Текст книги "Повседневная жизнь победителей: быт советских людей в послевоенное время (1945-1955)"

Автор книги: Марина Короткова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

М. Короткова
Повседневная жизнь победителей:
Быт советских людей в послевоенное время (1945–1955)

Великая Отечественная война, ставшая тяжелым испытанием и потрясением для советских людей, надолго перевернула весь уклад и ход жизни большинства населения страны. Огромные трудности и материальные лишения воспринимались как временно неизбежные проблемы, как следствие войны.

Послевоенные годы начинались с пафоса восстановления, надежд на перемены. Главное – война была позади, люди радовались тому, что остались в живых, все остальное, включая бытовые условия, было не столь важно.

Все трудности повседневной жизни в основном легли на плечи женщин. Среди руин разрушенных городов они сажали огороды, убирали завалы и расчищали места под новое строительство, одновременно воспитывали детей и обеспечивали семью. Люди жили надеждой, что очень скоро наступит новая, более свободная и обеспеченная жизнь, поэтому советское общество тех лет называют «обществом надежд».

«Второй хлеб»

Основная реалия повседневной жизни того времени, шлейфом тянувшаяся из военной эпохи, – постоянная нехватка еды, полуголодное существование. Не хватало самого главного – хлеба. «Вторым хлебом» стала картошка, ее потребление увеличилось вдвое, она спасала прежде всего деревенских жителей от голода.

Из тертой сырой картошки, обваленной в муке или сухарях, пекли лепешки. Использовали даже мерзлую картошку, которая оставалась на зиму в поле. Ее доставали из земли, кожуру снимали и в эту крахмалистую массу добавляли немного муки, травы, соли (если она была) и жарили лепешки. Вот что в декабре 1948 г. писала колхозница Никифорова из села Чернушки:

«Питание картофельное, иногда с молоком. В деревне Копытовой хлеб пекут так: сотрут ведро картофеля, положат горсть муки для склеивания. Хлеб этот почти без белка, необходимого для организма. Совершенно необходимо установить минимум количества хлеба, которое необходимо оставлять неприкосновенным, хотя бы 300 г муки на человека в сутки. Картофель – обманчивое питание, скорее вкусовое, чем насыщающее».

Люди послевоенного поколения до сих пор вспоминают, как они ждали весны, когда появится первая трава: можно сварить пустые щи из щавеля и крапивы. Ели также «пестыши» – побеги молодого полевого хвоща, «столбушки» – цветоносы щавеля. Даже овощные очистки толкли в ступе, а затем проваривали и использовали в пищу.

Приводим фрагмент из анонимного письма И.В.Сталину от 24 февраля 1947 г.: «Колхозники в основном питаются картофелем, а многие и картофеля не имеют, питаются пищевыми отбросами и питают надежду на весну, когда нарастет зеленая трава, тогда будут питаться травой. Но еще кое у кого останутся сушеные картофельные очистки и тыквенные корки, которые смелют и будут стряпать лепешки, которые в хорошем хозяйстве не стали бы есть свиньи. Дети дошкольного возраста не знают цвета и вкуса сахара, конфет, печенья и других кондитерских изделий, а питаются наравне со взрослыми картофелем и травой».

Настоящим благом для деревенских жителей было созревание в летний период ягод и грибов, которые собирали в основном подростки для своих семей.

Один трудодень (единица учета труда в колхозе), заработанный колхозником, приносил ему меньше продуктов, чем средний горожанин получал по продовольственной карточке. Колхознику надо было работать и откладывать все деньги целый год, чтобы он мог купить самый дешевый костюм.

Пустые щи и каша

В городах дело обстояло не лучше. Страна жила в условиях острого дефицита, а в 1946–1947 гг. страну охватил настоящий продовольственный кризис. В обычных магазинах продовольствие зачастую отсутствовало, они выглядели убого, часто в витринах выставляли картонные муляжи продуктов.

Цены на колхозных рынках были высокие: например, 1 кг хлеба стоил 150 руб., что составляло больше недельной зарплаты. В очередях за мукой стояли по нескольку дней, номер очереди писали на руке химическим карандашом, утром и вечером устраивали перекличку.

