилась. Хотя нет, скорей в полдесятого. По крайней мере, я уже давно не спал, когда она соизволила прийти. Праздновала небось. Они, польки-то, слышно, горазды выпить.

Карен и Карл снова переглядываются.

– А вы сами ничего не заметили, пока ждали помощницу? – делает Карл новую попытку. – То есть, может, видели кого-нибудь или автомобиль поблизости от дома Сюзанны?

Харальд Стеен глядит на него с искренним удивлением.

– Не-ет… – неуверенно бормочет он и медленно качает головой: дескать, что за нелепый вопрос. – Как я мог что-то увидеть, из постели-то? Обычно я встаю, когда кофей готов. Кофей она варит знатный, крепкий.

Его лицо озаряется радостью, Карен беззвучно вздыхает. Все без толку, думает она. Лучше уж сосредоточить внимание на этой польке, может, она что-нибудь видела. Вот и Карл закрывает блокнот, и оба, как по команде, уже собираются встать из потертых кресел.

– Но машину я, само собой, слышал.

Карен замирает и краем глаза видит, что Карл тоже замер. Оба пристально смотрят на Харальда Стеена и снова садятся.

– Стало быть, вы слышали машину?

Голос Карла звучит нарочито спокойно, будто он опасается, что малейшая попытка поторопить Стеена все испортит, вновь отвлечет старика от темы.

– А как же, машину Сюзанны, драндулет этот японский. Потому и подумал: чудно, на кухне свет горит. И дым из трубы. Ну то есть, с какой бы стати она все так оставила, а? Но я и предположить не мог…

– Ты уверен, машина точно была Сюзаннина? – перебивает Карен как можно мягче.

Харальд Стеен позволяет себе сердито фыркнуть.

– Звук-то какой! Хрипит и фырчит ровно древняя старуха, когда заводится. Тут не ошибешься. Стартер хреновый, я говорил Сюзанне, что надо его заменить, но у нее, понятно, руки не дошли.

– И было это, значит, утром, еще до прихода польки? – наседает Карл. – Вы уверены?

– А как же, но полька к тому времени уже пришла. Машина затарахтела, аккурат когда она крикнула, что кофей готов. Нам показалось чудно, что Сюзанна уезжает этак рано в воскресенье. Вдобавок после Устричного. Потому она и явилась так поздно, – добавляет Харальд Стеен.

– Поздно? Вы же только что сказали, что рано.

– Да я про польку, само собой. Она-то соизволила явиться в десятом часу. Должно, отсыпалась. Недаром говорится, ленивой овце и шерсть тяжела.

– В десятом часу? Точно?

– Точно, я же каждые полчаса слушаю новости и погоду. И успел несколько раз прослушать старые новости, ничего нового не сообщали. Но она, поди, как и все, была на Устричном фестивале и перебрала хеймёского. Они ведь, слышно, пьют как лошади. Ну, то есть польки.

Карен набирает в грудь воздуху, делает последнюю попытку:

– Значит, ты слышал, как Сюзаннин автомобиль отъехал, уже после прихода помощницы? Как думаешь, она тоже слышала машину?

– Еще бы! Сказала даже, звук, мол, такой же, как у автомобилей дома, в Польше. Хорошая баба, что ни говори.

Они прощаются, еще раз убедившись, что сына Харальд Стеен вызывать не желает. Карен решает не дожидаться соцработницы. Карл записал телефон некой Ангелы Новак из “Хоумкэр”, чья визитка обнаружилась на дверце холодильника.

– И что же ты думаешь по этому поводу? – спрашивает Карл, когда они снова шагают по тропинке.

– С головой у него хуже, чем я думала. А ведь не так давно Стеен был в Лангевике весьма популярной фигурой. Ни одного аукциона не пропускал, считался, помню, прижимистым, но чертовски забавным. Теперь это в прошлом. В последние годы я большей частью встречала его в городе, так, видела издалека.

– Да, его указания времени не основание для выводов, из этой чепухи вообще ничего особо не вытащить, – мрачно вздыхает Карл. – Пусть даже кое-что из его домыслов окажется правдой.

– Да, вполне возможно, они и впрямь слышали Сюзаннин автомобиль. Потолкуй с этой Ангелой Новак. Вдруг она еще что-нибудь заметила.

– Если старикан прав, то получается, преступник уехал отсюда в автомобиле жертвы около десяти.

– Так или иначе, автомобиль пропал, значит, не исключено, что так оно и есть. Посмотрим, удастся ли Брудалю поточнее определить время смерти. Попробую поднажать на него.

– Когда ты объявила автомобиль в розыск?

– Как только приехала сюда и увидела, что его нет на месте. Не раньше двух.

– В таком случае у убийцы было несколько часов, чтобы спокойно покинуть остров.

– Да, свалить на Ноорё или на Фрисель, во всяком случае. По воскресеньям ни в Эсбьерг, ни в Харидж паромы не ходят.

– Но есть авиарейсы из Ленкера и Равенбю. Зуб даю, автомобиль мы найдем возле того или другого аэропорта.

– Стало быть, у тебя новая версия: кто-то запланировал убить Сюзанну Смеед, а затем сбежать из страны? А недавно ты толковал про кражу со взломом. Как бы то ни было, в таком случае им пора бы уже найти автомобиль – на парковках у паромных терминалов и в аэропортах проверку производят первым делом.

Карл Бьёркен пожимает плечами, а Карен продолжает:

– Я говорила с Корнелисом Лоотсом, он звонил в порт. Единственное большое судно, покинувшее остров, это круизный теплоход, который сейчас направляется в Норвегию. Он вышел из Стокгольма двадцать пятого и прибыл в Дункер с заходом в Копенгаген. Сейчас идет в Эдинбург, затем посетит Шетландские острова и норвежское побережье, а потом вернется в Швецию, если я правильно поняла. В общем, круиз для американских пенсионеров, у которых корни в Северной Европе. Но мне трудновато представить себе, чтобы какой-нибудь богатый американец спонтанно покинул удобную каюту-люкс и отправился на велосипеде в Лангевик убивать Сюзанну Смеед.

– На велосипеде?

– Да, или автостопом. Иначе как бы он сюда добрался? Ведь чтобы уехать отсюда, убийца угнал Сюзаннину машину, но свою нигде не оставлял. На всякий случай я поручила Лоотсу связаться с пароходством и запросить списки пассажиров. Но если твоя версия верна и убийца покинул страну, у нас нет ни малейшего шанса. Гавани, они как решето.

Карл шагает, засунув руки глубоко в карманы и подняв плечи, как бы защищаясь от ветра. Карен смотрит на него и думает, что надо бы сбавить обороты, не затевать бесконечный спор. А то она прямо как сварливая собачонка.

– Вдобавок уйма катеров и яхт из Дании, Голландии и черт знает откуда еще, – продолжает она. – Ведь вчера сюда съехались тысячи людей, и большинство умотало еще в первой половине дня. Какого лешего этих идиотов несет сюда на Устричный фестиваль?