В это же время стали открывать коммерческие магазины, где продавались даже деликатесы и сладости, но они были «не по карману» простым рабочим. Вот как описал такой коммерческий магазин американец Дж. Стейнбек, побывавший в 1947 г. в Москве: «Продовольственные магазины в Москве очень большие, как и рестораны, они делятся на два вида: те, в которых продукты можно приобрести по карточкам, и коммерческие магазины, также управляемые государством, где можно купить практически простую еду, но по очень высоким ценам. Консервы сложены горами, шампанское и грузинские вина стоят пирамидами. Мы видели продукты, которые могли бы быть американскими. Здесь были банки с крабами, на которых стояли японские торговые марки. Были немецкие продукты. И здесь же лежали роскошные продукты Советского Союза: большие банки с икрой, горы колбас с Украины, сыры, рыба и даже дичь. И различные копчености. Но все это были деликатесы. Для простого русского главным было, сколько стоит хлеб и сколько его дают, а также цены на капусту и картошку».

Нормированное снабжение и услуги коммерческой торговли не могли избавить людей от продовольственных трудностей. Большинство горожан жили впроголодь.

По карточкам давали хлеб и один раз в месяц две бутылки (по 0,5 л) водки. Ее люди отвозили в пригородные деревни и меняли на картошку. Мечтой человека того времени были квашеная капуста с картошкой и хлебом и каша (в основном перловка, пшено и овес). Советские люди в то время практически не видели сахара и настоящего чая, не говоря уже о кондитерских изделиях. Вместо сахара использовали ломтики вареной свеклы, которые высушивали в печи. Пили также морковный чай (из сушеной моркови).

Письма рабочих послевоенного времени свидетельствуют об одном и том же: жители городов довольствовались пустыми щами и кашей при остром дефиците хлеба. Вот что они писали в 1945–1946 гг.: «Если бы не хлеб, кончил бы свое существование. Живу на одной воде. В столовой, кроме тухлой капусты и такой же рыбы, ничего не видишь, порции дают такие, что съешь и не заметишь, обедал или нет» (рабочий металлургического комбината И.Г. Савенков);

«Кормить стали хуже, чем в войну, – миску баланды да две ложки каши овсяной, и это за сутки взрослому человеку» (рабочий автозавода М. Пугин).

Денежная реформа и отмена карточек

Послевоенное время ознаменовалось двумя важнейшими событиями в стране, которые не могли не повлиять на повседневную жизнь людей: денежная реформа и отмена карточек в 1947 г.

Существовали две точки зрения на отмену карточек. Одни считали, что это приведет к расцвету спекулятивной торговли ^и усугублению продовольственного кризиса. Другие полагали, что отмена карточек и разрешение коммерческой торговли хлебом и крупой стабилизируют продовольственную проблему.

Карточная система была отменена. Очереди в магазинах продолжали стоять, несмотря на значительное повышение цен. Цена за 1 кг черного хлеба выросла с 1 руб. до 3 руб. 40 коп., 1 кг сахара – с 5 руб. до 15 руб. 50 коп. Чтобы выжить в этих условиях, люди начали продавать нажитые до войны вещи.

Рынки находились в руках у спекулянтов, которые продавали товары первой необходимости: хлеб, сахар, масло, спички и мыло. Их снабжали «нечистые на руку» работники складов, баз, магазинов, столовых, ведавших продовольствием и снабжением. Чтобы пресечь спекуляцию, Совет министров СССР в декабре 1947 г. выпустил постановление «О нормах продажи промышленных и продовольственных товаров в одни руки».

В одни руки отпускали: хлеб – 2 кг, крупа и макароны – 1 кг, мясо и мясопродукты – 1 кг, колбасные изделия и копчености – 0,5 кг, сметана – 0,5 кг, молоко – 1л, сахар – 0,5 кг, хлопчатобумажные ткани – 6 м, нитки на катушках – 1 шт., чулки или носки – 2 пары, обувь кожаная, текстильная или резиновая – 1 пара, мыло хозяйственное – 1 кусок, спички – 2 коробка, керосин – 2 л.

Смысл денежной реформы разъяснил в своих мемуарах тогдашний министр финансов А.Г. Зверев: «С 16 декабря 1947 года выпустили в обращение новые деньги и стали обменивать на них денежную наличность, за исключением разменной монеты, в течение недели (в отдаленных районах – в течение двух недель) по соотношению 1 за 10. Вклады и текущие счета в сберкассах переоценивались по соотношению 1 за 1 до 3 тысяч рублей, 2 за 3 от 3 тысяч до 10 тысяч рублей, 1 за 2 свыше 10 тысяч рублей, 4 за 5 для кооперативов и колхозов. Все обычные старые облигации, кроме займов 1947 года, обменивались на облигации нового займа по 1 за 3 прежних, а 3-процентные выигрышные облигации – из расчета 1 за 5».

Денежная реформа проводилась за счет народа. Деньги «в кубышке» внезапно обесценились, крохотные накопления населения были изъяты. Если учесть, что в сберкассах хранилось 15 % накоплений, а 85 % – на руках, то понятно, кто пострадал от реформы. Кроме того, реформа не затронула заработной платы рабочих и служащих, которую сохранили в прежнем размере.

Приводим фрагмент из письма учителя Востокова председателю Госплана СССР Н.А. Вознесенскому: «Стремление у Зверева таково: довести советского человека до состояния невозможности что-либо купить. Весь бюджет строит на максимальном обирании трудящихся. Моя зарплата 800 руб. (семья 14 человек). На руки получаю в месяц 454 руб. (на одного члена семьи 32 руб. 40 коп.), остальные Зверев берет в виде военного налога, подоходного, займа на оборону и пр. Скажите, положа руку на сердце, можно ли что-либо приобрести при причитающихся на одного члена семьи 32 руб. и при нынешних ценах на товары? Пионерский галстук стоит 80 руб. <…> Обычный мужской галстук в Госторговле – 27 руб. Пока существует денежная система в нашей стране, надо, чтобы она была денежной системой, а не издевательством над трудящимися».

Коммунальное житье-бытье

Черта послевоенной действительности – массовое разрушение жилого фонда и вытекавшая из этого необходимость для миллионов людей ютиться в подвалах и чердаках или иных подсобных, неприспособленных для житья помещениях, лишенных элементарных бытовых удобств.

Жизнь в тяжелых и скученных условиях была нормой. Комнаты в деревянных бараках, углы и койки в заводских общежитиях и коммунальные квартиры – основные виды послевоенного общественного жилья. Бараки, не имевшие ни водопровода, ни канализации, долгое время составляли значительную часть жилого фонда. Мечтой многих семей была своя комната в коммунальной квартире.

Бывший мэр г. Москвы Ю.М. Лужков о таком жилье вспоминал: «На шестерых одна комната. Лишь после войны отец отдал соседу нашу часть общей кухни, взял взамен его часть внутреннего сарая, отчего получилась как бы отдельная квартира. В ней все равно воды не было, ее провели много позже, газа не было, готовили на керосинках, канализации не было, ее заменяли выгребная яма и вертикальный ствол двухэтажного туалета, поскольку мы жили на первом, в детали лучше не вдаваться. Электричество было всегда. И еще было чудовищно холодно, ибо стены дощатые (засыпные), а отопление печное (непостоянное). В морозы тепло выдувало насквозь».

Поход в баню требовал много времени и был целым событием в семье. Надо было отстоять очередь, чтобы попасть в раздевалку и получить заветный номерок и место, где оставляли одежду. Номерок этот привязывали к ручке таза (шайки), который получали в мыльном отделении. Перед мытьем таз тщательно мыли, а после процедуры быстро сдавали, так как места на скамейке и освободившиеся шайки уже караулили только что пришедшие в баню люди.

Жизнь в коммунальной квартире того времени имела свою специфику. В квартире могло проживать до 40 человек. В одной комнате обычно размещалась семья: от 5 до 13 человек. Кухня, ванная и туалет были общими.

Такую коммуналку описал один из самых известных поэтов-шестидесятников – А.А. Вознесенский – в своей книге «Прорабы духа»: «В детстве наша семья из пяти человек жила в одной комнате. В остальных пяти комнатах квартиры жило еще шесть семей – семья рабочих, приехавшая с нефтепромыслов, возглавляемая языкастой Прасковьей, аристократическая рослая семья Неклюдовых из семи человек и овчарки Багиры, семья инженера Ферапонтова, пышная радушная дочь бывшего купца и разведенные муж и жена. Коммуналка наша считалась малонаселенной. В коридоре сушились простыни. У дровяной плиты среди кухонных баталий вздрагивали над керосинкой фамильные серьги Муси Неклюдовой. В туалете разведенный муж свистал «Баядеру», возмущая очередь. В этом мире я родился, был счастлив и иного не представлял».

Настоящим бедствием жизни в коммунальных квартирах были клопы. Они жили за обоями, за фотографиями на стене и в диванных подушках. Если их давили, то сильный запах разносился по всей комнате. Особенно много клопов было в металлических соединениях кроватей. Для их уничтожения ножки железной кровати ставили в таз и поливали кипятком из чайника.

Поскольку ванная была одна на всю квартиру, то жильцы расписывали на листке бумаги время, кто и когда собирается помыться и постирать. Ванная зачастую служила «яблоком раздора» для соседей. Поводом для конфликтов могли также стать висящий на стене в коридоре и всегда занятый телефон, единственный туалет, куда по утрам выстраивалась нервная очередь, уборка мест общего пользования и домашние животные.

Элитные квартиры

При таком жилищном кризисе, который охватил послевоенные города, стали возводить дорогостоящие многоквартирные элитные дома в стиле «сталинского ампира». Для простого человека были почти недоступны квартиры в этих многоэтажных жилых домах, облицованных светлым кирпичом и часто щедро разукрашенных всевозможными барельефами и скульптурами.

В этих домах давали квартиры интеллектуальной и творческой элите. Профессора и народные артисты могли занимать отдельные большие квартиры, но рабочие почти наверняка жили в коммуналках. В Москве на Кутузовском проспекте (прежней застроенной бараками Можайке) вырастали элитные здания, но даже в этих домах часть квартир отводили под коммунальные.

В.Д. Мухин, будучи мальчиком из барака на Можайке, попал в квартиру своего друга в новом элитном доме: «Квартира была большая с нишей для спальни и балконом на Москву-реку, но однокомнатная. Я, конечно, не знал, что нахожусь в квартире политработника, только что получившего повышение. Мебель в квартире словно сделана по заказу: кресла кожаные, диваны тоже из кожи. Лампа зеленая, со стойкой из темного металла, стояла на столе с обшивкой по краю из зеленого сукна».

Нехватка элементарных товаров

Не хватало элементарных товаров: от соли до гвоздей, не говоря уже о тканях и мебели. Не хватало керосина, спичек и мыла. Керосиновая лампа еще долго была спутником послевоенного времени.

Белье стирали в железных ваннах и тазах, терли на специальной волнистой доске. Приведем фрагменты рубрики «Полезные советы» из журнала «Работница» тех лет: «Для стирки вещей из натурального и искусственного шелка, а также трикотажных вещей применяются различные моющие средства: мыло, мыльные хлопья, мыльный корень, а для отбелки – перекись водорода. Для стирки вещей из шерстяных тканей и вязаных надо применять хорошее нейтральное ядровое мыло, мыльные хлопья, горчицу в порошке, мыльный корень. Белую шерсть обрабатывают перекисью водорода. Хорошим средством является также гидросульфит. Перед опусканием вещей в раствор необходимо отпороть все металлические пряжки, крючки, пуговицы».

Трудно было купить мебель: диваны, кровати, удобные шкафы. Вот фрагмент письма фронтовика А.И.Тарасова наркому В.М. Молотову (20 февраля 1946 г.):

«Жена с детьми была эвакуирована из Москвы, четыре года скиталась с детьми среди чужих людей. Все, что у нее было, проела с детьми. Вернулась в Москву как нищая. А здесь в Москве из квартиры вынесли и продали всю нашу мебель, все оставшиеся вещи. Теперь я сплю на стульях, подстилая свою шинель».

Москвичка А.П. Морозова-Утенкова вспоминала свои проблемы 1952 г.: «Пока мы еще живем все вместе, и еще почти десять лет нам здесь жить. Только комната наша стала совсем мала. Даже спать негде: кроватей было только две, вернее, одна плюс сундук с приставленной к его торцу скамейкой – это ложе моего выросшего брата. Мать спит на полу, кровать отдала мне. Каждый день на пол стелется старая клеенка, сверху матрас и постель».

Понадобилось 7–8 лет, чтобы наладилось производство мебели, но и тогда ее могли купить на свои зарплаты далеко не все.

«Сделай новое из старого!»

Основной одеждой того времени стала военная форма – наследие и символ тяжелых лет. Женщины, вернувшиеся с войны, донашивали гимнастерки, военные сапоги и юбки. Обычной зимней одеждой были шинели и ватники.

Можно сказать, что при острой нехватке одежды и обуви главный девиз звучал так: «Сделай новое из старого!» Из парашютной ткани и занавесок шили белье и легкие платья, мужские пальто перелицовывали в женские и детские, старые свитера перевязывали в носки и кофточки. Сумки мастерили из старых пальтовых тканей и остатков материи.

Тревожные военные годы породили жесткие формы и мужественный крой. Для женской одежды были характерны широкие плечи (с подплечниками), чуть расклешенные юбки, закрытый ворот и талия, подчеркнутая поясом, – все это придавало костюму женщины геометрическую жесткость, дополненную грубоватыми туфлями на устойчивой подошве из пробки и широких каблуках. В общем виде силуэт напоминал букву «X». В моде были приталенные строгие темные платья с маленьким кружевным воротничком. Образ такой женщины воплотили на экране известные актрисы Л. Целиковская и В. Серова, сыгравшие в фильме «Сердца четырех».

Мех использовали в качестве подкладки или отделки воротников и манжет на костюмах и пальто. В основном это был черный каракуль, оставшийся от довоенных времен. Пределом мечтаний модной женщины были кожаная сумка, черно-бурая лисица на плечах и «буржуйский» пережиток – муфта из меха или бархата.

Фетровые шляпы также расценивались как элемент одежды, не соответствующий советской женщине. Основным головным убором в то время был платок или сооруженный из него тюрбан. Соответственно» женские шляпки уменьшились до такого размера, что едва прикрывали часть головы. Как правило, их делали из ткани и украшали небольшими искусственными цветами. Носили также маленькие шапочки и береты.

Прически были достаточно скромными. Все волосы зачесывали вверх и укладывали на макушке в локоны. Завитые в мелкую волну волосы убирали под вязаные сеточки, концы полудлинных волос закручивали внутрь. Предпочтение отдавали светлым волосам, во время мытья для придания им блеска ополаскивали уксусом или пивом.

Особенно тяжело было после войны с обувью, так как все запасы кожи были истрачены на военные нужды. Обувь стали! делать из парусины, резины, войлока.

Появились новые типы обуви: белые парусиновые туфли, которые чистили зубным порошком, туфли на эластичной подошве, плетеные босоножки, войлочные и резиновые боты, водонепроницаемые ботинки из обувной юфти (прочной толстой кожи). Самой популярной обувью стали валенки с галошами, а также войлочные чуни (короткие валенки) и бурки (высокие сапоги из войлока на кожаной подошве).

Любопытной приметой послевоенного времени были не чулки, а носочки, которые надевали с туфлями. Капроновые чулки, появившиеся в 1947 г., были неслыханной роскошью. В основном носили хлопчатобумажные чулки и фильдеперсовые (из хлопчатобумажной пряжи высшего сорта, с шелковистым блеском), которые держались на резиновых подвязках (пояса с резинками и застежками были еще редкостью). Поскольку они постоянно сползали, для женщины не было зазорным забежать в первый попавшийся подъезд, чтобы поправить чулок.

В косметике акцент делали на подведенные глаза и брови. Модны были тонкие брови «в ниточку». Женщины не особенно увлекались «декоративной косметикой», к которой относили тогда крем, пудру, душистую воду и духи.

Для всех – один стандарт

Вот что писал в 1947 г. американский писатель Дж. Стейнбек после путешествия по Советскому Союзу: «Женщины очень мало или совсем не пользуются косметикой. Их одежда была хоть и опрятной, но не очень нарядной. Большинство мужчин носили военную форму, хотя они уже не служили в армии. Форма была единственной одеждой, которую они имели. Форма была без знаков различия и погон».

Сначала мужчины действительно донашивали военную форму, а затем постепенно стали переходить на прямые пиджаки с квадратными широкими плечами и сравнительно широкие брюки с манжетами. Пальто шили длинные (зимние отделывали каракулем и цигейкой). Помимо прочего в моду вошли кожаные пальто. Очень распространенной вещью молодежного мужского гардероба были курточки с контрастной кокеткой и несколькими карманами, еще с 1940-х гг. получившие в народе название «хулиганки».

Мужскую одежду шили в основном из материалов серо-черных оттенков. Журналист С.Д. Нариньяни писал в 1946 г. о магазине Спецторга:

«Выбрать костюм или пальто по росту или по своему вкусу не разрешалось. Для всех людей: высоких и низких, толстых и худых, для всех брюнетов, блондинов, лысых и чубатых имелся один стандарт: темно-синее пальто, черный костюм, коричневые туфли, черные шляпы, носки и рубашки цвета свежей глины. Но самыми страшными были, конечно, галстуки. Глядя на них, почему-то вспоминался купеческий трактир на старой Нижегородской ярмарке».

Носили громоздкие на тяжелой подошве ботинки, летом – сандалии из парусины и заменителей кожи. Головными уборами служили кепки, береты, шляпы, шапки-ушанки, спортивные шапочки, кубанки и папахи.